Дубенко вошел в вагон с некоторым смущением. Соединился с Тургаевым. Ему ответил обрадованный голос. Тургаев обещал немедленно приехать на станцию. Из купе вышел Угрюмов, очевидно, услышавший конец разговора.
- Пусть остается на месте, - сказал Угрюмов, - поезжайте лучше вы к нему. Сейчас Колчанов вызовет лошадь.
Колчанов, помощник Угрюмова, - как его в шутку называл Угрюмов - "чиновник для особых поручений", угловатый человек, лет тридцати, вошел, поправляя дешевый галстук на синей рубашке. Короткий чубчик ежиком, глубоко запавшие глаза, мясистые щеки.
- Лошадь сейчас будет, - сказал он.
- Не сейчас, а минут через сорок, - поправил его Угрюмов и, присев к столу, снял трубку, соединился с управлением дороги. Оттуда ответили, что два эшелона прошли сюда с вечера. Просили обеспечить немедленную разгрузку, чтобы не "зашивать" станцию, а порожняк подать для перегрузки угля, чугуна и бронепроката.
- Так и начнем действовать, - Угрюмов прошелся по салону. - Колчанов, вели подавать чай, а потом займемся делами. Тут дельный секретарь горкома Кунгурцев. Ростом, правда, маловат, может, и не понравится вам, потомкам запорожцев, но как руководитель - талант. Как ты думаешь, Колчанов, сумеет Кунгурцев поднять несколько тысяч народа на разгрузку?
- Не знаю, Иван Михайлович.
- Ну, ты, конечно, не знаешь, потому что Кунгурцева впервые увидишь, а мне он известный как-никак земляк. Я его вот таким клопом помню...
Легкие сани-кошевка мчались по закопченной дороге, протянутой петлисто через два угорья. Складный гривастый жеребчик, брызгая пеной, донес Дубенко до оранжевых корпусов законсервированной фабрики, которая должна была вместить их завод. Здесь Дубенко был уже однажды, когда по заданию Москвы выбирал площадку для дублирования. Никак не предполагал он тогда, что им в самом деле придется перевозиться сюда. Обогатительная фабрика представляла собой три огромных недостроенных корпуса без крыши, окон и дверей. Рядом протянулась железнодорожная ветка, связывающая основную транспортную магистраль с десятком мелких шахт, заложенных по склону лесистой гряды.
Жеребчик остановился во дворе, заваленном станками, прутковым материалом, калориферами, ящиками с ценным оборудованием. На всем лежал пушистый слой снега. Группа рабочих перетаскивала станки при помощи вальков и тросов. Дубенко прошелся по двору. Тургаева он нашел в небольшой комнатке, наспех приколоченной к кирпичной стене. Это была заводоуправление. Машинистка, закутанная в шаль и обутая в меховые пимы, подкладывала уголь в накалившуюся печку. Тургаев сидел за кухонным столом, обложенный чертежами, поковками, рядом с ним находился Данилин. Оба они были одеты в ватные спецовки, в валенки, в меховые шапки и шарфы, которые они не снимали, несмотря на раскаленную печь.
Тургаев и Данилин бросились навстречу Дубенко. Это смягчило сердце Богдана. Ему все казалось, что он попал к людям, которые за все это время не проявили распорядительности: не смогли принять со двора станков, не привели в порядок ни одного цеха. Но нет! Эти лица, истомленные, исхудавшие, говорили о труде. Дубенко пожал им руки.
- Показывайте, что нахозяйничали, - сказал он, расстегивая шубу, - что-то несовсем у вас, по-моему, ладно?
- Несовсем, - согласился Тургаев.
Они вошли в здание, высотой, примерно, этажей в восемь. Как огромные соски, сверху свисали железобетонные бункера. Под ногами снег, заваливший битый кирпич, обледенелые бревна с натыканными в них скобами и гвоздями. Крыши не было, окон тоже, гулял сквозной ветер. Над стенами висели перекрытия, похожие на театральные балконы. Таких балконов было семь. Они также связаны из железобетона.
