- Камни мои смущают? Походите, посмотрите, - словно отгадав мои мысли, предложил Неверов. - Жаль мне их. Осиротеют они, по всей вероятности, скоро. Запылятся, затускнеют. С Темки моего, Рита, как видите, толку мало. Ему геология боком вышла. Крошки одни! Звезды подавай, самолеты.
Неверов задохнулся и приложил ко рту сосок от кислородной подушки.
"Они удивительно похожи друг на друга, отец и сын, - подумала я. - Даже в манере разговаривать".
Неверов отдышался и продолжал совсем слабым голосом, почти не шевеля губами:
- Так сколько вы знакомы, Рита, с летуном моим?
Я посмотрела на Артема. Ответный его взгляд был очень серьезным.
- Давно мы с ним знакомы, Сергей Иванович. Сами можете понять, - я вдруг почувствовала себя уверенной, - если Артем женой собирается назвать меня.
Какой цепкий, пронизывающий взгляд у Неверова, где-то в самой глубине его крошечное сомнение, а может быть, это страдание от боли.
- Женой? Темка, выйди-ка на секунду. После постучишь и зайдешь.
Артем вышел и тихо прикрыл дверь. Неверов молчал, все так же изучающе глядя на меня.
- Так женой говорите, Рита? Может быть, это и хорошо. Как бы мне внука хотелось! Только зря вы, по всей вероятности, чудесная девушка, собрались провести меня. Я сразу разгадал Темкину стратегию. Верно, разгадал?
Я не смогла бы обманывать больше этого человека и качнула головой.
- А скажите-ка откровенно, нравится вам мой Темка?
- Нравится.
- Вот и хорошо. Дайте я вашу руку поцелую, дочка. А теперь идите. Устал я. Об остальном в другой раз. Вы ведь еще зайдете к нам? Невестушка...
Я сильно-сильно покраснела.
- До свидания, Сергей Иванович.
Артема в большой комнате не было. Я в нерешительности остановилась, не зная, что делать.
- Где вы работаете? - От резкого, чуть хрипловатого голоса я вздрогнула.
Елизавета Григорьевна стояла возле пианино и в упор рассматривала меня.
- Я?..
- Да, вы.
- Я... в порту, бортпроводницей.
- Стюардесса, значит.
Елизавета Григорьевна говорит слегка в нос, по-видимому, она курит.
- И сколько же вы зарабатываете?
Я растерялась:
- Как когда... Около двухсот рублей.
- А наш Артем около шести тысяч, по-старому...
Меня начал раздражать ее тон.
- Ну и что?
Елизавета Григорьевна хрипло рассмеялась.
- Какое же имеете, девушка, образование?
- Кончила лесотехнический техникум... Только зачем это?..
Елизавета Григорьевна не ответила. Еще раз почти брезгливо смерила меня с ног до головы и вышла из комнаты. От этого липкого, оценивающего взгляда мне стало не по себе, захотелось немедленно уйти из квартиры Неверовых.
- Рита, ты что же стоишь? - запыхавшийся Артем взял меня за руку и подвел к креслу. - Я к машине бегал. Ключи забыл. Извини. Ты чем это расстроена, а?
- Нет, все хорошо, Артем...
- А-а, с мачехой, наверно, посудачила? Да?..
Я пожала плечами.
- Крошки! Я же говорил, не обращай внимания. Она этого вполне заслуживает.
Артем виновато улыбается, суетится, я понимаю, что ему неприятно мое плохое настроение.
- Я завтра, Рита, лечу. На север. Первый рейс после отпуска.
- Надолго?
- Как знать.
Артем берет мою руку своими огромными ладонями.
- Рита...
- Не надо, Артем. Проводите меня домой.
- Где мы с вами встретимся?
- Вы мне позвоните. Запишите номер, Артем.
В "зимовье" никого. Девчонки ушли на вечер в Дом офицеров. Я долго сижу на оттоманке и думаю:
"...Невестушка..." - говорит Неверов.
"...А наш Артем около шести тысяч, по-старому", - хрипит Елизавета Григорьевна.
Разбудили меня голоса. В сенках.
- Спасибо вам еще раз, Клавдия Александровна, за приятно проведенный вечер. По-моему, вы остались довольны? - приглушенно рокотал чей-то басок.
