Электрический остров - Николай Асанов 7 стр.

Старик оставил в руках Нины свое подношение - огромный бронзовый щит, позеленевший от старости, на котором можно было угадать очертания какого-то мифического животного.

- Пусть этот щит висит на стене и напоминает о храбрости, - церемонно сказал старик, поцеловав руку хозяйки. - Это единорог - символ силы! - По­том старик вздохнул с чувством исполненного долга и только после этого оглядел комнату.

Молодой человек руку Нины поцеловать не осме­лился и попытался спрятаться среди молодежи, однако Горностаев успел ухватить его за рукав, потащил к Андрею и снова сказал, что он - высокочастотник.

- Ну, я занимаюсь мелочами, - смущенно ска­зал Марков. Он, к удивлению Андрея, совсем не заи­кался и даже несколько осмелел. Впрочем, это могло произойти и потому, что самая бойкая из девиц, Шу­рочка Муратова, в это время стала подавать ему ка­кие-то знаки.

- Бросьте прибедняться! - строго сказал Подшивалов. - Наши работы не хуже других.

- А я как раз много слышал именно о ваших ра­ботах, - сказал Андрей, адресуясь к обоим. - Если вы позволите, я навестил бы вас завтра.

- Пока ещё рано, - совсем неожиданно отклонил предложение Подшивалов. - Боюсь, что вы смутите малых сих! - и указал на Маркова.

- Как это - смущу?

- А как смутили Марину Николаевну? На ней же лица нет!

Андрей не заметил, чтобы Чередниченко была огорчена. Наоборот, в отличном вечернем платье она выглядела вполне довольной и очень красивой. Ни­чего похожего на того доброго парня, каким она по­казалась на ветростанции. Но он не успел ответить.

Подшивалов, неодобрительно поджав пухлые губы и став похожим на старуху, сказал:

- Молодежь всегда так: бросится сверху коршу­ном, а на поверку и сам-то еще цыпленок… - и ото­шел, мало заботясь о том, какое впечатление произве­дет это странное заключение на хозяина.

Марков, мельком взглянув на сутулую спину сво­его шефа, взял Андрея под руку и потянул на террасу, в темноту, куда падали только косые пятна света от двери и окон.

- Не сердитесь на него, - просительно сказал он. - Он у нас с причудами, но вообще-то добрый старик. Понимаете, он ведь работает здесь с первого дня. И, конечно, ревнует всех!

Непритворное волнение Маркова и рассмешило и растрогало Андрея. Наверно, молодому человеку ча­стенько достается от капризного шефа, а он все же защищает старика. Молодец! Орленов спросил:

- А сами-то вы что у него поделываете?

- О, у меня работа маленькая, - опять застесняв­шись, сказал Марков.

- Но все-таки? В конце концов мы занимаемся одним и тем же! - настаивал Андрей.

- Ну, на вашу попытку я бы не отважился! - признался Марков. - У меня родилась мысль приме­нить для консервации продуктов ультразвуки… - Те­перь он снова заметно оживился. - Вы знаете, оказа­лось, что они за полторы-две минуты убивают все микроорганизмы в консервируемом продукте. А это значит, что мы можем делать консервы из совершенно свежих овощей и фруктов. Правда, я еще не совето­вался с биологами и химиками, но тут есть много ин­тересных вопросов…

- Почему же вы не посоветуетесь? - из чистой вежливости спросил Орленов. Сам он мало интересо­вался подобными проблемами, хотя знал, что такие опыты ведутся. - Напишите акустикам, свяжитесь с биохимиками.

- Иван Спиридонович не позволяет, - пожав плечами, ответил Марков.

- Как не позволяет?

- Не хочет рассекречивать; Боится, что там ис­пользуют наш опыт, а мы останемся с носом.

- Н-да! Это уж похоже на песенку журналистов! Помните, во время войны пели?

И чтоб между строчек
Был фитиль всем прочим,
А на остальное наплевать!

- Ну, не совсем так, - смущенно возразил Мар­ков. - Ведь многие работы ведутся параллельно, однако это никому не мешает.

- Нет уж, извините, мешает! - возразил Орленов, сердясь. - Вы тратите деньги, они тратят деньги, а толку - шиш! Я бы на вашем месте поднял бунт и…

- И куда я пойду, когда меня выгонят? Я ведь не дипломированный! По образованию я всего-навсего техник. Это Иван Спиридонович заинтересовался мной и принял к себе, а так разве я мог бы мечтать о научной работе?

"Плохо же ты, мечтатель, воюешь за свою меч­ту!"- хотел было сказать Орленов, но, взглянув на несчастное лицо Маркова, промолчал. А Марков то­ропливо сказал:

- Не говорите о нашем разговоре Ивану Спиридоновичу. Может быть, он и прав…

У Орленова пропал интерес к гостю. Он закурил и повел его в комнату. У порога он заметил, как Марков испуганно оглядел комнату, сделав такое движение, словно хотел отделиться от Орленова, и вдруг успоко­ился. Орленов понял: Подшивалов уже ушел, и Мар­ков рад этому. Вот он торопливо прошел через зал, поздоровался с Шурочкой Муратовой и заговорил с ней, сразу став смелым и веселым. И эта перемена в нем еще больше рассердила Андрея.

2

В комнате меж тем происходило то самое, чего боялся Андрей. Гости не знали, что делать.

Андрей с усмешкой следил за тем, как Нина пы­талась соединить разнородные элементы в то целое, которое называется "веселая компания", "Тут нужен химик-аналитик, - рассуждал он,- а Нина слишком нетерпелива. Она думает, что доста­точно соединить гостей в группы, чтобы между ними образовалась общая связь".

Впрочем, он не мог не заметить, что Нина прило­жила немало усилий для воплощения своей идеи. Она ухитрилась напечь и наварить на всю компанию, ку­пила вина, водки, закусок, взяла у Райчилина ма­шину и привезла дюжину стульев и пять плетеных кресел, на одном из которых он наконец и располо­жился. Кстати, единственный человек, который чув­ствовал себя здесь как рыба в воде, был именно Рай­чилин. Андрей с усмешкой наблюдал, как замести­тель директора помогал хозяйке накрывать стол и в то же время успевал ответить на какую-то шутку Гор­ностаева. Может быть, Райчилин и прав, - когда го­сти сядут за стол, все пойдет иначе.

И все же несоединимое не соединялось. Собралось человек пятнадцать, чуть не весь наличный состав на­учных работников филиала, но они разместились группками и застыли в этом положении. Можно даже точно угадать, по какому признаку они группируются: по лабораторному, кто с кем работает, тот с тем и стоит, переговариваясь на своем условном языке о том, что произошло за день. В конце концов это естественно. Большую часть своей сознательной жизни научные ра­ботники проводят в лаборатории или в размышлениях о том, что удалось или не удалось им там сделать.

Нина снова (в который уже раз!) обратила жа­лобный взгляд к мужу. Андрей понимал ее состояние. В Москве их квартира была самой оживленной среди аспирантских. Он иногда думал, что это особый дар - собирать вокруг себя людей, такой же, скажем, как дар музыканта или певца. И Нина обладала этим та­лантом в совершенстве. Иной раз он в собственном доме не мог найти себе места, чтобы продумать ка­кую-нибудь мысль, которую требовалось завтра же воплотить в металл и стекло ради завершения опыта. В такие дни он, признаться, начинал сердиться, но сердиться на Нину было невозможно. Она умела вовремя подойти, погладить по волосам или сесть рядом, прижавшись к плечу, вздохнуть, сказать: "Как я устала от этих гостей!" - и ему же приходилось ее утешать! Ничего, пусть теперь помучается!

Он лениво вынул сигареты и закурил, притворяясь, что не замечает взгляда жены, который из жалобного стал гневным. "Любишь кататься, люби и саночки во­зить!" Нина, поняв, что взгляды на Андрея не дей­ствуют, сама принялась развлекать гостей.

- Почему в филиале так мало сотрудников с учеными степенями? - спросила она у Горностаева.

Андрей не стал бы задавать такого вопроса. Еще в первые дни Андрей выяснил, что из сотрудников фи­лиала лишь пять-шесть человек готовятся к защите диссертаций. Не так уж много для научного учрежде­ния. А имеют степени всего двое, сам директор фили­ала и Орленов. Однако Горностаев довольно любезно ответил:

- Кандидаты и доктора, как правило, остаются в крупных научных учреждениях. Я удивлен, как это Андрей Игнатьевич поехал сюда…

Это могло звучать и так: "Видно, у вашего мужа было мало надежды выдвинуться в Москве… "

- О, Андрей энтузиаст, - без должного вооду­шевления сказала Нина.

- В этом году мы ждем большого урожая, - со­общил Горностаев. Он стоял перед Ниной и смотрел на нее внимательными глазами, в которых таилось не­которое подозрение. "Интересно, что еще она скажет? Из чего она сделана?" Но Нина молчала, и он пояс­нил:- Вот Марина Николаевна собирается защитить диссертацию, - он указал глазами на Чередни­ченко,- ваш приятель Орич, вероятно, тоже будет защищать. А кроме того, Улыбышев собирается сдать докторскую…

- А вы?

- Я уже устарел! - с улыбкой, в которой, однако, было сожаление, сказал Горностаев. - Когда ученое звание можно было получить без защиты, я был еще молод, а теперь уже стар.

- Но у вас столько работ! Муж говорил…

- Нет знания языка. Я когда-то учил английский, но учил его, как чеховский "сахалинец"… - Нина смотрела вопросительно. - У Чехова в сахалинских очерках рассказано об одном тамошнем жителе, ко­торый изучил английский язык в совершенстве, но произносил слова так, как они написаны. Вот и у меня такой же грех. Шекспира называю Шеакспеаре и не могу понять, что это такое.

Нина и подошедшие к ним молодые люди засмея­лись.

- Ну, это не такой большой грех. Хотите, я в три месяца научу вас правильному произношению?

- Вам будет некогда, - Горностаев улыбнулся. - Это сейчас вы еще можете собирать нас, развле­кать, - тут он лукаво взглянул на Андрея, и тот по­думал, что Горностаев умеет видеть человека на­сквозь: даже такую мелочь, как несогласие между женой и мужем по поводу этой вечеринки, заметил. - А вот начнется уборочная, тут хватит работы и ста­тистикам и вычислителям. Хорошо, если успеете сбе­гать на реку и искупаться. Жара у нас бывает средне­азиатская, особенно в июле, в августе.

- А муж собирается еще порыбачить!

- Ну, охотники и рыбаки люди особого склада. Они и спать не будут, да выберут часок. Но думаю, что Андрей Игнатьевич преувеличивает свои возмож­ности.

Внезапно в саду послышались чьи-то шаги, и все посмотрели в темноту. Огоньки бакенов на реке, звезды над нею, а в пространстве между ними - огни большого города. "Удачное расположение", - поду­мал Андрей. Он тоже ждал: кто же еще покажется на свет? Как будто жена пригласила всех, никого не забыла.

Он удивленно привстал с кресла. На террасу всхо­дил Улыбышев, благодушный, веселый, загорелый, а только что говорили, будто он останется в южных районах области не меньше двух недель.

- Не ожидали? - воскликнул он своим хррошо поставленным голосом и затем продекламировал: - Чуть ночь, и я у ваших ног! - Пройдя через террасу, он подошел к Нине и поцеловал ей руку. - Я думал, они скучают, браня меня, что заманил их в глухомань, а они совращают моих подчиненных! Какое общество! А где же хозяин?

Андрей подошел поздороваться. Улыбышев вни­мательно оглядел его.

- Молодец, молодец! Мне уже говорили, что вы начали действовать.

- Когда же успели пожаловаться?

- А современные средства связи? Я каждый вечер по телефону разговаривал с парторгом и с заместите­лем. Это только вы не пожелали представиться начальнику хотя бы по телефону. А за то, что привезли Нину Сергеевну, - спасибо! Это значит,- он оглядел всех, - приехали накрепко! Люблю, когда к нам при­езжают всем домом, с чадами и домочадцами! Да и работа для Нины Сергеевны найдется…

- Я только что говорил, об этом, - подхватил Горностаев. - Нина Сергеевна собиралась летом хотя бы немного отдохнуть, но я предупредил ее, что во время уборочной, например, у нас отдыхать не­когда…

- Предупредить можно, - засмеялся Улыбы­шев,- но зачем же запугивать? Не слушайте его, Нина Сергеевна, все успеете - и поработать и отдох­нуть. И мои тайные пожелания, чтобы вы остались здесь надолго, уверен, - сбудутся!

- Когда же вы приехали, Борис Михайлович? - Нина постаралась перевести разговор на другую тему. Она заметила, что все наблюдают за ними. - Гово­рили, что вы еще долго пробудете в командировке.

- А я как раз вечером узнал, что вы устраиваете пир, и не утерпел, приехал. Знаете, величайший наш враг - скука. А я, признаться, изрядно заскучал в де­ревне.

Андрей не научился еще разбираться, когда Улы­бышев говорит шутя, когда серьезно. Да, кажется, и никто другой в этом не разбирался. Во всяком слу­чае, Горностаев поморщился, Нина смутилась, Ма­рина Чередниченко насмешливо взглянула на дирек­тора. Только Орич и Велигина ничего не слышали. Как только молодые люди отошли от Веры, Орич принялся "выяснять отношения".

Они "выясняли" свои отношения ежедневно и все­гда в повышенном тоне, и Андрей, взяв их под руки, отвел на террасу. Когда он вернулся, Улыбышев раз­говаривал о делах. Он расспрашивал Горностаева о работе подвесной дороги, о повышении удоев. Поинте­ресовался общим дебитом энергии, которую Чередни­ченко получила на своей установке за те две недели, что он отсутствовал. Но его манера расспрашивать о делах была не навязчивой, так что сохранялось впе­чатление общей беседы, хотя в сущности спрашивал только он, а остальные лишь отвечали.

Расспросил он и Андрея. Понравилась ли ему ла­боратория, получены ли измерительные приборы, когда он может приступить к работе? И Андрей отве­тил и даже пожаловался на трудности знакомства с другими лабораториями. В душе он завидовал Улыбышеву: заведи он такой разговор сам, пирушка сразу превратилась бы в производственное совещание…

- А когда можно навестить вашу лаборато­рию? - спросил Улыбышев, и Андрей торопливо сказал:

- Милости прошу! Хоть завтра!

- Смотрите, я жестокий критик! - предупредил Улыбышев, но и это у него получилось так мило, что следовало только склонить голову, хотя покровитель­ственные интонации, проскальзывавшие в голосе ди­ректора, несколько смущали и коробили Андрея.

Дверь из соседней комнаты широко распахнулась, и в ней появился Райчилин. Не проявив никакого удивления по поводу прибытия Улыбышева, он про­возгласил:

- Кушать подано!

"Э, да они сговорились заранее!" - усмехнулся Орленов. Конечно же, Улыбышев не хотел затруднять своих новых сотрудников - не так-то просто пригла­шать начальника! - он просто пришел невзначай, вернувшись из командировки.

С искренним изумлением Орленов увидел, что несоединимое соединяется. Марина Чередниченко беседовала с Ниной, Орич подсел к Горностаеву, Рай­чилин и Вера заговорили о каких-то улучшениях в теп­личном хозяйстве, а сам Андрей оказался в кругу мо­лодых сотрудников, искренне интересовавшихся его прибором. И над всем этим разноголосым шумом, по­хожим на шум хорошо заработавшей швейной мастер­ской, царили мягкий голос Улыбышева и милое сия­ние, исходившее от Нины. Наконец-то она чувствовала себя настоящей хозяйкой. Пирушка пошла по нор­мальному пути!

Уже Орич собирался выпить на брудершафт с Гор­ностаевым, а тот пытался урезонить его; Шурочка Му­ратова, маленький котенок, наряженный в цветастое шёлковое платье, требовала музыки и следила обо­жающими глазами за Ниной, видимо пытаясь поста­вить себя на место хозяйки и запомнить образец, что­бы когда-нибудь самой повторить все это; рыболовы сговаривались под выходной отправиться за лещами; охотники хвастали кто ружьем, кто собакой, - одним словом, все пошло на лад. И Андрей понял: они при­няты в сообщество работников филиала. Только одно смущало его: без вмешательства Улыбышева они с женой вряд ли добились бы этого так просто.

Райчилин включил радиолу. Нина и Улыбышев пе­реглянулись и одновременно поднялись навстречу друг другу. Вслед за ними поднялись и другие пары. Но Андрей видел только жену и Улыбышева. Они танцевали свободно, легко. Улыбышев разговаривал, Нина смеялась одними глазами. Временами их засло­няли другие пары, но Андрею казалось, что все, что здесь происходит, происходит только для них. Для них играет музыка, для них это шумное веселье, как фон, созданный художником, чтобы лучше выделить героев. Это ощущение, внезапно возникнув, больше не ухо­дило.

И когда с Ниной танцевали другие, когда сам Ан­дрей танцевал с ней и с другими, ему все казалось, что глаза Нины и Улыбышева постоянно встречаются, будто Нина, как привязанная, поворачивает голову туда, где слышится мягкий голос Улыбышева, а он, непринужденно разговаривая с другими, смотрит только на нее.

А Нина и в самом деле была от души благодарна Борису Михайловичу. Весь ее маленький опыт хо­зяйки дома подсказывал, что без него вечеринка не получилась бы. Андрей - хороший муж и товарищ, но чересчур занят своими мыслями. С таким человеком интереснее разговаривать с глазу на глаз, тогда он легко открывается, умеет увлечь своими мечтами, по­шутить даже над собственными неудачами. Но, что ни говори, в этой любви к затворничеству как раз и ска­зывается та ограниченность, которая так присуща большинству работников науки. Борис Михайлович еще в первую встречу пошутил, что напрасно Нина вышла замуж за научного работника. "Специалист похож на флюс, он всегда односторонен!" - сказал тогда Борис Михайлович. "А как же вы?" - спросила она. "О, или мой флюс незаметен, или я плохой науч­ный работник!" - засмеялся Борис Михайлович.

Андрей никогда не умел так беззаботно шутить над собой и над своей работой. Он даже и во сне как бы старается сохранить серьезное выражение. Пожа­луй, это происходит оттого, что он еще слишком мало сделал для науки. Только такой человек, как Борис Михайлович, который уже привык к славе, к устойчи­вому благополучию, может казаться беспечным. И Нина, даже не замечая, как блестят ее глаза, следила за Улыбышевым, безотчетно радовалась тому, что и он так любезен и внимателен с ней, и когда они оказы­вались на несколько минут вдвоем, в танце, в корот­кой беседе, Нине казалось, что щедрое сияние славы, осенявшее Улыбышева, касалось и ее.

Внимательный взгляд Нины уже в первую встречу отметил, что Улыбышев всегда и везде чувствует себя первым и главным! Он никому не навязывал своего первенства, просто все другие отступали куда-то в тень. В тот торжественный для Нины и ее мужа день, когда она впервые увидела Бориса Михайловича, у нее тоже было ощущение, что все собрались чество­вать не Андрея, а Улыбышева. Но и тогда и сегодня Борис Михайлович умелой и мягкой рукой с милой скромностью направлял внимание гостей по правильному адресу. Андрей сам виноват, что его никто не за­мечает, он постоянно прячется в тень. А Борис Михай­лович принадлежал к тем людям, для которых не су­ществует темноты, они сами излучают свет. И Нина с гордостью думала о том, что из всех собравшихся здесь людей, может быть, только она сумела бы со­ревноваться с Борисом Михайловичем в умении светить другим. Недаром же Борис Михайлович так вы­деляет ее.