- И что же, может, как Токо, в знак протеста в ярангу переселишься? - с усмешкой спросил Онно.
- В ярангу переселяться не буду, но поеду к дяде Токо, - сухо сказал Тутриль.
- Ты знаешь, что он тебе не родной дядя? - спросил Онно.
- Знаю, - ответил Тутриль, - но он тебе брат по дружественному браку. А это тоже кое-что значит.
- Все это - пережитки прошлого, - сердито сказал Онно.
…Дружественный брат… Как это далеко и давно, но все равно волнует, когда вспоминаешь об этом. Токо и Онно росли вместе с малых лет. Посторонним и впрямь казалось, что они родные братья… Но они были лишь дружественными братьями. Их отцы появились в Нутэне незадолго до больших перемен, когда к этим берегам стали часто наведываться корабли тангитанов. Они пришли из дальних сел, вымерших от голода и болезней. В Нутэне они поначалу были чужаками. К тому же оба были уже женаты и не могли породниться с нутэнцами. Каждый мог их обидеть, и не у кого им было искать защиты. Единственное, что могло им помочь, это обычай старинного дружественного брака, который делал их родственниками.
И отцы Токо и Онно сговорились между собой обменяться на время женами и закрепить таким образом дружбу.
Они делали это открыто, на виду всего Нутэна, и все понимали, что отныне между двумя этими семьями возникло новое, освященное обычаем родство. Никто уже безнаказанно не мог обидеть одного, ибо на помощь к нему тотчас мог прийти другой.
Родились два сына - Токо и Онно - и никто в той и в этой семье в точности не мог сказать, чьи это дети. Удивительно было и то, что они походили друг на друга как настоящие братья.
Всю жизнь шли они рядом, рука об руку, вместе стали одними из первых комсомольцев Нутэна, соединили упряжки, когда надо было помогать челюскинцам, а потом вместе работали, перестраивали жизнь в старинном чукотском селении Нутэн.
И вот их дороги разошлись.
7
Тутриль приготовил магнитофон, проверил его, вытащил блокнот и авторучку. Сегодня обещала прийти бабушка Каляна и рассказать сказку. Конечно, это не то, что повествования Токо, но и такого рода образцы народного творчества тоже надо было собирать. А если уж говорить точнее, то весь известный науке фольклор чукчей был собран именно таким способом - записыванием вслед за рассказчиком. Магнитофон появился совсем недавно и произвел целый переворот в технике записывания текстов.
Рано утром Онно ушел на охоту, и Тутриль проводил его с чувством зависти и сожаления.
- Сделаешь свои дела - успеешь и поохотиться, - утешил его отец. - Весна запоздала, нерпа только начала вылезать на лед.
Это было тоже воспоминанием - проводы отца на морскую охоту. Весь этот ритуал раннего чаепития, снаряжения, когда надевались тонкие нерпичьи торбаса, кухлянка, белая охотничья камлейка, а поверх всего - эрмэгтэт, содержащий в себе акын - грушу из легкого дерева с острыми крючьями, чтобы доставать убитых нерп из воды, бечевки, костяные кольца, ремни, винтовка в чехле из выбеленной нерпичьей кожи и "вороньи лапки" - лыжи-снегоступы.
Проводив отца, Тутриль не стал ложиться спать, а занялся приготовлением к работе.
- Может быть, сначала бабушку чаем угостить? - спросила Кымынэ.
- Не знаю, - несколько растерянно ответил Тутриль. - Может быть.
- Она большая чаевница, - сказала мать. - Увлечется чаепитием и не станет сказки рассказывать… Что делать?
Каляна пришла неожиданно рано. Она принарядилась, словно шла на любовное свидание, - надела новую камлейку из цветастой ткани, а вниз - вязаную кофту, что недавно давали в магазине за сданную пушнину.
Кымынэ ревниво оглядела гостью и ехидно заметила:
- Кто же у вас пушного зверя промышляет, что ты такую кофту купила?
