- Да что же произошло? Ну, говори!
Мохов развел руками:
- Уж не знаю, что и говорить. Берзин сам скажет. - Антон открыл дверь в комнату, где заседала следственная комиссия ревкома.
За небольшим столом с плюшевой бордовой скатертью, конфискованной из квартиры Громова, сидели Берзин и Тренев. Титов примостился сбоку. Закинув ногу на ногу и обхватив колени руками, он внимательно слушал. В маленькой комнате с темными стенами и единственным оконцем, забранным решеткой, было сумрачно. Желтоватый свет керосиновой лампы бессильно боролся с серой мглой, сочившейся из затепленного снегом оконца.
Перед столом сидел Струков. Мандрикова удивило, что начальник милиции улыбался. Еще больше его озадачило приветствие Струкова. Колчаковец, встал и протянул ему руку.
- Здравствуйте, товарищ Мандриков. Наконец-то…
- Сядьте! - резко приказал Берзин, и Струков, улыбнувшись, сел.
- Что это все значит? - Мандриков не скрывал своего удивления.
- Товарищ Мохов, уведите Струкова, - сказал Берзин. У членов комиссии вид был озадаченный, Тренев, подбирая за уши длинные жирные волосы, посматривал на Берзина. Титов тоже перевел взгляд на председателя следственной комиссии. Август вскочил на ноги. На впалых щеках - болезненный румянец.
- Струков не Струков!
- А кто же? - Мандриков еще ничего не понимал.
Берзин криво усмехнулся:
- Едва ли поверишь. История для романа. Час назад я приказал ввести Струкова. Мы решили его допросить последним.
- Ну и что? - поторопил Мандриков.
И Август Мартынович рассказал.
…Струков переступил порог и прикрыл глаза. После темной камеры свет в комнате следственной комиссии Казался резким.
- Здравствуйте, товарищи! - поздоровался Струков.
Начальник милиции стоял перед ними маленький, обросший. - На левой щеке щетина была меньше, чем на правой, и это придавало лицу Струкова странное выражение. Берзину казалось, что перед ним стоит человек с двумя лицами. Август вспомнил, что Струкова арестовали в тот момент, когда он брился.
- Здесь нет ваших товарищей! - гневно оборвал Струкова Берзин.
- Я понимаю, что вам будет трудно поверить мне, но я не оговорился, назвав вас товарищами. - Серые умные глаза Струкова смотрели в упор.
- Прекратите разговоры и садитесь! - Берзин указал на табуретку.
Струков подошел к ней, но не сел.
- Разрешите обратиться с просьбой. Единственной.
- О чем? - Берзин, устав от трехдневного допроса Громова, Суздалева и Толстихина, был раздражен.
- Достаньте вот отсюда мои настоящие документы, - Струков отвернул левый лацкан френча. - Здесь они зашиты.
Берзин кивнул Мохову:
- Проверь.
Струков передал френч Мохову, а сам опустился на табуретку. Маленькие тонкие руки спокойно лежали на коленях, но только внимательный взгляд мог бы заметить, как по ним пробежала нервная дрожь. Все следили за руками Антона. Он распорол лацкан и достал продолговатый пакетик в пергаменте. В глазах Струкова промелькнуло удовлетворение, когда он увидел, какое впечатление произвел на членов комиссии пакет. Не то еще с вами будет, подумал он злорадно, когда вы прочтете и, конечно, поверите. А потом я за все с вами рассчитаюсь.
У Струкова за дни неожиданного заключения созрел план. Арест, переворот в Ново-Мариинске, заключение - все это вначале ошеломило его. Первые дни Струков метался по камере и проклинал всех - Фондерата, Колдуэлла, Громова и всех, с кем имел тут дело. Он, как Громов и другие колчаковцы, надеялся, что его освободят Перепечко и Бирич со своим отрядом. На американцев Струков не рассчитывал. Стайн и Свенсон слишком далеко, да они вряд ли стали бы портить отношения с новой властью из-за нескольких колчаковцев, с властью, которая, кажется, обладает силой.
Из разговоров часовых он узнал, что никто ревкому не сопротивлялся. Под арестом находились те, кто избивал шахтеров и чукчей, посаженных за долги.
