- Итак, я понимаю, что вас привело ко мне… Не всегда, конечно, однако в данном случае я предпочитаю откровенный разговор. Это - не визит любезности. Мало ли у вас таких приглашений! Это - деловой визит…
- Для визитов вежливости, - заметил Лагутин, - я еще слишком болен…
- Знаю. И очень сожалею… Надеюсь, доктор вам помог? Я выписал его из Бахмута.
- Очень благодарен. Право, не ожидал…
- Э, да мужицкая пословица говорит: "У житти, як на довгий ныви!" Кто знает, не случится ли такое, что и вы поможете мне?
- В порядке благодарности - это мой долг…
В соседней комнате прильнувшие к двери супруга Шмаева Антуанетта (попросту - Анюта) и Вовочка разговаривали взглядами и жестами. Антуанетта подняла палец и подмигнула: это означало высшую похвалу старшему Шмаеву: "Как ловко подъезжает! Вот дипломат!" Вовочка постучал себя по лбу: "А ведь простак этот ученый!.."
- Скажите, если это не секрет, - продолжал Шмаев, разглядывая серебряную ложечку. - Вас очень интересует моя находка? Я говорю о пласте угля за Донцом. Эти выходы известны только мне. По крайней мере, никто ими еще не интересовался.
- Конечно, интересует. Поэтому я и пришел. Вы можете указать мне точно, где именно вы обнаружили уголь?
Шмаев тихонько засмеялся:
- Ну почему же не сказать? Дело у нас общее, государственное… - Маленькие его глазки насторожились, золотистые зрачки сузились так, словно он смотрел куда-то очень далеко. - Вы получаете… вознаграждение за открытие каждого нового пласта?
- О, если бы существовали такие вознаграждения - я был бы очень богат! Впрочем, вознаграждение все же существует: это сознание, что ты делаешь большое, очень важное дело… Поэтому я не жалею сил…
- Для кого? - негромко спросил Шмаев; он словно заранее знал ответ.
- Конечно, не для себя, - сказал Лагутин.
- А все же?..
- У меня есть Россия, народ.
- Вернее, вы у них?
- Это одно и то же…
Шмаев курил сигару. Выпуская голубые кольца дыма, он чему-то улыбался.
- Я не изучал, признаюсь, философии… Но это, кажется, называют идеализмом? Был у меня в доме дотошный студент, - всякие "измы" объяснял, пока я его не выгнал. Он, понимаете, рехнулся! Стал уверять меня, будто и шахты мои, и деньги - словом все, даже вот этот дом, принадлежит… народу!
Неожиданно Шмаев громко захохотал, закашлялся, мясистое лицо его побагровело, он отложил сигару.
- А что он сделал для меня, народ? Я своими руками землю рыл; своим умом выкручивался, рублики складывал, дело заводил… Да он уже давно ограбил бы меня и по миру пустил, благодетель народец, если бы я сам не был горазд… Тут вам и вся моя платформа…
- Вы не поняли меня, - мягко сказал Лагутин. - Я пришел не для споров о вашей платформе. Все же странно, что вы упускаете одно обстоятельство: кем были бы вы без народа? И вообще: были бы на свете?
Шмаев насмешливо прищурил глаза:
- Ха!.. Это же говорил студент…
- Он был прав. Но перейдем к нашему делу. Вы можете сообщить мне, где именно видели угольный пласт за Донцом?
Шмаев опустил глаза; теперь он внимательно рассматривал свой золотой перстень с крупным зеленым камнем, в котором словно теплился огонь.
- Я полагал, что вы получаете вознаграждение. Я - человек дела. Услуга - за услугу. Но… какой мне смысл открывать вам этот секрет?
Лагутин порывисто приподнялся с кресла. Шмаев остановил его мягким, почти просящим движением руки.
- Постойте… Мы все же договоримся. Я укажу вам пласт. Однако позвольте несколько вопросов. Можно? Вы, кажется, вели разведки в Кременной?
- Да, я нашел там уголь.
- И в Пятиротском?
- Отличный, длиннопламенный…
- И за Насветевичевым?
- Мощные залегания!..