- Да внук мой - кладовщик, будто не знаешь, - добродушно ответила Каляна. - Зачем ему пушного зверя сдавать, ежели он и так все, что надо, может достать?
Кымынэ многозначительно посмотрела на сына и вышла на кухню, чтобы не мешать его работе.
- Дай-ка я сначала тебя как следует рассмотрю, - прошамкала Каляна. - А то в клубе ты далеко сидел да боком… Однако гладкий ты, как весенний лахтак. И упитанный… Чем же кормят тебя в Ленинграде, ежели ты такой толстый? А? Или работа такая твоя, все на месте сидишь?
- Он же научный работник, разве ты этого не знаешь? - с оттенком ревности произнесла Кымынэ, появляясь из кухни с чайником и чашками.
- И то, смотрю, прямо районный работник, - продолжала Каляна. - Такие вот оттуда и приезжают. И наш какой-нибудь, как станет руководящим кадром, так на глазах глаже становится… Может, когда все переедем в Кытрын, такие станем. Упитанные да гладкие.
Каляна засмеялась и принялась за чай.
Напротив сидел Тутриль и в ожидании, пока старушку посетит вдохновение, тоже прихлебывал чай.
Обеспокоенная молчанием, из кухни снова появилась Кымынэ и спросила:
- Бабушка, когда же ты станешь сказку сказывать? Тутриль ведь ждет.
- А ты не мельтеши перед глазами, не мешай, - сердито сказала Каляна. - Иди займись своим делом и не трогай нас.
Кымынэ хотела ответить что-то резкое, но сдержалась и, поджав губы, молча вышла в кухню.
- Ты потерпи, Тутриль, - тихо сказала Каляна. - Я вспоминаю… Я вспоминаю одну легенду… Ты слышал такое выражение - "он пошел по следу росомахи"?..
- Слышал, но не очень хорошо понимаю смысл, - ответил Тутриль.
Он попытался припомнить… Что-то неясное, отдаленное, словно полузабытая колыбельная. Тутриль считался в научных кругах признанным знатоком чукотского фольклора, но почему-то легенда о росомахе в его памяти почти не сохранилась. Должно быть, в ней не было достаточно яркого социального или исторического содержания.
- Да и откуда тебе знать, - кивнула Каляна. - Ты ведь уехал, еще не став взрослым человеком… Хотя и пошел по следу росомахи.
- По следу росомахи? - удивленно спросил Тутриль.
- Да, ты из тех, - загадочно произнесла Каляна, поставила чайное блюдце на стол и уселась поудобнее. - Энмэн…
Каляна вдруг остановилась и подождала.
- Почему не берешь ручку?
- Магнитофон пишет, - кивнул Тутриль.
- Такой маленький? Кыкэ вынэ! У нас в магазине продавались, но большие, тяжелые, пожалуй, потяжельше швейной машины… А этот такой маленький, будто книжка…
Наконец Каляна уселась поудобнее, но только произнесла "энмэн!", как громко зазвонил телефон.
Тутриль сердито взял трубку. Это была Долина Андреевна:
- Тутриль, ты не забыл, что сегодня у тебя встреча с читателями?
- Нет, не забыл, помню.
- И еще - после встречи с читателями я приглашаю тебя в гости, хорошо?
- Хорошо, хорошо, - торопился закончить разговор Тутриль, искоса поглядывая на нетерпеливо моргающую Каляну.
Он сел напротив и весь обратился в слух.
Но Каляна снова налила себе чаю и принялась молча и сосредоточенно пить.
Тутриль терпеливо ждал.
На пороге комнаты появилась Кымынэ.
- Ну что ты молчишь, бабушка?
- А тебе какое дело? - спокойно ответила Каляна. - Не к тебе пришла, а к нему… Да вот не получается что-то, - вдруг жалобно произнесла она. - Не приходит слово… Пришло было и вдруг ушло… Что делать?
Каляна искренне была расстроена и чуть не плакала.
- А вы не торопитесь, отдохните, соберитесь с мыслями, - успокаивал ее Тутриль.