Струкова держали отдельно от Громова и других колчаковцев. К допросу он решил предъявить ревкомовцам документы, которыми его так предусмотрительно снабдил Фондерат, и втереться в доверие к большевикам. Дальше будет видно. А пока он должен обязательно выиграть. В противном случае он проиграет жизнь.
Берзин читал его документы и не верил своим глазам. Струков, оказывается, врач, бежавший от колчаковцев из Екатеринбурга. Он член подпольной большевистской организации. Документы не вызывали сомнения. Они были подлинные. Но как же этот Струков мог оказаться начальником колчаковской милиции? Почему он приехал в Ново-Мариинск и об этом ничего не знает товарищ Роман?
Берзин подождал, пока документы Струкова изучили Титов, Тренев, и только тогда посмотрел на колчаковца. Смотрел долго, Струков улыбнулся Берзину.
- Я очень рад, что…
- Молчите! Вас еще не спрашивали, - обрезал Берзин, и его голос заставил похолодеть колчаковца.
Август Мартынович на основании допросов Громова, Суздалева и Толстихина полностью установил вину начальника колчаковской милиции. Но членам следственной комиссии он еще не говорил своего мнения, чтобы не оказать на них влияния. Предъявленные Струковым документы хотя и явились большой неожиданностью Для Берзина, но того впечатления, на которое рассчитывал Струков, не произвели.
Документы могут быть и подложными, - размышлял Берзин, изучая лицо Струкова. - А могут быть действительно его, но он перебежал на сторону Колчака и стал служить ему, а документы сохранил на всякий случай. Хотя, если он стад колчаковцем, то едва ли хранил бы эти документы. Попади они в руки колчаковцам - Струкову несдобровать. Для их хранения нужны храбрость и преданность. Берзин оборвал себя: кажется, я ищу оправдания для этого колчаковца. Он нахмурил светловатые брови и осторожно кашлянул в кулак. Титов и Тренев вопросительно смотрели на председателя следственной комиссии. Молчание затягивалось. Титов поправил перед собой листки бумаги, обмакнул перо в чернила. Он вел протокол допросов. Берзин спросил Струкова:
- Когда вы поступили в колчаковскую милицию?
- Летом этого года, - Струков удивился, что Берзин не спросил о его "подпольной" работе, и торопливо добавил: - В июне, если мне не изменяет память, шестнадцатого июня.
- А до милиции где вы жили, чем занимались? - Берзин говорил неторопливо, давая Титову время для ведения протокола.
- В Екатеринбурге. Я врач, - Струков обрадовался, что его ответы подтверждаются документами. - После института поступил на службу в железнодорожную больницу. Потом бежал на восток.
- Почему?
- Наша организация провалилась, начались аресты. Мне товарищи предложили покинуть город. Пробраться через фронт было почти невозможно, и я уехал на восток, но связаться с местными большевистскими организациями не смог. Адреса явок, которые были у меня, устарели. Я стал работать по специальности. Во Владивостоке попал под общую мобилизацию в колчаковскую армию. Чтобы избежать ее, согласился на предложение поехать в Ново-Мариинск. - Струков говорил быстро, опасаясь, что Берзин перебьет его. - У меня нет ничего общего с колчаковцами, с этими Громовым, Толстихиным, Суздалевым…
Берзин вспомнил, что управляющий Анадырским уездом Громов, секретарь управления Толстихин и мировой судья Суздалев о начальнике милиции говорили с неприязнью и мало. Было ясно, что всю вину они возлагали на Струкова. О прошлом начальника милиции никто ничего не знал. Они пожимали плечами да поносили Струкова. Только Громов сказал:
- Струкова мне рекомендовали как опытного специалиста, а он оказался бездарным бездельником.
Берзин не мог не согласиться с оценкой Громова. Струков как начальник милиции действовал вяло. Случайно ли это? Август Мартынович по-прежнему пристально следил за лицом Струкова, который продолжал:
- Я искал связи с большевиками Владивостока, но…
- С кем вы должны были встретиться? - спросил Берзин.
