Но непредвиденное событие произошло, и его было не поправить. При известной проницательности его можно было и предугадать. Правительство решило ускорить строительство важнейших объектов - десятки новых заводов должны были вступить в строй на два-три года раньше первоначально намеченного срока. Туда, на эти ударные стройки, ринулись реки материалов, эшелоны машин, тысячи людей. И без того кипучая их жизнь забурлила еще сильней. Зато сразу оскудел поток, питавший некоторые, только еще начинавшиеся строительства, признанные второочередными - одни консервировались, другие переводились на малый ход. Среди этих второочередных, которым разрешили медленное движение, оказалось и строительство в Рудном.
В кабинете начальника стройки Курганова беседовали два человека - он сам и парторг строительства Усольцев. Курганов, не по росту толстый, суматошливый мужчина лет под шестьдесят, с такой копной седых волос, что она не умещалась ни в какую шапку - из-под краев неизменно выбивался венчик, как он называл их, "косм", - но с удивительно моложавым румяным лицом, ему, если не глядели на волосы, давали по лицу не выше тридцати пяти - мрачно развалился на диване. Усольцев неторопливо ходил по дорожке. Усольцеву было за сорок, но на вид он казался старше Курганова - старили глубокие морщины на широком, желтоватой кожи лице и привычка сутулиться. Он был невысок и широкоплеч, обычно такие люди ходят прямо, и странная его манера склонять плечи сразу бросалась в глаза.
Прошло уже минут десять, как они заперлись, сказав, что для важного разговора, и все это время один молча сидел, ероша жесткие космы, другой так же молча ходил.
- Угомонись! - проговорил, наконец, Курганов. - Размахался перед глазами, как маятник. Ну, чего ты молчишь, скажи на милость? Надо же обдумать - как теперь быть?
Усольцев усмехнулся и присел на стул. Молчание у них было выразительнее разговора. Они были знакомы больше двадцати лет и понимали друг друга без слов. Еще до войны Курганов, становившийся тогда известным строителем, выдвинул напористого умного паренька Степу Усольцева на руководящую работу. Выбор оказался удачным, пожилой - по мерке того времени - хозяйственник привязался к молодому помощнику и перетаскивал его за собой со стройки на стройку. Война разлучила их на четыре года, но ровно через два месяца после дня победы Усольцев явился к Курганову в военной форме с направлением на гражданскую работу. С того дня они уже не разлучались. Их объединяло не сотрудничество, а дружба - родство умов. Разные по характеру, они и по-разному воспринимали мир, но думали о нем одними мыслями и - каждый своим путем, споря и наступая друг на друга, - приходили неизменно к одинаковым выводам. Уже не раз они проводили вот так часы в запертом кабинете, молча размышляя над одним и тем же, ощущая молчание, как беседу, - когда оно прерывалось, оказывалось, что оно было не пусто, а наполнено, содержательно, как спор. И всегда бывало так, что один сидит, а другой - чаще это был порывистый Курганов - ходит по дорожке вдоль стола.
- Послал предписание в Москву и другие города, чтоб сворачивали набор? - спросил Усольцев.
Курганов тяжело зашевелился на диване.
, - Думаешь, без меня не свернут? Будь покоен, там о решении Госплана узнали раньше нашего. Телеграмму, конечно, дал.
Усольцев снова зашагал по дорожке. Курганов с досадой сказал:
- Нет, что меня бесит, так собственная глупость! Ведь еще в Москве подозревал, как обернется, - ни железной дороги к нам, ни шоссе, городов на сотни верст ни одного, каждый шаг - капиталовложения, без этого ни-ни!.. Если и сокращать ассигнования, то в первую очередь на таких объектах. Нет, соблазнила отдаленность, сложность работы. И тебя перетянул - покажи, старик, чего стоишь! А они нам легкую жизнь уготовили, объектов - раз-два и обчелся, план - нехотя перевыполнишь, зевай с утра за столом, а в пять - на охоту, все одно - больше нечем заняться… Такая злость, говорю тебе, такая злость!..
- А ты не злись, - посоветовал Усольцев. - Гневом делу не поможешь. Меня другое беспокоит.
- Догадаться нетрудно. Контингент?
- Контингент.
Курганов вздохнул и взлохматил волосы.
- Контингент - никуда! Ни одного настоящего рабочего, маменькины сынки и дочки. Ну, чего они поперли в тайгу, на комарье и морозы? Завоет пурга-матушка, половина из них лататы - и поминай как звали.
- Не это главное, Василий Ефимыч. Было бы, как планировалось поначалу, и контингент бы оказался хорошим.
- А вот это уже объяснись - что-то туманно…
- Ну, как - туманно? Люди - как мы с тобой: что нас огорчило, то и их огорчит. Главная трудность теперь - долго, долго до настоящего разворота работ… Размах строительства - сам по себе организатор масс, разве не так?
Курганов одобрительно кивнул. Да, конечно. Что-что, а размах поднимает душу. Уже одно название знаменитой стройки подтягивает, обязывает каждого - шагай, шагай, со всеми, не путайся в ногах. Сколько раз бывало - план напряжен до дьявола, одна угроза срыва за другой, то материалов не доставили, то механизмы вышли из строя, то морозы грянули не вовремя, то в сутках оказалось всего двадцать четыре часа, а до зарезу надо еще - вот тут и начинается! Аврал, плакаты, собрания, речи, статьи, радио, обязательства, встречные планы, невезения перекрываешь прорывом, ленивый вдруг превращается в трудягу, трус в храбреца, храбрец в героя - коллектив прет вперед, самая непреодолимая, самая вдохновенная сила на земле - охваченная трудовой страстью масса. Вот где школа для сосунков, начинающих самостоятельную жизнь, никакой специальной агитации не надо, обстановка сама агитирует, организует, подталкивает, учит переходить с шага на рысь, с рыси - в бег! И ничего этого теперь у нас не жди. Производственная программа - не бей лежачего, даже намека на прорыв или пустенькое недовыполнение. Трудно, трудно придется с такой легкой программой!
- Думаю, ты преувеличиваешь легкость программы, как вообще все любишь преувеличивать, - сумрачно возразил Усольцев. - Но в существе ты прав. На строительстве нужна борьба за выполнение программы, она одна быстро сплачивает различных людей в единый коллектив. А так - распадутся на пары и личности, углубятся в переживания… Тут и скажется, что все это маменькины дети, еще ни один не поварился в настоящем производственном коллективе. Каждый должен будет показать, чего он сам по себе стоит, понимаешь, сам по себе - без того, чтоб мы ежеминутно подталкивали - будь таким, только таким, а то завалим строительство…
Курганов слушал рассеянно, он думал о своем. Он всегда так рассеянно слушал, когда Усольцев высказывал то, с чем он был согласен, - придумывал в это время иные, более точные доказательства тех же мыслей. Он сказал, оживляясь, когда Усольцев закончил:
- Знаешь, я о чем? Все это - психология, а психология в нашем деле - сгусток энергии, добавочная электростанция на строительстве. Я как-то читал, будто Пирогов открыл, что у раненых в наступающей армии травмы заживают скорей, чем в армии в обороне, тем более - отступающей. Вот оно, психологическое воздействие порыва и энтузиазма! Это тебя, в первую очередь, касается - твоя воспитательная часть… Нужно тебе подумать о каких-то новых методах политической работы в создавшихся условиях. Особую психологию учитывать…
Они еще некоторое время невесело разговаривали о трудностях, возникших от того, что не будет трудностей в выполнении урезанной строительной программы, потом Курганов поднялся.
- Назначения на объекты, наверно, уже расписаны - пойдем смотреть.
8
Светлана с Валей прогуливались по единственной улице поселка, зашли в магазин и клуб, выбрались на берег. Настроение у Светланы все ухудшалось. В этой дыре, куда они себя заткнули, нельзя было думать не только о продолжении образования, но и о простых развлечениях: в клубе одно кино, ни библиотеки, ни читалки, газеты приходили с опозданием на неделю, правда, репродукторы орали в каждом бараке, на фонарных столбах, даже на соснах.
Светлана сказала с тоской:
- Ни минуты не сомневаюсь: зимой на улице волки. Первого медведя мы уже видели, а сколько их? Возвращаешься с работы, а тебя облапит мохнатый или вцепится клыками в ногу!
К ним подошли Семен и Виталий, Семену нравилось в поселке. Виталия Рудный потряс: всего он мог ожидать, только не того, что оказалось на деле. Виталий знал, что в Сибири леса, звери и гнус, все это было не так уж страшно. Он готовился примириться с лесами, защищаться от гнуса и избежать встреч со зверями. Но в поселке не оказалось коренных жителей, туземцев-сибиряков, не было перед кем покрасоваться нарядом. Все, к кому обращался Виталий, прибыли из Москвы, Киева, Ленинграда, Свердловска, а самые ближние - из Красноярска. Он глядел на дикий лес, а в голове бубнила вычитанная где-то горькая фраза: "Его затеряли в необозримой пустыне! Его затеряли в необозримой пустыне!"
Светлана почувствовала, что их объединяют родство душ.
- Я так раскаиваюсь, Витя, что приехала сюда! Просто не могу простить себе!
"Его затеряли в необозримой пустыне!" - мрачно подумал Виталий и ответил:
- Я тоже. Нас здорово обманули.
Он был уверен, что их пошлют на подземные работы, раз уж не посчастливилось в главном, то и в частностях не повезет. Светлана, совсем расстроившись, побежала по дощатому тротуару к управлению, чтобы все точно разузнать. Семен хотел взять ее под руку, она не далась. Он вскоре отстал.
Валя, догнав подругу, спросила:
- Светочка, ты поссорилась с Семеном? У него огорченный вид.
- Ну, и прекрасно, что огорченный! - с негодованием сказала Светлана. - Терпеть не могу несерьезных людей!
- Я бы не сказала, что он несерьезен.
- Я лучше знаю. У него серьезна одна сила. Конечно, такому медведю все нравится. Он вздумал убеждать меня, что надо попроситься на работу под землю. Я попросила идти с уговорами подальше. И знаешь, что еще сказала? Что он мне надоел! Он отскочил, как ошпаренный.
Расправа с неудачливым поклонником так воодушевила Светлану, что она почти примирилась с остальными неудачами.
Списки вывесили на стене в коридоре. Вася кинулся с разгону к листочку назначений на рудник, но в списке не оказалось ни его, ни друзей. Он выбрался из толпы с таким лицом, что приятели встревожились.
- Неужели разбросали? - ужаснулся Леша. - Протестовать, братцы!
Вася мрачно ответил:
- Разбросать не разбросали. Мы в одной бригаде.
- Значит, на рудник не вышло? - заволновался Игорь.
Вася махнул рукой.
- Какой там рудник! Теперь мы - бригада каменщиков на жилом массиве. И знаете, кто бригадиром? Я!
Миша обрадовался.
- Так какого шута ты вешаешь нос? Качать будем!
- Брось, Муха, не до качания! Ты лучше спроси, кто в бригаде? Из мужчин - мы, Семен, Виталий и Саша, остальные - девчата: Валя, Светлана, Надя, Вера и Лена. Представляешь?
Оправившись от первого ошеломления, Вася побежал к начальству. Ему попался Усольцев. Вася атаковал его в дверях. Когда Вася пригрозил, что пи один из них не выйдет на такую обидную работу, Усольцев взял его под руку и отошел в сторону, чтобы серьезно поговорить. Вася слушал его с недоверием, ему казалось, что парторг не столько его уговаривает, сколько беседует с собой:
- Обидная, говоришь? Не обидная, а почетная. Пойми, умная голова, на сотни верст - тайга, надо создавать в ней человеческие условия существования для себя, а пуще - для тысяч людей, что придут через год, через два. Мы же не медведи, в берлогу не завалимся!
Вася зашел с другой стороны: они - четверо здоровых парней. Неужели нельзя послать их, где потруднее?
- Всех под землю не направишь, туда мы подбирали ребят постарше. И вам придется нелегко, не обольщайся. Отложим разговор до первых морозов. Если и тогда найдешь, где потруднее, - переведем.
Вася понял, что ничего не добиться. Его горечь усилил насмешками Георгий. Тот шел первым в первом списке: "Внуков Г. К., слесарь шестого разряда, электромастерские подземного рудника". Георгий хохотал на всю контору. Он хлопнул Васю по плечу.
- Привет дамскому бригадиру от работяг-подземников! Собственными усилиями достиг высот или по специальному ходатайству девчат?
Вася с неприязнью посмотрел на него.
- Сказал бы я тебе! Не хочется при всех…
- А ты не стесняйся! Мы люди прямые: если человек хороший, в лицо говорим, что сволочь. И вам советуем.
Уходя он бросил:
- Сашка не обижай, бригадир! Брат у меня тонкой конструкции: ему слово, он кулак. Не волнуй его неустойчивую психику.
Вася с негодованием смотрел Георгию вслед.
- Видеть не могу этот нахальный перманент! Ехать за пять тысяч километров, чтобы жить с ним в тайге!
Приятели остыли раньше, чем он. Леша рассудил, что на худой конец можно и с девчатами, люди как люди. Миша добавил, что девушек пятеро против семи, много они не напортят. Вася почувствовал, что сколоченное мужское содружество разваливается при первом же столкновении с жизнью. Чтоб успокоить его, Миша с Лешей согласились, что при случае от девчат следует отделаться.
9
Игорь не вмешивался в их спор. Ему становилось плохо, в голове гулко колотило. Вася, вглядевшись, закричал на Игоря:
- А ты чего помутнел? Больной, что ли?
- Нет, здоров! Но я надеялся, что на рудник… Неужели нет надежды?
- Ты оглох, кажется! - рассердился Вася. - Битый час толкуем, что на ближайшее время ничего в волнах не видно.
В комнате Игорь свалился на койку. Вася побежал разыскивать термометр, а Леша помог раздеться. Термометра Вася не нашел ни у коменданта, ни у парней, пришлось стучаться к девчатам. Он кричал, сидя у Игоря на кровати:
- Медпункт закрыт, понимаешь? А если грипп или инфаркт, где искать помощи? Секретарша начальника говорит: с гриппом до утра не умрете, а инфаркты у стариков. Ну, я ей выдал кое-что на вечную память, она даже побелела.
Взглянув на вынутый термометр, Вася привскочил - ртуть показывала тридцать восемь и девять.
- Заболевание по форме, - сказал Миша. - Как бы не воспаление легких.
В комнату вошла Надя с лекарствами. Тут были средства от гриппа, от головной боли, от кашля, от сухоты и ломоты.
- А что принимать? - допрашивал Вася. - И по скольку?
- Этого не знаю, - призналась Надя. - Лекарства собирали у кого что. Надо посоветоваться с врачом.
После ухода Нади Вася объявил:
- Ни минуты ждать нельзя. Болезни надо душить в зародыше, чтобы не допускать осложнений. Игорь, глотай вое, что Надя притащила!
Леша с Мишей запротестовали, Игорь тоже удивился. Но Вася стоял на своем. Здоровому человеку лишнее лекарство не повредит, оно не против здоровья, а против болезни. Зато среди других будет проглочено и то, которое полезно. В сомнительных случаях надо приписывать набор от всех возможных недомоганий, нужное лекарство само найдет свою болезнь.
Игорь не разобрал, стало хуже или лучше от порошков и таблеток, так как быстро уснул. Утром его разбудила докторша из медпункта. Вася втолковывал ей историю заболевания, начиная с нападения гнуса в Боровом.
- Обыкновенная простуда, - сказала докторша, - укусы тоже сыграли роль. Дня три полежите в постели. С таким происшествием могли и не стучаться ни свет, ни заря. Я думала, дверь выбьете!
Сконфуженный Вася огрызнулся:
- Это ваше дело разбираться, серьезное или нет, а наше - не допустить до серьезного. И потом, я читал, что легких болезней не существует.
Игорю он сказал с сожалением:
- Ничего не попишешь - работу начнем без тебя. Не переживай, буду держать в курсе. Завтрак притащу.
Игорь закутался в одеяло, с трудом удерживаясь от слез. В стекло светила стена соседнего барака, в нее упирался оттесненный лес. На стене играл неровный день, белая известка то тускнела, то расцветала. Сосны раскачивались, шум стлался глумливым шепотком. Игорь в ожесточении вскочил и начал одеваться. Ноги держали плохо, помедлив, он возвратился в постель.
Часа через два влетел Вася - узнать, как температура. Им объявили, что сегодня - организационные дела и получение обмундирования. Вывешен режим дня на первые два месяца - четыре часа труда, четыре - учебных занятий по специальности. Норм - никаких, а зарплата по ставке рабочего пятого разряда - около восьмисот в месяц.
- Одежду на тебя возьму. Почему не ел? Кончай с завтраком!
Еще через часок Вася притащил новенькие сапоги, брюки, гимнастерку, телогрейку, шапку и брезентовые рукавицы.
- Получай! - Он свалил одежду на кровать. - Старались подобрать по росту. Опять не измерял температуры? Новое нарушение дисциплины, Игорь!
Теперь Игорю было не так горько. Он накидывал на себя черную телогрейку, примерял сапоги - они с трудом лезли на голые ноги. Зато в брезентовых рукавицах было хорошо. Он клал руки поверх одеяла, сжимал их и разжимал, в рукавицах они становились огромными.
Вечером в комнату набилось много народу. Когда появились девушки, стало совсем шумно.
- Ты выпил микстуру? - допытывалась Надя. - Обязательно пей!
Утром Игорь схватился за новую одежду, но Вася заставил взять градусник. Температура была чуть меньше тридцати восьми.
- Гнилая! - объявил Вася. - Температуры от тридцати семи до тридцати восьми - гнилые.
Игорю пришлось опять укладываться. Каждые полчаса он измерял температуру, она повышалась и падала, но ни разу не ушла за заветный порог - 37°. Судьба подставила ножку, когда он собирался ринуться в бег, это была подлость темных случайностей жизни. Приятели перевыполняют сменные задания, рвут производственные рекорды, а он прикован к постели температурными цепями! Вскоре ему явилась хорошая идея. Выздоровление находилось в его собственных руках!
Он достал из чемодана шерстяной носок и сунул под мышку. Шерсть поглотит излишек градусов, который называется болезнью. Но шерсть проводила тепло хуже, чем он ожидал, температура не вылезла из шарика. Игорь по-разному перекладывал носок, и к приходу товарищей ртуть подобралась к тридцати шести.
- Слабость, - сказал Вася. - Естественное состояние после болезни. Завтра будешь, как огурчик!
В этот вечер даже девушки, явившиеся проведать Игоря, говорили лишь о событиях дня. Бригаде Васи отвели свой участок - площадку под первый дом. Прораб забил колышки в углы будущего здания, а они таскали доски для настилов - катать землю в тачках. Вася поковырял дерн лопатой, дерн резался, как масло.
- Выздоравливай, - с увлечением сказал Леша. - Тебе понравится!
На другой день Игорь с новым рвением занялся носком, занося, на бумажку все измерения. Врач, явившаяся в середине дня, на записи не посмотрела, а долго выслушивала Игоря.
- Еще денек полежишь - и выходи! - решила она.
Он заспорил. У него давно все в порядке, надоело валяться. Врач потрепала его за волосы.
- Мне тоже надоело возиться с осложнениями. От того, что лишний день проведешь в постели, хуже не будет.
Игорь забросил градусник. Товарищи пришли усталые и сразу повалились на кровати.
- Непривычка, - сказал Вася, гася свет. - Кости болят.