- Да как собраться-то с мыслями, когда они разбежались, - причитала старуха. - Шла я к тебе как на праздник, наряжалась, думала - надо ему рассказать о следе росомахи, о людях, которые идут неведомыми тропами… Ведь что говорят - росомаха такой след делает, чтобы ее никто не мог настигнуть… И след этот ведет в неведомое, в непривычное. И тот, кто идет по следу росомахи, находит или большое счастье, или беду… Кыкэ вынэ вай… Совсем ушли слова.
Тутриль не менее бабушки Калины был расстроен.
А она уже стала собираться, натянула на себя камлейку, поправила рукава и пошла к выходу, продолжая сокрушаться:
- Не сердись на меня, Тутриль, в следующий раз приду…
Тутриль закрыл за ней дверь и вернулся к столу. Магнитофон крутился. Он сердито нажал на кнопку и сел у окна.
На крыше сельского Совета полоскался красный флаг из яркой синтетической ткани. Справа виднелся домик дяди Токо… Надо ехать к нему.
Собираясь в командировку, Тутриль решил записывать тексты только у настоящих сказочников, и это он обещал научному редактору будущего сборника. Конечно, можно за два дня выполнить весь объем работы, если пойти по пути предшественников, записывающих сказки и легенды от всех и без разбору. Но тогда эти записи не будут иметь настоящей художественной ценности, то есть того, ради чего, собственно, и создается устное произведение.
В тишине домика Тутриль вдруг услышал песенку. Пела мама. Старую полузабытую колыбельную, которую так любил Тутриль.
Мальчик вышел из яранги -
Вон какой большой,
Болой он поймал птицу -
Вон какой большой!
Он родился весной,
В самые длинные дни,
Под крыльями весенних сумерек,
На заре весны…
Тутриль включил магнитофон и на цыпочках подошел к раскрытой двери.
8
Нутэнская библиотека помещалась в том же здании старой школы, что и клуб.
Довольно просторный читальный зал был набит до отказа: пришли не только взрослые читатели, но и школьники.
За столом, покрытым красной скатертью, с непременным графином и граненым стаканом, важно восседал Роптын. Рядом с ним - взволнованная Долина Андреевна. Она то и дело вскакивала, бежала в зал, с кем-то шепталась, поправляла книги Тутриля, выставленные на отдельном стенде.
- Гляди-ка, сколько у тебя читателей! - с искренним удивлением заметил Долине Андреевне Тутриль.
- Большинство пришло, чтобы встретиться с тобой, - сказала Долина Андреевна. - Сначала я не хотела, чтобы школьники приходили, но директор настоял: говорит, живой положительный пример может послужить поднятию успеваемости.
Роптын постучал стаканом о графин.
Учительница зашипела на расшалившихся ребятишек.
Установив тишину, Роптын заговорил:
- Товарищи! Мы сегодня встречаемся с нашим земляком, сыном Онно и Кымынэ, кандидатом филологических наук Иваном Онновичем Тутрилем. Посмотрите на него. Он такой же, как и его сверстники - Коноп, Кымыргин и Долина Андреевна… Он сын нашего народа, а достиг ученых вершин. Не каждому это дано. Взобраться на вершину знаний могут только те, кто упорен. Это упорство есть у нашего земляка. Я приметил его, когда он только начинал постигать грамоту вот здесь, в этой комнате. Тогда я был учителем. Мы только начинали новую жизнь, и настоящих ученых среди нас еще не было… Наша родная Советская власть дала возможность сыну простого охотника Онно, выросшему в яранге при свете каменного жирника, подняться до ученого. Вот. Я все сказал и даю слово Тутрилю.
В зале громко и яростно захлопали.
И больше всех старалась Долина Андреевна.
Тутриль подождал.