Струков поднял, голову и посмотрел Берзину в глаза:
- Я нарушаю партийную дисциплину, но обстоятельства, в которых я оказался, вынуждают меня это сделать. Я должен был разыскать товарища Романа.
Изумление на лице Берзина не ускользнуло от Струкова. "Клюнул, - подумал он самодовольно. - Если потребуется, то я еще не один козырь выложу, но пока достаточно. Хорошая осведомленность может вызвать подозрение".
- Вы должны были встретиться с товарищем Романом? - переспросил Берзин.
- Да, - вполне искренне подтвердил Струков.
Он не лгал. В последние дни перед отъездом Струкова контрразведка Фондерата разыскивала товарища Романа. Об этом, конечно, большевики не знали. Тут Берзин, к радости Струкова, взял его документы и, вновь просмотрев, послал Мохова за Мандриковым.
Выслушав рассказ Берзина, просмотрев документы Струкова, пробежав протоколы допросов колчаковцев, Михаил Сергеевич спросил:
- Ты веришь Струкову, вернее, в его рассказ?
- У меня нет еще окончательного мнения, - признался Берзин. - Документы могут быть и чужие. Но он знает о товарище Романе… Он должен был встретиться с ним.
- Но почему же Струков не разыскал Романа? - пожал плечами Мандриков.
- Об этом мы его самого спросим, - Берзин попросил ввести Струкова.
- Что же вам помешало разыскать товарища Романа?
- О его нахождении во Владивостоке товарищи из Екатеринбурга сообщили мне незадолго до отъезда в Ново-Мариинск зашифрованным письмом.
- Где оно? - быстро спросил Берзин.
- Я его уничтожил, - объяснил Струков. - Я не мог рисковать, хранить его. Попади оно в руки колчаковцев, могли бы пострадать многие люди и прежде всего явка…
- Какая, где? - Мандриков не дослушал колчаковца. - Можете назвать?
- Я должен был встретиться с рабочим Дальзавода Новиковым Николаем Федоровичем.
Берзин, Мандриков и Мохов переглянулись. Струков ликовал: выстрел прямо в цель.
- Почему же не встретились? - Мандриков не спускал глаз с колчаковца.
- Я был у него дома, но поздно. От соседей узнал, что сам он исчез, а жена его арестована.
- Вы знаете Новикова в лицо? - Берзину не нравилась точность ответов.
- Нет, - покачал головой Струков. - Оборвалась нить связи с владивостокскими товарищами, и мне пришлось ехать сюда…
- Начальником милиции, - подхватил Мандриков, обдумывая услышанное. - Вы, конечно, знали, что тут ведется подпольная работа?
- Смутно, - Струков улыбнулся. - Я был плохим начальником милиции. Об этом мне говорил Громов. К тому же я не верил, что тут возможна подпольная организация. Когда же вы развернули работу, я был в тундре и…
- Хорошо, - остановил Мандриков и попросил вывести Струкова.
Едва за ним закрылась дверь, как Михаил Сергеевич воскликнул:
- Странная история, путаная, но я верю этому человеку. Он не лжет. О товарище Романе знают немногие.
- А может, он узнал о нем от колчаковской контрразведки? - возразил Берзин, не подозревая, как он прав.
- За товарищем Романом не было замечено слежки, - возразил Мандриков. - А адрес Новикова? Струков же не знает, что Новиков здесь, с нами.
- Пожалуй, ты прав, - уступил Берзин и снова полистал документы Струкова. - Но все надо проверить. Попытаемся связаться с Владивостоком, с товарищем Романом.
- Ох, друзья! - воскликнул Мандриков, - я же забыл вам сообщить, что нас поздравляет товарищ Роман, и мы не одни. В Охотске тоже восстановлена советская власть.
На время забыли о Струкове. Когда вернулись к нему, Мандриков предложил:
- Прекращайте допрос Струкова. Решим, когда что-нибудь получим из Владивостока.
- Завтра наша комиссия на общем собрании доложит результаты расследования, свое заключение. Собрание и решит судьбу всех колчаковцев, - твердо проговорил Берзин.
И Мандриков понял, что дальше спорить бесполезно. Август не отступит от своего. Михаил Сергеевич рассердился на Берзина, но не мог не признать, что тот поступает правильно. От этого было не легче. Его задело, что Берзин не посчитался с его мнением. Сухо распрощавшись, он вышел из тюрьмы.
Пурга не утихала. Мандриков шел, а внутри у него все еще кипело. Упрям этот Август. Недаром же его прозвали "железным". Как он не понимает, что нам каждый человек дорог. А Струков наш. Мало ли что, у колчаковцев оказался. Да, но он же арестовывал шахтеров?
Мандриков остановился. Надо навестить Галицкого и Бучека. Как они себя чувствуют? Мандриков осмотрелся: в какой стороне дом Струкова? Ни один огонек не просвечивал сквозь мрак, ни одного живого звука не было слышно. Он пошел наугад и скоро провалился в сугроб. Выбрался с трудом и, протянув руки, осторожно пошел дальше. Вот и стена какого-то дома. Хотел постучаться, попросить, чтобы проводили, но раздумал. Зачем тревожить людей? У них сейчас на душе так же неспокойно, как и в природе.
Михаил Сергеевич, изрядно поплутав, добрался до квартиры Струкова. На его стук долго не откликались. Наконец из-за двери послышался испуганный голос Нины Георгиевны:
- Кто там?
Михаил Сергеевич назвал себя. Нина Георгиевна дважды переспросила.
- Да это я, Нина Георгиевна. И знакомы мы с вами еще с Владивостока.
Только после этого она отодвинула засов. Пурга вырвала дверь из ее рук. Михаил Сергеевич поймал ее с трудом.
- Боже, какая пурга! - Нина Георгиевна отыскала в темноте его руку. - Идите за мной. Осторожно.
Они вошли в жарко натопленную кухню. Михаил Сергеевич разделся, счистил с усов и бровей успевшие намерзнуть ледяные корки.
- Извините за позднее вторжение, но раньше не мог. Как наши больные? - Он указал глазами на дверь в комнату.
- Сейчас. - Нина Георгиевна сбросила пуховый платок и оказалась в белом шерстяном свитере и черной длинной юбке, из-под которой выглядывали носки торбасов. Белая косынка закрывала даже уши.
- Вы настоящая сестра милосердия. - Мандриков невольно залюбовался ею.
Нине Георгиевне шел этот простой наряд. Она и сама очень похорошела. С лица исчезло наигранно-развязное выражение, которое так бросилось ему в глаза, когда он впервые увидел Нину Георгиевну в вестибюле ресторана "Золотой рог".
Заметив пристальный взгляд Мандрикова, Нина Георгиевна торопливо открыла дверь и пропустила его в комнату к больным. Столовая была превращена в палату. На диване лежал Бучек. На его желтоватой лысине блестели блики от большой керосиновой лампы под матовым абажуром. Напротив него на кровати лежал Галицкий, Они не спали и были рады его приходу.
- Наконец-то явился. А я уже думал, что ты о нас забыл. - Белозубая улыбка Галицкого покоряла.
- Не верь ему, Сергеевич, - сказал Бучек, и его корявое лицо тоже расплылось в улыбке. - Мы тут пари с ним держали, когда ты придешь. Я ставил на сегодняшний вечер. Так что за тобой, Мефодий, пачка табаку.
- Ладно, - Галицкий жадно потянулся к Мандрикову. - Ну, рассказывай, как там вы? Что делаете?
- Сначала вы скажите, как себя чувствуете? - Мандриков видел, что шахтеры заметно поправлялись. Правда, лица их еще хранили следы побоев и лишений.
- Да Нина Георгиевна мертвого на ноги поставит, - Бучек с благодарностью посмотрел на нее. - Ходит за нами, как за младенцами.
- Вы хуже. Те послушнее, да и нашлепать можно, чтобы лежали. А эти все норовят встать. Я даже подозреваю, что без меня они все время на ногах.
Бучек и Галицкий заговорщицки переглянулись и засмеялись.
- Напрасно торопитесь, товарищи. Вы очень нужны. Поэтому надо лечиться серьезно и слушаться Нину Георгиевну.
