- И хорошо, - сказал Уваров. - А потренироваться, конечно, не вредно. Сами знаете: современные самолеты до предела насыщены оборудованием, огромные скорости полета и огромные высоты требуют быстрого реагирования на все, что происходит в воздухе, особенно во время полета на перехват цели. От ошибок здесь, конечно, никто не гарантирован так уж давайте лучше делать их на земле, чтобы потом не повторять в воздухе. Да и время на подготовку к полету у техников занимать не стоит, а также эксплуатировать самолеты и жечь горючку.
Уваров собрал летчиков и повел в класс, где был установлен тренажер. Первым в кабину, оборудованную для слепых полетов, забрался Стахов, а майор, как и положено командиру эскадрильи, занял место за столом инструктора, откуда ведется контроль за действиями обучаемого и даются летчику дополнительные задачи в процессе имитации полета.
Сначала Уваров предложил Стахову решить несколько пилотажно-навигационных задач, которые летчикам встречаются во время сложных перехватов цели на большой высоте. Закрытый непроницаемой шторкой, летчик ничего не видел, кроме приборов. По ним он и вел "самолет" нужным курсом. Маршрут имитируемого полета автоматически записывался специальными механизмами на карте, которая была перед глазами инструктора.
"Полет" подходил к концу, когда командир предложил Стахову (они переговаривались по радио) дополнительную задачу, сообщив, что на самолете отказал двигатель. Стахов тотчас же принялся выполнять необходимые в таких случаях действия. В курсе боевой подготовки нет упражнений, связанных с намеренным выключением двигателя. Однако такие моменты (их летчики называют "особыми случаями полета") могут возникнуть в воздухе. Пилотам нужно знать, как быстро выйти из трудного положения: или запустить двигатель, или, если высота этого не позволяет (запуск связан с дальнейшей потерей высоты), немедленно приземлиться, или катапультироваться с парашютом, если поблизости нет нужной площадки для посадки. У Стахова была вполне подходящая "высота", чтобы что-то предпринять.
О своих действиях он, как и положено, докладывал командиру эскадрильи, хотя тот и сам внимательно следил за его полетом по дублирующим приборам. Вот летчик уже развернул "самолет" в сторону аэродрома и перевел в пикирование, чтобы скорее, пока еще двигатель не остыл, снизиться до высоты, где воздух плотнее, насыщеннее кислородом, без которого невозможно воспламенить топливо в камере сгорания.
- Вы ничего не чувствуете? - между тем спросил Уваров у сидевшего в кабине тренажера старшего лейтенанта и заговорщицки посмотрел на стоявших рядом летчиков.
- А что такое?
- Подумайте. Ответа не последовало.
- Сейчас в силу физических законов вы должны были бы потерять свой вес по крайней мере на девяносто процентов, - сказал Уваров и напомнил летчику об уравновешивании в таком полете центробежных и центростремительных сил.
- Что, что? - переспросил Стахов.
- Или вам неизвестно о параболе невесомости на больших высотах, когда самолет с выключенным двигателем пикирует по строго определенной траектории, уподобляясь брошенному камню, - усмехнулся Уваров. - А еще в космос собираетесь!..
На снижение до шести тысяч метров ушло пятьдесят секунд. Стахов вывел самолет из пикирования и начал гасить скорость. Наконец она стала такой, какая необходима для надежного запуска.
Двигатель запустился с первой попытки. Контролируя все действия Стахова, командир эскадрильи смотрел на высотомер, до земли было еще четыре с половиной километра. Если бы двигатель не запустился, летчик успел бы все повторить сначала. Самолет за эти короткие мгновения прошел семьдесят километров.
- Следуйте на посадку, - сказал Уваров, с удовлетворением отметив вслух, что старший лейтенант Стахов хорошо знаком с техникой слепого полета.
Стахов выбрался из кабины тренажера не сразу, и это не могло не удивить летчиков. Всегда энергичный, всегда деятельный на занятиях, Стахов сидел, подперев подбородок руками, и о чем-то думал. Командир эскадрильи дважды окликнул старшего лейтенанта, прежде чем тот посмотрел в его сторону.
- Разрешите получить замечания? - спросил наконец Стахов, продолжая думать о чем-то.
Вернувшись на свое место, он сказал Мешкову тоном заговорщика:
- Парабола невесомости - это кое-что значит. А? - и закрыл рот ладошкой.
Смысл этих слов Петру стал понятен только теперь. Мешков знал, что Стахов ни на минуту не забывал о своем желании стать летчиком-космонавтом, готовил себя к этому. Еще школьником, попав в Москву, он пробрался в Университет на Ленинских горах и там чуть ли не целый день катался на скоростном лифте, стараясь узнать, как действует на его организм периодическое изменение веса при быстром движении вверх и вниз.
Чтобы лучше управлять своим телом, он часами не уходил с батута для прыжков, а если летчики прыгали с парашютом, всегда просил несколько лишних прыжков, и при этом каждый из них так затягивал, что Уваров вынужден был сделать ему замечание. Стахов купил акваланг и всерьез занялся подводным плаванием, во время которого, как известно, тело человека перемещается в любых направлениях, примерно так же, как и при космическом полете.
Мог ли Мешков быть уверенным, что его друг не захочет подвергнуться невесомости в течение нескольких секунд, определить свои ощущения, хотя бы для этого ему и пришлось пойти на сделку со своей совестью. Соблазн большой, когда знаешь, что тебя никто не может ни в чем обвинить. Мало ли по какой причине мог остановиться новый, только, что поставленный двигатель, когда знаешь, что тебя никто не проверит, - ведь еще нет таких локаторов, с помощью которых можно было бы узнать, сам остановился двигатель или его остановили нарочно.
Правда, был здесь и момент риска. Двигатель мог и не запуститься. Ведь не случайно в курс боевой подготовки истребителя не включили упражнения по остановке и запуску двигателя в воздухе. Но Стахов не думал об этом.
Впрочем, все догадки Мешкова могли оказаться неверными…
Между тем самолет Стахова продолжал падать носом вниз. Летчики отсчитывали секунды.
Доктор Саникидзе сел в санитарную машину. Она слегка подрагивала от работы мотора, готовая в любой момент рвануться навстречу беде.
Каждая из этих секунд авиаторам казалась вечностью. Они увидели, как самолет вышел из пикирования. Скорость его с каждой секундой гасла.
"Главное сейчас - действовать последовательно, - думал Мешков, - как сказано в инструкции, и не мешкать. А то ведь может и так случиться, что потом летчика и по чертежам не соберешь". Мысленно он включил зажигание и через пятнадцать секунд открыл стоп-кран.
И вдруг все услышали натужный свист двигателя. Топливо, попав в камеру сгорания, воспламенилось и начало вращать лопатки турбины. Обороты возрастали с каждой секундой. Двигатель запустился. Это произошло, как все потом узнали, на высоте пяти километров. Стахову велели немедленно идти на посадку.
Он еще не успел выбраться из кабины, а его самолет уже окружили летчики, техники, механики. Подошли старший инженер, майор Уваров, заместитель командира полка по политической части.
Сев на борт кабины, Стахов стал рассказывать о происшедшем и о своих действиях. На него смотрели все как на героя. Летчиков интересовало, как планирует самолет с неработающим двигателем на большой высоте. Многие не верили инструкции и думали, что многотонная машина топором пойдет вниз.
- Черта лысого! Пришлось долго идти по горизонту, чтобы погасить скорость, - громко говорил Стахов, и в глазах его горела радость первооткрывателя, - а когда скорость стала гаснуть, я постепенненько переводил самолет на большие углы атаки.
Потом народ разошелся по рабочим местам, и у спарки остались только люди, которые отвечали за постановку двигателя и готовили машину к вылету. Их интересовало, почему все-таки остановился двигатель. Старший инженер велел слить из баков горючее и отправить на исследование.
Мешков наблюдал за Стаховым издалека, пытаясь по выражению его лица узнать, правду говорил летчик или нет. Наконец он не выдержал, подошел к Стахову и спросил:
- Ну что ты, братка, чувствовал во время космического полета?
- То есть? - в глазах Стахова сверкнули настороженные искорки.
- Ну… какое было состояние во время невесомости? Или, как спросил бы Саникидзе: обусловливалось ли это какими-то психическими явлениями?
На этот раз Стахов внимательно посмотрел приятелю в глаза:
- Что ты, в конце концов, хочешь узнать?
Этих слов, сказанных в раздражении, Мешкову было достаточно, чтобы обо всем догадаться.
- Не темни. Нарочно выключил?
- Тс-с. - Стахов приложил палец к губам и оглянулся.
"Ну и циркач", - подумал Мешков. Он не собирался быть доносчиком. Однако ему не нравился поступок Стахова. Выходило, механики напрасно сливали горючее из баков самолета, на котором "остановился" двигатель, а инженеры и техники самым тщательным образом проверяли на стендах агрегаты и системы. Мешкову хотелось подойти к техникам и сказать, чтобы они прекратили пустое занятие.
Во время перерыва он отозвал Стахова в сторонку и, стараясь не глядеть ему в глаза, сказал:
- Знаешь, братка, этот твой трюк не выходит у меня из головы. Тебе лучше признаться бы…
- За кого ты меня принимаешь? - усмехнулся Стахов. - За дурачка?.. - И вдруг лицо его приняло хитроватое выражение. - А если это был порыв? Дерзание! Так, кажется, пишут в газетах о героях. Веление души! Когда-то Чкалова осуждали за то, что он пролетел под мостом. А потом это приводилось как пример отваги и точного расчета. Так что нас, Петро, рассудят потомки. - И он захохотал, довольный собой. Но вдруг оборвал смех, прищурил глаза. - А ты чего, собственно, об этом заговорил. Твоя хата с краю.
- Не совсем, - раздумчиво произнес Мешков. - Ребят пожалел бы. Чего они мучаются, - кивнул в сторону техников, копошившихся на самолете, - ищут неисправность, которой нет.
Стахов примирительно улыбнулся и положил руку на плечо Мешкову:
- Успокойся. Они учатся. Вся наша жизнь - учеба. Об этом тоже пишут все военные газеты. Так что пускай совершенствуются, повышают боевую готовность. В этом есть большой смысл. К тому же они копаются не на боевом самолете, а на спарке. Так что ты на мою психику не дави. Я это не люблю.
- Спарка - это учебно-боевой самолет. Он нужен как воздух, - возразил Мешков.
Подошел Уваров, и приятели прекратили разговор.
Если объявляется тревога
Механик Артамонов уже сдавал стоянку начальнику караула, когда в вечернюю тишину бесцеремонно вторгся надсадистый и тревожный вой сирены. По спине солдата прошел мороз, и он невольно вобрал голову в плечи и замер на секунду. Ведь заранее никогда нельзя точно определить: учебная эта тревога или настоящая, боевая. Вокруг стран социализма то и дело создаются новые ракетные и авиационные базы, арсеналы с оружием, пристанища для подводных лодок, вооруженных "поларисами", и другие плацдармы для ведения ядерной войны. Где гарантия, что с какой-то чужой земли не поднялись тяжело нагруженные смертоносным оружием самолеты, чтобы нанести нам удар? Если бы была такая гарантия, то не надо было бы держать самолеты в боевой готовности. Артамонову приходилось бывать и на других аэродромах. И там тоже летчики в любую минуту готовы были вылететь на перехват цели.
Старые ветераны во время надрывного жутковатого воя сирены невольно вспоминали годы войны, когда взрывались бомбы, рушились дома и гибли люди. Сирены тогда выли так часто, что, казалось, их совсем не выключали. Но к этому бравшему за душу вою все равно нельзя было привыкнуть, как нельзя привыкнуть к боли или голоду.
С того места, где находился Артамонов, хорошо было видно, как погас свет сразу во всех окнах казармы. Погрузились во тьму и самолетные стоянки. Авиаторы соблюдали светомаскировку. Вот уже заревели моторы автомобилей, на которых посыльные должны были ехать за офицерами, живущими в городе.
Артамонову нетрудно было представить, что делалось сейчас в военном городке. Ведь подъемы полка по боевой тревоге проводились регулярно. Они тоже где-то, видимо, планировались. Только об этих планах никто в полку не знал.
Первым делом солдаты бежали в оружейную комнату, где хранилось личное оружие и боеприпасы, хватали карабины, противогазы, а затем - в каптерку за вещевыми мешками. В каждом совершенно одинаковые вещи: котелок, фляга, кружка, ложка, вторая пара нательного белья, оружейные принадлежности в специальном пенале и паек. Так что старшина Тузов даже не закреплял за солдатами вещмешки, зачем искать каждому свой, когда дорога даже секунда.
Солдаты вскакивали в машины и ехали на аэродром. Через несколько минут стоянки наполнились гулом. Перехватчики с помощью тягачей отбуксировывались на линию предварительного старта. Техники пробовали двигатели, зажигали на мгновение бортовые фары - смотрели, исправны ли. И тогда уходящая в даль взлетная полоса озарялась иссиня-белым ослепительным светом.
Напряженно в эти минуты было и на командном пункте, который, как это теперь известно каждому, был надежно защищен. Там даже была своя автономная электрическая станция. Принудительная приточно-вытяжная вентиляция.
Еще каких-то десять - пятнадцать минут тому назад здесь и думать не думали, что полку объявят тревогу. Планшетисты, борясь со скукой, писали письма родителям и подружкам, а офицеры, собравшись возле пульта управления, вели неторопливый разговор о том, что скоро приедет квалификационная комиссия и нужно будет сдавать экзамены на классность, о последних политических событиях, о маневрах военной авиации НАТО в южной зоне Европы, о приближающемся Дне космонавтики, о продвижении по службе.
Теперь же у всех была одна общая забота - не пропустить цели к объектам, которые поручено охранять полку. А для этого нужно было приложить немало усилий…
На пульте управления загорелась одна из многих лампочек - звонок из соединения. Начальник штаба вопросительно посмотрел на своих подчиненных, сидевших, как и он сам, за длинным полукруглым столом. Прямо перед ними находился огромный, во всю стену, вертикальный планшет - карта боевых действий. Разделенный на квадраты и иссеченный множеством разноцветных линий, он весь светился изнутри мягким голубоватым сиянием.
Офицеры поняли, о чем спрашивал у них взглядом начальник штаба. Кивнули в ответ. Тогда начальник штаба снял трубку и доложил, что истребительный полк к ведению боевых действий готов.
Затем он, нахмурив лоб, повесил трубку, одной рукой взял микрофон, а другой потянулся за тлевшей на спичечном коробке папиросой. Объявил расчетам командного пункта, что противник начал боевые действия. Он сказал, что на дальних подступах обнаружены группы чужих бомбардировщиков. К рубежам боевых действий полка приближается первый эшелон стратегических ракетоносцев. Самолеты, по всей видимости, будут рассредоточены по высоте и времени.
И находившиеся на КП люди представили окутанную темнотой землю, готовящихся ко сну людей, проведших день в напряженном труде, и летящие к нашим границам самолеты с атомными бомбами.
Командир соединения приказал уничтожить воздушные цели.
Конечно, всем было понятно: это, скорее всего, военная игра. Но когда в такие "игры" вынуждают играть взрослых людей, когда на такие "игрушки" затрачиваются колоссальные материальные средства, это не просто так.
Лица офицеров и солдат были очень серьезны, напряженно сосредоточены. То, что сейчас называлось игрой, тренировкой, учением, завтра могло быть жесточайшей схваткой с врагом, схваткой не на жизнь, а на смерть, войной между добром и злом. И кто победит, будет не в малой степени зависеть от этой сегодняшней игры. И вот начальник штаба уже докладывает по телефону в соединение:
- Часть экипажей - в готовности номер один, а основные силы полка - в готовности номер два. Остальной летный и инженерно-технический состав направляется в укрытия. Транспорт и материальные средства - в зоне рассредоточения. Аварийно-спасательные команды подготовлены к действию. Экипаж одного из самолетов готов к ведению радиационной разведки.
Доклад предельно короток, потому что передается с помощью специальной переговорной таблицы. Его можно вместить в одну строчку на бумажном, листе. А на аэродроме в это время продолжалась подготовка к бою с противником. То и дело слышались приглушенные команды начальников служб, тарахтели моторы тягачей и заправщиков горюче-смазочными материалами.
Необычайно лаконичны и доклады начальника служб. Все средства к обеспечению боевых действий готовы. Посторонний человек ни один из этих докладов понять бы не смог.
Из соединения поступили новые данные о противнике. Отдельные самолеты нанесли ядерный удар по некоторым городам.
Синоптик доложил полковнику о метеообстановке в районе боевых операций. Стало известно, что радиоактивные облака будут в течение некоторого времени воздействовать на летный состав в воздухе, что боевые порядки ракетных подразделений уже заражены радиоактивными веществами. Всю работу ракетчики теперь ведут с применением средств противохимической защиты. Потерь в личном составе и технике пока нет.
- Боевую задачу будем выполнять со своего аэродрома, - принимает решение Турбай.
Вскоре на КП поступают новые донесения:
- С севера в районе Старых болот замечена группа бомбардировщиков на высоте десять - шестнадцать тысяч метров. Идут курсом 150° - 200°. Обнаружен пуск управляемых реактивных снарядов типа "Хаунд-Дог" с самолетов-носителей.
Планшетист Мотыль тотчас же нанес группировку самолетов на карту-планшет в указанном месте. И повел их, отмечая полет целей цветным мелком на матовом стекле. Одного взгляда теперь достаточно, чтобы узнать, где самолеты противника.
Турбай приказывает поднять группу перехватчиков из первой эскадрильи. Определяет рубеж ввода в бой истребителей. И вот уже загорается лампочка на пульте: диспетчер сообщает, что истребители взлетели на перехват целей, называет их номера.
За воздушной обстановкой пристально следят и операторы радиолокационных станций, обслуживающих перехватчиков. Где-то за сотни километров от аэродрома на большой высоте шли цели. Они ложились на экраны светлыми, едва видимыми точечками. Операторы немедленно передавали их координаты на КП планшетистам.
Командиру полка доложили, что на электростанции, снабжающей энергией командный пункт, "вышел из строя" один из боевых дизелей - расплавился задний шарикоподшипник силового генератора. Пришлось временно включить один из резервных двигателей. Но беда была не только в этом. Электромеханик лежал в лазарете. А замещающие его люди не знали, как снять якорь возбудителя и испортившийся подшипник.
- Инженеру полка об этом сообщили? - спросил Турбай.
- Так точно, - ответил начальник командного пункта. - Инженер обещал принять меры…
- Хорошо. Держите меня в курсе всех дел на электростанции.