- Товарищи, - тихо начал он. - Я очень волнуюсь. Роптын уже сказал, да и многие из вас знают: вот здесь, на этом самом месте, я начал учиться грамоте. Я хорошо помню этот день. Роптын вошел в класс и положил на наши парты две книги, на одной было написано "Чычеткин вэтгав", а на другой - "Родное слово". И он сказал нам: "Отныне и русская, и чукотская речь будут для вас родным языком". И через второе родное слово - русский язык - мы познакомились с несметными богатствами русской и мировой литературы. Через русский язык мы познали богатство и красоту родного чукотского языка… А ведь некоторые думали и даже говорили: "Зачем нам свой родной чукотский язык, если русский богаче и выразительнее". Может быть, поэтому я и стал специалистом по родному чукотскому языку…
Тутриль рассказывал о своем учении в Ленинграде, о будущем сборнике.
- Это будут не просто сказки и легенды, не просто тексты, а подлинные художественные произведения, и поэтому я буду записывать только от тех, кто их по-настоящему хорошо знает и умеет рассказывать.
- Тогда тебе надо ехать к деду Токо, - сказал кто-то из зала.
- И к нему обязательно поеду, - ответил Тутриль.
Спрашивали больше любознательные школьники, и Роптын решил навести порядок, обратившись к взрослым:
- Почему всё ребятишки спрашивают? Пусть и взрослые задают вопросы.
- Вот ты собираешь сказки, - поднялся с места Элюч, пожарный инспектор. - Как тебе платят - поштучно, или и качество проверяют тоже?
Этот вопрос вызвал большое оживление.
- Мне отдельно за каждую сказку не платят, - серьезно ответил Тутриль. - Я получаю твердую заработную плату.
- Хорошая работа: двойное удовольствие - и сказки слушаешь, и деньги получаешь, - заметил чей-то голос.
- А не скучно тебе в Ленинграде? - полюбопытствовала старушка из дальнего ряда.
- Скучаю, - коротко ответил Тутриль, - по родному Нутэну скучаю.
- А как это так? - снова поднялся Элюч. - Вот ты изучаешь наш язык, сказки и легенды, а живешь в Ленинграде? Может, лучше здесь жить?
Тутриль растерянно огляделся, словно ища помощи у Роптына: вопрос был трудный.
- Так получилось, что научное изучение чукотского языка велось в Ленинграде, - начал Тутриль. - Там находится Институт языкознания, где работают специалисты не только по языкам народов Севера, но и по другим языкам народов нашей страны, а также зарубежных… А нам надо собираться, обмениваться мыслями, печатать свои статьи и книги.
- Печатать можно и здесь, - авторитетно заявила уборщица совхозной конторы Рытыр. - Сейчас новые машинки привезли, от электричества работают.
- Это совсем другая печать, - возразил пожарный инспектор Элюч.
- А все равно - читаешь, будто в книге написано, - настаивала Рытыр.
Наконец Роптын поднялся и сказал, что на этом встреча заканчивается. Повернувшись к Долине Андреевне, он с упреком произнес:
- Тоже мне время выбрала - пришли одни школьники, пенсионеры да лодыри. Все серьезные люди сейчас на работе - кто на охоте, кто в мастерской. Нехорошо получилось, серьезных вопросов не задавали, никто не спросил о международном положении…
- А я очень доволен, - весело сказал Тутриль. - Мне приятно было.
Когда все разошлись, Долина Андреевна напомнила:
- Так, значит, ко мне?
Долина Андреевна жила на берегу лагуны в маленьком домике, выстроенном еще в начале пятидесятых годов. Домик состоял из просторных сеней с угольным ящиком, кладовкой и довольно большой комнаты, куда был вход через кухню.
Раздеваясь, Тутриль осматривался в комнате, примечая необычное ее убранство. Вместо кровати стояло странное сооружение - видимо, это все же когда-то была кровать, но спинки были срезаны автогеном и устроено нечто вроде тахты, покрытой ярким цветным ковром. У противоположной от двери стены от полу до низкого потолка стоял книжный стеллаж, торшер и кресло, покрытое хорошо выделанной нерпичьей шкурой.
Меж двух крохотных окон на стене висел выжженный на фанере портрет Хемингуэя.
Под ним - магнитофон, занимающий половину туалетного столика, уставленного флаконами с духами, коробками с пудрой и косметикой.
У кровати-тахты - стол, бывший нормальный обеденный, но с укороченными ножками.
Заметив, как внимательно гость осматривает обстановку, Долина Андреевна извиняющимся тоном произнесла:
- Сейчас, говорят, в моде полированная мебель. Но она до нас не доходит, оседает в районном центре…
Усадив Тутриля на кровать-тахту, Долина Андреевна принялась хлопотать. Поставила на столик крабовые консервы, икру в банке, чуть сморщившиеся яблоки, пару апельсинов, красивую бутылку венгерского коньяка "Будафок", крохотные рюмочки и торжественно водрузила бутылку ликера "Старый Таллин".
- Я сварю кофе, - сказала она, - ведь настоящие ученые любят кофе.
- А я люблю чай, - виновато признался Тутриль. - Пробовал привыкнуть к кофе, не могу.
- Ну, хорошо, пусть будет чай, - быстро согласилась Долина. - Честно говоря, я тоже предпочитаю чай. А кофе я хотела сварить, чтобы сделать тебе приятное.
- Если ты действительно хочешь сделать мне приятное, то не мельтеши, а садись и угощай меня, - с улыбкой сказал Тутриль.
- Нет, я должна кое-что приготовить, - отмахнулась Долина Андреевна. - Я с утра налепила пельменей и положила в холодильник.
Тутриль улыбнулся в ответ. Где-то когда-то он слышал анекдот о предприимчивом коммивояжере, который ухитрился продать партию холодильников эскимосам Аляски… Но холодильники были и в домиках Нутэна, несмотря на то, что большую часть года за стенами стояла минусовая температура.
- Знаешь, Тутриль, как я тебе завидую! - сказала Долина Андреевна, освободившись на минуту и присев на кончик тахты-кровати. - Какая у тебя счастливая судьба! Живешь в культурном городе, в культурном окружении, не то что я…
- Тебе грех жаловаться, - сказал в ответ Тутриль. - У тебя отличная благородная работа, тебя в селе уважают…
- Я это уважение знаешь каким трудом добыла?
Долина Андреевна тяжело вздохнула, помолчала.
- Главное - не с кем поделиться, некому душу раскрыть… Жизнь меня не баловала. У меня ведь тоже была семья, муж, дочка… Знаешь, давай-ка выпьем с тобой за наше детство, за нашу школу…
Ока налила вино, лихо выпила и закусила кусочком соленой рыбы.
- Я рано вышла замуж, и моя дочь уже взрослая девушка… А вот с мужем не могла ужиться. Вроде бы хороший человек был, военный, политически грамотный, но уж больно скучный. Прямо расписание, а не человек. Пожила вместе с ним в Караганде, оттуда он родом, а потом уехала, забрала дочку… А дочка-то пожила-пожила на Чукотке и уехала к отцу. Все ей здесь не нравилось - и холодно, и снабжение плохое, и народ… представляешь, она даже такое сказала: народ дикий… И когда она такое произнесла… Не то что прогнала ее, но и не стала удерживать… И вот пока за чем-то гналась, годы шли. Приехала сюда, в родной Нутэн, как в последнее прибежище. Стали разное шептать. Всякое говорили, а я работала стиснув зубы. Здешняя библиотека совсем была в развале. Многие ценные книги поворовали, иные обветшали. Хозяйского глаза не было. Стала устраивать читательские конференции. Приохотила людей к книгам на родном языке… Ты знаешь, с чукотским языком у меня неладно получилось. Забыла… Вроде бы все могу сказать, все понимаю, а разговаривать боюсь. Как-то пробовала - смеялись надо мной…
В кухне что-то зашипело, и, оборвав себя на полуслове, Долина Андреевна бросилась туда.
Вернулась она смущенная и виноватая:
- Ну вот, заболталась я с тобой, забыла про пельмени, а они разварились, совсем испортились.
- Да ты не беспокойся, я не голодный.
- Ну, все равно ведь угостить полагается… Ты подожди, я другие поставлю.
Возвратившись в комнату, Долина Андреевна некоторое время молчала, потом улыбнулась: