Гранин четко выстраивает сюжет рассказа "Место для памятника" на чисто фантастической ситуации. Ортодокс Осокин борется с фантомом, с тенью, но с тенью чего-то необычного и великого, коснувшейся его серой чиновничьей жизни, в которой он знал только одно: пустить или не пустить, дать или не дать. Лиденцов, ученый, просивший у него комнату для работы, объяснял свою нужду в площади совершенно невероятно - ему нужно сидеть и думать! Лиденцов, однако, оказался великим ученым, ученым с мировым именем, имеющим свои собственные отношения с временем; человеком, предвидящим будущее. Человек бумажки, обладающий не умом, а исключительно "здравым смыслом", парадоксально - через много лет - способствует возрождению общественной памяти о столь неприятном ему субъекте.
Осокин - это комбат наоборот из повести "Наш комбат". В отличие от того, пристально вглядывающегося в прошлое с целью установить объективную истину, Осокин - человек с "неколебимой убежденностью в том, что все можно отменить, подчинить, исправить - и теорию невероятности, и физику, и будущее, - в сущности, он брался переделывать и прошлое".
Гранин в этом рассказе ищет новые художественные возможности, сочетая фантастику с гротеском, гиперболой. Образ Осокина строится им по законам сатирического изображения. Это - образ, лишенный светотени, вариантов; никаким "выбором" в рассказе и не пахнет.
Сочетать же по законам психологической прозы образ человека "здравого смысла" с образом человека стихийно талантливого, одаренного, как говорится, "от бога" Гранин попытался в повести "Однофамилец".
"Кто-то должен", "Однофамилец", "Дождь в чужом городе" - повести чисто беллетристические, сюжетные, написанные без какого-то ни было документализма. Гранин оставляет здесь свою проповедническую публицистику, прячет свой сильный авторский пафос; вместо открытой читателю творческой лаборатории - поисков жанра на глазах публики - традиционное фабульное повествование.
Наиболее "романична" в ряду этих повестей повесть "Дождь в чужом городе". Это повесть о любви, о верности, о глубине и искренности чувства, о человечности.
Перед нами впервые (потом это продолжится в романе "Картина") возникает образ провинциального городка Лыкова, в котором и сосредоточивается неторопливо развивающее действие.
Нет здесь выдающихся физиков, великих открытий, нет спасения человечества, нет шума исторического времени.
Гранин пробует себя в новом жанре - жанре любовной повести.
Но он верен себе, внутреннему пафосу своего творчества: и здесь все проходит под знаком выбора. Выбор совершается сейчас, теперь, может быть, от неверно выбранного пути переменится вся жизнь. Это состояние неустойчивости, нестабильности, недовыбранности человеческих отношений и создает чуть размытую, чуть туманную слегка "чеховскую" атмосферу повести.
Чижегов, человек командированный (он едет из Ленинграда на лыковский завод отлаживать регуляторы, но для Гранина это не суть важно) и семейный (а вот это уже гораздо важнее), заводит роман - можно сказать, от провинциальной скуки. Но этот вполне пошлый поначалу роман перерастает в нечто гораздо большее - в глубокое чувство, только сам Чижегов от него отмахивается, стараясь не принимать ничего всерьез.
Гранин в этой повести отходит от изображения человека идеи, чей выбор был в конечном счете выбором убеждений, формирующих бытовое поведение героя. Акцент перемещается на другое - на выбор повседневной жизни, определяемой выбором чувства.
Чижегов ничего не хочет выбирать сам. Он уже привык к мысли о том, что в его жизни существуют две женщины. На выбор его провоцирует Кира - да и выбрать-то он должен вроде не для себя, а для нее - она получила предложение от хорошего и преданного человека выйти замуж. Как Чижегов решит, так и будет.
Чижегов и любит по-своему Киру, и неспособен взять на себя ответственность за выбор, ответственность за судьбу Киры.
Чижегов - человек "всякий", и Гранин анализирует эту "смутность чувств", приглушенность, неосознанность событий, в которых автоматически не живет, а существует его герой. Только страх потерять Киру выводит его из этого полудремотного состояния, возвращая ему на какое-то время эмоциональную свежесть и восприимчивость. Ему становится грустно за "утлую свою судьбу".
Но самое главное состоит в том, что Чижегов "впервые в жизни… не знал, чего он хочет… Признание Киры сделало все безвыходным".
