Здесь же и наш замполит майор Жеребов. Мы привыкли его видеть в своем кругу. Особенно не стесняемся. Сегодня он печется о наглядной агитации. По его мнению, каждый хороший пример солдата, сержанта и офицера должен быть как-то отражен, оценен и стать в центре внимания всего коллектива.
По инициативе майора на аэродроме во время полетов объявляли по селектору, кто из летчиков перехватил цель, а кто нет. Самолеты еще где-то на дальних подступах к аэродрому, а укрепленные на столбах репродукторы уже вещают о работе летчиков. Интерес к делу у всех повысился. Переживаем так, как во время репортажа по радио о международном футбольном матче.
Потом Жеребов решил, что этого мало, что на земле должны знать, в каких условиях проходил полет, как совершался перехват. Для этого он опрашивает каждого вернувшегося с задания летчика. Специалисты по вооружению немедленно вытаскивают кассеты из фотопулеметов и бегут в лабораторию, где пленка тотчас же проявляется и сушится.
Через некоторое время отснятые кадры с описанием воздушного боя вывешиваются на витрину, с одной стороны которой заголовок "Противник не прошел", а с другой - "Противник прорвался к объекту". Нетрудно представить, что испытывают летчики, попав на ту или иную сторону доски. Да и не только летчики…
Аппетит приходит во время еды. Теперь Жеребов хочет, чтобы и о работе техсостава тоже немедленно рассказывалось по радио и в наглядной агитации. Сейчас по его заданию комсорг полка, вооружившись блокнотом и ручкой, с пристрастием выспрашивает у техников об особенностях подготовки самолетов к ночному вылету, о трудностях, с которыми пришлось встретиться, и как они преодолевались. Мне очень хотелось, чтобы несколько лестных слов сказали о старшем лейтенанте Щербине. Его отношение к технике поражает. Будто перед ним не самолет, а живое существо, требующее деликатного обращения. Работая, он что-то все приговаривает, словно с ребенком беседует. Но хвалить своего командира как-то неудобно, и я молчу.
Жеребов стал давать задания и Тузову, который у нас считается лучшим фотографом. Его снимки можно даже увидеть в окружной газете.
Скороход только что сделал давно задуманный карманный приемник и теперь не расстается с ним. Пальцы почти машинально вращают колесико настройки. Из микродинамика вырывается джазовая музыка.
- Дай громче! - просит Мотыль, весь преображаясь, точно он услышал начало экстренного сообщения и теперь боится пропустить что-нибудь. - Это же "Бастелла"! - И начинает крутить подшитыми валенками по мокрому полу.
Солдаты смеются над Мотылем. Меня иногда в нем что-то раздражает. Для него как будто, кроме танцев, ничего и не существует.
Речь заходит о последней поездке к шефам, о девчатах. О девчатах солдаты могут говорить сколько угодно. И хотя в словах некоторых сквозит насмешка над слабым полом, но это больше для того, чтобы не поставить себя под удар со стороны женоненавистников. А среди нашего брата есть и такие.
В ночном небе
Над головой Уварова было темное, бездонное небо со звездами, которые, казалось, разбросал кто-то щедрыми пригоршнями, а внизу, в далекой умопомрачительной глубине, все клубились и клубились грязные серые облака. Сверху они напоминали огромное стадо косматых чудовищ.
Невообразимо велико воздушное пространство страны. Ему нет ни конца, ни края. И не легко в нем обнаружить цель. Но нет в небе такой зоны, которая бы но просматривалась советскими радарами. Это летчики на опыте проверили, выполняя команды с земли.
Стахову было известно, что шли зачетные полеты и Уваров выполнял перехват контрольной цели, что по тому, как он и другие летчики справятся с заданием, командование соединения станет судить о боеготовности полка.
Юрий хорошо помнил открытое комсомольское собрание, посвященное этим полетам. Выступая на нем, Жеребов со свойственной ему увлеченностью предлагал развернуть "горячее" соревнование между эскадрильями за лучшее выполнение заданий во время зачетных полетов. Его, конечно, поддержали все.
Много говорилось на собрании о личной: инициативе, об умении действовать, исходя из общей обстановки, которая может быть очень сложной.
Стахов не выступал на том собрании. Он предпочитал действовать, а не говорить. И вот сейчас он с нетерпением ждал команду на вылет. Ждал, когда на его ракетоносце загудит двигатель в тысячи лошадиных сил. Одним коротким движением руки, которая ляжет на сектор газа, он сможет пускать эти силы в работу, сможет сдерживать их напор, а захочет и совсем остановит. Ни о чем другом он в эти минуты думать не хотел.
Стахов был уверен, что Уварова наведут точно, что летчик не упустит цель. Командир неплохо освоил технику, был терпелив, обладал устойчивым вниманием. Тут у него мог поучиться любой молодой летчик. У него всегда все "стрелки по нулям", как обычно говорят летчики о полете, когда показания приборов согласованы с заданным режимом.
Между тем Уваров, выполнявший перехват, почувствовал, что его самолету было мало мощности, полученной от двигателя. Он включил форсаж - еще не использованный резерв сил. К форсункам поступили дополнительные порции топлива. Новые сотни лошадиных сил впряглись в работу. Ракетоносец увеличил скорость. С острых стреловидных плоскостей срывались упругие жгуты воздуха. Стрелка указателя числа "М", показывавшая скорость полета по сравнению со скоростью распространения звука, приблизилась к единице. А через несколько мгновений спокойно перешагнула ее. Самолет пробил звуковой барьер - образовавшуюся перед носом подушку спрессованного в камень воздуха, не успевавшего расступиться в стороны, - и продолжал неуклонно набирать скорость.
- Впереди цель, - послышался в наушниках ровный твердый голос штурмана наведения. В этом натренированном голосе не было эмоций, которые могли отрицательно повлиять на психику лётчика, вселить в него неуверенность, раздражение…
Цель состояла из двух скоростных бомбардировщиков. Чтобы обмануть бдительность операторов КП, они летели плотным строем, прижавшись, и казались на маленьком оранжевом экране локатора одной светлой точкой.
О своих наблюдениях Уваров немедленно доложил на КП. И голос его тоже был спокоен и тверд. Майор еще не успел передать характеристику цели, когда она разделилась. Один самолет сделал крен и с резким снижением пошел в сторону важного стратегического объекта. Бомбардировщик словно потерял устойчивость и стал проваливаться в бездонную пропасть.
Раздумывать было некогда. Каждая секунда промедления играла на руку противнику, который продолжал углубляться в тыл.
- Атакую, - передал Уваров на КП.
Через несколько минут летчик все так же спокойно, как будто ничего и не случилось за эту ответственнейшую минуту, доложил на КП:
- Атаку выполнил. Самолет сбит. Вторая цель применила помехи. Веду поиск. Прошу уточнить координаты цели.
У объекта, к которому направился второй самолет, стояли огневые позиции зенитно-ракетных войск. Ракетчики следили с помощью локаторов за перехватом. Они видели, как цель внезапно разделилась и один самолет пошел к зоне их действия. Они слышали команды, которые передавал штурман наведения истребительного полка перехватчику, слышали ответы летчика. И ждали приказа.
А рядом, тускло поблескивая стальными боками, глядели в сумрачное ночное небо, сплошь затянутое облаками, ракеты - самое мощное и самое надежное оружие на земле. Перехватчик уже находился в зоне зенитно-ракетных войск, когда на КП полка поступила команда:
- Истребитель вывести из боя. Цель передана ракетчикам.
Даже утлая лодчонка в море будет казаться больше самолета-цели, затерявшегося в необозримых просторах океана ночи. Но нет! Он не затерялся. За ним смотрели по приборам десятки внимательных глаз.
И немалым мастерством нужно было обладать ракетчикам, чтобы не спутать отметки на экране, одна из которых была электронной тенью самолета Уварова, чтобы точно направить ракету в противника, который с невероятной скоростью мчался где-то в околокосмическом пространстве и был скрыт от взоров людей толстым слоем облаков.
Майор был еще далеко от аэродрока, когда на КП полка стало известно, что второй бомбардировщик "сбит" ракетой "земля - воздух" на дальних подступах к объекту.
Страница двенадцатая
Все-таки красивое зрелище - посадка самолетов ночью, когда земля окутана непроглядной вяжущей тьмой. Даже представить себе трудно, что летчики все делают вслепую, ориентируясь в воздухе лишь по приборам. Приборы говорят, в какой стороне нужный им аэродром, как расположена на нем взлетно-посадочная полоса, с какой стороны нужно заходить на нее, когда и как строить маневр на посадку. Это просто поразительно!
С земли самолеты совсем не видны, лишь быстро скользят по темному небосводу красные и зеленые аэронавигационные огоньки, будто искры летят по ветру…
Снижение идет на отчаянно больших скоростях. За короткий срок летчику нужно многое предусмотреть. Времени на раздумье у него, конечно, нет ни единой секундочки.
На стартовом командном пункте это знают и не дремлют. На сигнальном табло СКП загорелась белая лампочка - подготовить прожекторы, потом зеленая - включить прожекторы.
И вдруг на бесконечно длинную посадочную полосу, вылизанную очистными машинами, словно выливается из установленных в ряд огромных, как паровые котлы, прожекторов целая река золотисто-голубого света. На дне этой реки хорошо высвечен каждый каменный шестигранник.
И тотчас же в реку света ныряет доселе невидимый рокочущий самолет. Озаренный нестерпимым глазу сиянием, он, словно глиссер, мчится по голубой глади.
Самолет тонет, касается колесами каменного дна, несколько секунд бежит по нему. Белым пламенем полыхает сзади тормозной парашют. И тут происходит новое чудо. Река исчезает будто по мановению мага-волшебника. Исчезает и самолет. Проглотивший его мрак теперь кажется еще гуще и плотнее.
Едва наш комэск заруливает в один из карманов и открывает кабину, как заместитель командира полка по политической части Жеребов вручает ему письменное поздравление.
Спустя некоторое время оно уже передается из рук в руки.
"Майору Уварову Ивану Николаевичу, - напечатано на красиво оформленной открытке. - Командование, партийный комитет и весь личный состав войсковой части горячо, от всей души, поздравляют Вас, Иван Николаевич, с успешным завершением программы переучивания на новом сверхзвуковом истребителе. Желаем Вам отличного здоровья, успехов в дальнейшем совершенствовании полетов на сверхзвуковом самолете.
Партком".
Жеребов пожимает руку технику самолета и мне. Это, конечно, приятно.
Страница тринадцатая
На самолете майора Жеребова нежданно-негаданно выходит из строя свеча вспомогательного двигателя. Заменить ее нелегко и не просто. К затерявшейся среди многочисленных агрегатов свече можно подобраться только через нижний лючок, да и то лишь оголенной по плечо рукой.
А между тем мороз, как нарочно, свирепствует вовсю.
Механик Скороход, не раздумывая, снимает куртку о пробует протиснуться в лючок плечом. Ему это, в конце концов, удается, но работать в таком положении неудобно. Он будто в тисках: кряхтит, ворчит, но дело, в общем-то, почти не продвигается.
- Не повезло нам, однако, а? - философствует Сан Саныч возле самолета Жеребова. - Какими были солдаты, скажем, при Александре Македонском или Ярославе Мудром. Меч и копье - все, что имелось у них. И чем вооружены мы, а ведь природа человека осталась той же. Две руки, две ноги, одна голова. Арифметика несложная. Какие нагрузки нам приходится испытывать!
- Ты бы хотел жить в те времена? - спрашивает Скороход.
- Нет, зачем же, - отвечает Бордюжа. - Я привык к своему обществу, к разным благам…
- Ну вот, видишь. Значит, повезло нам. Элементарно. А что касается природы человека, то она теперь далеко не та. Ученые говорят, что наши предки были ниже ростом, слабее, соображали хуже и органы чувств у них были развиты в меньшей степени. Я вот читал: попробовал надеть рыцарские доспехи великана семнадцатого века наш современник средних физических данных, но не тут-то было: не влезли. Ведь не случайно ломаются стандарты одежды, обуви, орудий труда. Пересматриваются нормы нагрузок. Если бы в нашу армию призвать воина из армии Долгорукова, то он, наверно, вряд ли смог бы принять это как благо. Так же, как и мы, пожалуй, не смогли бы быть счастливы, если бы появились на земле, скажем, через несколько сот лет. Вот парочку специальных кощеев, которые жили в сказках при Ярославе Мудром, для таких работ неплохо было бы иметь, - заключает Скороход неожиданно. Ему обидно, что на этот раз он со своей комплекцией оказывается бессилен. - Чем только думали конструкторы? И о ком думали?
Тут я вспоминаю, что отец дома иногда называл меня кощеем за то, что я плохо ел. Правда, теперь я вроде бы стал поплотнее, но далеко не толстяком.
Заглядываю в лючок. Так просто, чтобы удовлетворить свое любопытство. Без куртки, наверно, удастся протиснуться в него и обеими плечами, что значительно облегчило бы дело. Однако работать без куртки - бр-р-р! У меня только от одного взгляда на посиневшего Скорохода, можно сказать, мороз по коже дерет. Отхожу от самолета.
- Это верно, что твой отец журналист? - вдруг спрашивает меня техник Щербина.
- Верно.
- Есть тема… Все обходят ее. Вот я и подумал, не возьмется ли он написать книгу про нашего брата, про техника, про механика, - продолжает он. - Про летчиков хоть и не очень много, но все-таки пишут. Это правильно, конечно: летчик в авиации центральная фигура. Только без механиков, техников и инженеров летчики далеко не улетят. Если внимательно приглядеться, наша профессия не лишена даже романтики. Хотя я не из тех, кто считает, будто без романтики и дело не дело. Вот послушай на всякий случай.
И Щербина уже готов - завелся, как сказал бы Мотыль. Он рассказывает, как однажды зимой при температуре двадцать пять ниже нуля на его самолете отказал генератор. Чтобы снять его, нужно было расстыковать самолет на две части. Это, как известно каждому технику, - не фунт изюма! Тут нужно поставить не менее семи человек, и они только за день управятся! А самолет должен участвовать в полетах.
Как быть? И тогда у Щербины зародилась отчаянная мысль: попробовать через всасывающее сопло и трубу добраться до этой самой регулирующей аппаратуры, стоявшей в отсеке двигателя на раме.
Быстро подвезли с Тузовым - он тогда механиком на спарке работал - моторный подогреватель, включили его и один рукав направили во входное сопло, чтобы немного прогреть металлическую обшивку, а другой на Щербину, чтобы не так холодно было раздеваться возле самолета до трусов. И вот полез он в узкое отверстие боком. Одна рука вытянута вперед, а другая вдоль туловища, вернее, не полез, а его стали вталкивать туда за ноги, как затычку в горлышко бутылки.
Скоро, однако, он должен был отказаться от попытки: не та у него комплекция. Приказать это сделать кому-то он тоже не имел права. Ручаться за благополучный исход путешествия голышом зимой по узкой металлической трубе нельзя.
- Будем разбирать самолет, - сказал техник.
И тогда Тузов предложил:
- Можно мне, я сумею.
Он подобранный такой, юркий. И техники решили: пусть попробует.
Разделся он тоже до трусов и полез, а они стали толкать его. Чувствуют: сжимает механика так, что дышать ему нечем, но терпит, дает знак, чтобы продолжали пихать. Наконец затолкали его - одни ноги только видны в глубине с привязанной к ним веревкой.
Тузов приступил к делу, а они подают в сопло горячий воздух через рукав.
Однако забарахлила печка: температура вдруг повысилась до семидесяти градусов. Тузов завыл от боли. Они начали регулировать подачу тепла, а подогреватель возьми и заглохни. Стали запускать его снова - не тут-то было.
Тузов кричит: "Давайте тепло", а где его возьмешь, если лампа не работает.
Пока они ее запускали, самолет совсем остыл. Механик, однако, не сдается, продолжает работать. Им видно через люк, что он что-то делает, но помочь ему не могут. А у старшины уже и пальцы едва шевелятся.
Наконец запустили печку. Пошло тепло. Ожил Тузов.
Три с половиной часа пролежал он в трубе. Пока не заменил регулирующую аппаратуру - не вылез. Потом его вытянули за веревку наружу, одели и увезли к доктору.
- Между прочим, Тузов и в мыслях не держал, что его поступок геройский, - закончил рассказ Щербина. - А ведь старшина смог бы приглянуться пишущему человеку. Образец для повести. Не так ли? Сообщи отцу. Может, и впрямь заинтересуется. Пусть приезжает в любой авиационный полк. Везде найдет материал с натуры.
Помолчав немного, техник добавляет:
- У нас в авиации все базируется на совести. Ведь ежели кто-то уронит гайку в компрессор и не признается, скажем, смалодушничает, - двигатель при запуске откажет как пить дать. Виновного при этом могут и не сыскать, а дело сильно пострадает. Но таких, кто печется в первую очередь о себе, среди техников и механиков нет.
Я не думаю, что, рассказывая о нашем старшине, техник бросал камушки в мой огород. Но почему-то слова Щербины насчет того, что в авиации нет таких, которые в первую очередь о себе заботятся, задели меня за живое. Не говоря ни слова, тоже снимаю куртку.
Протискиваюсь в лючок сначала головой, потом одним плечом, потом вторым. Холодный металл упирается острыми углами в голову, шею, спину, пристывает к рукам. Уже руки не слушаются, в грабли превратились. Нет, как говорится, увольте! Не могу! Вылезаю, ничего не сделав.
Снова за дело берется Скороход, кряхтит, чертыхается, локти в кровь ободрал, а насчет результатов пока негусто. У меня, пожалуй, больше всего шансов на успех, но я боюсь этого дьявольского холодильника. Знаю, все может завершиться воспалением легких. А на душе между тем неспокойно. Думаю о старшине Тузове, как он орудовал голышом в стальной трубе. Боялся ли он заболеть?
Толкусь возле самолета. Такой никчемный, такой неуклюжий. Прошлое приходит на ум…
Вспомнил вдруг дом свой, как пришла повестка из военкомата.
"Вам надлежит явиться… имея при себе…" Повестка была маленькой, в несколько слов, но мама читала ее необыкновенно долго, то и дело возвращаясь к прочитанному, точно себя проверяла - не напутала ли. Лицо у нее было очень бледным, а губы чуть дрожали, отчего голос казался совсем неузнаваемым, будто трещину дал.
Наконец она одолела весь текст и беспомощно посмотрела на папу.
- Что же будет, Митя?
Папа испытующе глядел на меня, слегка прищурив светло-карие, усталые от работы глаза. В уголках его губ таилось нечто похожее на усмешку.
- Будет служить. Закон для всех один. - Папа приподнялся со стула и взял повестку.
- Это ужасно, - мама вздохнула. - Надо немедленно что-то предпринять.
- Что значит предпринять? - спросил папа, и голос его стал твердым. - У него есть права на льготу или отсрочку?
- Ты все-таки редактор журнала… Тебя уважают. С тобой считаются… Позвони в обком Пивоварову. Пусть даст указание… Мальчику нужна временная отсрочка. Ему надо окрепнуть…
- Опомнись! Что ты говоришь! Приказ об очередном призыве подписан Министром обороны, а ты о Пивоварове…
- Да, я говорю что-то не то. - Она закрыла лицо руками.