- Очень приятно. Теперь на вашей карте добавятся новые точки. Их добавлю я. Вы только проверите и поверите. Я дам вам на изыскания двадцать тысяч рублей. Это без расписки, без свидетелей. Вы можете распорядиться этими деньгами, как хотите. Но пусть никто не знает, что за Насветевичевым, в Пятиротском, в Кременной есть уголь. Нет, не волнуйтесь, я не хочу закрыть ваше открытие. Оно станет известно через три-четыре года, и я назову капитальную шахту вашим именем. Я заявлю газетчикам, что эти пласты открыты вами. Но теперь вы должны заявить - громко, во всеуслышание, что в названных районах угля нет…
- Как же я могу сказать "нет", если нужно сказать "да"? - удивился Лагутин. - "Нет" - будет означать отрицание моей собственной схемы простирания пластов. Я трудился над ней долгие годы. Это будет и отрицанием моего метода исследований по спутникам угля. Наконец, зачем вам все это нужно?
Шмаев ответил неохотно:
- У каждого есть свои планы…
- Если вы намерены разрабатывать эти залегания, моя карта лишь облегчит вашу деятельность. Вам не нужны будут разведки, которые дорого стоят.
- В наше соглашение мы внесем и этот пункт. За карты я заплачу особо. Соглашение не письменное, конечно… На слово.
- Карту вы получите за рубли. Она будет опубликована в скором времени.
Леонид Иванович приметил: хозяин вздрогнул. Утрачивая равнодушный вид, он впился руками в бархатную скатерть. Так он сидел некоторое время, несколько съежившись, весь напряженный, с потемневшим лицом. Точно пересиливая озноб, он спросил спокойно, даже пытаясь улыбнуться, но какая-то нотка в его голосе дрожала:
- Не все ли вам равно, сегодня это будет опубликовано или через три года? О, за три года вы многое сможете уточнить! К тому же, у вас будут солидные деньги для исследований. Молчание и карта - это тридцать тысяч рублей…
Лагутин уже догадывался, какое "предприятие" затеял этот хитрец. Однако само участие в спекуляции, в обмане ему представлялось невероятным. Неужели Шмаев, человек не лишенный практического ума, мог допустить мысль, чтобы он, Лагутин, отдавший всю свою жизнь исследованию Донбасса и отчетливо знавший цель науки, чтобы он использовал науку для обмана? Леонид Иванович спросил напрямик:
- Зачем вам это нужно?
- Откровенно?
- Конечно…
- И между нами?
- Пусть будет так.
- Я верю вашему слову. Я хочу закупить все эти земли. Зачем же мелким купчишкам я буду платить в десятикратном размере? Все равно прогуляют, пропьют. Я переселю их с этих земель и каждому дам земли вдвое больше. Но такой, где нет угля. Они будут довольны. Никакого обмана. Самый благородный ход…
- А потом вы сами продадите эти земли по десятикратной цене?..
- Возможно, только часть их. Для большого дела нужен большой капитал… У вас есть размах, Леонид Иваныч, и вы поймете меня. Наши отношения не кончатся на этих тридцати тысячах. Я даже могу… Знаете что? Можете мне верить. Клянусь богом, я могу взять вас в компаньоны!
Лагутин медленно встал. Он не ошибся. Оказывается, и назойливые приглашения Вовочки, и присылка врача, и непрошенный подарок, и письмо - все было звеньями одной цепочки: его открытия, имя, честь ученого Шмаев просто-напросто хотел купить. Что ему ответить? Проще ничего не отвечать. Нужно держать себя в руках. Нужно уйти из этой берлоги.
- Помогите мне, пожалуйста, одеть полушубок, - сказал Лагутин. - Я плохо себя чувствую и должен уйти…
- Вы могли бы остаться у меня…
- Нет… Там мои документы.
Дверь отворилась, и вошел Вовочка. Он поклонился, шаркнул ножкой и чему-то засмеялся, показывая вставные зубы.
- Признаться, случайно я слышал ваш сговор!.. Но мы свои люди. Одобряю, профессор! Деньги не пахнут, и человек живет один раз… У меня, извините, к вам вопрос. Об этих пластах в Пятиротском знаете… только вы?
- Да, об этом знаю только я. Но разве этого мало?
Вовочка быстро переглянулся с отцом, и масляные глаза его похолодели.
