ГЛАВА XII
Во время большой перемены Серафима Михайловна на ходу разрешила уйму неотложных дел, - мало ли их можно успеть разрешить, пока стоишь у двери класса или идешь в учительскую.
В коридорах не было крика и толкотни, хотя всюду слышался веселый смех, детские голоса и на каждом шагу встречались оживленные лица.
Дежурные комсомольцы, окруженные малышами - "адъютантами", расхаживали вдоль стен у своих постов.
- Серафима Михайловна, вот в наш ящичек для вопросов бросили, - подошел к учительнице озабоченный Платой Тешев и протянул несколько листков.
Серафима Михайловна пробежала их глазами.
"Почему империалисты хотят, чтобы война была?"
"Почему у стариков ноют кости?"
"Почему Некрасов писал такие грустные стихи?"
"Почему, когда плачут, то слезы соленые?"
"Почему, когда ударишься лбом, из глаз искры сыпятся?"
"Почему собака высовывает язык, когда ей жарко?"
- Ответим! - успокаивающе сказала Серафима Михайловна Платону. - А если мы с тобой затруднимся, - спросим у Бориса Петровича.
- Ответим! - убежденно подтвердил Платон, тряхнув русой головой, и добавил, имея в виду директора. - Он все знает!
Подошел редактор классной газеты Ваня Чижиков с Женей Тешевым.
- Серафима Михайловна, мы шестьдесят книг собрали для школы в Кривых Лучках. Там наш директор учился, когда маленьким был. Ваня Стоянов заметку написал, чтобы в других классах тоже собирали.
- Молодцы! - похвалила учительница. - А это что у тебя? Новая заметка?
- Это Женя Тешев написал: "Я хочу поскорее вырасти и на деле показать, как сильно люблю свою Родину"…
Серафима Михайловна ласково посмотрела на Женю.
- Вот это правильно, - самое лучшее - на деле показать! Ну, а ты что, Платон?
Платон протянул ей портрет стахановца. Над открытым лицом, с немного несимметрично нарисованными глазами, была сделана надпись: "Он уже выполнил пятилетний план".
Портрет всем понравился, а Петр Рубцов предложил:
- Серафима Михайловна, давайте стахановцу письмо напишем!
Но учительница возразила:
- Нам сейчас еще нечем особенно хвалиться, надо сначала улучшить свои дела, а потом написать… У Жени, например, тройка по арифметике.
- Я отвечу на пять! - клятвенно пообещал Женя, прикладывая руку к груди.
- Посмотрим… А Вене ты помогаешь?
- Помогаю, - радуясь, что может сообщить об этом, воскликнул Женя. - Мы утром, как приходим в школу, друг у дружки проверяем: перья есть? промокашки есть? Вчера я перышко сломал, он мне запасное дал.
- Так и должно быть, - одобрила учительница, - мы люди дружные, нас потому никто и не одолеет! Ну, марш, марш отдыхать, - притворно сердитым голосом сказала она, - сейчас у вас иностранный, ведите себя примерно, - и строго поглядела на Плотникова.
Толя кротко потупил взор, но сквозь щелочки приспущенных век глаза поблескивали озорно.
- Товарищи учащиеся, - раздался голос диктора, - говорит радиоузел школы имени Героя Советского Союза Василия Светова. Сегодня мы передаем советы учителя: "Как лучше готовить уроки" и обзор: "Новости школьного спорта"…
* * *
Возвратившись в свой класс после того, как окончился урок иностранного языка, Серафима Михайловна по многим мелочам - безупречной чистоте пола, ровным рядам парт, спокойным лицам детей - безошибочно определила, что урок прошел хорошо. Но вот она нахмурилась. Доска с написанной по-французски фразой "Мы за мир" не была вытерта. Она подошла к доске, взяла тряпку.
- Если дежурному так трудно выполнять свои обязанности, - сухо сказала она, - я за него это сделаю, - и начала медленно вытирать доску.
Подскочил дежуривший Веня Стоянов.
- Серафима Михайловна, я сам! - умоляюще воскликнул он.
На него зашипели со всех сторон:
- Дежурный называется!
- Руку лень поднять!
Под осуждающими взглядами товарищей Стоянов вытер доску.
Особенно возмущался промахом дежурного "завхоз класса" Женя Тешев. Должность эту учредили сами ребята и очень гордились тем, что у них - "свой Савелов".
У Жени в специальном ящичке хранились: стакан для воды, мыло и полотенце. Перед уроками он строго следил, чтобы дежурный протер стекло на столе Серафимы Михайловны и налил чернила в ее чернильный прибор.
В следующую перемену в учительской к Боковой подошла маленькая, белая как лунь, Вера Семеновна.
- Должна вас огорчить, Серафима Михайловна… Ваши пострелята сломали цветок в моем классе.
- Кто? - Бокова сжала губы, и от этого яснее проступили усики над ними.
- Но знаю… Боролись и сломали.
Когда окончился последний урок, Серафима Михайловна задержала класс. Обводя всех суровым взглядом, она опросила:
- Кто из вас сломал цветок в четвертом "В"?
Учительница заметила, что Толя Плотников сидел необычайно смирно, и подумала: "Неужели опять он?"
- Это не мы, - раздался хор голосов.
- Значит, я могу сказать директору, что виновные не в нашем классе? Я не обману его?
Класс молчал. В разных углах его раздавался взволнованный шопот. Петр Рубцов, сидящий за первой партой, с огорчением смотрел на учительницу серьезными глазами.
- Так я пойду к Борису Петровичу, - взяв свой портфель, решительно повернулась Бокова и пошла к двери, - скажу, что мы тут ни при чем!
- Подождите, Серафима Михайловна! - отчаянным голосом закричал Петр Рубцов, словно спасал учительницу от огромной опасности.
Все вскочили.
Серафима Михайловна возвратилась к столу, дети сели. Стоял только Петр Рубцов, потому что учительница осуждающе смотрела на него.
- Зачем же ты это сделал? - спросила она с недоумением.
- Это не я! - мрачно сказал Петр Рубцов. - Я не знаю, почему он сидит и молчит.
- Кто? - невольно вырвалось у Серафимы Михайловны.
- Пусть сам скажет! - гневно глянул через плечо Петр Рубцов и плотно сжал губы. Класс тревожно притаился. Над партой у окна поднялась рука Платона.
- Серафима Михайловна, кто за то, чтобы Петр Рубцов назвал… пусть поднимет руку?
Все тотчас подняли руки. Только Веня Стоянов, подняв ее с большим опозданием, опустил, словно отдернул, и с отчаянием воскликнул:
- Я нечаянно! Я пойду скажу…
- Ну, вот! - с облегчением вздохнул Петр Рубцов и сел.
Серафима Михайловна пожурила виновника. Решили один свой цветок отдать пострадавшим.
Учительница отпустила детей домой, а сама, оставив свой портфель в классе, зашла в школьную библиотеку. Она взяла свежий номер журнала, только что вышедшую книгу "Сын полка" и возвратилась в класс. Ее портфеля и тетрадей там не оказалось. Серафима Михайловна улыбнулась, - она уже знала, где они.
Энергичной походкой Бокова стала спускаться по лестнице. В синем пальто, плотно облегающем ее широкие плечи, с решительной поступью полных, словно выточенных ног, она была величава и по-своему красива. Зимой, осенью и весной Серафима Михайловна носила на шее неизменную бурую горжетку, из-за которой воинственно поглядывала на мир.
Она вышла на улицу. Подумала о своем младшем сыне, недавно уехавшем в артиллерийское училище: "Как Сашенька там?"
На школьном стадионе дети играли в мяч, и звонкие крики их разносились в воздухе. Как только появилась учительница, из-за угла вынырнул подстерегавший ее Толя Плотников. В одной руке он держал портфель Серафимы Михайловны, в другой - тетради, которые она должна была дома проверить. Через плечо Плотникова была переброшена полевая сумка на простой веревке в узлах.
Плотников оглянулся по сторонам и, смущаясь непривычной для него ролью, бочком подошел к учительнице.
- Я ваш портфель понесу, - грубовато объявил он.
Учительница поблагодарила Толю и взяла из его рук тетради.
Неожиданно появились Петр Рубцов и братья Тешевы. Они с завистью поглядывали на счастливца Плотникова.
- Серафима Михайловна, дайте, пожалуйста, тетради я понесу! - попросил Платон.
- Ну, что же, спасибо, - энергичным жестом протянула ему стопку тетрадей учительница.
Забияка Женя подскочил к брату - хотел отнять у него тетради, но Платон, пригнувшись, укрыл их.
- А ты, Платон, дай половину Жене, - посоветовала Серафима Михайловна.
Они поделили тетради - досталось немного и Петру Рубцову; он доволен - не ожидал, что перепадет.
К ним присоединилось еще несколько человек. Теперь дети плотно окружили медленно идущую учительницу. Все вместе они вошли в густой парк, растянувшийся на несколько кварталов. Около могил героев Великой Отечественной войны дети остановились, притихнув, их лица стали серьезными.
На могилах лежали свежие цветы.
- Наши комсомольцы принесли, - прошептал Петр Рубцов Плотникову.
- Мы, дети, не хотим войны и новых жертв, - сказала Серафима Михайловна со скорбью в голосе. Ученики знали, что у нее на войне погиб старший сын - моряк.
Постояв немного у могил, они пошли дальше.
Рядом с детьми Серафима Михайловна чувствовала себя особенно хорошо. Почему-то вспомнилась Рудина: "Поняла ли она, когда была вчера у меня в классе, как важно для учителя управлять коллективом? Надо будет к ней пойти на урок. Когда-то и я была такой… Крылышки у нее еще слабые, но окрепнут… Когда есть дружба - легко работать".
- Серафима Михайловна! - нарушил ее мысли голос Жени Тешева, - а папа гуся купил!
- Да ну!
- Не верите? Когда его зажарят, мы с Платоном вам подарим половину!
- Спасибо большое, - улыбнулась Серафима Михайловна, - съешьте лучше его сами за мое здоровье.
- Нет, мы принесем, принесем, - запрыгал на одной ноге Женя, приложив ладонь к уху так, словно в нем была вода, и он хотел ее вытряхнуть.
- Ты, Женя, сделай лучше мне другой подарок, - попросила учительница.
- Какой? - с готовностью спросил Женя, и длинные черные ресницы его на мгновенье замерли.
- Перестань подсказывать, - с укором посмотрела на него Серафима Михайловна.
Женя смиренно опустил глаза.
- Я вот тебе расскажу о Сталине, - негромко сказала учительница. - Ему было тогда столько же лет, сколько сейчас тебе. Лучше его - товарища не сыскать, но никогда Сосо не подсказывал. Учился вместе с ним беспечный лодырь Петре Адамашвили…
Плотников локтем толкнул Петра Рубцова в бок и, сделав гримасу, прошептал: "Петре". Рубцов молча отодвинулся от Плотникова.
- Петре Адамашвили все норовил шпаргалку получить, списать, за чужой счет прожить. Вот идут экзамены. Впереди Петре сидит Сосо. Адамашвили шопотом умоляет его: "Подскажи!" Сосо отрицательно качает головой. Петре предлагает ему свой широкий пояс, потом красивый перочинный нож, с замечательной ручкой, но Сосо неподкупен. Наконец, он говорит тихо:
- Не могу, Петре, понимаешь, - не могу, потому что тебе добра желаю… Хочу, чтобы жил ты своим умом и у тебя свои знания были…
Учительница умолкла. Несколько секунд молчат и ребята. Прервав паузу, Женя Тешев решительно заявляет:
- Я больше подсказывать не буду!
- Я верю, что ты - хозяин своего слова, - убежденно говорит учительница.
Они продолжают путь.
Толя Плотников, стараясь держаться поближе к учительнице, в разговоре особого участия не принимает, но слушает внимательно. В последнее время он стал учиться старательнее. Правда, еще считал "неудобным" для себя так сразу измениться к лучшему, стеснялся похвал, но по всему чувствовалось, что у него появилась внутренняя потребность быть серьезнее, насколько в состоянии быть серьезным мальчик его лет.
Две недели тому назад он послал собственный кроссворд в "Пионерскую правду". Оттуда ему тактично ответили, что составлять кроссворды - дело хорошее, но надо при этом и грамоте учиться - в послании Толи были ошибки. Он не скрыл от учительницы этого письма, а вскоре, составив новый кроссворд, пришел с ним к Боковой.
- Серафима Михайловна, вот, проверьте… - небрежно, как о деле пустяковом, попросил он.
Учительница удивилась.
- Зачем же нам газету обманывать? Я лучше дам тебе задание, выучишь правила, на которые ты ошибки допустил. Я проверю, как ты правила знаешь, а потом и пошлем кроссворд.
Он неохотно согласился.
…На перекрестке улиц Серафима Михайловна заявила тоном, не терпящим возражений:
- Ну, спасибо, ребятки, здесь мы распрощаемся. Я в поликлинику зайду…
Они стали уверять учительницу, что им тоже надо в поликлинику, Толя даже покачал молочный зуб в подтверждение, но Серафима Михайловна решительно отобрала свой портфель, тетради и приказала идти домой.
…Бокова заняла очередь к терапевту: пошаливало сердце. Да и немудрено, она прожила большую, нелегкую жизнь. С юных лет Серафиме Михайловне пришлось работать, мать-ткачиха умерла рано, только вечерами могла Бокова учиться: готовилась дома по программе гимназии. Потом были педагогические курсы, полуголодные годы, визиты пристава, подозревающего ее в неблагонадежности, запрет учительствовать. И, наконец, Октябрь. Он пришел, как свежий ветер, а сразу стало легко дышать, и поток школьных дел захватил, закружил…
Во время Отечественной войны она уходила от фашистов пешком, с рюкзаком через плечо.
Да, сердце пошаливало…
Она вошла в кабинет.
За столом сидел молодой врач в белом халате и что-то за писывал.
Бокова подошла к столу. Врач поднял глаза и вскочил так стремительно, что стул с шумом отодвинулся.
- Серафима Михайловна, - радостно крикнул он. - Не узнаете?
- Жора… Жора Симаков! - растроганно промолвила она я смутилась, - Георгий… не знаю дальше как…
- Серафима Михайловна, родная, для вас - всегда Жора!
Он усадил ее на стул, не мог оторвать от нее взгляда, и на лице его появилось то выражение восторженности и нежности, какое бывает у школьников, встретивших любимого учителя после долгой разлуки. Она была все такой же, те же полные красивые руки; только появилась седина - словно серебристая сетка наброшена на волосы.
…Кем бы мы ни стали, как бы ни выросли, школьный учитель всегда остается для нас самым близким и дорогим человеком, и среди высоких и святых чувств наших особое место занимает признательность к учителю. Он - первый проводник в жизни, учил складывать буквы в слова, открывал перед нами мир и, даже состарившись, даже умудренные жизнью, мы приходим к своему учителю, как сыновья, при встрече с ним доверчиво раскрываем все лучшее, что есть в нас.
…Они сидели рядом - Серафима Михайловна и Жора Симаков и вспоминали третий класс "А", каким он был четырнадцать лет тому назад.
- Ты на второй парте сидел, - говорила учительница, и ее блестящие черные глаза ласково глядели на него. - Помнишь, ты как-то сказал в классе: "Я дома кошку оперировал".
- А вы мне тогда посоветовали: "Врачом ты стать стремись, а кошек все же не мучай".
- А помнишь, однажды вместо того, чтобы прочитать: "чудо овощи" ты с выражением прочел: "чудовищи!"
- Да, неужто? - расхохотался доктор, - нет, этого я не помню!
Потом он начал рассказывать Серафиме Михайловне о том, чего достиг за эти годы, о своих планах. Это было обычное для учеников, долго не видевших своего учителя, подсознательное желание заверить его: "Вы не ошиблись в своем ученике, ваш труд не пропал даром".
Из поликлиники Серафима Михайловна вышла помолодевшей.
"Вот и лекарство получила! Какие, мы счастливцы, что можем видеть плоды своего труда!"
Она опять вспомнила Анну Васильевну. Та сетовала: "Работаю, а неясно - чего же добилась?"
"Увидишь и ты!" - мысленно пообещала ей сейчас Бокова.
Девушка была строга к себе, не прощала ни малейшей оплошности, и вчера исповедовалась перед Серафимой Михайловной: "Я когда писала на доске, загораживала ее собою. Поздно спохватилась… А в конце урока повысила голос из-за пустяка. Наверно, на мегеру походила".
"Зачем же так строго, - подумала Серафима Михайловна, и на ее широком загорелом лице появилось то выражение доброты, которое так любили в ней все, кто ее знал. - Нет. Анечка, ты подаешь неплохие… надежды. Вот, пожалуйста, завела на каждого ученика "лицевые счета"".
Она улыбнулась, вспомнив, как на последнем уроке Рудина в классе повторила присказку Бориса Петровича: "Правило без примера, что суп без соли".
"Надо ее предостеречь, чтобы попустому не тратила силы: при повторении в старшем классе можно иногда позволить себе сидеть; голос обязательно экономить: если негромко говоришь, то даже шопот в классе кажется вопиющим нарушением порядка".
Серафима Михайловна остановилась у крыльца своего дома, достала ключ и открыла дверь. Муж недавно возвратился из командировки и был сегодня дома. Он встретил ее радостным возгласом:
- Симочка, от Саши письмо!
- Где? - живо спросила она и, не присев, жадно начала читать письмо.