- Подняться наверх можно? - спросил Дубенко.
- Нет. Нужно делать лестницы.
- Делаете?
- Пока нет. Мы сейчас заняты корпусом № 1.
- Пойдемте туда.
В корпусе № 1 кончили заделку крыши. Вверху трудились люди, кажущиеся отсюда букашками. Они вязали брусья - перекрытия. Раскачивались люльки, привязанные к фермам канатами. Никакая строительная техника не предусматривала именно такой работы, но люди делали крышу, может быть некрасивую, горбатую, но совершенно необходимую. В цехе уже стояли и крутились станки, обтачивались и фрезеровались детали. У конторок, построенных как ларьки торговцев, сидели инструментальщицы-раздатчицы, браковщики, технологи. Тут же заливали фундаменты, подтаскивали станки и устанавливали их. Дубенко окликали, радушно здоровались, расспрашивали, как идут очередные эшелоны. Богдан узнавал в плотниках, арматурщиках, бетонщиках инженеров, техников, чертежниц конструкторского бюро, лаборанток. Работал единый, дружный коллектив. Женщины-домохозяйки отдирали ржавчину со станков, руки, засученные, были красны от холода и вымазаны в грязи и керосине.
Тургаев привел Дубенко в склад готовой продукции. Стеллажи из промерзшего теса были завалены готовыми изделиями. И над всем носился химический привкус угля... - горели чугунные печки, отлитые в собственной, кустарной пока, литейной.
Дубенко подобрел, но все же чувство неудовлетворенности не оставляло его. Конечно, пока не прибыли последние эшелоны, трудно было предъявлять большие требования.
Богдан понял, что для выполнения задания правительства к сроку нужно развернуть широкий фронт работ. Никакой очередности. Завод должен монтироваться сразу весь. Основная ошибка Тургаева заключалась в том, что он много внимания уделил только одному механическому цеху. Задача наладить полный производственный цикл была далека от выполнения.
- Сколько у вас используется людей? - спросил Дубенко.
- Примерно, пятьдесят процентов, - ответил Тургаев, - остальным просто нечего делать, не подошло время. Ведь пока не накроем крыши, нельзя устанавливать оборудование, нельзя думать об электрической подводке, паротрубопроводах и тому подобном.
- Где незанятые люди?
- Они в поселке, Богдан Петрович.
- Созвать их всех на вокзал к приходу эшелонов, - тоном приказания сказал Дубенко, - всех... Даже женщин, у которых нет детей. Хотя можно и тех, у кого дети. Я договорюсь сегодня с местными организациями, ребят нужно устроить в детсадах, пока не закончим монтажа завода и строительства сборочных цехов.
- Очень трудно двинуть всех, - заметил Данилин, - ну, куда их всех трогать. Будут болтаться без дела... Ладу мы им не дадим.
- Надо дать всем, - строго остановил его Дубенко.
- Вот расчет строительства сборочного цеха.
- Покажите.
Они сидели в конторке. Тургаев несколько обиженно вынул проект строительства. Поперечный разрез был сделан на полотняной кальке, остальное на хорошей александрийской бумаге.
Дубенко просмотрел изометрический эскиз, пожал плечами.
- Площадь застройки двадцать пять тысяч девятьсот двадцать квадратов?
- Да.
- Кубатура?
- Двести одиннадцать тысяч.
- Размахнулись, Алексей Федорович.
- Вы думаете?
- Точно, уверен.
Дубенко еще раз рассмотрел проект. Огромные количества вставали перед ним. Он прикидывал потребности транспорта для перевозки всех этих гор строительных материалов. Тысяча вагонов щебня, восемьсот песка, тысяча двести шлака, сорок тысяч вагонов кирпича, семьсот пятьдесят леса круглого и пиленого.
Дубенко поднял глаза на Тургаева.
- Вашим словом определить... загнули, Алексей Федорович.
- Нет.
- Представьте себе сорок тысяч вагонов кирпича. Для чего столько кирпича?
