Роман "Пурга в ночи" - вторая книга трилогии А. Вахова о Первом Ревкоме Чукотки. В центре романа образы героев-коммунистов - председателя Ревкома М. С. Мандрикова, комиссара А. М. Берзина и других членов Ревкома. Многие из них гибнут от рук местных коммерсантов и белогвардейских офицеров, но начатое ревкомовцами принесло свободу северному краю.
Содержание:
Глава первая 1
Глава вторая 9
Глава третья 18
Глава четвертая 30
Глава пятая 44
Глава шестая 58
Примечания 69
Анатолий Вахов
Пурга в ночи
Глава первая
Мандриков медленно провел ладонью по воспаленным глазам, словно хотел снять тяжесть с набрякших от бессонницы век. В висках беспощадно выстукивали молотки.
- Кто за решение - стоимость американского доллара и нашего русского рубля считать равноценной по всей территории Анадырского края?
Голос Михаила Сергеевича прозвучал хрипло. Мандриков вдруг заметил, что сидит он, навалившись на стол. Сквозь густую пелену сизого табачного дыма лица членов ревкома казались серыми масками. Устали, как и я, подумал Мандриков, четвертые сутки без отдыха.
Его вопрос не заставил товарищей изменить позы. Куркутский почти лежал на столе, подперев левой рукой голову. В правом худом, точно выточенном из моржовой кости кулачке он крепко зажал карандаш. С тех пор как Михаила Петровича избрали секретарем ревкома, он тщательно вел протоколы заседаний. Якуб Мальсагов прижался к горячему боку печки. Он все еще не мог отогреться после снежной ванны колчаковцев. Аренс Волтер оседлал стул. Руки он положил на высокую спинку и уперся в них подбородком. Маленький, истощенный Клещин сидел, подобрав под себя ноги. На сморщенном лбу от напряжения выступили капельки пота. Семен Гринчук откинулся на спинку дивана, чуть задрав густую бороду. Только Булат, его сосед, казалось, не чувствовал усталости. Он сидел прямо и неторопливо посасывал трубку.
Что же они молчат? В душе Михаила Сергеевича шевельнулось беспокойство. Или не поняли его? Он сдвинул брови, сердито тронул усы и повторил вопрос. Голос его в сером полумраке позднего зимнего дня прозвучал резко, требовательно.
Гринчук неожиданно легко оторвался от спинки дивана.
- А американцы, а те, у кого долларов больше, чем у шахтеров вшей… согласятся с нашим решением?
Семен высказал мысли, волновавшие всех. Решение ревкома - бумажка. Деньги же в руках тех… против кого это решение направлено.
- Не пойдут на это богатеи, - поддержал ГринчуКа Клещин. - Я знаю, что у Учватова Припрятаны доллары.
- Во время обыска их не обнаружили, - нэпомнил Булат. - Нашли и забрали только спирт, два винчестера да браунинг.
- Хитрый Учватов, - тихо продолжал Клещин. Доллары где-нибудь в земле хранит.
- Черт с ним, с твоим Учватовым! Пусть гноит свои сбережения, если ему так хочется, - повысил голос Мандриков. Ему не понравилось возражение товарищей. - Не об учватовых надо думать, а о народе. О тех, Кому Приходится американский доллар голодом и непосильным трудом оплачивать.
- Так-то так, но американцы… - снова начал Гринчук, По его оборвал Мандриков:
- Ты что же, Семен, адвокатом американцев выступаешь? - Михаил Сергеевич резко поднялся из-за стола. Усталости как не бывало. - Не беспокойся! Даже если мы их доллар приравняем к нашей копейке, то и тогда они останутся в барыше. И почему наш рубль должен быть дешевле их доллара?
- Все это верно, - тряхнул бородой Гринчук, - но наше решение едва ли что даст. Я сейчас, как и прежде, предлагаю вышвырнуть американцев к бисовой бабушке. Пусть себе в Штаты катятся.
- Ну, завел свою песню, - махнул рукой Мальсагов. - В Штаты не резон гнать коммерсантов.
- Они нам еще тут нужны. У них товары, припасы, - поддержал Мандриков.
