- Насчет мебели не сомневайся. Месяц назад внес пять тысяч - диван, стол, стулья, шкаф, люстра… Приходи на новоселье.
- Обязательно! Только не знаю, как справлюсь, твое приглашение - тринадцатое в этом одном доме, а у меня их четыре. Неужели тебе дали без жены такую палату?
- Дают по заслугам, а не по числу голов. Думаешь, только это заслуга - к юбке прилепиться?
Комендант ухмыльнулся.
- Я бы не дал. У меня одни семейные. Будешь портить общую картину или от тоски повесишься. Если вешаться надумаешь, лучше в прихожей, там крюки крепкие.
- Вешаться будем не на крюк, а на шею!
Георгий попросил друзей на помощь и привез закупленную мебель. Он расставлял и переставлял шкаф, диван и сервант, стол и стулья, приемник и этажерку для книг, повесил посередине комнаты роскошную - за полторы тысячи - люстру с хрустальными подвесками, расстелил коврик. Потом он уселся на диван, стал осматриваться. Он был один. В великолепной люстре десятками огней сияло солнце. В комнате стало тесно и нарядно.
Ни о чем так не мечтал Георгий, как о собственной квартире. Он всегда был на людях, всегда тосковал по уединению. В Москве о своей комнате нельзя было и думать, путь к ней был нескор - предварительно выйди в лучшие на работе, накопи зрелости, может, даже оженись. Когда Георгий говорил о новой жизни в новых местах, важным куском этой новой жизни было свое жилище. Он рано почувствовал себя самостоятельным, свои деньги в кармане появились в пятнадцать лет, одежда была своя, честно заработанная, товарищи охотно признавали его верховодство, девушки охотно знакомились. Самостоятельность исчезла, как он переступал порог дома. В комнате расхаживали отец и мать, они указывали, где сидеть, куда плюнуть, ему оставался угол - кровать для спанья. Он приходил домой, чтоб спать. Жизнь шла на работе и на улице. Дома не было.
Теперь он имел свой, безраздельно свой дом - комнату в двадцать четыре квадратных метра с балконом и двумя окнами, с видом на сосны и кедры. Все углы этой комнаты заливало полуденное солнце, тонкая пыль плясала в световых потоках, люстра пылала, как костер, на коврике у порога алели розы. Георгий лежал на диване, вдыхал запах новой мебели, неторопливо оглядывал стены, солнце, люстру, аляповатые шерстяные розы. Ему было скучно в этой чудесной комнате. Он мечтал о своем жилище, чтоб насладиться уединением. Он тосковал в своем жилище от одиночества.
Георгий взял с этажерки книжку, положил ноги на подушку дивана - отметить новоселье чтением. Чтение не шло. Он бросил книжку, вышел на балкон. Порывистый ветер шумел в тайге, сосны и кедры гремели кронами. В стороне, на обрыве Лары, лежал поселок, где он прожил почти год, - низенькие бараки, контора, клуб, дебаркадер. Лара неслась меж крутых берегов, Теорию казалось, что он слышит ее плеск. Георгий натянул свое коверкотовое пальто и вышел наружу. Он больше не мог в комнате.
Он бесцельно слонялся по улице поселка, заглянул в клуб и столовую, потом зашел в барак. В комнате, где он жил, мыли полы, у девушек никто не отозвался на стук. Георгий вышел на обрыв и свесил ноги на реку. На воздухе было лучше, чем в комнате. Георгию было душно, он задыхался от свежего ветра, от запаха воды и травы, от аромата цветов и хвои. "Расклеиваюсь! - подумал он. - Вовсе расклеиваюсь. Рано стал уставать, браток. Не по возрасту в отпуск захотелось!"
Несколько минут он тешил себя мыслью об отпуске. За год работы ему полагается со льготами месяц, за свой счет можно прихватить еще недели две. Явиться в Москву с полным карманом, с важной рожей, с наградными грамотами и похвальными заметками - нет, неплохо, очень неплохо! Он с сожалением отбросил эту заманчивую мысль. Отпуска скоро не взять. Поселок живет подготовкой к встрече новоселов, в цехах и прорабствах - авралы, совещания, крик, перевыполнения, подстегивание, он - главная фигура совещаний и авралов, на него равняются, о нем кричат, он не может в такую минуту плюнуть на все и удрать! Москва не огорчится, она стоит уже восемьсот лет и почти все эти годы - без него, он всего два десятилетия играл роль в ее истории. Георгий все же весело ухмыльнулся, представив себе, какое смятение было бы на Абельмановской, появись он там.
Он снова пошел в поселок, снова слонялся по улице. Из столовой вышли Светлана и Вера и направились в клуб. Георгий заторопился, чтобы перехватить их, пока они не взяли билеты в кино, но опоздал.
- Доброго дня, девушки! - сказал он, огорченный. - Вы, конечно, на любимых артистов? А я хотел предложить вам располовинить грусть-кручину.
Светлана не ответила, Вера спросила:
- По случаю чего грустишь?
- Мебель расставил неудачно. Дело тонкое, без женского глаза не удается. Взгляните придирчивым оком, что не так.
- Нет, - сказала Вера. - До сеанса всего час - надо отдохнуть.
Светлана, пройдя немного, свернула к почте.
- Верочка, я напишу письмо папе, он обижается, что молчу.
Георгий взял Веру под руку, она высвободилась.
- Верочка, - сказал Георгий. - Ну, чего тебе отдыхать, ты же не старушка. Погуляем, пока есть время перед кино.
Она подумала и согласилась. Дорога разветвлялась - на рудник и в новый поселок. Вера столько месяцев шагала по второй дороге, что, не заметив, свернула на нее. Когда они подошли к дому Георгия, Вера сказала:
- Так тебе здесь дали комнату? Это здание мы строили - бригада Васи.
- А я в другом не взял бы - работа не та.
- Жаль, я не знала, какая комната тебе достанется, обязательно бы оставила щели, чтоб продувало.
- По-моему, ты это сделала, ветер так и гуляет по всей комнате - посмотри сама.
- Ладно, в другой раз. В кино опоздаю.
- Картина не молоко, не скиснет от проволочки.
- Слушай, - сказала она. - К чему эти приглашения? Не вздумал ли ты, по случаю разрыва с Леной, на меня переключиться? Старания твои напрасны, заранее предупреждаю.
- Зайди, - настаивал он. - Только взгляни. Нужен дружеский совет, больше ничего не прошу.
Она неохотно поднялась. В западное окно лился закат, на стенах играли цветные зайчики. Вера переходила от окна к окну, вышла на балкон, потрогала диван и стол.
- Нужны занавески, - сказала она. - А комната чудесная, даже не ожидала, что мы с Игорем так сделаем. Если не мужа хорошего, так уголок неплохой Лена потеряла.
Георгий глядел на Веру, словно впервые увидел ее - стройную, высокую, нарядную. Он не узнавал ее. В Москве, в райкоме комсомола, она тоже поразила красотой. Но то была иная красота, ее подчеркивали помадой и карандашом, вырезами и разрезами платья, красота кричала, о себе, лезла в глаза. Сейчас в комнате ходила та же, но другая девушка, она была красива без помады и туши, спокойной, сияющей завершенной красотой, она была лучше, много лучше той, прежней. И она когда-то любила его, он сам по-дурацки потерял ее.
У Георгия перехватило дыхание, он побледнел. Все было по-старому, все стало по-иному!
Вера почувствовала, что с ним творится неладное.
- Я ухожу, - сказала она. - До свидания!
Он загородил выход.
- Нет, - оказал он. - Нет! Ты не уйдешь.
Она оттолкнула его с такой силой, что он ударился о дверь.
- Только дотронься, подниму крик на весь поселок!
- Не трудись учинять скандал, - сказал он, с насмешливой гримасой ощупывая плечо. - Больше не рискну - у тебя, оказывается, медвежья сила.
- Во всяком случае, достаточная, чтоб отбиться от нахалов.
- Придется учесть при дальнейших семейных скандалах.
- Раз семьи нет, значит, и скандалов не будет. Пусти, я спешу.
- Я же сказал, что не выпущу тебя.
- Комнату завел, теперь хозяйку ищешь? В хозяйки я не гожусь - плохо готовлю, не стираю, шить не умею.
- Как-нибудь перебьемся по столовым. Кстати, у нас в доме открывается ателье и прачечная.
- Георгий, хватит шуток!
- Я не шучу. Прошу тебя, останься!
- На ночь? Поищи другую. Легкие отношения мы попробовали, ни тебе, ни мне не понравилось - незачем повторять.
- Верочка, да, на ночь! На эту и следующую, на все ночи и дни, что будут у нас с тобой в жизни!
- Где ты научился хорошим словам? Не с Леной ли? Со мной ты так не умел.
- Не нужно о ней, Вера. Лены нет.
- Она была. Она легла бревном на нашей дороге. Через такое бревно не перескочить.
- Обойдем его стороной. Не одна тропка на свете.
- Не понимаю тебя, - сказала Вера, пожимая плечами. - Почему такая спешка? Завтра прибывает первая сотня девушек, за ними торопятся еще тысяча девятьсот. От миллиарда женщин ты отказался добровольно, но зачем тебе отказываться от каких-то мизерных двух тысяч. По крайней мере, хоть с сотней этой познакомиться.
- Видишь ли… Никак не могу забыть, что с сотней девушек прибывают и полторы сотни мужчин. Вдруг, пока я буду перебирать новые знакомства, с тобой тоже познакомятся и уведут. Не хочу рисковать.
Вера посмотрела на часы.
- До сеанса - десять минут. Почесали языки и хватит на сегодня.
Он отошел от двери.
- Если на сегодня, не возражаю. У нас с тобой в запасе что-то около двадцати тысяч суток, случай еще поговорить найдется.
Она с досадой взглянула на него.
- Ты все-таки напрасно считаешь, что у нас все по-старому… Зашитая одежда не имеет того вида, как новая.
- Насчет одежды не скажу, а души после ссоры тесней сходятся. Любовь, как вино, - чем старее, тем крепче.
Уже в дверях Вера сказала:
- Одно обещаю - если среди полутораста новых парней не найдется моего суженого, я помирюсь на тебе. Но придется подождать, Георгий, ты сам понимаешь…
Он захохотал:
- Ты начинаешь уступать, Вера! Только меня это не устраивает. Я труслив. Боюсь каждого встречного и поперечного, не то, что ста пятидесяти организованных мужчин. Головой своей еще согласен рискнуть, тобой - нет!
Он вышел на лестницу и прокричал вниз:
- Слышишь, Вера? Рисковать не буду!
Это был веселый разговор, игривый разговор, воистину - чесание языков. Надо было улыбаться, вспоминая его. Георгий разволновался до того, что у него дрожали руки. Он садился и вскакивал, ходил по комнате, останавливался у окна. Солнце свалилось за край земли, высокие сосны еще сияли вершинами, но по земле кралась тьма. Георгий зажег свет, восемь лампочек засверкали в хрустальных погремушках роскошной люстры. Он повернул выключатель, свет мешал. Вера еще ходила по комнате, он хотел спорить и болтать с ней.
10
После провала на конференции Миша пошел в плотники на рудник. Несправедливость, совершенная с ним, угнетала его. Он работал плохо, потому что не мог отдаться работе. Мысли его уходили в сторону, блуждали в далях - руки теряли расторопность. Начальство понимало его душевное состояние и многого не взыскивало, бригадники ворчали, но про себя - проценты шли в общий котел, недоработка терялась в круговом перевыполнении.
А когда он понемногу стал примиряться с тем, что не оценили его способностей руководителя, появилась новая причина для терзаний. Вася работал хуже, чем Миша, с каждым днем это становилось все очевидней. Все проваливалось у нового комсомольского руководства - бюро неделями не собиралось, заседания комкались, не было ни докладов, ни обстоятельных разговоров, две-три реплики и руки вверх - голосовать! Самого секретаря на месте никто не заставал, он шлялся с объекта на объект, убивал время на болтовню то с тем, то с другим. Миша не ждал от Васи толка, неожиданного здесь не было ничего. Тем больней его уязвляло, что такая никчемная деятельность не вызывала нареканий. Его хорошую работу разгромили, плохую Васину принимали как должное, - Миша не мог этого снести.
Он пошел со своим возмущением к Усольцеву. Усольцев не то улыбнулся, не то поморщился.
- Две недели не было бюро? - переопросил он. - Нехорошо, очень нехорошо. А у тебя точные сведения?
- Точнейшие, - заверил Миша. - И вообще после той конференции бюро заседало только три раза.
- Нехорошо, - повторил Усольцев. - Хотя, между прочим, не заседания сейчас у нас главное.
- А что же? - изумился Миша - По участкам мотаться, как он?
- Готовимся к встрече новоселов, - пояснил Усольцев. - Начинается настоящее строительство, не копание. Надо зимнюю вялость из народа выбить - вот задача. И это он умеет - зажигает, очень хорошо зажигает своих ребят.
Миша ушел от Усольцева, так и не добившись обещания, что Васе накрутят хвоста. И хоть он по-прежнему был уверен, что рано или поздно Васю разоблачат, сухость Усольцева его обескуражила. Миша снова пал духом.
В таком подавленном состоянии его застал Георгий. Насвистывая песенку, Георгий появился в плотницкой во время пересменки.
- Хочу потолковать, как с другом, - сказал он. - Удели полчасика.
Они пересекли строительную площадку и уселись на пеньках. Георгий начал:
- Ты, конечно, слыхал, что я в свое время ухлестывал за Верой.
- Слухи ходили.
- И ты вроде к ней ключи подбирал?
- А вот это уж мое дело. Отчитываться не намерен.
- Обойдемся без отчетов. Так вот - собираюсь опять поухаживать за ней.
- Твоя забота.
- Не совсем, чтоб только моя.
- Не понимаю.
- Сейчас объясню. Ты, конечно, разбираешься, что такое ухаживание? Ну, встречаться, танцевать в клубе, бродить по лесу…
- …обниматься и целоваться - немного разбираюсь.
- Вот видишь. Все это требует душевного спокойствия и уединения. А какое может быть уединение, если везде ты? Хоть, и бывший, а все же соперник.
- А ты меня живым в землю закопай, если силенок хватит, враз отделаешься.
- Зачем же в землю? И мысли такой не было! А вот уехать из поселка - это собираюсь просить.
Миша глядел на Георгия, как на сумасшедшего.
- Ну, знаешь… Руки коротки - такие просьбы!..
- А ты погляди, такие ли они короткие. - Георгий вытянул обе руки. - А мускулы какие - полюбуйся. Быка кулаком не сшибу, врать не стану, а ослу при случае не поздоровится.
Миша встал.
- Думаю, надо кончать этот глупый разговор. На меня угрозы мало действуют. B хулиганство бросишься, тебе же хуже будет.
Георгий потянул его за рукав.
- Кончить не штука. Лиха беда начало, а мы как раз неплохо начали. Я же сказал, хочу потолковать, как с другом.
- Пока дружеского не вижу.
- Не торопись, увидишь. Я сегодня узнал, что отдел кадров комплектует трудяг на новый наш объект - электростанцию в верховьях Лары. Я, конечно, немедленно вспомнил о тебе. Жизни в поселке тебе нет, дороги вверх - тоже. Кто упал, тому снова взмыть нелегко, такова печальная диалектика жизни. А там - полный простор! Должность подберешь повыше, зарплату - потолще. Вакансии пока все свободные, нужно не прозевать.
Миша размышлял. Об электростанции на Ларе он знал. Условия там будут не хуже здешних, народ - новый. Недавно туда направился один молодой московский специалист, знакомый Лены Никитиной, она поехала с ним.
- Да ведь наших не брали на электростанцию.
- До сегодняшнего дня не брали, теперь берут.
- Что же, место неплохое…
- Отличное! А главное - нас нет. На всех твоих грехах - крест! Новая жизнь на новом месте! Поверь, это лучший жизненный принцип, сам неоднократно испытывал.
- Ладно, завтра загляну в отдел кадров.
- Загляни лучше сегодня. За двадцать четыре часа земля полностью оборачивается вокруг оси. Человек поменьше земли. Стоит ли даже не на оборот, только на поворот тратить те же двадцать четыре часа?
Они разошлись по разным тропкам - Миша вниз, Георгий в лес. На южном склоне ручья он нарвал охапку распустившихся жарков и возвратился на опушку. Здесь он прислонился к стволу старой пихты, чтоб не попадаться на глаза прохожим. Когда на дороге показалась Вера, Георгий вышел из леса.
- Вот неожиданная встреча, - сказал он. - Нам не по пути, Вера?
- Вряд ли наши пути совпадут.
- Это смотря куда ты идешь.
- Встречать новоселов, конечно.
- И я туда же - видишь, совпали.
- Не совсем, Георгий. Ты собираешься встречать девушек, а я парней. Цветы для новых знакомых?
- Для кого же еще? Боюсь одного, что на всех не хватит. Как бы девушки не передрались между собой.
- Да, такая опасность есть.
- Возьми, пожалуйста. Не понравятся, вручи любому из своих парней, только избавь меня от неприятностей.
- Болтун! - сказала она, принимая цветы. - Наверно, не меньше часа ползал, пока нарвал. Отряхни пыль с колен.
- Час не час, а полчасика пришлось, - ответил Георгий, очищая брюки. - Ух, сразу легче, как руки свободные! Верочка, пойдем этой тропкой, здесь ближе к реке.
11
Виталий постарался - каждый день в поселке принимали по радио подробное сообщение, как движется эшелон. Радиограммы вывешивались на деревянном щите у конторы, гремели голосом дикторов в репродукторах - все население поселка волновало самочувствие двухсот пятидесяти юнцов и девчат, пустившихся в свой первый дальний поход. Виталий не подозревал, что его имя у всех на языке, что люди, которых он даже в лицо не знал, встречаясь, допрашивают друг друга: "Что там нового у Витьки? Ну, человек - копытом землю роет!" Возбуждение началось с того дня, когда в поселок пришла первая сводка вербовки: московский представитель извещал, что район, где набирает молодежь Виталий Кумыкин, дал больше новых рабочих, чем десять других московских районов, вместе взятых. Представитель извещал, что Виталий выступает не только в рабочих клубах и цехах, но и в школах. В райкоме он шествует, как полководец, окруженный свитой, его обступают толпой, он тут же, в коридорах и вестибюле, дает все справки и держит речи - служащие районных учреждений жалуются, что от вербуемых прохода не стало. А затем примчалась с дороги депеша Виталия: "Промелькнул Ярославль, настроение бодрое, всех трех вагонах поем песни. Привет. Кумыкин". Радиодоклады Виталия звучали поэтически и энергично, как сводки ледового похода - столько-то городов скрылось позади, столько-то километров накрутили колеса за отчетные сутки. Движение шло по расписанию, опозданий не было, каждый твердо знал, когда поезд прибывает в Пермь, в Свердловск, в Тюмень, в Омск, в Новосибирск, в Красноярск. Но расписание никого не устраивало, нужно было обязательно услышать от самого Виталия - все в порядке, в окнах промелькнул еще один крупный центр, настроение бодрое, поем песни.
Сибирский курьер из тринадцати вагонов - среди них три с завербованной молодежью - полз по широте, подминая под себя меридиан за меридианом, а песни, хором распеваемые в вагонах, менялись: сперва, до Кирова, это были "Подмосковные вечера", потом "Уральская рябинушка", растянувшаяся на добрых тысячу километров, в тюменских и тобольских местах ее сменила дума о Ермаке, от Омска до Новосибирска дружно распевали песню о Сибири из популярного кинофильма, а на подходе к Красноярску все, конечно, забивало воспоминание о бродяге, задумавшемся на берегу священного Байкала. Виталий педантично извещал по радио о каждой песне - с часу получения очередной телеграммы население поселка пело, напевало, насвистывало, мурлыкало и бормотало именно ту мелодию, что была объявлена в сводке с дороги: старожилы откликались эхом на мотив, доносившийся издалека.