- Для печей. Натопить такую махину...
- Кирпич отменяем, - сказал Дубенко, - можно и не топить, дело идет к весне...
- Зима только началась, - перебил его Данилин.
- Раз началась, значит, скоро кончится. В крайнем случае поставим паровое отопление. Калориферы у нас есть, трубы также.
- Котельная не справится, - возразил Тургаев.
- Перерассчитаем котельное хозяйство. Может, добавим котлов. Словом, кирпич надо отменить. Стекла тоже, тем более семнадцать тысяч квадратных метров. Отменим стеклянные фонари, хотя это нужно и даже красиво. Будем освещаться многоваттными лампами. Лес достанем рядом в тайге, о шлаке узнайте в паровозном депо, там, вероятно, много его в отвалах. Щебень нужно найти на месте. Пожалуй, тут есть камень, нужно поставить дробилки, и все будет в порядке. Дело нехитрое. Смолить столбы и узлы нужно. Смолу достанем на коксохиме, кстати, там ее выпускают в реку. А площадь вообще нужно сократить. Вы даете, Алексей Федорович, большой запас. Размах крыльев самолета гораздо меньше... Ведь не восемнадцать же метров! Тут сократить. Тогда будет легче с перекрытиями и колоннами...
- Вы так быстро, на ходу разломали весь проект, - укорил Данилин.
- Антон Николаевич, сейчас все делается на ходу и быстро. Война... Да... Нам не миновать прокладывать в тайгу узкоколейку. Здесь имеется даже насыпь, строители фабрики, вероятно, тоже интересовались лесом. Нужен расторопный транспортник, как бы сказал Шевкопляс, резвый муж, чтобы достать рельсы, вагончики и хотя бы два мотовоза. В крайнем случае используем рудничные электровозы, пустим в тайгу небольшую электричку...
- Резвый муж есть, - сказал Тургаев с улыбкой.
- Кто?
- Белан.
- Белан? Ни за что не поверю. Здесь Белан?!
- Белан здесь и работает неплохо, - подтвердил Данилин. - Видите, как вы можете ошибаться в людях.
- Странно. В самом деле, некрасивая история. Рамодан знает?
- Ну, как же.
- Позовите Белана сюда.
- К сожалению, его нет здесь. Он достает гвозди, поковки, олифу и толь для сборочного. Должен быть здесь денька через четыре, не раньше.
- Как все это странно, - сконфуженно произнес Дубенко, и заторопился. - Вы поедете со мной, Алексей Федорович. Сегодня приступим к разгрузке оборудования. Эшелоны прибывают сегодня.
- Все шесть?
- Вероятно.
- Зашьемся с разгрузкой.
- Посмотрим. Хотя, если по вашему методу - по одному вагону разгружать, действительно зашьемся. И кто вас подменил, Тургаев? Вероятно, вы, Антон Николаевич?
- Так всегда, - буркнул Данилин, - как начальство прикатит, так и то не по нем, и то не так.
- Не бурчите, Данилин, - ласково сказал Дубенко, - вы работали, а я бил баклуши, поэтому мне видней...
Кошевка летела с горки на горку. Дубенко насчитал три подъема и четыре спуска. От станции к заводу три километра. Вагоны нужно будет подавать на подъездной путь.
Угрюмов встретил его в своем обычном расположении духа. Возле него сидели представители местных организаций - секретарь горкома, председатель горисполкома, начальник отделения дороги. Дубенко познакомился со всеми и сейчас же изложил свой план разгрузки эшелонов. Угрюмов выслушал его внимательно, задал несколько вопросов, подумал.
- Сколько сегодня выйдет народу? - спросил он Кунгурцева, секретаря горкома партии, небольшого человека в черной гимнастерке, с умными главами.
- Одиннадцать тысяч наметили. Но точно обещать не могу...
- Одиннадцать тысяч? - удивленно переспросил Дубенко, - слышите, Тургаев?
- Слышу. - Тургаев приподнял брови.
- Наших выйдет тысячи две с половиной? - спросил Дубенко у Тургаева.
- Примерно около этого.
- Друг друга не подавят? - осторожно спросил Угрюмов.
- Надо создать фронт разгрузочных работ, - предложил Дубенко, - разбить на эстакады, к каждой эстакаде прикрепить определенных людей и дать соответствующий срок для разгрузки.
- Обсудите, как лучше и спорее, - предложил Угрюмов и, запахнувшись в пальто, ушел к себе.
- Нездоровится ему, - сказал Кунгурцев, - вероятно, грипп, а может и сердце пошаливает. Только не любит он, когда насчет его болезни разговор.
- Пойдемте, решим у меня, - сказал начальник отделения дороги, - там все распланируем. Я позову своих.
- Только своих не зовите, - сказал Дубенко, - как пригласите специалистов, так все дело пропадет, имею опыт. Надо на все смотреть свежими глазами и не бояться решать даже то, что кажется с первого взгляда абсурдом. Я наблюдал новостройки на пути в вашу область. Интересовался.
- В общем, направляемся выносить абсурдные решения, - съязвил Тургаев.
- Не придирайтесь к словам, Тургаев, - сказал Дубенко.
ГЛАВА XXVII
К пяти часам вечера двести пятьдесят плотников и подмастерьев, присланных шахтоуправлениями, срубили на двух разгрузочных площадках двадцать восемь передвижных эстакад. Вязку бруса и досок закончили к шести часам при помощи подошедших рабочих завода. Таким образом, разгрузка состава должна была проходить одновременно в двух пунктах - на пятом запасном пути станции и на подъездном пути завода. Станция не была приспособлена для ведения крупных грузовых операций, и поэтому нужно было быстрее закончить разгрузку, чтобы не застопорить продвижение северных поездов с грузами для фронта и средней полосы России.
Эстакады, сделанные по длине вагона, с последовательным спуском, стояли у путей новенькие, желтые, пахучие. Плотники положили возле себя топоры и пилы и, закурив, смотрели на труды своих рук. Еще с утра, когда было получено задание, они считали его невыполнимым в такой срок, а теперь вот все сделано и неплохо. Начинался какой-то пересмотр человеческих возможностей. Это уже не было простым перевыполнением норм, это начиналось геройство. Но вряд ли плотники думали об этом. Махорочный дымок поднимался в воздух, глаза поблескивали от гордости за самих себя. Дубенко сказал им: "Молодцы, скоро справились". Они посмотрели на неизвестного начальника и ответили: "Такое всегда в срок сделаем". А ведь с утра они ничего не обещали, и Дубенко втайне негодовал тогда на этих спокойных, неторопливых людей. Вспомнил слова Угрюмова: "Уральцы мало обещают, но много делают".
Дубенко пришел к Угрюмову, сидевшему в комнате дежурного по отделению и спокойно проверявшему состояние участка дороги. Дежурный говорил по селектору, и Угрюмов нетерпеливо спрашивал его и поправлял. Огромное движение грузов по горной однопутке требовало ясного оперативного руководства. У Ивана Михайловича болело горло, вероятно, к гриппу присоединилась ангина, и он тихо спросил Дубенко о ходе подготовки к выгрузке. Дубенко выразил удовлетворение изготовлением эстакад, но боялся, что обещанные секретарем горкома одиннадцать тысяч человек не явятся. Угрюмов выслушал его, покачивая головой, потом поднял свои серые глаза и тихо произнес: "Кунгурцев обещал - сделает. Утром он был еще не совсем уверен и поэтому немного был сдержан, а сейчас он звонил мне. Люди подойдут через тридцать минут, точно к прибытию поезда. Шесть эшелонов подаются сюда двойниками. Здесь мы будем делить их и направлять одну половину к заводу, одну выгружать здесь".
В пять часов сорок пять минут к станции подошло семь тысяч горняков - мужчин и женщин и две тысячи заводских. Горняки притащили с собой листы котельного железа для перетаски оборудования волоком. В железе были пробиты дыры, в которые продеты крючья, цепи и тросы. Сотни три ребятишек, курносых и деловитых, пришли вместе с отцами и матерями, прихватив с собой санки на полозьях и на коньках. Людей распределили по эстакадам, установили очередность. Распоряжались со списками в руках парторги шахт и председатели шахткомов. Кунгурцев стоял на перроне рядом с Угрюмовым и тихонько, без излишней суеты, отдавал приказания.
Повалил липкий снег, быстро покрывший пушистым слоем рельсы и почерневшие за день крыши домов. Снег падал и падал. В ожидании поезда протянулась черная лента людей, рельефно выделяющаяся на белом фоне.
- Идет? - сказал кто-то.
- Идет.
Люди зашевелились, выступили вперед. Сколько поездов проходило здесь! Но обычно люди относились к ним без интереса - работала дорога, работали и они. Сегодня же они встречали гостей, которые должны будут надолго, а может быть, и навсегда, стать рядом с ними, плечо к плечу. Они должны были приютить людей и помочь пустить в ход механизмы. И то и другое приближало час торжества, час победы.
- Идет!
Два мощных электровоза неслись по заснеженным рельсам. Изредка под ними вспыхивали электрические разряды. Электровозы проревели, как эсминцы, и вскоре темные их корпуса промчались мимо Богдана.
На платформах, возле шалашей из теса и толя, стояли люди. Двери теплушек открыты - видны женщины, раскаленные печки. Хвосты искр неслись и рассыпались по ветру. Вагоны покатились медленней, шахтеры подняли руки, приветствуя гостей. Тогда с эшелона замахали шапками и платками.
"Надо разыскать Валю и устроить в нашем вагоне, - подумал Дубенко, - исстрадалась, бедная".
На ходу спрыгнул Рамодан с тормозной площадки, подошел, отряхиваясь от снега. Он шумно поздоровался с Дубенко, Угрюмовым.
- Дорога не подкачала, - сказал он, - все шесть на ходу.
- Это в наших возможностях, - спокойно заметил Угрюмов, - вот решили энский завод без очереди пропустить и пропустили...
Поезд остановился. Дубенко нашел Валю. Она стояла на платформе у автомобиля, закутанная в белый платок, в легком пальто, синих перчатках и поджидала его. Увидев Богдана, влезающего по ступенькам, побежала к нему. Он увидел снова ее хорошее лицо, яркие от холода щеки, лукавые смеющиеся глаза.
- Опять я возле тебя, Богдан, - сказала она, - никак ты не уйдешь от меня.
- Валюнька, опять ты снова возле меня...
- Здесь мы будем жить? - спросила она неожиданно и устремила взгляд на неясные очертания гор и огоньки домов.
- Здесь...
- Приехали, - сказала она грустно.
- Сейчас я тебя устрою в салон-вагоне.
- Ты шутишь, - сказала она, заглядывая ему в глаза.
- Нисколько.
- Тогда пойдем. Только захвати мой чемоданчик.
В салон-вагоне она остановилась в нерешительности. Ковры, электрический свет, уют, приветливая проводница, вышедшая навстречу, смутили ее. Валя взяла Богдана за руку и сказала:
- Не верится.
- Ты отвыкла, Валюнька.
- Отвыкла, - сказала она со вздохом, - мне казалось, я приеду в землянку.
- Располагайся. Вот здесь будет наше купе. Конечно, это временно, потом устроимся где-то в другом месте.
Она вошла в купе, разделась, присела и несколько секунд смотрела в одну точку. Потом, словно стряхнув какие-то нехорошие мысли, улыбнулась, прильнула к мужу.
- Ты останешься сейчас со мной?
- Нет. Я должен итти на разгрузку.
- Тогда и я иду с тобой. Да... Я должна тоже участвовать в разгрузке. Я обещала отцу... Кстати, где он?
Она снова набросила на себя пальто, быстро застегнула крючки, повязала платок.
- Иду, иду с тобой.
- Ну, что же, идем, если хочешь.
- Не обижайся, Богдан.