- Да, конечно, Алексей Петрович. Мне было очень и очень хорошо.
- А как вам, Майя?
Майка ответила звонко:
- Хорошо!
- Пошел, - снова загрохотал басок, - приятного вам сна. А вы, Клавдия Александровна, не забудьте, о чем мы с вами договорились. И Риту обязательно уговорите.
- Не забуду, Алексей Петрович.
Я насторожилась и только сейчас догадалась: да это же Филиппов! Но при чем здесь мое имя?
В эту ночь мне пришлось проснуться еще раз. Меня разбудила Майка.
- Рит, а Рит, пусти!
- Ты чего не спишь?
- По тебе соскучилась... Ой, мы натанцевались! Нас Филиппов привез на своей машине. Он за Клавкой весь вечер ухаживал. Мы пиво пили. Клавка - на двадцатом небе. Влюбилась, наверно. Что будет!
- Кирилл был на вечере?
- Был. Все время со мной. Только потом в бильярд играть ушел. Он, Рита, на деньги играет. Лучше всех...
Сон прошел. За окнами, в щели ставен, сочился невыспавшийся рассвет.
- А я, Майка, Артема видела, - вдруг вырвалось у меня.
- Артема! - Майка даже подскочила. - Того, московского?.. Ой!.. А он?..
Майка крепко прижалась ко мне.
- Он... Я тебе потом, ладно...
Я проснулась совсем рано, тихо оделась, стараясь не разбудить девчонок, и вышла на улицу. Когда я вернулась во двор с полными ведрами, возле зимовья меня встретила тетя Пана. Стертой метлой она скребла покосившееся крыльцо. Мирка сидела на крыльце, дрожа и широко зевая.
- Доброе утро, тетя Пана.
- Доброе утро.
Тетя Пана коротко взглянула на меня, поправила на голове сбившийся платок и тихо сказала:
- Письмо у меня к вам. Все забываю отдать. Сейчас принесу.
Она вынесла конверт и, подавая, спросила:
- Фарида от вас съехала, да?
Я кивнула, вглядываясь в неясные строчки адреса. Письмо было Клавке от Михаила.
- Ушла от нас Фарида, тетя Пана.
- И где она теперь?
- Здесь, в городе, к подруге одной переехала.
Тетя Пана тяжело вздохнула, взяла снова огрызок метлы и зачем-то обронила:
- Да. Раньше в нашем дворе жили люди...
Мирка, заскулив, снова зевнула.
Я открыла ставни и постучала в замороженное стекло. Потом прошла в зимовье, включила свет.
- Клава, вставай! Письмо тебе!
Заспанное лицо ее разноцветно: одна щека бледная, другая розовая, подушка отпечаталась сеткой неровных полосок. Клава долго плещется возле умывальника и, только когда сон смыт окончательно, спрашивает:
- От кого, говоришь, письмо?
Как-то нехотя, вяло прочитывает его и так же нехотя сообщает:
- Мишка третье место занял. Ногу потянул. Упал. В Кирове сейчас. Пишет, чтобы я готовилась встречать его. И в любви объясняется. С ошибками. - Клавдия с хрустом потянулась. - Надоел он мне со своей любовью...
- Уже?! - Заспанная Майка, натянув до подбородка одеяло, сидит на оттоманке и щурится на Клавдию.
- Уже... уже, - передразнила ее Клава. - Это я шучу.
Она стоит у зеркала и старательно выкладывает косу, рот ее набит шпильками.
- Что ты понимаешь, рыжая, в мужчинах! Для тебя же на Кирилле свет клином сошелся. А для меня... Ну, сама подумай. Кто такой Михаил Тропинин? Токарь, спортсмен, пусть даже известный. Еще года два побегает, а дальше? Тренер. И все.
- Разве это плохо, Клава? - Майка настраивается на серьезный лад. - Если любишь...
- Любишь, - тянет Клавдия. - Да ну тебя...
- А я про Мишу в газете читала, - говорит Майка.
- В какой это газете?
- В "Комсомолке".
Майка соскакивает с оттоманки и в одной рубашке шлепает босыми ногами в угол. Роется в сумке, достает смятый газетный лист.
- Вот. Тут даже и снимок его есть. А пишут-то, - Майка, кашлянув, читает: - "...мужество спортсмена, настоящий бойцовый характер помогли Михаилу Тропинину, токарю из Лопатска, подняться на пьедестал почета..."
- Дай-ка, - тянется к газете Клавдия. - Смотри-ка ты, что делается!
Со страницы улыбается усталой улыбкой победителя Михаил. На нем красивый свитер, пестрая вязаная шапочка. Клавдия довольно смотрит на нас.
- Ай да Михась!
- А ты говоришь еще! - укоряет ее Майка.
Клава хохочет, хватает Майку, и они валятся на оттоманку.
- Отпусти! - визжит Майка. - Шальная, прямо!
Клавдия встает и задумчиво говорит:
- Мы с Мишкой ведь на стадионе и познакомились. Там на льду и целоваться начали.
- Ледовая у вас любовь, значит, - подкусываю я Клавдию.
- Ну, это как сказать, - улыбается она.
Мы знаем, Клавдия увлекалась коньками. Была даже чемпионкой города, и о ней тоже писали в газетах.
...Клавдия бежала по малой дорожке. От этого забега зависело тогда все - судьба первого места. Мы с Фаридкой, почти ничего не понимая в конькобежных соревнованиях, пришли поболеть за подругу. На стадионе играла музыка, было много людей, и морозный день был как-то по-особенному искрист.
Сразу же после выстрела Клавдия вырвалась вперед.
- Давай! - заорала Фаридка.
Круг... Еще...
- Молодец, Клавка! - слегка рисуясь, на публику, "болела" Фаридка.
И вдруг... все оборвалось. На вираже Клавдия споткнулась и, беспомощно взмахнув руками, упала. Сила инерции потащила ее на спине. За Клавдией потянулась чистая-пречистая полоса. И девушка, бежавшая сзади, сразу же настигла Клавдию. Но в последний момент, когда она должна была уйти вперед, Клавдия, как бы стараясь подняться, выставила поперек дорожки ногу. И соперница тоже повела за собой в падении широкую полосу чистого льда.
- Фаридка, а ведь Клавка той ножку подставила...
- Брось ты! Давай! - кричала Фаридка, азартно блестя глазами.
Первухина пришла первой...
- Рита, - говорит Клава, - у меня к тебе дело есть. Весьма важное. Ты что сегодня вечером делать собираешься?
- Ничего вроде не планировала.
- Так вот, - Клавдия смотрит на Майку, потом на меня, - мы тут все свои, Филиппов меня с тобой сегодня на день рождения приглашает.
- Ой! - взвизгивает Майка. - Филиппов?!
- Пойдешь, Рита? Алексей Петрович очень меня просил, чтобы ты пришла. У него здесь никого нет.
- Нет, Клава, я не пойду.
- Почему, Ритонька? - лезет ко мне Клавдия. - Пойдем. Зачем ты отказываешься? У него так хорошо...
- Ты что, уже у него была? - удивленно спрашивает Майка.
- А как же, - гордо говорит Клавдия. - Мы с Алексеем Петровичем в очень хороших отношениях.
- Слышали, слышали, - холодно говорю я.
- Где это слышали? - настораживается Клавдия.
- В службе. Девчонки о тебе болтали.
Клавдия ухмыляется.
- Пускай треплются. Завидуют, значит.
- Чему?
- Счастью моему!
Клавдия резко оборачивается, и я невольно отмечаю про себя, что Клавдия все-таки красивая. Как-то хищно красивая.
- Алексей Петрович не такой человек, чтобы что-нибудь себе позволить. А наши девки только сплетни распускать могут. Дуры! Да я за Алексея Петровича...
- Хватит, Клава. - Мне противно слушать ее. - Хватит.
- Да ты что?
- Ничего. - Я набрасываю на себя пальто и выхожу во двор.
Идет снег. Небо над городом совсем низкое. Тетя Пана возле ворот кормит голубей.
"А может быть, стоит пойти к Филиппову? - думаю я. - Может быть, стоит?"
В службе обычная деловая суматоха: телефонные звонки, возня с полетными графиками, самые последние "новости" от улетающих и прилетающих девчонок.
После обеда Алевтина подкатывается к доске приказов и демонстративно откалывает он нее какую-то бумажку.
- Готовьтесь, Соболь, - говорит она мне, - в рейс. На послезавтра буду планировать. В Москву. Радует это вас?
- Очень, Алевтина Андреевна, - деланно улыбаюсь я.
- Кстати, - говорит Алевтина, - Абдрашитова просила меня перевести ее в другую "тройку". Что вы на это скажете?
- Раз просила, значит, ей так надо. Переводите.
- Вот как! - удивляются из-под очков Алевтинины глазки. - Что-то не поделили... Знаете, кто с вами полетит? Юноша. За третий номер. Фамилия его... Сейчас... Сейчас... Сушков... Кирилл. Долговязый такой. Знаете? Это будет его первый стажировочный полет. Вы, Соболь, будете за старшую.
"Интересно, - думаю я, - знает об этом или нет Майка? Успею ли я повидать до отлета Артема?"
К четырем часам мы заканчиваем все дела. Алевтина уходит. Мы остаемся в службе вдвоем с Клавдией. Она листает журналы. Молчит. Я тоже молчу. Потом Клава говорит:
- Ты, может быть, все-таки поедешь к Филиппову? Я тебя очень прошу, Рита. Ну, ради меня... Сделай милость. Мы ненадолго. Посидим только часок, другой. Рита, а?
Клавдия подходит ко мне, обнимает, заглядывает в глаза.
- Ритуля... Будь умницей, Алексей Петрович уже звонил. Интересовался. Я сказала, что мы приедем... Ну, в самом деле... Если ты на него за то сердишься...
- За что? - вспыхиваю я и, чтобы Клавдия не заметила бросившейся в лицо краски, отхожу к окну.
- За тот рейс... Ну, когда в ресторан ходили... Так ведь он же командир... Это входит в его обязанности. Соглашайся, Рита. Да, ты ничего не слышала про Липаева? Ему операцию сделали. Грыжу вырезали.
Клавдия смеется.
- Так ему и надо, - говорю я.
- Правильно! - ржет Клавка. - Фертик с усиками... Он сейчас за Ленкой Пушкиной ухлестывает. Она из него Буратино сделает. Ну, так идем, Рита, к Алексею Петровичу? Отдохнем от этой, будь она, службы.
И я неожиданно для себя соглашаюсь. В конце концов это будет тот самый случай, когда я смогу рассчитаться с Филипповым. Тем более, он сам на это напрашивается. Но что он хочет от меня?
Клавка чмокает меня в щеку. Срывается.
- Я в парикмахерскую, Рита. А ты не желаешь?
- Нет.
Рядом с аэропортом за последние годы как-то незаметно выросла новая улица. Она так и называется - улица Летчиков. Серые четырехэтажные дома с балконами, новые магазины. Филиппов въехал во двор, подрулил прямо к подъезду.
- Вы, девчата, только на квартиру мою не очень. Мебель я еще не всю приобрел. Некогда.
Уже поднимаясь по лестнице, я вдруг вспомнила, что иду на день рождения без подарка, и только сейчас заметила под мышкой у Клавдии сверток.
Филиппов открыл дверь и вежливо сказал:
- Прошу.
Мы шагнули в прихожую. Вспыхнул свет. Ойкнула Клавдия. Прямо у порога стояла изящная плетеная корзина, полная живых цветов. Филиппов поднял ее и преподнес нам. Клавдия сунула мне сверток и взяла цветы, воткнулась в них лицом.
- Как пахнут, Алексей Петрович!
- Это гиацинты. Раздевайтесь, девчата. Смелее. Давайте я за вами поухаживаю.
Клавдия подставляет Филиппову спину. Я сбрасываю шубку сама.
- Алексей Петрович, - говорит Клавдия, - чуть не забыла. Это вам. От меня... и Риты.
Клавдия берет со столика сверток, который я положила, раздеваясь.
- Спасибо, спасибо. Только зачем вы... Подарки - это предрассудки. Ваш приход ко мне - вот это подарок! Ну, а теперь за стол.
Филиппов как-то виновато поглядывает на меня, я чувствую его неловкость.
За столом Филиппов развертывает сверток, принесенный Клавдией, и... К серебряному горлышку шампанского синей шелковой ленточкой привязан самолетик дяди Кости.
- Какая прелесть! - рокочет бас Филиппова. Я опускаю голову, закусываю губу. - Где это вы изыскали такое, девушки?
- Это неважно, - игриво отвечает Клавдия.
А у меня перед глазами дядя Костя. В стоптанных огромных валенках, со старческой слезинкой в уголках мутных голубеньких глаз.
Хлопает пробка. Филиппов встает.
- Обычно первый тост поднимают за виновника торжества. Есть предложение отойти от устаревших традиций. К тому же мои сегодняшние сорок пять прожитых, ей-богу, не такая уж и радость. Я предлагаю тост за вас, за девчат, живущих на голубых перекрестках планеты.
Клавдия смотрит на Филиппова завороженно. В ее руке подрагивает высокий хрустальный бокал.
- Нет, нет, Алексей Петрович, - перебивает она Филиппова. - Выпьем за вас!
Филиппов улыбается и пьет. Наступает молчание.
- Милиционер родился. Так, кажется, говорят в подобные минуты, - шутит Филиппов. - Угощайтесь, девушки, смелее. Что вам, Рита, больше по вкусу?
- Я сама... спасибо.
Филиппов подливает шампанское. Теперь встает Клавдия. Она волнуется. На щеках яркие пятна румянца.
- Алексей Петрович, мне бы хотелось выпить за... за нашу с вами дружбу. Откровенно говоря, у нас в отряде еще не было таких командиров.
- Ну, это вы зря, Клавдия Александровна...
И снова наступает молчание.
- Может быть, включим музыку? - предлагает Филиппов.
Он подходит к радиоле, ставит пластинку.
- Это самая моя любимая песня.
В далекий край товарищ улетает.
Родные ветры вслед за ним летят...
- Что-то у нас Рита сегодня невеселая? - обращается ко мне Филиппов. - Сердитесь на меня? Стоит ли...
Я поднимаю глаза и смотрю на Филиппова в упор. Он не выдерживает взгляда.
- Может быть, теперь коньяку, а? Мне приятели из Москвы прислали. "Двин". Прекрасная вещь. Где ваша рюмочка, Клавдия Александровна?
...Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд...
- Как же вы один живете, Алексей Петрович? - ласково воркует Клавдия. - Наверное, даже полы помыть некому...
- Ничего. Я человек ко всему привыкший.
Клавдия смеется. Потом вдруг предлагает:
- Давайте потанцуем, Алексей Петрович. Я сейчас сама пластинку выберу.
Мы остаемся за столом одни. Филиппов ловит вилкой ускользающий гриб.
- Когда вы, Рита, летите? И куда?
- В Москву. Послезавтра, - в тон ему отвечаю я.
- Это хорошо.
- Я жду вас, Алексей Петрович, - кокетливо говорит Клавдия.
- Извините, Рита.
Они танцуют. Филиппов выше Клавдии, и она все время привстает на носки, отчего сильные икры на ее ногах напряжены. Голову Клавдия положила Филиппову на плечо и плывет в танце с полузакрытыми глазами. Когда пластинка кончается, Клавдия подпархивает к столу и наполняет рюмки, проливая коньяк на скатерть.
- Где пьют, там и льют, - выручает ее Филиппов.
- Алексей Петрович, - говорит Клава, - а можно, я вас просто буду называть Алексеем? Хотя бы сегодня?
- Отчего же, Клавдия Александровна, - прищурясь, говорит Филиппов. - Вы предлагаете брудершафт? Давайте попробуем.
Филиппов сам перехватывает Клавину руку своей и выпивает. Клавка, сияя глазами, опрокидывает по-мужски о рот рюмку и закашливается. Филиппов легонько стучит ее ладонью по спине.
- Прошло, Клава?
- Прошло, Алексей... Петрович, - говорит Клавдия, и они оба весело смеются. Мне приходится тоже изобразить на своем лице улыбку.
Филиппов ставит новую пластинку. Снова танго.
- Разрешите, Рита.
Сначала мы танцуем молча, потом Филиппов тихо, одними губами говорит:
- Рита...
- Да.
- Я знаю, что ты...
- Не надо, Филиппов.
- Клава, - вдруг говорит он громко, - если не трудно, поставьте на газ чайник. В кухне. Пожалуйста.
- Рита...
Мы останавливаемся.
- Я слушаю тебя.