И в этой книге А. Мифтахутдинов остается верен своей теме: Чукотка и ее люди. Мир его героев освещен романтикой труда, героикой повседневных будней, стремлением на деле воплотить в жизнь "полярный кодекс чести" с его высокой нравственностью и чистотой.
Содержание:
Предисловие автора 1
Рассказы 1
Очерки 71
Об авторе 82
Примечания 82
Альберт Мифтахутдинов
Закон полярных путешествий
Рассказы о Чукотке
Предисловие автора
Предисловие написанное автором к собственной книге, - это всегда попытка ответить на вопросы, которые чаще всего задают читатели на творческих встречах: как родилась книга? что послужило импульсом? почему нельзя было ее не написать?
У каждого рассказа этой книги своя биография. У каждого рассказа своя история. Но общее для них одно - любой рассказ читатель может продолжить. Не обязательно в меру своей фантазии, но непременно в силу заинтересованности в судьбе героев, если таковая возникнет.
Почти все произведения этого сборника читателю знакомы, тут вроде бы автору беспокоиться не о чем. Но когда они объединены в одну книгу, они обретают новое качество - вместе с книгой как бы заново рождается автор. Потому что биография автора так или иначе переплетается с судьбой его героев. Во всяком случае, у меня так.
Двадцать семь лет назад приехал я на Чукотку после окончания Киевского университета. О другом географическом месте своего обитания и не помышлял, основы северного притяжения были заложены в детстве - все десять школьных лет прошли в Заполярье, на Кольском полуострове. Так что не успеешь оглянуться - и вот уже сорок лет арктического стажа. Многовато? Пожалуй… Но это с точки зрения человека, который приезжает на Север временно. А я здесь всегда, это моя земля. Мама до сих пор волнуется, пишет, чтобы возвращался в Татарию, пишет, что если уж не могу без снегов, то найдет и там "местечко похолоднее". И никак не может свыкнуться с мыслью, что на Севере мой дом.
А приезжаешь в отпуск к родителям - только и разговоров: вот как было интересно, когда жили в Полярном, Североморске, на островах, хорошо-то как было. (Отец - военный моряк, и семья, жила по морскому уставу - сегодня здесь, завтра - там.)
Генетическая предрасположенность к скитаниям и журналистская судьба дали счастье быть, что называется, в гуще событий, работа в геологической партии и полевом отряде ТИНРО позволила освоить азы тундровой науки, экспедиции на собаках, пешком, сплавы по всем главным рекам Чукотки незаметно вылились в единый большой маршрут, в полярное путешествие длиною в жизнь. Оно и сейчас продолжается. И в этой книге, и, надеюсь, будет в других. Почему?
Возможно, на этот вопрос ответил Медучин - персонаж одной из моих повестей:
"Каждый человек должен соответствовать тому месту, где он живет. Человек должен вписываться в окружающий его пейзаж - в нервный ритм города, в сонливую лень поселка, в чреватую неожиданностями тишину тайги или тундры… Пульс человека и пульс окружения должны совпадать - и тогда он обретает спокойствие".
А лирический герой из рассказа "Очень жарко" так осмысливал свое предназначение:
"Вспоминаю всю свою жизнь на Севере, своих друзей и врагов, свои радости, опасности, свои прощания, встречи, свои слова, дело свое… Даже когда мне не везло, не обижался я на эту землю… Скучал без нее в краях, где теплое солнце и другие дожди…
И теперь я спокоен: знаю - непонятная тревога будет мучить сына моего сына, если ему вдруг вздумается приехать на Север… Конечно, он будет жить по-другому. Каждый живет по-своему. Но, наверное, жить надо так, чтобы и чужие люди говорили: вот ходил тут незнакомый парень в шапке, меховой, а теперь не ходит. Странно".
Север не любит клятв и зряшных слов. Герои этой книги просто живут на Севере и делают свое дело. Непростое дело. Об этом в моих книгах.
В литературе есть Чукотка Тана-Богораза, есть Чукотка Семушкина и Шундика, Чукотка Рытхэу, Чукотка Куваева и Христофорова. У меня своя модель. Будут писатели, которые откроют новые грани в этом кристалле льда. Все точки зрения имеют право на существование, потому что тема: "Север и ты - ты и Север" неисчерпаема.
А что касается закона полярных путешествий, то у каждого северянина он свой. Но всех роднит его нехитрая философия - практический ответ на вопрос "тепло ли другим от того, что ты живешь на свете?"
Альберт Мифтахутдинов
Рассказы
… и свято верю в чистоту снегов и слов.
Владимир Высоцкий
Закон полярных путешествий
Великий Полярный Путешественник Кнуд Расмуссен учил нас, Полярных Несмышленышей, и заповеди его высечены у меня в памяти, как и слова заклинателей духов - эскимосских стариков, с которыми сводила судьба.
Знать, в награду за дела, которые еще предстоит совершить, думал я тогда, потому что трудно поверить в удачу, в счастье от общения с человеком, открывающим тебе, юнцу, все сокровища мудрости вот так сразу, за здорово живешь.
Время тает незаметно как снег, вот и голова покрыта снегом, и ты видишь свой первый чукотский снег так въяве, как свою первую девушку, и ощущаешь запах ее одежды, как запах весеннего ветра тогда в долине Пильхикай.
Сейчас ты можешь повторить вслед за Великим Полярным Путешественником: "…и я от всего сердца возблагодарил судьбу, позволившую мне родиться, когда полярные экспедиции на санях с собачьей упряжкой еще не считаются отжившими свой век".
И еще он сказал, что в арктических путешествиях гостеприимство, оказанное самому путешественнику, остается для него на втором плане, тогда как к тому, кто кормит и холит его собак, он чувствует настоящую сердечную привязанность.
Теплели глаза старика Киу, когда я кормил его собачек галетами и сахаром из НЗ после их мясного ужина, смеялся он и качал головой, и все волновался, вдруг не хватит, ведь тогда придется одно сырое мясо есть и нерпу запивать несладким чаем, мне, нездешнему человеку, приехавшему сюда неизвестно зачем.
Вот уже четверть века я здесь, а все не знаю, зачем приехал. Разве спрашивают об этом родившегося тут? А мне кажется, что я тут всегда, что я тут был, когда меня и на свете не было.
Вот и бабушка Альпынэ, жена Киу, сразу сказала своей внучке Тею в первый день, как увидела меня:
- У него дети родятся здесь .
Бабушка Альпынэ добрая и строгая старуха, а Тею - восемнадцать лет, и расскажет мне об этом Тею после, когда бабушка уйдет наверх, где звезды - окна в селении мертвых. Бабушка - прорицательница, у нее отец был заклинателем духов, но все это я узнаю потом…
Права была бабушка - я вскоре переехал жить на побережье, в их поселок. Наши дома стояли рядом, я часто ходил к Альпынэ, любил с ней разговаривать, хотя посторонний не назвал бы наши беседы говорением. Она не знала русского, я - эскимосского, а мой чудовищный чукотско-эскимосско-англо-русский воляпюк настолько был далек от понимания его нормальным человеком, что я не переставал удивляться, почему Альпынэ его понимает, и еще больше удивлялся почему я понимаю ее.
Не удивлялась только Тею. Она уходила на кухню готовить или просто оставляла нас одних, и я многое постигал от общения с Альпынэ.
Однажды засиделся допоздна, бабушка рукодельничала - вышивала бисером замысловатый орнамент на тапочках из нерпичьей кожи, не торопясь рассказывала и показывала, жестикулировали мы оба, иногда Тею вторгалась и объясняла непонятное бабушке или мне. Под конец в глазах старого человека заблестели слезы, и я вспомнил Великого Полярного Путешественника, собиравшего легенды на берегах Баффиновой Земли, и его беседу с плачущей Оруло.
Оруло сказала ему тогда:
- Я сегодня опять была ребенком. О многом мы не думаем, пока к нам не придут воспоминания. Теперь ты знаешь жизнь старой женщины от начала до сегодняшнего дня. И я не могла не заплакать от радости, что была так счастлива…
"Что имеет человек на склоне жизненного дня? - думал я, слушая Альпынэ. - Воспоминания… Греют ли они его? Значит, надо жить так, чтобы грели".
Я одевался, когда бабушка ушла в кладовку, вернулась с кожаным мешком, где хранились мудреные женские принадлежности: бусы, оленьи жилы, нитки, мандарка, шкурки горностаев, ножницы, иголки и пилки, наперстки, костяные шила, пуговицы, куски цветной кожи и многое другое, в чем никогда не разобраться мужчине.
Она достала из мешка странный предмет и протянула мне его.
- Бери, - догадался я. - На память.
Я ахнул. Это был древний пекуль - женский нож. Небольшой равнобедренный треугольник металла с насаженной, на вершину ручкой из моржового клыка. Ручка с орнаментом полирована, нож стерт, обычно металла в таком ноже вдвое больше. Металл стерся.
- Бабушка была маленькой, меньше меня, девчонкой, когда пекуль достался ей от ее матери, а ей тоже передался по наследству… Это было еще там, на Аляске, многие эскимосские семьи разделены проливом, и родственники есть там и тут, - спокойно объяснила мне Тею.
- Сколько же ему лет?
Бабушка улыбнулась, а Тею оделась и пошла меня проводить.
Утром я пришел в торгконтору - там готовился вездеход в тундру, развозить товары оленеводам и морзверобоям на побережье. На сборы мне дали час, а поздно ночью наш вездеход уже был в эскимосском селе Сиреники. От усталости мы валились с ног, но заведующий ТЗП - торгово-заготовительным пунктом - настоял на ужине, всех пригласил к себе на жареную оленину и свежую моржовую печень. Отказаться не было сил, и я остался у него ночевать вместе со всей командой нашего вездехода.
- Я собирался ночевать у Росхи, - объяснил я наутро заведующему. - Он здесь? Не в тундре?
- Нет. Старик прибаливает. Домоседничает - даже на охоту не ходит. Передайте ему банку смородинового компота, сюрприз нынешнего завоза, еще не продавали, бережем к празднику.
Я поблагодарил и пошел к Росхи. Было еще темно, но на горизонте за дальними грядами торосов угадывалось утро, и я понял, что день будет хорошим, без ветра, с легким морозцем, и, если повезет, можно напроситься на охоту. Там, на открытой воде, много моржа и нерпы.
Росхи был единственным в селе эскимосом, понимающим металл. Он делал ножи, чинил посуду, вытачивал наконечники гарпунов, мастерил подполозки для нарт, мог изготовить хитроумный капкан, если его не было в магазине, и многое другое, и все удивлялись, откуда у него талант к металлу, ведь в роду такой профессии ни у кого не было, да и быть не могло.
Росхи обрадовался встрече, посетовал на здоровье и, выслушав мою просьбу, задумался.
- Сделаю, - пообещал он.
- Когда?
- Ся-я… не знаю…
Я понял, что проблема заключалась в материале. Ему нужен был клык моржа, добытый не в этом году, а хотя бы прошлогодний, выдержанный в постоянной температуре - дома или на складе. А совсем старый - так еще лучше. Но прошлогодние все сданы, надо поспрашивать у зверобоев, может, у кого дома валяется. Это он сделает сам, мне же остается ждать.
Вездеход ушел дальше в тундру, а через три дня Росхи принес новенький пекуль - уляк, громадный, с удобной ручкой, металл матово блестел в сумерках, очень я обрадовался.
Возвращался в Провидения, где жил, вертолетом, и, не заскакивая домой, сразу пошел к Альпынэ. Было воскресенье, бабушка и Тею суетились на кухне. Киу готовился на охоту, погода хорошая - вон и вертолеты летают, надо успеть, пока нерпа на льдах и припай не взломан, ведь байдары у Киу нет, он в море выйти не может.
Хоть и полно всего в магазине, да разве банки-склянки - еда для настоящего мужчины? Да и женщин не мешало бы побаловать свежим нерпичьим жиром, без него любое мясо сухо и невкусно! Я понимал Киу, но ехать на охоту отказался, нет у меня терпения выслеживать зверя у лунки. Вот в разводьях стрелять - это проще, да и с закидушкой управляться Киу меня уже научил.
- Вот… - едва отдышавшись и забыв сказать "здравствуйте", протянул я бабушке подарок.
Улыбку и удивление не скрывает строгая Альпынэ, восторг и страх застыли на лице черноглазой Тею.
- Ты… знаешь, что ты сделал? - спросила она.
- Знаю…
- Правда знаешь? Откуда?
- Не знаю. Просто я хочу, чтобы бабушка жила долго - пока этот пекуль не сточится и не станет таким же маленьким, как тот, что она мне подарила.
Бабушка улыбается, рассматривает пекуль, кладет на подоконник.
- Далеко ездил… Росхина работа… - говорит она по-эскимосски. - Так делают в Сирениках, - говорит она и показывает на заклепки. - Так делает Росхи. Больше никто не умеет.
Женщины ставят чай, а я ухожу на улицу помогать Киу. Незаметно скармливаю вожаку упряжки Велельхину несколько кусочков сахару, Киу улыбается, качает головой.
Прошло много времени, и сейчас, вспоминая пророчества Альпынэ, Мухин не удивляется. За долгие годы жизни на Чукотке он такого насмотрелся, что на удивление не оставалось времени. И случилось так, как говорила бабушка, - дети его родились здесь, на Чукотке, вот и внуки, глядишь, появятся здесь же, на этой земле, так что нечего думать о материке, тем более что туда его и не тянет.
Много скитался Мухин, но к земле, где родился, равнодушен, а без чукотских снегов не может. "Значит, и умирать надо здесь, - думает он. - Это моя родина". Простая и спокойная мысль эта давно им выношена, и решение это принято раз и навсегда.
Возможно, если б хорошо колдовала Альпынэ, была бы Тею хозяйкой в доме Мухина, но не вышло, хотя она и хотела этого. Да и Мухин не возражал бы.
Однажды она призналась, почему у них все разладилось.
- Я пришла к тебе домой, а у тебя на раскладушке другая женщина спит. Красивая. Белая. Вот я и ушла…
- Ну и что же? - неуклюже пытался отшутиться он. - Ведь на раскладушке же, не в моей постели.
Потом Тею узнает, что это была жена его друга. Приехала в командировку, оказалась без гостиницы. Что ж тут необычного, если она ночует на твоей раскладушке? Лишь бы тепло было да в спальнике чистый вкладыш… А то, что блондинка, да еще и красивая, - так с этим ничего не поделаешь.
Тею родила двух детей от разных отцов и не хотела, чтобы кто-нибудь из них был ее мужем, как это обычно водится. Никого не хотела, даже когда бедствовала.
Много новых больших домов построили в поселке. Скоро поселок, говорят, городом станет. В одном доме теперь живут Мухин и Тею, вместе переселялись, но живут на разных этажах и в разных подъездах. Часто чай вместе пьют, праздники вместе проводят - благо в гости далеко ходить не надо.
Киу совсем старенький, нет сил на охоту ходить, да и не на чем - упряжки давно нет, где ее держать в большом пятиэтажном доме? Вот и помогает Тею с детьми как может, любят дети старика. Все собирался после смерти жены уехать в дальнее село к никому не ведомым родственникам, да внуки держат, привязался к ним, ждет, когда подрастут.
Мухин часто вспоминает прежние маршруты, охоты, санные и байдарные переходы, и он часто ловит себя на мысли, что начинает брюзжать и думать, что раньше было лучше, в чем, конечно, уверен Киу.
Однажды Мухин вместе с Киу ездили к Росхи. Киу хотел поохотиться на открытой воде, давно не пробовал моржатины - надо запас и себе сделать, и Росхи.
А Мухина другое заботило. Жена его ожидала ребенка, мучили ее вкусовые галлюцинации, все шептала:
- …птицы хочу…
Он вздыхал:
- Мы не в Антарктиде… Там бы я тебе пингвинов наловил, хоть королевских… Там, говорят, их ешь не хочу… А тут Арктика. И февраль на дворе. Какая птица? Даже куропатки не водятся в нашем районе. Может, оленины или зайчатины?
- Птицы хочу…
Вот и думал Мухин, возможно, там, на открытой воде, встретит чаек, добудет одну-две. Когда-то ему доводилось их пробовать, дичь как дичь - сумей приготовить…
Киу учил его, как вести себя в море. Много запретов есть у эскимосов, надо соблюдать их, даже если не веришь. А то не возьмут в байдару, найдут любой повод, не скажут почему, а не возьмут охотиться, если что-нибудь нарушишь.
"Правила игры, - думал Мухин. - Традиции…"
Вот Великий Полярный Путешественник тоже не верил, но соблюдал. Нельзя же со своим уставом в чужой монастырь…
Проверил Киу торбаса Мухина, чтобы случайно дырки где не было - уйдет удача. Сказал, чтобы ножом в сторону моря не показывал. И сахар нельзя ножом в кружке размешивать. А завтракать перед охотой лучше каждому в своем доме.
Да и дома не лучше. Ладно, Росхи одинок. А если б его женщина поставила на стол каютак - блюдо с мясом и оно б закачалось? Все. Хоть не трапезничай! Шторм будет, байдаре не повезет.
Осторожничал Мухин, оглядывался, да все хорошо было, вовремя собрались на берегу, быстро столкнули байдары с кромки льда в море (они уже были перенесены с берега), и все три по линеечке друг за другом пошли вперед, затем рассыпались, каждая - куда приказал рулевой.
Рулевым на байдаре - Росхи, а Мухин и Киу - стрелками-матросами. С ними еще три эскимоса, молодые парни, - моторист и два стрелка.
Знатная была охота! Моржа разделали прямо на льдине. Закончив работу, закусили холодной вареной нерпой и свежей моржовой печенкой, завели примус, поставили чай. Никогда Мухин не пил такого вкусного чая, - на огромной слегка покачивающейся льдине, в морозной тишине, под легкие всплески волны, разбивающейся об лед, с ветерком, настоянным на запахе моря.
Трапезничали недолго, но основательно, потом собрались быстро - Росхи показал на горизонт, там появилась черная лохматая туча.
С соседней байдары, она была примерно в полукилометре, дали знак - выстрел и помахали тряпкой, сигнал возвращаться. Там тоже заметили тучу. Пора домой. И так уже пять часов в море.
- Успеем, - успокоил Росхи.
Байдара направилась к берегу.
И тут с севера потянулись стаи птиц. Никогда Мухин не видел такого количества дичи. Тысячами проносились птицы рядом с байдарой и уходили к южной кромке льдов.
- Здесь море круглый год не замерзает, - объяснил молодой моторист. - Птицы зимуют.
Парни отложили карабины, взялись за ружья, прогремело несколько выстрелов. Байдара сбавила ход, уток собрали. "На каждого по штуке", - успел сосчитать Мухин.
Больше не стреляли, ружья и карабины упаковали в брезентовые чехлы, байдара обошла небольшую льдину и, набирая скорость, понеслась к берегу.
Через час были на виду у поселка. Две другие байдары шли медленней - к каждой в воде была приторочена туша моржа, им идти тяжелей.
Байдару усталые охотники вытаскивали на берег по пых-пыхам - надутым нерпичьим мешкам, это только с виду она такая легкая, а здесь понадобилась помощь прибежавших на берег добровольцев.
Люди помогали выносить на берег снаряжение, добычу, вытаскивали байдару. Взвалили ее, не торопясь, на плечи и понесли к стоякам.