- Будет тебе Свенсон продавать свои товары по новому курсу доллара, - невесело усмехнулся Гринчук. - Жди. Это вроде тех вареников, что сами в сметану обмакивались да в рот летели.
- Не будут? - Мандриков замолчал. Что-то в его голосе настораживало. Булат перестал курить. Клещин убрал руки с коленей. Стало слышно, как за дверьми гудели новомариинцы.
В коридоре день и ночь толкались люди, спорили, доказывали друг другу свою правоту, сводили старые счеты и осаждали ревком бесконечными просьбами, вопросами, жалобами, Переворот вызвал у одних надежду на лучшую жизнь, у других - желание погреть руки, у третьих - страх. Каждый стремился поговорить с членами ревкома. По предложению Мандрикова ревком пока воздерживался от приема. Нужно было как можно скорее решить основные вопросы. Вот почему ревкомовцы четвертый день не покидали здание уездного управления.
Шум из коридора заглушала пурга. Она хлестала по крепким стенам, завывала в трубах, пробегала по крыше, бросалась в окна и скреблась по стеклу. Пурга поглотила небо и землю.
- Не будут? - повторил Михаил Сергеевич. - Свенсон и другие коммерсанты не будут продавать товар по нашему курсу доллара? - Он встряхнул головой. - Тогда мы национализируем их торговлю!
- Ты прав, Михаил Сергеевич, - протянул руку с зажатой в ней трубкой Булат. - Ты прав. Я голосую!
К нему присоединились Волтер (Мандриков перевел ему разговор), Клещин, Мальсагов, но Гринчук помедлил:
- А как же другие члены ревкома? Ведь многих нет?
На радиостанции дежурил Игнат Фесенко, все еще не оправились после тюрьмы Галицкий и Бучек. Не было члена следственной комиссии комиссара радиостанции Титова и Августа Берзина, возглавлявшего эту комиссию. Комиссия расследовала дела бывшего управляющего уездом Громова и его помощников.
- Остальные товарищи будут согласны с нами, - махнул рукой Мандриков и сделал отметку в листке. - Переходим к следующему вопросу.
Он не заметил, что его ответ не понравился ревкомовщам. В умных глазах Куркутского мелькнуло неодобрение, Булат стиснул зубами мундштук трубки, члены ревкома переглянулись. Один Волтер улыбался.
- Вэри гуд, ошен хорошо. Ошен гуд!
- Нам надо взять под свой контроль все продовольственные товары и сделать новую расценку - справедливую и доступную. Я думаю, что на общем собрании жителей Ново-Мариинска надо избрать комиссию, которая…
Дверь с шумом распахнулась. На пороге стоял Игнат Фесенко. Пурга до красноты исхлестала его лицо, набила в кудрявый чуб снега. Он улыбался. Из-за его спины выглядывали любопытные. Игнат захлопнул дверь.
- Товарищи… - ему трудно было дышать, Фесенко бежал от радиостанции. Ревкомовцы с тревогой смотрели на него.
- Что случилось? - спросил Мандриков.
- Вот, - он протянул Мандрикову телеграфный бланк. - Вот. Ответ…
- Какой ответ? От кого? - Ревкомовцы столпились у стола. Мандриков быстро пробежал текст телеграммы, и его лицо посветлело.
- Из Владивостока. От товарища Романа.
- Кого? Какого Романа? - Ревкомовцы недоумевающе смотрели на Мандрикова. Он улыбался. - От Приморского подпольного комитета партии.
- Хорошо! - Булат грохнул кулачищем по столу. - Хорошо!
- Читай же! - потребовал Гринчук.
- Ну? - поторопил Мальсагов.
- "Революционному комитету Анадырского уезда. Приморский подпольный комитет партии большевиков поздравляет пролетариат Севера с освобождением и свержением колчаковской тирании, установлением власти Советов. Вы служите примером для всего пролетариата Дальнего Востока, час освобождения которого близок", - громко читал Мандриков.