- Впрочем, - сказал Лагутин, - знает еще тот человек, который ждет меня у калитки.
- Как? - прошептал Вовочка. - Разве вас ждут?..
- Моя профессия требует предусмотрительности, - насмешливо сказал Лагутин.
Старший Шмаев бросился к вешалке и помог Леониду Ивановичу одеться.
- Предусмотрительность? - смущенно повторил Вовочка, обмякая в плечах. - Да, она никогда не мешает… Но при чем здесь она… в этом доме?
- Ступай, - строго сказал ему отец. - Вы, Леонид Иваныч, не обращайте на него внимания. Заграница!.. Я понимаю, что важные решения принимаются не сразу. Однако у вас есть время подумать. Помните ваше слово? Я навещу вас дня через три…
- Но вы собирались в длительную поездку.
- Я отложу эту поездку…
Лагутин неторопливо вышел в прихожую. Шмаев и Вовочка шли следом, и, если бы в полутемной прихожей было зеркало, Леонид Иванович смог бы заметить остекленевший взгляд Вовочки и злобный, пронзительный взгляд его папаши: оба они словно бы целились Лагутину в затылок.
На дворе яростно лаяли собаки. Распахнув калитку, чубатый сторож кричал кому-то:
- Ступай, говорю, отсюда, не шляйся! Никуда не денется твой ученый, не съедим!..
Несколько поодаль от калитки стоял Кузьма Калюжный. Едва заметив Лагутина, он поспешил навстречу, и Леонид Иванович заметил, как выражение озабоченности на лице Кузьмы сменилось улыбкой.
Особняк Шмаева стоял в неглубокой разлогой балочке. Зимой здесь не так тревожили северные и восточные ветры. Дорога к новой, капитальной шахте шла от ворот мимо поселка, круто поднимаясь на взгорок. Теперь, стоя на крылечке, отец и сын Шмаевы видели, как этой дорогой медленно, очень медленно двигались два человека. Коренастый шахтер все время придерживал под руку Лагутина. Белая поземка струилась у их ног.
- Мы напрасно его упустили, - сказал Вовочка.
- Ты глуп, - сказал отец. - Это не Париж. Там живут миллионы и, когда исчезает один человек, - это незаметно.
- Все же мы напрасно его упустили.
- А свидетель?
- Его тоже нужно было пригласить в дом. Он скоро уснул бы от коньяка и ничего не видел бы и не слышал. И не проснулся бы.
Теперь, может быть, впервые после долгой разлуки, Шмаев с интересом взглянул на сына.
- У тебя размах… Сразу двоих?
- Мы и сами поставили бы нужные плюсы и минусы на карте. И приготовили бы статью для газет. Следствие вел бы Трифонов. Он предан тебе, как собака…
- Я думаю, мы кончим полюбовно, - сказал старший Шмаев. - Если он не согласится… Он говорил, что будет пробираться к станице Каменской по левому берегу, лесами… Он будет один.
- Возможно, с извозчиком…
- Не важно, Там уже случались грабежи и убийства. Это совсем не важно, сынок…
- Да, это не важно, - согласился Вовочка.
* * *
Едва повернув за угол своей мазанки, Калюжный резко остановился и придержал Лагутина.
- Смотрите… Что это за напасть? - спросил он растерянно. - Неужели опять… гости?
У единственного деревца, у молодого клена, сиротливо стоявшего неподалеку от порога, породистый караковый рысак, впряженный в щегольскую пролетку, нетерпеливо натягивал повод. Он уже изломал ветки, обгрыз кору на клене и выбил копытом в промерзшей земле глубокую борозду.
- Одни убытки вам от меня, Кузьма Петрович, - сказал Лагутин, - Жаль деревцо. - Они невольно залюбовались молодым жеребцом. Был он суховат в сложении, с глубокой подпругой, с могучими мускулами ляжек, с длинными плечами и несколько сдавленной грудью. Маленькая, гордо поднятая голова на сильной, плавно изогнутой шее казалась выточенной из серого камня. Он настороженно обернулся на голоса, навострив чуткие уши.
- Я знаю, чей это жеребчик, - сказал Калюжный. - Его зовут "Ветер". Это господина Копта. Немец тут есть такой…
Но господин Копт уже появился собственной персоной в дверях мазанки.
- А, Леонид Иваныч, майн фрейнд! - закричал он так радостно, словно давно уже был самым близким другом Лагутина, хотя они виделись впервые. - Мы ожидаль, очень ожидаль!..
Торопливо неся свой тяжелый живот и размахивая коротенькими руками, господин Копт попытался обнять Лагутина, но Леонид Иванович отстранился. Это нисколько не смутило немца. Сияя восторженной улыбкой, он подал руку:
- Оскар Эльза Копт!.. Я очень хотель имейт знакомство… О, ви зиайт меня. Мой шахта находится рядом, в Саево.
Не зная, как поскорее избавиться от еще одного собеседника, Лагутин прошел в горницу, разделен с помощью Кузьмы и лег в постель. Копт непрестанно охал, бестолково суетился и выражал сочувствие.
- Я пришлю вам лутший врач! - кричал он почему-то угрожающе. - Что, врач уже бил? Но я выпишу из Бахмут!.. Как, тоже бил?.. Екатеринослав! Я не постою за деньги. Моя родина - страна культурный прогресс, там ценят такой большой специалист!
- У вас ко мне дело? - нетерпеливо спросил Леонид Иванович, Говорите. Я очень устал…
Немец покосился на Калюжного:
- Это есть маленький секрет…
- Понятно, - хмуро сказал Кузьма и вышел.
- Это большой деловой вопрос, - доверительно зашептал немец, склонясь над кроватью, вытирая клетчатым платком маслянистую розовую лысину. Лицо его было таким же розовым, как и лысина. Странное лицо без характерных черт, просто большой кусок оплывшей свинины. - Да, это есть очень пикантный вопрос…
- Понимаю, - прервал его Лагутин. - Вы хотите, чтобы я не показывал на карте…
- Вот именно!..
- Чего не показывал?..
- Что на моей земле за Саево, в Яблонском, в Сурове, в Мышарове нет угля.
- Но его там нет. Можете не волноваться…
- Я хочу, чтобы он бил!..
- Вашего желания мало.
- Майн готт! - шумно вздохнул Оскар Эльза Копт. - Он должен там бить. На вашей чертеж… Понимайт?
- Вы хотите продать свою землю подороже?
Немец хихикнул и, улыбаясь, задумался, словно вспоминая что-то смешное.
- Ви есть проницательный человек! - сказал он смущенно. - Я дам вам… О, я не пожалей пятьсот рублей! У меня триста десятин земля. Я буду имейт маленький выручка.
- Кузьма Петрович! - негромко позвал Лагутин. Калюжный тотчас появился в дверях. - Сделайте одолжение, Кузьма Петрович, помогите господину Оскару Эльзе Копту выехать со двора.
Калюжный решительно шагнул к немцу. Тот посмотрел на него изумленно, потом перевел взгляд на Лагутина.
- Я хотел еще говорить… Я пошутил… Пять тысяч. Не векселями, нет. Золотом!.. О, ви есть большой специалист!..
- Я не торгую. Можете идти…
Немец сорвался со стула, весь багровый от гнева. Толстые губы его тряслись.
- О, ви не есть практик!.. Ви еще меня споминайт…
- Я сообщу журналистам о вашем предложении, - сказал Лагутин. - Вы такой же мошенник, как и Шмаев…
Оскар Эльза Копт растерянно попятился к печке. Бурая краска тотчас сошла с его лица.
- Я еще не слышал такой оскорблений!. Как ви посмел?.. Я имею два миллиона рублей в государственный банк… Я хорошо знаком самый губернатор. Фи!.. Ни один газет не напечатайт ваши слова. Но ви еще подумайт. Вы оскорбили Оскар Эльза Копт!
Калюжный сделал еще один широкий решительный шаг и стал перед немцем. Лагутин приметил, как сжались тяжелые кулаки шахтера.
- Так что - до свиданья, господин Копт…
Если в разговоре с Лагутиным немец еще кое-как держался в рамках приличия, то теперь он словно взбесился. Размахивая пухлыми руками и не забывая промакать платком лысину, он закричал надрывно, с визгом:
- Как?.. Ты, простой шахтер, смеешь меня выгоняйт?! Ты русский свинья! Ничто ты есть перед господин Копт!.. Сегодня тебя увольняйт с работы. О, подожди, я тебя вернихтен… уничтожить!
