- Вы ее не знаете, Дмитрий! Мне грустно, что вы о ней так нехорошо…
Дмитрий возвратился на мостик, отметив для себя, что не следует ругать Светлану в присутствии Вали.
На этот раз реке не удалось осилить суденышка. Катер упрямо продирался к верхнему выходу из "щек". Сужение раздвинулось, берега понизились, на воде заиграло солнце. Впереди показался мысок, заросший цветущим кипреем. Вася вдруг сорвался с места.
- Медведь! Медведь! Честное слово, медведь!
Игорь в смятении ловил руку прыгавшего у якорной цепи Васи.
- Где медведь, где? Покажи же, Вася!
Пассажиры кинулись на нос. Старшина с мостика грозил и уговаривал уйти на корму, пока катер не перевернулся, но его не слушали.
Теперь уже не один Вася видел зверя. Медведь лежал в ложбинке, на ковре из кипрея. Его темное тело, освещенное солнцем, ясно выделялось среди цветущих трав. Казалось, он спал - передние лапы были протянуты, морда лежала на лапах. Но когда судно стало подползать к мыску, медведь неторопливо скрылся в лесу.
- Храбрый какой! - ликовал Вася. - Человека не боится!
Георгий одобрительно сказал:
- Настоящий медведь, как в цирке. Неплохой трюк природы.
Лицо Саши последовательно выразило радость, жадность и тоску.
- Пульнуть бы в него! - воскликнул он.
- Сашок, - ласково сказал Георгий. - Может, вы объясните почтенной публике, какого дьявола вам в медведе? По мясопоставкам у тебя задолженности вроде не имеется.
Саша насупился.
- А что? Шкуру с него… И вообще. Медведей надо бить!
- Обещали удобства, а везут в медвежий край, - сказала Надя. - Глухое место!
- Глухое место - неточно, - заметил Георгий. - Наука ненавидит неопределенности. Вокруг нас девственный лес. Согласно последним научным открытиям девственный лес - это такой лес, куда всеразрушающая рука человека нe ступала своей ногой. Неплохо, правда?
Когда катер проскочил мысок, пассажиры услыхали, наконец, вопли старшины и разбрелись по судну. Солнце садилось. На клочьях облаков кипело золото. Четыре цвета местности - сероватая белизна воды, ржавая зелень диабаза, розовые пламена кипрея и густая синева тайги - понемногу сливались в один темный фон. С реки потянуло холодом. Новоселы доставали одеяла и теплые вещи, чтоб под защитой встретить вторую ночь на открытом воздухе. Вася побежал за пальто, один Игорь наотрез отказался от верхней одежды. Его знобило, он знал, что повышается температура, еще недавно - у мамы - пришлось бы при таком жаре лезть под ватные одеяла и глотать микстуры. Но он не мог начать свою новую жизнь оханьем. "Надо закаляться!" - твердил он себе и нарочно обращал пылающее лицо на ветер.
5
На корме, укрывшись за сваленными горкой вещами, Чударыч и Лена беседовали о важных вопросах жизни. Это был не первый их разговор, девушку еще в Красноярске потянуло к незлобивому старику, она сказала ему тогда: "Ох, многим мне надо с вами поделиться!" Он хорошо слушал, этот всегда посмеивающийся Чударыч, понимал с полуслова любое горе. Жизнь Лены шла не гладко, ей иногда казалось, что выхода нет, просто хоть утопись! Чударыч не находил, что пришло время утопиться, девятнадцать лет - это всего лишь два-три года самостоятельного существования: впереди целая жизнь!
- Нет, топиться я не собиралась, - поправилась девушка. - Но злюсь, правда, часто.
- А что вас огорчает?
- Боже мой, да мало ли что? Скажем, наши отношения с мужчинами. На словах - равноправие, а что на деле? В институте, например, если девушка сдаст экзамен точно, как парень, обязательно зачислят его, а ей откажут.
- Приемные комиссии отдают предпочтение парням, это верно.
- Или отделы кадров! Никакой мужчина не скажет: "Жену посылают туда-то, я хочу с ней". А если скажет, его инспектора засмеют. У них одно: "Езжайте, куда посылают, и переводите жену к себе". Переводите - словно посылку по почте! Жена тащится за мужем - это нормально, а какой муж следует за женой? Чему вы смеетесь, Иннокентий Парфеныч?
- Разве я смеюсь? - спросил старик, смеясь. - Не обращайте внимания, это не над вами. А что у вас вышло с Николаем?
Лена, наконец, заговорила о Николае. Вначале шло хорошо, она работала лаборанткой у знаменитого ученого, Николай кончает институт по факультету сетей и подстанций. Они задумали пожениться, но потом начались ссоры. Нет, так он внимателен, она не хочет быть несправедливой, всегда уступит место, накинет пальто, угощает конфетами, ласкает, как капризного ребенка, которому все равно подчиняться его воле. А один раз он крикнул: "Тебе нужна тряпка, настоящего мужчину ты неспособна оценить!" Она ответила, что если настоящий мужчина тот, за кем всюду бегать, молиться на него, как на икону, так и даром его не нужно.
- Я так вас понимаю, Леночка, что Николай получил назначение, а вы отказались ехать с ним?
- Да нет же, нет! Ничего я не отказывалась. Неужели же я покину друга, если ему выпадет в глухомань? Мы заспорили для выяснения, кто кому подчиняется и нужно ли подчинение.
- Продолжайте, Леночка, - сказал Чударыч, хлопнув себя по коленям. - Очень интересно.
Лена вздохнула. Продолжать, собственно, нечего - все кончено. На другой день после ссоры она увидела на стенах плакаты - набор молодежи на стройки коммунизма. Она поняла, что больше в Москве оставаться немыслимо. Он как-то узнал и приехал на вокзал, здесь они вовсе поссорились. Он ушел, не оглянувшись. Вот и все, просто и ясно, не так ли?
- Нет, Леночка, - сказал Чударыч. - И не просто, и не ясно. Скорей наоборот - темно… Сами-то вы хоть что-нибудь понимаете в ваших ссорах?
- Одно я сейчас понимаю - Николай меня не любит. Любовь такая не бывает.
Чударыч ответил не сразу.
- Любовь, любовь - удивительная штука, Леночка! Все ее переживают, но никто толком не знает, что она такое. Сколько о ней написано, а поди, разъясни ее! Каждому приходится открывать любовь заново и брести в ней вслепую, словно и не было ее до тебя, а ты первый начинаешь…
- По-моему, кто любил хоть раз, тот знает о любви все.
Старик покачал головой. Да, конечно, для себя он знает - маленькую, свою, наполнившую его жизнь. Но ведь она не об этом спрашивает, как он любил, а вообще, - нет, это не просто!
Лена с грустью продолжала. Не соображаешь, чему верить. Девушки верят словам. Сыплет парень хорошие слова, значит, хороший, в такого влюбятся по уши! А у многих язык без костей и подобран набор словечек. То к одной метнется, то к другой, девушки все разные, а слова - одинаковые, и выдаются, как из мешка. Ей кажется, что любовь - не слова, а дела, можно любить и молчать, меньше она не станет.
Чударыч оживился. Вот это умно сказано. В старину говорили: вера без дел мертва. И еще - по делам их познаете их. Так сказать, народная мудрость, хоть и в форме религиозного догмата. Правда, и о слове говорили, что оно дело, с уважением к нему относились: веское слово, крепкое слово, держать слово, держать речь. Чувствуете, Леночка? Держать, веское, крепкое - это ведь свойства вещей, вот оно какое было слово - вещно, физически прочно. Нынче, конечно, иные так наловчаются, что языком ворочают слова легче пушинок. Легковесными словами любовь не выразить, штука это серьезная, лучше уж молчать, чем шпарить по стандарту. Но, между прочим, он хоть что такое любовь и не скажет, а вот большая она или маленькая - определит.
Лена этого не понимала. Как можно определить величину того, о чем не знаешь, что это такое? Ей кажется, тут противоречие с законами физики.
- Нет, физика не протестует. В физике самой много явлений, сути их до конца не добрались, а измеряют с точностью.
Воодушевляясь, он развил свою мысль. Чудесное определение придумала Леночка, чудеснейшее: любовь - дело, а не слово! А что отсюда следует? Чем больше дела, выражающие любовь, тем и она сама больше, вот и все! Правда, жизнь идет по-разному - когда бурлит и сносит непрочные привязанности, а когда - размеренно. Иной до чертиков любит, а негде особенными делами проявить чувства. На что ты сам способен пойти ради своей любви, то и есть подлинная ее мера. Горы для нее перевернешь, значит, точно с гору твоя любовь. А через кочку не перешагнешь, выходит, ниже она кочки - любвишка, крохотное чувствице.
- Значит, величина любви измеряется жертвой, на которую пойдешь ради нее?
Старик покачал головой. Нет, не жертвой, это нехорошо - жертва! Зачем такое старье, всякие там жертвы припутывать к наисовременнейшему из чувств? Она сама сказала - дело, все тут ясно, ничего больше не надо!
- Ах, я ничего не понимаю! - сказала Лена.
6
Поселок Рудный открылся ночью. Сначала в темноте встало зарево, ночь сгущалась, а зарево разгоралось, небо пылало над какой-то точкой, затерянной среди лесов. Потом показался увитый лентами дебаркадер, бараки, флаги, плакаты с надписями: "Привет новоселам! Слава молодым строителям коммунизма!" Несмотря на поздний час, берег был усеян встречающими, за дебаркадером, на песке, громоздилась увитая кумачом трибуна. А на трибуне уже стояли руководители строительства - новоселы с чемоданами и узлами с катера попали на митинг. Не одному Игорю, замиравшему от восторга и дрожавшему от озноба, запомнилась эта ночь в тайге - холодное небо, темная река, яркие огни, горячие речи. От новоселов выступил Миша Мухин, металл в его голосе хорошо звучал с трибуны. Миша заверил командование, что молодежь не подкачает, ему кричали ура. Васе, восхищенному речью, вздумалось тут же качать приятеля, но тот затерялся в толпе.
А затем приехавших развели по баракам на отдых. Время шло к рассвету, но шум не утихал. Началось размещение, наскоро сколачивались компании в комнаты. Барак, как и все нехитрые подобные помещения, разделялся коридором на две половины, в коридор выходили двери. Комнаты были в одно и в два окна, в каждой стоял крытый клеенкой стол, над столом висела голая лампочка, стол окружали табуретки, между койками торчали тумбочки. Вася захватил угловую для себя с приятелями. Комнату напротив заняли Внуковы, к ним подселили Виталия и Семена. Девушкам - Вере, Наде, Светлане, Вале и Лене отвели двухоконную, в ней стоял платяной шкаф. Вася на скорую ногу обежал окрестности - рядом с жильем поднималась тайга, по другую сторону - река, умывальник был один на барак, а две дощатые уборные - у кромки леса.
- Все удобства! - сказал он, любуясь новеньким, еще желтоватым бельем и байковым одеялом. - В Москве я жил на Арбатецкой, там не лучше. А воздух - объешься! Даже вода в ведре пахнет хвойным экстрактом!
- Всего наготовили, - печально сказал Игорь, вспоминая, как много он увидел построек. - Не похоже на фотографии, где два барака.
- Между прочим, фотография правильная. Но ее снимали весной. Я говорил с комендантом, он старожил, месяц назад прибыл. С механизмами здесь слабовато - два экскаватора на всю стройку!
Утром Вася, не будя товарищей, умчался. Усталые новоселы просыпались не дружно. У Игоря кружилась голова, тело было тряпичное. Он с трудом опомнился от мутного, как дурман, она. Миша пробормотал, что можно еще подрыхнуть, раз не объявляли подъема. Ворвавшийся Вася растолкал и его, и мирно дремавшего Лешу.
- Картина туманная! - объявил он, бросая на стол талоны в столовую. - Начальство с Дмитрием колдуют, кого куда. Погода - солнце во всю пасть… Сейчас алло завтракать!
В коридоре Георгий стучался к девушкам. Вася потянул остановившегося Лешу.
- А уговор? - сказал он.
Стандартная комнатушка девушек преобразилась. Стол был застлан узорной скатертью, окна прикрыли шторки, самодельный абажур из зеленого шелка смягчал свет лампы, на стенах висели коврики и картинки, перед кроватями лежали половички.
- Это да! - с уважением сказал Георгий. - Ущипните меня, а то не проснусь! Неужели вы тащили с собой все это барахлишко?
- Прежде всего, вытирай ноги, - предложила Надя. - И запомни на будущее: с грязными ногами к нам нельзя!
- Разреши узнать, когда часы приема и у кого испрашивать разрешение на вход?
- У меня. Я выбрана старостой комнаты. У нас порядок.
- У нас тоже. Но он другой, и мать его - анархия. Удивительно удобно - каждый плюет, куда хочет, без специальных указаний свыше. Собирайтесь, кофе остывает.
Столовая, такой же барак, но без комнат, просторный зал на сто человек, находилась неподалеку. Сразу видно было, что это важное место - сюда тянулись отовсюду узенькие, в одну доску, деревянные тротуары. Несмотря на сухую погоду шли по доске, не прикрытая дерном почва походила на тесто. Вася для интереса пробежал несколько метров рядом с тротуаром, но с трудом вытянул ботинки.
- В общем, ничего! - сказал он. - Без резиновых сапог на этих широтах трудновато.
Виталий ночью провалился в грязь и после сна долго очищал меховые ботинки. Сейчас он старался идти осторожней. Но толстые каучуковые подошвы с легкостью скользили по гладким доскам и сами сворачивали вбок. Раза два Виталий хватался за шедшего впереди Георгия и тащил его за собой.
- Принимай грязевые ванны самостоятельно, Вик! - посоветовал Георгий. - Я любитель индивидуальных процедур!
После еды новоселы отправились в контору. - Пока отдыхайте, - сказал вышедший Дмитрий. - После обеда вывесим списки назначений.
- Верочка, пошли на речку, - предложил Георгий. - Надо ее испытать - какова.
С ними увязались Виталий и Саша. Георгий нашел удобный заливчик, где течение ослабевало, и прыгнул в волны. Он нырял, кувыркался, пробовал воду на вкус. Вода была прозрачна и холодна. Вера кричала, чтоб он не заплывал. Георгий выбрался из заливчика на течение, но тут же поспешно поплыл назад: держаться было трудно.
Еще человека три бросились в воду. Семен подплыл к Георгию и сделал вокруг него круг. Семену хотелось побороться с течением, он ринулся навстречу несущейся реке. Минуты за три его снесло метров на сто. Обратно он выгребал вдоль берега.
Георгий вылез окоченевший и торопливо схватил одежду.
- Крещение состоялось, - сказал он. - Теперь я туземной веры. Завтра окупнусь еще разок и объявлю себя старожилам.
- Завтра у тебя будет воспаление легких, - сказала Вера, - или грипп.
Саша и Виталий лежали в стороне, уныло наблюдая за купающимися.
Семен, наконец, выбрался на берег. Георгий обратился к нему:
- Ты, оказывается, классный пловец.
- Не классный, но Волгу переплывал не раз. Думаю, при беде и Енисей осилю.
- А с Ларой справишься?
- Надо будет попробовать.
- Вместе попробуем.
- Задавалы! - сказала Вера. - Вас же утянет под воду еще до середины.
- Плавают же рыбы под водой, - заметил Георгий. - Чем человек хуже рыбы?
На берегу показался бегущий Вася. Он махал рукой и звал новоселов к себе. Он только что говорил с секретарем парткома. На том, что наплел в Москве Дмитрий, надо ставить крест. Они вербовались на огромное промышленное строительство, десятки цехов, город, речной порт - так им наобещали. Ничего похожего нет и в помине. В этом году строятся два объекта - подземный рудник и поселок горняков, штук пять каменных домов. И это - все! На рудник отбирают здоровил, там нелегко, зато работа, что надо, и заработки высокие. Домишки - труд девчат, видимо, всех их - сюда. Рядом с парткомом медпункт, каждый может проверить здоровье. Вера заволновалась.
- Жора, - сказала она. - Я не хочу под землю.
- Ты же слышала: девчат на легкие работы!
- По-твоему, строительство домов - легкая работа? Для меня она тоже тяжелая. Ты обещал помочь.
Он с недоумением поднял плечи.
- Нельзя же все сразу. Дай подыскать ходы-выходы… - Проводи меня в медпункт, я поговорю с врачами.
- А на что ты пожалуешься - чахотку, проказу или что-нибудь женское?
Вера с досадой посмотрела на него.
- Честное слово, рассержусь.
К реке спустился Миша. Он тоже беседовал с секретарем, но не парткома, а комсомола.
- Секретарь мне не понравился, - признался Миша. - Парень без чувства ответственности. Не знает даже, сколько у него комсомольцев, оправдывается, что все время прибывают новенькие.
- В бюро мы тебя проведем, - сказал Вася. - А пока надо, чтоб нашу компанию не разбивали. Я просил об этом парторга.
- И я просил. Секретарь записал наши фамилии.
Они вчетвером прогуливались по берегу. Впереди виднелся мысок, вдававшийся клином в реку, обломок вылезшего из недр диабаза, покрытый шершавым мохом. Леша первый развалился на мху. Солнце нагревало камень, сидеть было приятно. Отсюда открывался хороший вид на поселок.
Вверх, по обоим берегам Лары, тянулся лес, сумбурная тайга, смесь непохожих деревьев - пихта и кедр, сосна и береза, тальник и ель, ива и лиственница. Ничем этот диковатый перепутанный урман не походил на величавые европейские леса - тенистые дубравы, солнечные боры, мрачные ельники, нарядные березнички. Даже там, на нижних "щеках" и шиверах Лары, тайга не была такой растрепанной и многоликой.
Берега поднимались уступами, на каждом играли свои краски - синеватые шапки кедров и стрелы пихт перемежались рыжеватыми пятнами сосен, дальше рассыпались пламена рано уходивших в осень берез, нежно сияла первой желтизной лиственница, Одно было общим у этих отчаянно дравшихся за место под небом древесных племен - они густо заселили край, солнце низвергалось с безоблачной высоты, но нигде не выхватывало клочка свободного пространства, просторного ложа ручья, вольно торчащей скалы: древний лик земли был наглухо попран, опутан, скрыт корнями и кронами вытягивающихся лесных толп.
А среди этого безмерного леса, на излучине вдруг опустившегося берега, раскидывался поселок - десяток деревянных бараков, два-три производственных здания, дебаркадер, мачты радиостанции. Вряд ли весь он, от конца до конца, захватывал полный километр. Пятнышко обжитого человеком пространства казалось ничтожным меж осиливших землю лесов. Но хоть четверо приятелей смотрели одинаковыми глазами на один и тот же вид, они увидели в нем разные картины.
- Много, много понаделали, - невесело проговорил Игорь.
- А сколько еще делать! - воскликнул Вася.
- Работешки хватит, - подтвердил Миша, и Леша с ним согласился.
7
Известие о сокращении запланированного строительства в Рудном оказалось неожиданным не только для Васи, но и для руководителей стройки. Дмитрий не обманывал новоселов, когда завлекал их перспективой растущих, как грибы после дождя, рудников, цехов, электростанции, порта - таков был утвержденный план, на его осуществление выделяли деньги, разрешили набор рабочих. Даже начальство в Рудный подбирали из этого расчета - для большого дела, опытных и энергичных. И меньше всего они сами, руководители строительства, ожидали, что в центре вдруг перекрестят две трети годовой программы, и они, люди с размахом, внезапно очутятся не на бурной, привычной им воде, а чуть ли, как им сгоряча показалось, не на мели.