Ревкомовцы жадно слушали. Наконец-то о них знают. Четыре дня радиостанции Петропавловска, Наяхана, Гижиги не отвечали Ново-Мариинску. Ревкомовцы чувствовали себя отрезанными от всего мира. Американские станции тоже не передавали ни слова, хотя знали. Их изолировали. И вот наконец пробилась самая важная весть. Легче, радостнее стало у каждого на душе. Михаил Сергеевич продолжал:
- "Борьба ваша только началась. Враг будет сопротивляться. Будьте беспощадны к нему, защищайте красный флаг Октября, флаг свободы, и пусть он вечно реет над северными народами, Осеняет новую жизнь далекого края. Подпольный комитет РКП(б). Товарищ Роман".
Мандриков обвел всех сияющими глазами и задержался на Фесенко.
- Как удалось принять?
- Охотск передал. - Глаза Игната блестели.
- Охотск? - переспросил Клещин. - Как? Шифровкой?
- Нет, открытым текстом! - Фесенко достал из кармана еще один бланк. - Нас поздравляют охотские коммунисты! Читайте!
- "Четырнадцатого декабря в Охотске восстановлена власть Советов, - читал Мандриков. - Поздравляем, товарищи! Держите с нами связь. Да здравствует мировая революция! Ижаков".
- Вот это здорово! - прогремел Булат и обнял за плечи Гринчука и Волтера.
- Поздравляю вас, товарищи! Мы не одни начали борьбу на краю нашей русской земли! - Мандриков был взволнован. - Пошлем радиограмму в Охотск.
Его предложение бурно одобрили. Мандриков быстро написал текст и протянул его Фесенко.
- Немедленно… Да, а на радиостанции кто остался? Учватов?
Все вопросительно-осуждающе смотрели на Фесенко.
- Да… Учватов. - Игнат был смущен.
- Как ты смог оставить на радиостанции этого хамелеона? Как ты смог?
- Он же дал расписку, - растерянно оправдывался Фесенко, но Мандриков не стал его слушать.
- Учватов написал заявление о полном подчинении ревкому только из-за страха. Он враг, и терпим мы его на радиостанции потому, что у нас не хватает телеграфистов. Ты, Игнат, нарушил дисциплину. Объявляю тебе выговор. Чтобы больше подобного не было. Немедленно на радиостанцию!
Фесенко выскочил из кабинета. Мандриков снова провел по лицу ладонью. Выговор Игнату, казалось, отнял последние силы.
- На сегодня, товарищи, хватит. Отдохнем. Сколько ночей не спали! Голова у меня чугунок чугунком.
Передышка была необходима, но ревкомовцы знали, что их решения ждут и задержка принесет только вред, В то же время каждый хорошо понимал, что уже не в силах больше бодрствовать, мыслить. Усталость сковывала мозг, расслабляла тело. Булат все же сделал попытку устоять:
- Не рано ли, Михаил Сергеевич? Еще нам столько надо сделать…
Мандриков заколебался, но, взглянув на изможденные лица товарищей, на их лихорадочные глаза, решительно повторил:
- Отдыхать! Спать, спать! На свежие головы мы быстрее и вернее обсудим. А сейчас, - он шутливо постучал по своему высокому лбу, - мысли в ней, как Черепахи.
- До утра. - Мальсагов первым двинулся к двери, но его остановил Михаил Сергеевич.
- Погоди, Якуб. Где спать-то будешь?
- Найду, - Якуб взялся за ручку.
- Так не годится. Всем отдыхать у Михаила Петровича. Поместятся у тебя?
- Да. - Учитель снова взялся за протокол. - Идите. Дверь не на замке. Я сейчас…
- Оружие держите наготове, - дал последний наказ Мандриков и отобрал у Куркутского протокол. - Иди и ты, Михаил. Я тут сам… Накорми товарищей поплотнее. Найдется?
Куркутский кивнул. Когда он ушел, Михаил Сергеевич, не садясь, перечитал протокол и задумался. Все правильно решено, но как мало сделано. А ведь прошло целых четыре дня. Дни казались и бесконечными и мгновенными. Арест колчаковцев, поднятие флага… Когда это было? Давным-давно.
Мандриков пятерней взъерошил густые волосы, ругнул себя: сдавать начал, крепись. Взялся за гуж - не говори, что не дюж. Да, надо быть очень дюжим. Сколько предстоит сделать! Красный флаг поднят. Советская власть восстановлена на этой далекой земле, он председатель революционного комитета. Но беспокойство и тревога не оставляли. Хотелось поторопить дела и остановить время. Не мог он сейчас сказать товарищу Роману, что задание партии выполнено. Нет, не мог. Он снова перечитал радиограмму, вдумываясь в каждое слово. "Борьба ваша только началась. Враг будет сопротивляться. Будьте же беспощадны к нему…"
Предостережение подпольного обкома партии не случайно. Где же этот враг? Колчаковские представители арестованы, и их ждет суд. Отряд охраны общественного порядка рассыпался. Его командир Перепечко в тюрьме вместе с другими офицерами и молодым Биричем…
Горячая волна прошла по сердцу Мандрикова. Он подумал о Елене Дмитриевне. Целых четыре дня он ее не видел. В день переворота она подошла к нему и сказала так тихо, чтобы расслышал только он: "Я с тобой, Миша". Ему захотелось ее видеть сейчас, немедленно. Михаил Сергеевич с трудом сдержал себя, чтобы не пойти к ней, и с еще большим трудом отогнал непрошеные мысли. Потом об этом. О чем же он думал? Он потер лоб, рассеянно осмотрелся. Да, о предупреждении товарища Романа. О врагах. Они есть. Они притихли и выжидают удобный момент.
- Не выйдет, - неожиданно для себя произнес Мандриков и смущенно потер шершавый подбородок. "Стал разговаривать с собой. Действительно надо отдохнуть".
Захватив протокол, он прошел в соседнюю комнату, где за пишущей машинкой сидела Наташа. Она бойко стучала по клавишам. Ее черные с монгольской косинкой глаза быстро летали от листа, лежавшего рядом с машинкой, К словам, выходившим из-под ленты.
- Заправской машинисткой стала.
Наташа обернулась и покраснела. Румянец не скрыл темных пятен.
- Я же могла немножко печатать и ошибки делать тоже могла. Вот опять. - Она взялась за резинку.
- Потом свои грехи зачистишь. Скажи, Наташа, ты не сильно утомляешься? Не трудно тебе?
- Что вы, Михаил Сергеевич, - искренне удивилась Наташа. - С чего тут уставать? Может быть вы недовольны из-за ошибок…
- Не то, я… - Мандриков замялся. - Беречь ты должна себя, и мы тоже должны.
- Ах, вот вы о чем. - Лицо Наташи снова стало пунцовым. - Нет, мне нетрудно. Я сильная.
Михаил Сергеевич по голосу Наташи понял, что дальнейший разговор только обидит ее, и перешел к делу:
- Вот прошу тебя, - он протянул ей протокол, - срочно перепечатай решение ревкома о стоимости доллара. Коммерсантам и хозяевам кабачков Еремеев разнесет. Один экземпляр вывесишь в коридоре. Пусть все читают. И больше сегодня не работай. Отдыхай. - Он пошутил: - Негоже нам, ревкомовцам, эксплуатировать женщину.
- Ладно, ладно, - отмахнулась Наташа. Было непривычно, что ее называют женщиной.
Мандриков вернулся в кабинет и приоткрыл дверь в коридор, набитый людьми. Гул стих. На него смотрели с острым любопытством. В лицо мягко ударил теплый спертый воздух. Детина с широкой бородой надвинулся на него и, дыша табачным перегаром, сипло спросил:
- Когда же новая власть с народом будет говорить? Все сидите, пишете, а нам, может, невтерпеж.
- Ну, раз невтерпеж, то заходи.
Михаил Сергеевич шире распахнул дверь и позвал Еремеева:
- Помоги Наташе.
Тот вынырнул из толпы и юркнул в кабинет. Неказистый, в потертом малахае, с глазами, изъеденными трахомой, он был неприятен. Когда шли аресты колчаковцев, Еремеев помогал ревкомовцам, и как-то само собой получилось, что он стал своим человеком, охотно выполняющим любое поручение. Михаил Сергеевич уже не раз подумывал поговорить с ним, но не было времени.
- А мне с тобой нечего шушукаться за дверьми. - В голосе бородатого слышался вызов. - Ты при людях говори.
