Вечером этого же дня в комитет к занятому своими обычными делами Мише явился Вася. Он молча положил на стол заявление. Группа комсомольцев - Вася первым поставил свою фамилию в длинном ряду подписей - требовала созыва пленума комитета или поселковой конференции, чтоб обсудить единственный вопрос: неспособность нынешнего руководства организации к комсомольской работе.
Миша, пораженный, прочитал заявление дважды.
- Уж не делаешь ли ты меня ответственным за смерть Леши?
- А ты собираешься уйти от ответственности? Не выйдет на этот раз. Наше общее мнение - ты так же виновен, как Сашка или Виталий, больше, чем Виталий.
Миша, зная, каким несдержанным бывает Вася, не стал спорить.
- Ладно, оставляй заявление. Я посоветуюсь, с кем надо.
Вася спокойно сказал:
- За спину начальства собираешься скрываться? Этого мы тебе не дадим, Муха.
10
Усольцев знал, что Виталий взял расчет. Еще до того, как тот окончательно утвердился в мысли о бегстве, Усольцев продумал все, что он может сделать, и решил не чинить препятствий к отъезду - этим и объяснялась покладистость отдела кадров. В то время как Виталий тихо плакал ночью в своей постели, Усольцев ходил по кабинету, стараясь понять его состояние и возможности для него жизни в поселке. Конечно, Виталий мог и остаться, никто бы его не уволил. Но ему лучше было уехать и где-нибудь на стороне перетерпеть потрясение. Он не сумел бы вынести молчаливой вражды товарищей. О Саше Усольцев не беспокоился, за ним наблюдал брат, да и сам Саша не из тех, кто умирает от переживаний. Но неустойчивый, подавленный Виталий мог надломиться. Усольцеву уже не раз встречались такие надломленные натуры, - жалкие, всего боящиеся люди, то раболепно заискивающие, то истерично наглые… "Нет, лучше ему переменить обстановку, - размышлял Усольцев. - Пусть глотнет иного воздуха… А если останется, переместим на объект подальше - там перестрадает…". Была еще одна причина, почему Усольцев распорядился не задерживать Виталия, если тот запросит расчета, - сам Усольцев не мог подавить в себе возмущения теми, кто напоил бедного парня. Зато он не хотел уйти от личной ответственности за несчастье. Усольцев отвечал за всех людей в поселке, был он в ответе и за Лешу…
Он не мог успокоить себя утешением, что это у них единственный случай. Случай был единственным, причины его - всеобщие, надо было выправлять причины, чтоб случаи не участились. До сих пор Усольцев заботился о культурных развлечениях, о лекциях на научные темы, о чистоте в бараках. Сейчас это представлялось ему недостаточным, надо было копнуть глубже, он ломал себе голову - как? Он с неодобрением думал о Мише. Уж кому-кому, а комсомольцам надо знать своих, читать у них в душах, как в книгах, лезть с собственной инициативой - давай то, давай другое! Миша тянул огромный, до верха нагруженный воз общественных дел и поручений, на это, на глубокое понимание, его не хватило…
Миша прибежал к Усольцеву, когда тот был в раздумье, как строить дальше работу в комсомоле. Усольцев прочел заявление группы комсомольцев и возвратил его Мише.
- Разберемся, иди работай!
Мише не понравился ни тон, ни слова, ни взгляд Усольцева.
- По-моему, и без разбора ясно, Степан Кондратьич. Кое-кому я наступил на мозоль, люди надумали сводить личные счеты.
- Разберемся, - повторил Усольцев.
Дело было слишком серьезное, чтоб пустить его на самотек какого-то разбора. Миша хотел твердых гарантий, что его не дадут в обиду.
- Не понимаю вашего отношения. Работаю три месяца, ни одного пока нарекания от вас… Не так разве?
- Так, - согласился Усольцев. - Парень ты деловой, большей исполнительности и желать трудно.