Калюжный взял его за плечи, легонько повернул и мягко, почти любезно, вывел из горницы. Уже на дворе он сказал немцу Негромко:
- За этого человека… Вы понимаете, господин Копт?.. За этого человека я, если надобно, на самую крайность пойду!
Только взглянув в ледяные глаза Калюжного, немец притих и принялся отвязывать от молодого клена повод. Провожая взглядом пролетку, Калюжный видел: немец направился прямо к особняку Шмаева.
* * *
Шмаев обещал навестить Лагутина через три дня. После того как у него побывал Копт, он изменил свое намерение и прислал посыльного. Развязный, ресторанного типа юноша без стука вошел в горницу, молча сложил в корзинку посуду, снял и свернул скатерть. Потом он достал из нагрудного кармана длинный листок бумаги, разгладил его на ладони и положил перед Лагутиным. Молча следивший за всей этой операцией, Леонид Иванович взял листок. Это был счет. Лагутин пробежал его глазами. Здесь была учтена каждая мелочь: лекарства, принесенные фельдшером, прогон лошадей, вызов врача, снова прогон лошадей, сигары, конфеты, чай… В итоге значилось: двести тридцать четыре рубля ноль три копейки.
Юноша подождал, неловко переступая с ноги на ногу, и спросил, робея:
- Разрешите получить?
- Счет не совсем точен…
- Я здесь ни при чем. Они сами составляли…
- Допишите, - сказал Лагутин: - Чашка черного кофе, сигара, рюмка коньяку. Шмаев забыл о расходах, которые понес в собственном доме…
Юноша выдернул из кармана карандаш и добавил какую-то цифру.
- Так. Теперь напишите расписку, что вы эту сумму с меня получили.
Сопя и потея, посыльный нацарапал расписку. Лагутин взял свою сумку, отсчитал деньги, уплатил. Его удивила растерянность посыльного, с какой тот смотрел на деньги.
- Почему же вы медлите? - спросил Леонид Иванович. - Можете пересчитать.
Посыльный пересчитал деньги, спрятал их в карман, но продолжал стоять у тумбочки. Лагутин кивнул ему головой:
- Передайте мою благодарность за услугу…
- Я хотел сказать вам, господин… Я не виноват, честное мое слово! Этакое стыдное дело… Я знаю, кто вы такой. Только мне приказано, а хозяин строг - вы меня простите, сударь…
Неожиданно Лагутину стало жаль этого простоватого парня, не сумевшего сыграть до конца порученную ему роль.
- Пустяки! - сказал он, смеясь, - Передайте благодарность…
Робко поклонившись, посыльный ушел. Калюжный недвижно и молча стоял в уголке горницы. Лагутин взглянул на него и усмехнулся:
- Все это не стоит волнения, Кузьма Петрович… И в самом деле: кто он мне - сват или брат? Он - человек дела и получил по счету. Вы лучше о другом подумайте, дорогой мой. Мне уже нужно собираться. Завтра осмотрю этот прослоек в известняке, пробу возьму - и в дорогу.
Из прихожей послышался испуганный голос Натальи:
- Бог мой… Опять на скалу?..
Лагутин откликнулся весело:
- Не уходить же мне побежденным? Стыдно, хозяюшка. И скала эта манит.
- А ты не вмешивайся, - строго заметил Кузьма жене. - Это мужское дело. Мы вместе на веревках к пласту доберемся. Я тоже, Леонид Иваныч, заядлый: если уж задумал - настою…
Наталья глубоко вздохнула и загремела посудой.
- И чего только мытарятся люди? Один из-за камушка, другой из-за флажка…
- Да замолчи ты, женщина! - строго прикрикнул Кузьма. - Или пуще греми кастрюлями, чтобы слов твоих не было слышно… Может, перед этим камушком да флажком на колени стоит опуститься. Может, это и есть чудо… Главное из чудес.
Лагутин смотрел на него удивленно.
- Кузьма Петрович!.. Я запомню эти слова…