Странное дело: теряя Киру, Чижегов обретает другое - успех в изобретении, карьеру. Судьба как бы меняет все местами: оболгав и трусливо унизив свое чувство, Чижегов словно продает свою любовь, свою душу, взамен получая другое. "…В судьбе его с этого времени начали происходить счастливые перемены" - Чижегова после лыковского успеха заметили, оценили его хватку, сообразительность, назначили руководителем группы.
В Чижегове, пробудившемся было к любви, к прекрасному, возобладал "здравый смысл" - и только временами, мстя за утраченную душу, наваливалась на него тяжелая тоска.
Способен ли современный человек на любовь, на доброту к ближнему своему - так неожиданно для себя ставит вопрос писатель, поверяя этой любовью и добротой все его изобретения и достижения, имеющие внечеловеческую, так сказать, ценность.
Это - новая система отсчета для Гранина, новые ценности в его прозе. "И вдруг Чижегов позавидовал прошлому своему безумию". Это-то "безумие" на человеческих весах стоит больше, чем "правильная, честная, полезная" жизнь, которую ведет сейчас Чижегов. Возможность выбора была, но упущена безвозвратно.
Раньше Гранин знал о своих героях все без остатка, анализировал их, не оставлял ничего не поддающегося причинно-следственному разложению на составные части. Проблема выбора, анализ с помощью выбора - как лезвия для вскрытия человеческих поступков - очень этому способствовали. Человек и его судьба были принципиально познаваемы. Героя можно было исчерпать, взяв, отобрав главное - от несущественного, ненужного, сорного. Даже Любищев при всех своих противоречиях для Гранина - познаваемый герой. Его противоречия выстроены перед читателем в определенном, рационально организованном порядке - не свалены в кучу, мол, разбирайтесь сами.
И противоречия в характере Клавдии Вилор в общем-то поддаются рациональному познанию, исследованию, чем и занимается автор.
С Чижеговым уже иначе. Остается какой-то неучтенный остаток, осадок. Который нельзя уточнить. Классифицировать. Или хотя бы обозначить.
Так, "смутность чувств".
В "Обратном билете", повести-путешествии в собственное детство, Гранин не скрывает своего смущения и - одновременно - радуется этой иррациональности.
"Я вгляделся и обнаружил, что самые близкие мне люди часто таинственны в своих действиях, и я не понимаю, что ими движет. Словно это "черные ящики", я знаю только, что они говорят, что делают, но не знаю почему. А сам я для себя разве не бываю тоже "черным ящиком"?"
"Человек - это тайна", - вспоминает Гранин в этой повести Достоевского.
Полноте, да Гранин ли это?
Рационалист, убежденный "физик", до мозга костей интеллектуал? Не раз чрезвычайно точным и ловким поворотом своего рассказа вскрывавший человека до донышка? Когда ни убавить, ни прибавить?
Да, и это - Гранин.
В "Обратном билете" он отпускает вожжи своего разума - и полагается на память, на ассоциацию, на воображение.
Гораздо более собран, нацелен и энергичен Гранин в своей беллетристической повести "Однофамилец".
Человек здравой мысли и выверенной годами линии поведения, герой этой повести сейчас - прораб, в прошлом - подававший большие надежды математик. Гранин как бы сталкивает два варианта судьбы в одном человеке - Кузьмин, человек предельной честности и порядочности, движется по жизни, "подхваченный общим потоком". Проблему выбора, проблему поступка, от которого в конечном счете может зависеть вся судьба человека, Гранин анализирует не только через судьбу Кузьмина, но и на судьбе старшего поколения в науке, на судьбе совсем молодых ученых-математиков.
Роман "Иду на грозу", принесший Гранину всесоюзную известность, был написан в романтическом ключе. "В шестидесятые годы мне казалось, - замечает Гранин в своей "Автобиографии", - что успехи науки, и прежде всего физики, преобразят мир, судьбы человечества. Ученые-физики казались мне главными героями нашего времени. К семидесятым тот период кончился, и в знак прощания я написал повесть "Однофамилец", где как-то попробовал осмыслить свое новое или, вернее, иное отношение к прежним моим увлечениям. Это не разочарование. Это избавление от излишних надежд".
В повести "Однофамилец" Гранин предлагает нам конфликт многосоставный, непростой (хотя и его построение отличает известная умозрительность). Ю. Суровцев, анализируя эту повесть, писал: "Перед нами… внутренняя конфликтность выбора в самоосуществлении себя как творческой личности. Выбор пути может быть и ошибочным, и вот вам один тип конфликта такого рода. Но даже тогда, когда выбор ведет к труду, творчески удовлетворяющему человека, как мы видим в случае с Кузьминым, ситуация и тогда может быть конфликтной, противоречивой…"
На самом деле, кажется, действительно Кузьмин выбрал себя как инженера-монтажника. Но так ли это? Ведь если бы не вмешательство в его судьбу "высших сил" - борьбы "порядочного" Лаптева против "непорядочного" клеветника Лазарева, борьбы, в результате которой Лаптев, не разобравшись в работе Кузьмина, пожертвовал его человеческой и научной судьбой ради гуманных соображений, - то, вполне вероятно, Кузьмин с огромным успехом реализовал бы себя как математик. В том, что талантливый ученик Лазарева Кузьмин не стал тем, кем мог бы быть, не совершил того, что мог, виноваты не только общественные обстоятельства или выбор самого Кузьмина (до выбора ли ему было!) - виноват прежде всего Лаптев! "Вспомнилась еще одна фразочка Лаптева: "Пусть лучше Кузьмин пострадает от математики, чем математика от Кузьмина".
А получилось, что математика от Кузьмина не пострадала, а от Лаптева пострадала, и Кузьмин незаслуженно пострадал…".
Лаптев, замечательный математик, наделяется писателем нравственной глухотой, ему нет дела до единичной человеческой судьбы, которую он, ничтоже сумняшеся, принес в жертву на алтарь справедливости. И сколько ни будет меня утешать сам Кузьмин воспоминаниями о своей инженерной необходимости и состоятельности, сколько ни будет утверждать критика, что и в технике Кузьмин успешно реализовал свою творческую личность, - печаль о нереализованном, загубленном в зародыше математическом таланте остается, Ведь и из Кузьмина мог выйти ученый не меньшего масштаба, чем Лаптев…
Так от проблемы выбора героем своего пути, (несущественной, на мой взгляд, для повести "Однофамилец") Гранин переходит к проблеме судьбы человека, проблеме осуществления данного ему таланта.
Лаптев "прошлого" как бы олицетворял разумное, рациональное, "математическое" начало. Сейчас он постарел, помудрел, задумался о нравственности, объявил Кузьмину, что "талант бесчеловечная штука", хочет благостного душевного покоя, о "яблоньке", о душе помышляет.
Раньше, в молодости, он все прекрасное и нравственное отдал на откуп математике. Но за торжество справедливости Лаптев боролся безнравственными способами, используя Кузьмина: "Лаптев, конечно, полагал, что он борец за справедливость, но какими методами он боролся - вот в чем суть!" Лаптев реализовал свое понимание справедливости и нравственности в ущерб отдельному, конкретному человеку ("Наука не мешает человеку быть подлецом, но подлость мешает человеку быть ученым" - так "красиво" формулирует Лаптев).
Лазарев, с которым боролся Лаптев, - тоже гораздо сложнее обычного, привычного "дельца от науки". Перед читателем возникает человек неоднозначный. Клеветник, сутяга, негодяй… Но "при свете старости" Лаптев задумывается: "Может, Лазарев не просто низкая личность, может, было в нем что-то другое".
Параллельно словам. Лаптева о разумной и "математической" справедливости звучит внутренний монолог его "духовного" наследника - молодого математика Саши Зубаткина: "То, что разумно, то всегда нравственно. Поэтому поступать надо разумно, не поддаваясь эмоциям.
Вот он, Александр Зубаткин, обладал немалыми математическими способностями и, следовательно, имел полное право идти в науку, и прежде многих других. Талант разрешал ему добиваться своего, он действовал во имя своего таланта, он прямо-таки обязан был открыть дорогу своему таланту. Его способности должны были быть реализованы, это было выгодно обществу и науке, и он мог не стесняться в средствах. Он имел всяческое право использовать этого Кузьмина…" (подчеркнуто мной. - Н.И.)
Сложность многослойного конфликта повести состоит в том, что такие понятия, как "нравственность", "талант", "поступок", обнаруживают свою неустойчивую, противоречивую, зависимую от конкретного приложения природу. Вот, например, Кузьмин начинает проповедовать Лаптеву нравственные заповеди ("ах, как убедительно у него это получилось!" - иронизирует автор): "Нельзя сводить счеты при помощи науки… Наука не терпит никаких комбинаций… В науке нужно думать не о себе, не о своих интересах… Наука требует… Только тот достоин…" и так далее. Автор подчеркивает "начальственную мощь", ого голоса.
Но все эти заповеди и проповеди тоже обнаруживают свою беспомощность, оставаясь лишь словами, которые так "принято", по определению Гранина, произносить.
И подчеркнутые Граниным заземленность, практичность, полезность, твердая и неколебимая (никакого "выбора"!) нравственность Кузьмина в повести торжествуют. Лаптев горюет о своей жизни, загубленной "математикой" и "талантом"; Зубаткин мечтает о заслуженной научной карьере; Лазарев злобствует, что ему не удалось победить; Корольков и Аля хотят использовать Кузьмина в своих целях… Каждый из них субъективно прав - и объективно не прав. И Кузьмин лишь ненадолго присваивает себе органически не свойственное ему амплуа "проповедника" нравственных ценностей, вовремя спохватываясь и вспоминая, что и Лаптев-то действовал во имя высших ценностей…
В романе "Картина" Гранин как бы продолжает внутреннюю тему, найденную в "Обратном билете" и "Однофамильце".
Сергей Лосев - тоже "черный ящик" для читателя, человек с внутренней конфликтностью. С одной стороны, перед нами рациональный "управленец", мэр города Лыкова; с другой - человек с душой мятущейся. Рациональность Лосева проверяется сугубо нерациональным - искусством. Картина, которую Лосев приобретает для родного города, постепенно начинает влиять на всю судьбу Лосева, преображает его, меняет его поведение.
Цивилизация и культура - вот к каким категориям движется мысль писателя в романе "Картина". С одной стороны, требования цивилизации, изменения жизни в Лыкове с учетом современных достижений науки и техники, - с другой стороны, проблемы сохранения культурно-исторического облика старинного русского городка. Герои "Картины" разделяются на две стороны, на два лагеря, и только Лосев соединяет в себе и то, и другое - граница проходит по его душе, по его сознанию. И Лосев не выдерживает, и автор не выдерживает столь тяжелой нагрузки на своего героя, - в конце романа Лосева в городе уже нет.
"Смутность чувств", которая мучала Чижегова ("Дождь в чужом городе"), мучает и Лосева.
Ему тоже приходится много выбирать на страницах романа - выбирать линию своего поведения буквально по отношению к каждому герою романа, - но перед ним ставится и другая задача - задача совмещать. В конце концов, действительно выбрать невозможно - или культура, или цивилизация; Лосев должен суметь сохранить и то, и другое - и новый комплекс построить, необходимый для развития города, и его память уберечь. Гранин ставит своего героя в ту парадоксальную ситуацию, когда выбор, казалось бы, ничего не решает. Но не решает, так сказать, выбор внешний, - что же касается выбора внутреннего, нравственного, то от него, в конечном счете, зависит вся жизнь, зависит судьба человека.
Писатель, обладающий чувством социальной ответственности, быстро отзывающийся жизни - как публицист и как прозаик, - Гранин настойчиво повторяет идейно-сюжетную коллизию "выбора", столь характерную для прозы "нравственных исканий" семидесятых годов. Но при этом Гранин умудряется не повториться - столь изощрен его интеллект, нацеленный на свежую жизненную проблему, на безошибочный поиск героя (надо признать, что именно в интеллекте сила дарования Гранина). Однако сейчас интересы прозаика сосредоточены не только на проблеме выбора, но и на всем пути человека. В центре внимания - судьба героя, его жизнь, обстоятельства, формирующие его сознание.
И - еще о выборе.
Выбирают не только герои Гранина. Выбирает и он сам, ищет и выбирает постоянно - нового героя, жанр, единственный для данной вещи, отвечающий ее проблематике. Не важно, каким инструментом пользуется художник - эссеистика Гранина, на мой взгляд, не менее увлекательное чтение, чем его беллетристика, потому что именно жанр эссе позволяет нам не только следить за игрой ума автора, но и, побуждаясь к диалогу, участвовать в нем.
Наталья Иванова.
Примечания
1
Счастливы обладающие (лат.).
2
Полянский считает, что лица указанных сословий выписывали хотя бы по одному экземпляру журналов и газет на человека.
3
Кто есть кто (англ.).
4
У всякой собаки есть свой день (радости) (англ.).