- В чем же дело? Чьи установки и указания я выполняю? Ваши! В чем проявляю деловитость? В этом самом - в осуществлении ваших указаний. Так для чего разбор? Что разбирать?
- А вот это самое и нужно разбирать… Может, одной правильной установки - недостаточно. Человек-то погиб, от этого никуда не денешься.
- Да ведь отчего погиб? Пил! При чем здесь комитет, я спрашиваю? Мало ли вреда от пьянства и не в одном нашем поселке?
Все это было резонно, конечно, Усольцев не мог не признать, что какую-то часть правды Миша ухватил. Но он хотел всей правды, часть его не устраивала. Мише было невдомек, что они с Усольцевым глядели на одну картину, но видели в ней разные линии и краски.
Усольцев вызвал к себе Васю, Светлану и Игоря. Он выбрал их, потому что это были близкие друзья покойного.
Чтоб разговор шел без официальностей, он усадил их на диван и сам уселся рядом. Он начал со Светланы, она так и рвалась на резкие объяснения. Отчаяние и слезы первых дней прошли, похудевшая и подурневшая Светлана казалась спокойной, но замкнутой.
- Вы спрашиваете, что мы имеем против Мухина? - начала Светлана. - Только одно: он бессовестный человек. Людей без совести и души мы не хотим.
- Обвинение серьезное, но туманное, - возразил Усольцев. - Все ли у вас вяжется, друзья? Обычно бессовестным человеком считают того, кто совершает нечестные поступки, а бездушным, кто показывает безучастность…
- А преступником того, кто убил или пойман на воровстве, - перебил Вася. - Это мы слышали - о людях говорят их дела, человек - нечто вроде суммы совершенных им проступков. Никто не обвиняет Мухина, что он подстрекает к преступлению. Если бы это было так, мы обратились бы не в комитет, а в прокуратуру.
- Тогда объясните, я что-то не возьму в толк.
- Мы попросту не любим Мухина! У него сердце не болит, если с кем горе… Пусть он трудится в другом месте, а секретарем - не хотим!
Усольцев молчал, Вася добавил:
- Мухин - служака. У него комсомольская деятельность - мероприятия, против каждого - галочку. Вся его душа - энное количество галочек.
Усольцев слушал и думал о своем. Каждое слово вызывало в нем ответные мысли, по форме они мало походили на те, какие он обсуждал вслух, собственные мысли его были и шире, и глубже, но рождались под их влиянием, это было одно большое и разветвленное рассуждение. Нет, они нападали не только на Мухина, но и на Усольцева. Больше всего он ценил в новом комсомольском секретаре его работоспособность, точность и аккуратность, он восхищался его деловитостью и проглядел, что деловитость стала самоцелью - заседание ради заседания, выступление ради выступления, дело ради формы, что оно сделано…
И еще Усольцев размышлял о тех, с кем разговаривал, - о маленьком Игоре, которому так трудно пришлось в первые месяцы жизни в поселке, о капризной Светлане, мечтавшей лишь о том, чтоб убежать подальше из тайги, о непоседливом, порывистом Васе, так пристававшем когда-то со своими международными планами. За несколько месяцев они неузнаваемо повзрослели, эти ребята. Они стоят перед ним обветренные, выросшие, серьезные. Они не капризничают, не привередничают, не жалуются на тяготы жизни - нет, они устраивают сами свою жизнь, глубоко вдумываются в нее, предъявляют к ней, к своей жизни, большие требования - не собираются играть ею и примиряться с той, какая кое-как получается… "Вася - думал Усольцев. - Он недавно торопился спасать попавших в беду арабов, такое смятение развел в поселке - чуть ли не подбил всех на бегство. Он убегал от неустроенности, от трудности нового своего существования - так я понимал его действия… Он никуда уже не собирается убегать, он твердо врос в эту дикую глухую землю - здесь ему жить. Но он не собирается просто валяться на земле. Он не успокоится, пока не сделает эту глушь удобной и окультуренной. Для этого нужны не только здоровые руки, но и высокие души. С той же энергией, с тем же умением сделать свои заботы общими заботами всех, он поднимает, подталкивает, зажигает своих друзей. Вот он, тот организатор, тот природный вожак молодежи, которого ты искал - помочь, помочь ему! Ибо иначе он собьется на частное, на мелкое, на пекучую, но не основательную злободневность - направить его в простор, дать волю его стремлению разобраться в собственной жизни, углубить, очистить ее - этого он, все они ждут от меня. Я должен это сделать".