- О чем же? - Мандриков изучающе смотрел на собеседника. В его большой фигуре чувствовалась сила. Голова крепко сидела на широких плечах. Больший с яркими белками глаза смотрели весело и смело. Одет он был небрежно и бедно.
- О том, как ваша жизнь пойдет дальше.
- А так, как вы ее поведете, - улыбнулся Мандриков. - Вы же теперь сами хозяева своей жизни.
- А вы власть, - с насмешкой и какой-то скрытой надеждой сказал бородатый.
- Советская власть - значит, ваша, - пояснил Михаил Сергеевич. Его все больше тревожила напряженная тишина за спиной бородатого.
- Как же это понять? - Бородач с прищуркой посмотрел на Мандрикова, точно прицелился. - По чему же судить, что власть наша?
- Вы довольны были колчаковскими правителями - Громовым и его подручными?
В коридоре зашумели. Послышались нелестные возгласы в адрес колчаковцев. Мандриков обратил внимание, что среди собравшихся не было богатых жителей Ново-Мариинска, коммерсантов.
- Во как сыты, - бородач выразительно провел пальцем по бороде. - По самую завязку. Но ты не увиливай от моего вопроса!
- Я и не увиливаю. Могу сообщить вам, что ревком заканчивает следствие по делу колчаковцев, которые грабили всех, истязали и готовились всю эту землю, - Мандриков даже топнул, - отдать американцам.
- А чего ее отдавать, они и так тута хозяйствуют! - выкрикнул кто-то из полутемной глубины коридора. - Что хочет, то и делает здеся Свенсон.
- Не будет больше. А завтра вы сами спросите с колчаковцев. Судить их будете. Как решите, так и поступим с ними.
- Значит, должок с них разрешается получить, весь должок? - Бородач задумался.
- Весь, - Мандриков почувствовал симпатию к бородачу, участливо спросил: - Много тебе Громов должен?
- Хватит, - с неожиданной злобой ответил тот и строго посмотрел ему в глаза. - Вот завтра я и посмотрю, какая это я есть власть.
- Где будет суд-то? - донеслось из толпы.
- В три часа в доме у Тренева. У него просторно.
Новость оживленно обсуждалась, но Мандриков уже не прислушивался к голосам. К нему протискивался Антон. Он был взволнован. Крутым плечом отодвинув бородача, ниже которого он был на две головы, и не обращая Внимания на его ворчание, он торопливо проговорил:
- Михаил Сергеевич! Берзин срочно зовет.
- Что случилось? Что у Августа?
- Зовет вас, - Мохов уклонился от ответа. - Идемте.
В это время из кабинета показался Еремеев. В руке он держал лист бумаги с машинописным текстом.
- Читайте, люди! - крикнул Еремеев.
- Что такое? О чем?
- Каюк доллару, - Еремеев с размаху пришлепнул листок к стене.
Тут же все бросились читать и так прижали Еремеева, что он истошно взвизгнул:
- Дух выжмете, окаянные!
- Громов не выжал - жив будешь, - ответил кто-то, и многие засмеялись. - А ну, кто впереди, читай!
Мандриков быстро оделся и следом за Моховым стал выбираться из правления. Когда он был у двери, до него донеслось:
- Вот это да! Хватили!
- Правильно!
- Вот она, новая власть! Наша!
- Американцы Не пойдут на это.
- Доллар - деньга, рубль - дерьмо!
На крыльце на Мандрикова сразу же набросилась пурга. Белесая мгла ухала и выла на разные голоса, швыряла в лицо пригоршня сухого снега, засыпала глаза.
В первый момент Михаил Сергеевич шагал, держась за плечо Антона. Холод студил щеки и чуть перехватывал дыхание. Он с удовольствием ощущал, как проходила усталость. Приятно кружилась голова.
Только когда они подошли к воротам тюрьмы, Михаил Сергеевич вернулся к действительности. Зачем же его зовет Берзин?
- Пришли наконец-то, - вздохнул Антон. - Август Мартынович, наверное, ждет не дождется. Бот ведь дело-то какое.
У Мохова был озадаченный вид. Михаил Сергеевич, отряхивая снег, уже с раздражением спросил: