Вера шла по аллее; из-под ног ее, крупным горохом, бросались в кусты не очень пугливые птицы, даже не обнаруживая голоса. Лишь большой дрозд-деряба падал в чащу гулко и тяжело, оглушая гай сухим треском. Где-то совсем близко высвистывала иволга свой незатейливый, однообразный мотив, высвистывала, как всегда, четко, уверенно, должно быть сознавая, что ее громкий голос слышен на весь гай и некому здесь с ним сейчас соревноваться: соловьи уже отшумели, угомонились и замолчали на целый год.
Солнечные зайчики неровными золотыми плитками вымостили аллею вперемежку с густо-зелеными подвижными тенями. Все жило, искрилось, струилось и переливалось в длинных золотистых волокнах, протянутых от земли до неба. Все было, как в сказке, как в чудесном сне: необыкновенно красиво, мило сердцу и захватывающе.
Вера свернула влево и пошла тропкой вдоль берега реки по скошенному лугу. Девушки разбивали покосы и о чем-то весело и звонко болтали. Увидев Веру, замолчали, приостановили работу, осмотрели с неприличным любопытством.
Вера вышла на широкую дорогу, на мост, и решила вернуться домой через центральную улицу. Шла вдоль деревянных домов, крытых шифером и дранкой, читала вывески: "Участковая больница", "Аптека", "Парикмахерская", "Почта", "Детсад", "Магазин", "Столовая". А вот наконец и сам центр с большим и красивым двухэтажным домом, с которого, судя по всему, не так давно сняли строительные леса. "Клуб совхоза "Партизан". И большая афиша: "Кинофильм "Трактористы". Начало сеанса в 22 часа". Поразило не то, что фильм старый-престарый, а то, что всего один сеанс и тот в 22 часа. Почему так поздно?
На улице встретила Надежду Павловну. Она держалась за руль мотоцикла и разговаривала со здоровенным бородачом. Вера хотела было пройти мимо, но Надежда Павловна окликнула ее, спросила издали:
- Ну как, все осмотрела?
- Почти, - подойдя ответила Вера, с любопытством поглядывая на рыжебородого великана.
- Знакомься, Верочка, это наш хозяин, директор совхоза Роман Петрович.
- Титова, - сказала Вера, подав руку Роману Петровичу.
- Булыга, - назвался он, глядя на Веру очень внимательно, и, не выпуская ее руки, спросил: - А где мы с вами встречались?
- Не знаю, - смущенно ответила Вера. - По-моему, нигде.
- Не может быть, - не соглашался Булыга. - Мне ваше лицо очень знакомо.
- В кино вы встречались, Роман Петрович. В фильме "Дело было вечером", - разъяснила Надежда Павловна.
- И верно! - удивленно воскликнул Булыга. - Точно, она! И коса, и глаза. И платье никак то, да?
- Платье другое было, - поправила Вера.
- Значит, актриса? Та-ак. Прекрасно. А я, признаться, первый раз в жизни живую актрису вижу. Интересно, - рассуждал вслух Роман Петрович.
- Никакая я не актриса, - призналась Вера. - Ну, пригласили на одну роль и все. И вас могли пригласить.
- Могли, а не пригласили, - сказал Булыга. - Наверно, ростом не вышел.
- Перерос, - шутя заметила Надежда Павловна.
Булыга сделал вполне официальное лицо и спросил начальнически, но с нотками покровительства:
- Значит, к нам? В совхоз решили? Прекрасно!.. Я вам авторитетно скажу: годов через пять - десять все города перейдут в деревню на постоянное жительство. В город только работать будут ездить, а жить в деревне.
Вера с любопытством наблюдала за директором, за его скупыми, решительными жестами, за интонацией голоса, густого, как труба, за выражением блеклых, совсем светлых глаз, прикрытых вниз опущенными и тоже рыжими бровями. Она уже знала, что Роман Петрович командовал партизанской бригадой в этих краях, это он был организатором совхоза "Партизан" сразу же после войны и работает до сих пор бессменным директором.
А Булыга между тем продолжал говорить:
- Артисты нам тоже нужны. Вот парторг все меня самодеятельностью донимает, все говорит, что я жадничаю. Ты сначала найди артистов, поставь дело на лад. А потом и деньги спрашивай. Ну, так, стало быть, для начала я могу вам предложить место заведующей библиотекой. А там видно будет. Мы таланты ценить умеем. Правильно я говорю, Надежда Павловна?
- Верно, Роман Петрович, таланты у нас еще не пропадали. А ты, Верочка, давай прямо с завтрашнего утра и приступай к работе.
Девушка поняла, что о ней уже прежде был разговор между директором и парторгом.
2
Какой дивный июльский день!.. Первый день Вериной новой жизни. Завтра на работу. Новый библиотекарь совхоза "Партизан". Нет, заведующая библиотекой. Как говорят: тоже начальство - шишка не шишка, а место бугристое. Завтра она будет сидеть в прохладной комнате среди пяти тысяч книг и ждать посетителей. А может, за весь день ни один человек не придет: время стоит горячее, страдное, все люди от темна и до темна в поле. Вечером, в десять часов, идут в кино, в двенадцать или даже в час ночи спать ложатся, а в шесть утра уже на ногах. Тут не до книг, и Вера это отлично понимает. Но об этом ей сейчас не хочется думать.
После обеда Вера снова пошла в гай, прошла по всему кругу кольцевой аллеи. Случайно она забрела в заросли малины. Ягоды были спелые, сочные, иные даже уже переспели и осыпались от малейшей встряски. Время шло быстро, малина точно привязала к себе и не отпускала. Солнце уже заметно катилось вниз, как-то сразу спал зной, гуще стали тени в лесу, потянуло тонкой приятной свежестью. "Что это я? - в тревоге спохватилась Вера. - А что, если заблужусь? Вот будет хлопот Надежде Павловне!" При этой мысли она как-то сразу выскочила на кольцевую аллею, остановилась, вздохнув облегченно, и, немножко успокоившись, теперь уже медленно пошла вдоль реки.
Вера шла, любуясь торжественной тишиной заката, которую нарушали лишь далекие, идущие со стороны пляжа голоса парней. Вдруг ока остановилась как вкопанная. В трех шагах от нее за кустом орешника стояла донага раздетая девушка и, закинув кверху руки, повязывала волосы косынкой. Тугие литые груди ее и тонкие длинные руки четким и красивым контуром рисовались на фоне заката. Должно быть услыхав шаги, девушка резко обернулась, замерла в решительной позе, но, увидав Веру, запросто пригласила, продолжая прятать волосы под косынку:
- Давай за компанию, присоединяйся! Вода вечерами теплая, как парное молоко. - И, видя Верину растерянность, повторила с нарочитой грубоватой развязностью: - Да ты не стесняйся: мужики сюда не придут. У них у кладки своя купальня.
- А здесь женский? - сама не зная зачем, поинтересовалась Вера.
- Нет, женский ближе к мосту. Здесь мой пляж, персональный. Пошли!.. - И, по-птичьи взмахнув руками, прямо с берега бросилась в воду. Отплыв на середину реки, она стала ногами на дно - вода была ей почти по грудь - и начала азартно растирать свое крепкое тело. Уже из воды сквозь задористые всплески слышался ее грубоватый повелительный голос: - Ну, чего боишься? Тоже мне, артистка, воды испугалась. Раздевайся!..
"И откуда она знает, что я артистка?" - недоумевала Вера. С непонятной решимостью и поспешностью сбросила она свое красное в белую полоску и с каймой платье и, раздевшись тоже донага, прыгнула в воду, придерживая волосы.
Вода была действительно теплая, хотя Вера и не ощущала ее: она просто была приятно возбуждена. Вера стояла на мелком песке, и так как вода была ей лишь до груди, она присела и начала повыше укладывать волосы - не замочить бы.
- А ты не плавай, ходи пешком, тогда не намочишь, - посоветовала девушка. - А то возьми мою косынку. Иди сюда, здесь поглубже и приятней.
Вера послушалась и пошла по дну к середине реки.
- Верно болтают, что у нас будешь работать? - начала допытываться девушка.
- Буду.
- А зачем тебе это нужно? В библиотеке прохлаждаться? Невидаль какая. Если уж в деревне жить, так надо настоящим делом заниматься.
- Например? - спросила Вера, решив поддерживать этот фамильярный и прямой тон.
- Иди ко мне на ферму, коров будешь доить. Не пыльно и денежно. А коров боишься - поди к свиньям. Моя мамаша тебя в два дня научит, как с ними обращаться. Тебя как зовут?
- Вера. А тебя?
- Нюра Комарова.
- А-а, слыхала, - протянула Вера.
- Знаю, мамашу мою небось повстречала…
- А ты откуда обо мне узнала? - пораженная осведомленностью доярки, спросила Вера.
- Тоже вопрос! Подумаешь - военная тайна. Знала б соседка - узнает и наседка.
- А все-таки?
- Свинья борову, а боров всему городу… Ну, ладно, будем вылезать: хорошего понемножку.
На берегу Нюра не спеша и как-то с удовольствием вытерлась полотенцем, спросила Веру:
- Ну, как пляж? Чем не Сочи?
- Я в Сочи никогда не была, - ответила Вера, давая понять, что она совсем не та, за кого ее Нюра принимает.
Одевалась Вера торопливо, ей все время казалось, что по аллее могут идти люди. Нюра, напротив, не спешила. Когда Вера оделась, долго осматривала ее с ног до головы и сказала прямо и без зависти:
- Красивая ты. Небось не одного парня с ума свела. Как у вас там в Москве таких называют: гроза мужчин?
- Каких таких? - вспылила Вера.
- Красивых, - примирительно ответила Нюра, желая вовремя погасить вспышку.
Вера почувствовала что-то обидное в ее замечании, спросила:
- А ты разве урод? - и откровенно оглядела Нюру тем взглядом, в котором был и вызов и простое любопытство.
Крепкая невысокая фигура, ноги немного толстоваты, но красивых очертаний. Лицо круглое, чистое, выразительное, колючие глаза. Да, нос картошкой и голос грубоват, не женственный.
- Я обыкновенная, стандарт, - весело бросила Нюра и расхохоталась своей шутке.
Дома Веру уже поджидал Тимоша. Он приготовил ей свежих яблок. И не в состоянии подавить смущения, густо покраснел и дрогнувшим голосом предложил неловко и неумело:
- Вот, кушайте наши яблоки.
- Ох, какая прелесть! - воскликнула восторженно Вера и взяла свежее, лоснящееся молодым соком яблоко.
В доме было душно, и они вышли на крыльцо. Вера примостилась на ступеньках, ей так было удобно. Тимоша - на лавочке. Быстро и легко разговорились. Она рассказала ему, что видела за день, и спросила о Нюре Комаровой.
- На каком она курсе учится?
- Кажется, на третий перешла, - не совсем уверенно ответил Тимоша. Он уже перестал стесняться и чувствовал себя отлично в обществе "кинозвезды".
Солнце уже село, но было светло от чистого неба. В соседнем доме развязно и громко горланили песни, притом особенно выделялись женские голоса своим немыслимым, почти нечеловеческим визгом.
- Чего это они расшумелись? - спросила Вера, поморщившись.
- Запоины у них, - ответил Тимоша.
- Запоины? Это что значит?
- Светлану запивают, - пояснил Тимоша и добавил: - Дочка их Светлана замуж будет выходить.
- Так это свадьба?
- Нет, свадьба не скоро. Свадьба осенью, а сейчас запоины.
- Не понимаю. Чем запивают? - Она хотела сказать: "Как это запивают?"
- Ну, известно чем - водкой.
- Ой, как это ужасно: запивают, пропивают. И она ничего, Светлана? Будущая невеста-то как себя чувствует?
- Тоже, наверно, пьет.
- Ужасно!.. А без этих самых запоин свадьба не может быть?
- Наверно, нет. А разве в городе этого не бывает?
- Ну, что ты… Бывает, конечно, до свадьбы помолвка.
- Так вот это и есть помолвка, - обрадовался Тимоша найденному слову. - Запоины - это так называется по-простому, по-деревенскому. У вас ведь тоже на помолвках небось не чай и не пиво пьют?
- Не знаю, Тимоша, я еще не помолвлена, а на чужих не случалось бывать.
- Выходит, разница только в названии, - резюмировал Тимоша.
Так они долго сидели и дружески болтали о разных вещах. В Тимоше Вера нашла интересного собеседника; он был довольно начитан, рассуждал степенно, убежденно, без запальчивости и с непосредственной прямотой.
А в это время на другой улице, на крыльце дома Незабудок, не двое, а четверо молодых людей вели разговор. Здесь обсуждали последнюю новость: в совхоз приехала артистка и будет работать в библиотеке. Эту новость сообщил Федя. Лида не верила и все приставала к брату:
- А ты не врешь, Федечка?
- Пойди завтра в библиотеку, сама узнаешь, - как всегда с напускным равнодушием, отвечал Федя, то и дело взбивая свой вьющийся чуб. Гордостью Феди была его шевелюра, единственная на всем белом свете. Говорят, приготовил бог копну волос на десять человек, да по стариковской рассеянности наградил ими одного Федю Незабудку. И что это за волосы были, чудо волосы! И вились они в крупные кольца, и перекатывались крутой волной, и отливались вороненым блеском, черные, цыганские волосы, и делали Федора первым красавцем на весь совхоз, а может, и на целую область. Из-за этих волос и был везде Федьке почет, потому что такого парня нельзя было не заметить хоть на вечеринке, хоть на свадьбе, хоть в кино. Особенно в кино замечали Федю те, кто сидел сзади него. Ровно половину экрана закрывала его шевелюра.
А так Федя был, пожалуй, обыкновенный парень: ростом невысок и силенки небольшой, не то что у Михаила Гурова. Тот хоть и не выделялся ростом, зато мускулы имел стальные. Нет, с Гуровым Федя себя сравнивать не хотел. Гуров был тих, всегда задумчив, мало смеялся, не любил поговорить, а когда и говорил, то слов на ветер не бросал. А Федя Незабудка - сорвиголова, рубаха-парень и балагур на весь совхоз. Голос его всегда слышен то в поле, то на усадьбе, то в столовой, то в клубе. Федя работал на тракторе ДТ-54 рядовым трактористом, хотя, как он сам говорил, с его способностями и авторитетом мог бы и целым совхозом руководить, да только Борода не собирался на пенсию.
Миша Гуров в прошлом году заочно окончил Сельскохозяйственную академию, работал теперь механиком по животноводству. Феде было двадцать три года, Михаилу двадцать шесть. Словом, Миша Гуров и Федя Незабудка были совершенно разные люди. Разве что одинаково неистовы были в работе.
Оставшись в годы войны круглой сиротой - мать расстреляли гитлеровцы, отец не вернулся из фашистского концлагеря, - Миша жил в том же совхозном доме, в котором жили брат и сестра Незабудки. Они внизу, а Миша занимал "голубятню", точно такую же, какую занимала теперь Вера в доме Посадовой.
В то время как Федя советовал сестре пойти в библиотеку и убедиться в достоверности его сообщения, Нюра Комарова все с тем же независимым тоном, которым она час назад разговаривала с Верой, подтверждала:
- Могу засвидетельствовать, детишки, сама только что видела и даже имела честь беседовать.
- Ой, правда? - воскликнула азартно Лида. - Где ж ты с ней познакомилась?
- В воде. Вместе купались, на моем пляже.
- И что она? О чем же ты с ней говорила? - лепетала неугомонная Лидочка.
- О женской красоте. Я ей сказала, что она преступно красива.
- Первый раз слышу, чтобы красота считалась преступной, - заметил Миша.
- Чрезмерная красота, Мишенька, - пояснила Нюра. - Все хорошо в меру.
- Все равно ты говоришь глупость.
- Это я говорю всегда, ты должен привыкнуть.
Нюра явно рисовалась перед Мишей, который давно лишил покоя ее гордое сердце. Но Миша по-прежнему оставался дружески равнодушен.
- А в чем она была? Какое на ней платье? - продолжала интересоваться Лида.
- В халате Евы, - коротко ответила Нюра.
- А он какой? - не поняла Лида.
- Халат Евы? Спрашиваешь. В чем бывают женщины в воде?
- В купальниках, - подсказал Миша.
- В данном случае на ней был халат Евы, - сказала Нюра. - Она последовала моему примеру.
- Эх, девки, - вдруг с деланным сочувствием ввернул Федя. - Пропали вы, как прошлогодняя кукуруза. На корню зачахнете. Отобьет она у вас всех женихов.
- Зачем ей всех, ей одного хватит, - заметил Миша.
Но Федя не обратил внимания на его реплику.
- Видали, как она в кино действовала? Мертвой хваткой. Парень совсем было жениться собрался, рубаху новую купил, а она хлоп по морде и отбила. Устроит она вам здесь кино.
- Почему нам? - отозвалась Нюра. - Ты гляди, чтоб вам не устроила. Повлопаетесь все сразу, сохнуть-чахнуть начнете, поотощаете. Что тогда совхоз без вас делать будет? Пропадет. - И, уставившись в одну точку и что-то соображая, повторила: - Красивая, черт побери… Глаза. Да, пожалуй, только глаза. Все остальное - ничего особенного. А глаза, как у волшебницы. Посмотрят на тебя - и готово, человек растаял.
- Прямо так и растаял! - воскликнул Федя. - Я не Сорокин.
- Сережка Сорокин, тот сразу, - согласилась с братом Лида. - Как посмотрит, так и готов. Вот влюбчивый парень!
- Все поэты влюбчивые, - вставила Нюра.
- И петухи тоже, - добавил Федя.
- Поэт, певец, петух - это не одно и то же? - проговорил Миша.
- Точно подмечено! - воскликнул Федя и дотронулся до Нюриной руки. Но та его настойчиво отстранила.
- Да, Федечка. А ты бы и в самом деле поухаживал бы за ней, - не то с издевкой, не то всерьез подначила Нюра.
- Подожду, когда она начнет за мной бегать. А там еще подумаю.
- Ну, ради нас, Федечка, - дурашливо попросила Лида. - Хоть не серьезно, а просто так.
- Просто так? - повторил Федя. И вдруг решительно: - А вот возьму и женюсь на ней, на артистке женюсь, вот тогда вы попляшете на моей свадьбе.
Нюра вздохнула печально, взглянула на Мишу, и столько было желания и страсти в ее долгом, томном взгляде!..
- Душно небось у вас, - Нюра повела глазами по дому, - особенно там, на чердаке.
- Все окна открываем настежь и не помогает, - согласилась Лида.
- Зато у меня, в моем гнездышке благодать, - откровенно сообщила Нюра. - Под боком сено, а сверху ясень и звезды. - И потом не то с сожалением, не то с упреком молвила: - Почему из вас, мальчики, никто не играет? Гармошку б сейчас…
- Зачем тебе гармошка? - поинтересовался Федя.
- Люблю слушать… как она плачет, - с грустью ответила Нюра.
- Что-то, Нюрка, хандра на тебя напала, - заметила Лида и сама вздохнула. Она легко поддавалась любому настроению. - Давайте, ребята, лучше споем.
- Правильно, - поддержал Миша. - Запевай, Лидок.
Лида выпрямилась, откашлялась и, чуть сбоченив голову, начала негромким, но чистым голосом:
Летят у-у-тки-ии,
Летят уу-уу-тки-ии
И-и два а гу-у-ся-я.
И тут к ней присоединились еще три голоса:
О-о-й, кого лю-у-блю-ю,
Кого лю-у-блю-ю
Не дож-ду-у-ся-я.
Мелодичная, легкокрылая, как девичьи грезы, грустная и широкая, как тоска любящего сердца, доверчивая и сильная, как душа народа, песня, точно круги от брошенного в омут камня, разбежалась во все стороны по селу, еще не уснувшему и чуткому, укутанному душным и пахучим вечером, которому лишь ее, этой песни недоставало.
Затем запевал Михаил. Голос у него глуховатый, мягкий и бархатистый.
При-ди, ми-и-лый,
При-и-ди, ми-и-лый,
Стук-ни-и в сте-е-ну-у.
И вдруг два девичьих голоса, слившись плотно в один, заныли больно, в нестерпимой тоске-ожидании:
О-ой! А я-а вы-ы-йду-у,
А я-а вы-ый-ду-у
Те-е-бя я встре-е-ну-у-у.