Вызванные Усольцевым товарищи Леши ушли, а порожденные ими мысли остались. В тот день заседал партком, среди других вопросов обсуждался и доклад прокурора о причинах гибели Леши. Прокурор подчеркнул, что конкретных виновников нет - никто не мог предполагать, что организм погибшего не принимает спиртного. Курганов вздохнул.
- Народ! Даже пить не умеют. Что теперь делать, чтоб опять не случилось такой беды?
- Запретим продажу крепких напитков, - предложил Усольцев. - Вино - пожалуйста, водка - когда как, а спирт - ни в какую… У нас не Заполярье, спирт не обязателен.
- У нас отдаленная стройка, - возразил Курганов. - Среди прочих льгот на отдаленность имеется и такая - спирт, вместо водки, чтоб не тратиться на транспортировку. Ладно, согласен. Закон не сухой, а немного подсушенный - думаю, простят нам это торговые начальники в центре.
Как это у них водилось, они остались вдвоем после окончания заседания. На этот раз Курганов сидел, а Усолыцев прогуливался по дорожке.
- Нужно нам потолковать особо, - сказал Курганов. - Что-то у нас неладно, раз такого хорошего парня упустили… Надо, надо докопаться.
- Давай докапываться, - согласился Усольцев. - Я все об этом случае думаю и хотел поделиться некоторыми мыслями. Но только не по конкретности, как мы обычно, - то пересмотреть, этого переместить… Нечто общее, этакую небольшую философию поднять.
Курганов уселся на диване поудобней - философия, даже небольшая, должна была потребовать немалого времени.
- Что ж, раз тебя потянуло в абстракции… Между прочим, я когда-то учил, что истина конкретна.
Усольцев пропустил мимо ушей насмешку.
11
- Понимаешь, - начал он, - несчастье с Лешей - событие сугубо личное, а корень общий в нем есть. И знаешь, в чем он? В том, что наша молодежь пьет много меньше, чем во времена нашей молодости. У них другие развлечения, пьянство перестает быть социальным бедствием…
- Ты уже говорил об этом, - напомнил Курганов. - Неужели, это все, что ты вывел из полугодового изучения наших ребят?
- Нет, конечно. В том разговоре я не мог ответить тебе, почему молодежь наша равнодушней, чем были мы, к общественной работе. Кажется, сейчас я смогу ответить. Но идти придется издалека.
- Ночь только начинается - не впервой нам рассиживаться до рассвета.
Усольцев подумал, прежде чем начинать. Курганов знал за ним эту привычку - в сложных случаях, особенно, когда дело еще самому не вполне ясно, Усольцев подбирал первые фразы. Он говорил, что молчание вроде развилки дорог, а фраза - выбранный путь: слово произнесено, иди в его сторону.
- Ребята наши, конечно, народ иной, чем мы были, тут спору нет. Но чем иной? Сложнее и тоньше…
- Культурней, потому и тоньше. Вон понаехали - чуть ли не половина десятиклассники. А в наше время? Четыре-пять классов - родительские, остальные сам добирай. Не до особой тонкости.
- И это, конечно. Только тут не вся правда. Их другое занимает, чем нас. Они какие-то в себя погруженные. Приятельствуют, ссорятся, расходятся, влюбляются, дружат и все время у себя допытываются, так ли идет, как нужно, - в общем, по их же словечку, "выясняют отношения". Вслушайся в этот термин - в годы нашей молодости он прозвучал бы дико. Нам было не до выяснения отношений.
- А почему? Вспомни наши годы - энтузиазм первых пятилеток, индустриализация, коллективизация, везде перевороты, все вдруг стало на дыбы - не до личных переживаньиц. Даже любили как-то на бегу, не переводя дыхания. Я с моей Дашей познакомился в поезде, вместе ехали на стройку, а вышли из вагона и пошли в загс, а оттуда уже - в отдел кадров и в общежитие. Даже объясниться толком не пришлось. Ничего, живем четверть века, не жалуемся.
- Правильно. Но только ты доказываешь, что и я хотел доказать. Личные переживания в буче огромного общественного переустройства казались мелкими, мы их вроде стеснялись, во всяком случае, в центр жизни не совали. А у этих личное куда побольше нашего, они все в нем копаются. И еще одно: ты со своей Дашей на второй день знакомства попер в загс, а эти - нет, не спешат. За полгода в поселке сыграно четырнадцать свадеб, а сколько завлечено и разбито сердец?
- Что ты этим хочешь сказать? Что прохвосты-парни обдуривают девчат, а от брака увиливают?
- Ни в коем случае! Объяснение это годилось несколько лет назад, особенно после войны, когда парней не хватало, а для нашей молодежи не подходит. Дело посложнее. Это раньше девчата гонялись за парнями, сейчас скорее - наоборот. На многое смотрят проще, а вот на всю жизнь соединиться - тут не торопятся, тянут время.
- Степан Кондратьевич, пойми, у нас не хватало не то, что часов, - минут на слишком тонкие переживания! А этим что делать после смены?
- Опять лишь частица правды.
- В чем же вся правда?
- В том, что повышенный интерес к личным взаимоотношениям есть важное знамение времени. Мы движемся к коммунизму, а коммунизм - прежде всего, новые отношения между людьми. И они, эти новые отношения, потихоньку, понемножку, по ниточке, уже устанавливаются, а старые - отмирают. Процесс невидимый, но по-своему болезненный, старое без боя, как известно, не уступает. Вот чем объясняется этот повышенный интерес к личному - там появилось новое, за него борются, чтобы оно крепло. Старые формы любви, которыми мы удовольствовались, наших детей не устраивают. Любовь становится иной, таково развитие, а не будешь же ты отрицать, что любовь - очень важная часть жизни молодежи.
- Этак ты договоришься, что мы и не любили вовсе.
- Любили немного по-иному, вот моя мысль.
- Ага, это и есть та самая философская абстракция?
- Она. Теперь слушай внимательней, ибо я залезу а историю, чтоб понятней… В основе отношений мужчины и женщины лежит физическая близость, такова биологическая правда - детей-то рожать надо, а без пары этого не сделать. Но и животные сближаются, специально человеческого тут еще нет. И на заре человечества, как мы учили в истмате, близость была, а любви не было, сходились и расходились, имени не спрашивая. Потом появляется семья. Что ее скрепляет? Общее хозяйство и воспитание детей. Сколько поэтических выражений славили эту суть семьи: "родной очаг", "родной порог", "клочок родной земли", "родная кровь", вообще - "родня", "свой хлеб", "своя ложка", "первенец-наследник" и прочее. А что говорили о любви? Пренебрежительно: "Стерпится - слюбится!" А почему? Да потому, что рожать детей, да варить пищу, да ковыряться в земле можно и без нежностей. Невеста часто до брачной ночи и не видала жениха - ничего, жили, семья была. Эта старая, экономическая суть семьи рухнула на наших глазах. Ты уже не печешь своего хлеба, нет у тебя клочка своей земли, и ложка, если обедаешь по столовым, не твоя, а общая, и дом не твой, а жактовский, и пропал родной очаг: не скажешь же ты, в самом деле, "родное центральное отопление", не прозвучит, правда? А семья, между прочим, остается. Что ее скрепляет? Любовь и дети. Вот она и появляется, любовь, как важнейший цемент семьи, более важные даже, чем дети. Без любви нет и не может быть современной семьи, она тут же развалится. Берешь уже не хозяйку в дом, а возлюбленную - разница! А способна ли любовь скрепить двух человек на всю жизнь? Старая, та самая - с первого взгляда, биологическое влечение двух полов, сколько о ней написано романов и стихов, это же неважный цемент, согласись, на жизнь его не хватит, хотя бы потому, что с годами сила влечения угасает, да и само по себе оно обманчиво и капризно. Вот обернись теперь к семье нашей юности: частнособственническая, хозяйская основа семьи разрушена или крепко нарушена, а любовь - в массе, не в единичных случаях - старая, простое влечение. Что отсюда следует? А то самое, что было, - семья легко создается и легко распадается. Ты вот один раз женат, мне тоже два раза не пришлось, а сколько у нас товарищей, что дважды, трижды женились? Пусть не большинство, но массовое явление, социальное явление - непрочная семья. Специально, чтоб скрепить пошатнувшиеся семьи, утяжелили развод. Но трудность развода - обруч механический, расходились без развода и жили врозь. А думал ли ты о том, что у молодежи нашей разводов и несчастных семей много меньше, чем было у нас, явление это - непрочная семья - как массовое пропадает. Они не враз сходятся, зато не просто и расходятся. Цемент - сердечный.
- Пожалуй, правда тут есть, - задумчиво сказал Курганов. - Но только в общем, самом общем - ты здорово утрируешь.
- Пойдем дальше. Без любви семьи нет, тут мы договорились. Но если любовь прочнее скрепляет семью, чем тридцать лет назад, значит, она сама стала прочнее. Что же ей придает прочность? Сила биологического влечения? Нет, конечно, хотя и она развивается, становится нежней и тоньше. Любовь чем дальше, тем больше опирается на попутные с влечением свойства, вырастает из всего их комплекса, не из одного полового позыва. А свойства эти такие - взаимное уважение, дружба, товарищеская привязанность, скажу больше - гордость друг другом. Когда-то два работника сходились, чтоб работать и спать совместно - получалась семья. Потом, бывало, просто бросались в объятия - тоже семья. А теперь соединяются друзья, искренние товарищи - новая форма семьи, причем, самая прочная, дружба, в отличие от полового влечения, с годами усиливается, а не ослабевает, все знают такое ее свойство. И теперь понятно, почему наша молодежь так копается в своих взаимоотношениях, все "выясняют отношения", а в загс не торопятся. Увлечься можно с первого взгляда, а почувствовать уважение, по-настоящему сдружиться - нет, с первого взгляда это не дается. Ты прав, что я страшно утрирую, но без этого мысль мою во всей общности не выразить.
- Дети, ты забыл о детях, - напомнил Курганов. - Семья без детей немыслима.
- Правильно, дети. Дети всегда будут, пока существует человечество. Но и дети в семье существуют по-иному, чем прежде. Прежняя прикованность к детям ослабевает, она перестает быть домашним игом, как часто бывало, - кругом ясли, детские сады, вот интернаты развиваются… Родители освобождаются от непрерывного прислужничества детям, эти грубо материальные связи отживают свой век, при коммунизме они вовсе отомрут, общество все шире берет на себя дело обслуживания и воспитания детишек! И, значит, дети, как важнейший цемент семьи, тоже перестают играть свою роль. Раньше, если в многодетной семье помирал муж-кормилец, семья нередко погибала, во всяком случае - шла побираться. Нелепо и думать, что похожее на это может произойти в нашем обществе. А раз материальные связи - хозяйственные и воспитание потомства - в семье ослабели, то укрепится она может лишь за счет внедрения более высоких духовных связей.
- Ты считаешь появление этих новых духовных связей типичным признаком нашего времени?
- Именно! Коммунизм не возникает готовым, он медленно и всесторонне растет - в технической революции на производстве, в изменении быта и психологии. Коммунизм - общество друзей, а не конкурентов и завистников.