- Через три-четыре дня они смогут ходить, - пообещала Нина Георгиевна. - А через недельку будут здоровы.
- Долго ждать, - вздохнул Галицкий.
- Надоело бездельничать, - в тон ему проговорил Бучек.
- Бездельничать больше не придется, - пообещал Мандриков. - Я вам сейчас расскажу, что мы за эти дни сделали.
- А я пока приготовлю чай. - Нина Георгиевна вышла из комнаты.
Бучек посмотрел ей вслед и зашептал:
- Слушай, Сергеевич, эта женщина - чудо. Ухаживает за нами, как сестра, как мать родная. Не знаем, как и благодарить ее. Не верится, что она жена колчаковского жандарма, не верится, что она по приказу за нами ходит.
- Не по приказу, Василий, - покачал головой Мандриков. - Она сама предложила вас сюда перенести и ухаживать за вами.
- Ну-у-у? - протянул Галицкий.
- Вот это да… - покачал головой Бучек.
- Женой-то Струкова она недавно стала, - сказал Мандриков. - Да и он… впрочем, об этом потом. Слушайте и судите, правильно ли мы поступили.
Михаил Сергеевич подробно рассказал о делах ревкома со времени переворота. Шахтеры одобрили все решения, только Бучек заметил:
- Поторопиться надо с учетом и с расценкой продовольствия. Его в Ново-Мариинске маловато.
Нина Георгиевна внесла На подносе чашки с чаем и горку свежего печенья. Мандриков не отпустил ее на кухню. Они пили чай, болтали о пустяках. Мандриков уклонился от дальнейших серьезных разговоров. Шахтеры еще были слабы. Вскоре он с ними распрощался.
В Кухне Михаил Сергеевич остановился.
- Спасибо вам, спасибо за товарищей. Трудно, конечно, но…
- Нет, нет, - перебила его Нина Георгиевна. - Это для меня самое, самое… - она не сразу нашла нужное слово, - это для меня самое необходимое, хорошее. Наконец-то я вижу, знаю, что нужна людям, что могу Для них что-то сделать, наконец-то я почувствовала, что я человек, человек, как все… - Она говорила быстро, и в глазах стояли слезы счастья. - Я, я теперь всегда буду с вами.
- Конечно, хорошо, - Михаил Сергеевич старался ее успокоить. - Не плачьте, не надо…
- Не буду, - улыбалась Нина Георгиевна, - не обращайте внимания. Женская слабость.
- Вы сильная. Вы очень сильная и хорошая. - Он схватил ее руки, крепко, крепко пожал и вышел.
…В хибарке Клещина пахло крепкими духами. Мандриков остановился на пороге. Значит, здесь Елена. Он слышал только свое сердце. Сжимая пальцами тонкий косяк перегородки, спросил в темноте:
- Вы?..
- Да, я здесь, - откликнулась невидимая Бирич, и Михаил Сергеевич услышал, как ему навстречу зашелестело платье. - Я пришла к вам… навсегда…
- Кто еще здесь, зажгите, пожалуйста, свет! - попросил он.
Жена Клещина зашуршала спичками. Вспыхнул желтый огонек, и в его неверном свете Михаил Сергеевич увидел Елену Дмитриевну.
Ее пышные медно-красные волосы казались червонным золотом. Высокая, стройная, она стояла в двух шагах и выжидающе смотрела. Лицо у нее было виноватое. Мандриков знал, что тревожит ее: не прогонит ли он. Ему хотелось броситься к ней, обнять, благодарить. Но Михаил Сергеевич сдержался. Сбрасывая кухлянку, он сказал жене шахтера:
- Ваш муж дежурит в ревкоме. Просил принести ему поесть.
- Я сейчас, я мигом, - заторопилась она, что-то собирая в узелок, но Мандриков уже не замечал ее. Он бросился к Елене.
- Пришла…
- Миша, - выдохнула она и прижалась к нему. - Мой… люблю… очень люблю… мой…
Она нашла его губы. Оба не слышали, как Клещина выбежала из домика. Елена обхватила голову Мандрикова и, смотря в его глаза своими зеленоватыми, быстро заговорила: