Еще не везде сошел снег, а в парке уже снова закипела работа. Кругом поставили красивую чугунную ограду. И вот тут-то оказалось, что ближний путь в школу закрыт навсегда. Теперь, чтобы попасть в школу, надо пройти через калитку, а не хочешь через калитку - так шагай вокруг парка.
Вот что придумали! Нет, все это не для него, все эти калиточки, песочек на дорожках. Пусть здесь девчонки прогуливаются. Так размышлял Володя, в первый раз взбираясь на красивую ограду.
Но тут появилось новое общество, перевернувшее все мальчишеские понятия о доблести, - "Общество друзей сада". Организовали его сами ребята заводского района. Самыми активными друзьями сада оказались неуемные оторвановские. Сгоряча, не разобравшись, к чему все это приведет, Володя тоже вступил в общество. С увлечением он помогал писать красивыми буквами разные воззвания, чтобы не рвали цветов и не топтали газонов.
Он еще не понимал, как это все обернется против него. А когда сообразил, было уже поздно.
На газонах зеленела, поблескивая на солнце, щетинка молоденькой травки; склонившись над клумбами, женщины высаживали цветы, иногда они покрикивали на ребят, чтобы не лезли куда не надо; по дорожкам ходили оторвановские мальчишки и девчонки с зелеными повязками на рукавах и строго поглядывали по сторонам.
Недавно Володя только спрыгнул с ограды, как сразу и попался. Случилось это на днях, и с этого момента началась непрерывная борьба. Силы были неравны, ну и что ж из этого, все равно он не отступит. Он еще им покажет, оторвановским.
Для начала он получил строгое предупреждение - нашли чем пугать! Потом нарисовали на него карикатуру - и вовсе не похоже. А после всего исключили из общества - наплевать, он и так проживет.
А жить, по правде говоря, становилось все труднее и труднее. Но Володя не сдавался, упорно отстаивая свои права, хотя он прекрасно понимал, какие это глупые и никому не нужные права. Но отступать уже нельзя.
Вот стоит он, как дурак, которому неизвестно, для чего понадобилась пудра-диск. Стоит и поглядывает: не видать ли где зеленых повязок?
- Собираешься зубы вставлять? - слышит он за своей спиной звонкий девчоночий голос.
Это Павлик Вершинин, самый справедливый мальчик в классе. Несмотря на свой нежный голос, он умеет постоять и за дело, и за себя. Кроме того, Володя знает, что Павлик не один - его немедленно поддержат "друзья сада", которые, конечно, наблюдают за каждым Володиным движением.
А кто поддержит Володю?
- Как бы самому не пришлось вставлять…
- Давай пошли, - говорит Павлик.
- Куда?
- Как это куда? В школу, конечно. До звонка не так-то уж много осталось…
- Знаешь что, - посоветовал Володя, - иди-ка ты своей дорогой!
- А ты пойдешь своей?
- Где надо, там и пойду.
Он решительно двинулся к ограде. Но наперерез уже бежали "зеленые повязки", отрезая ему путь. Тогда он сбросил с плеча ремень и, закрутив над головой свой боевой портфель, диким голосом завопил:
- Прочь с дороги!
Первому досталось Павлику. Он упал. "Зеленые повязки" отступили. Но тут Володя заметил, что к ним на помощь спешат взрослые. Он перемахнул через ограду и прямо по газонам, через хрупкие кусточки акации побежал в школу.
УДАР ПО ВОРОТАМ
Володя так и знал: его вызвали к директору школы. Он этого ждал и был уверен, что на этот раз ему придется туго. Но не стремился ни отделаться от наказания, ни отсрочить его. Ему было все равно.
В этот день Венка Сороченко дежурил по школе. Он утащил Володю под лестницу в конце коридора и там горячо зашептал:
- Хочешь, я скажу, что ты заболел, что ты играл в футбол и тебе выбили глаз, или на тебя напал слон…
Зная, что Венка еще и не то выдумает, если его не остановить, Володя сказал:
- Это уж ты загнул. Слон!
- А что! Он из цирка вырвался, как, помнишь, в прошлом году?
- Так цирк давно уж уехал.
- А может, Николай Иванович не знает, что уехал.
- Все равно завтра узнает и вызовет.
- Забудет до завтра-то! - еще горячей зашептал Венка. - Вдруг его в райком вызовут, или кто-нибудь к нему приедет, или он под автобус попадет, или под дождь и простудится…
Володя обреченно отмахнулся:
- Он не забудет. У него, знаешь, все записано.
- А если знаешь что? Похитить все его записи! Пробраться в кабинет ночью и…
Володя только вздохнул.
Большая перемена гудела по всем коридорам и лестницам школы, как очень бойкая и очень бестолковая река, которая настолько ошалела, что даже перепутала свое собственное направление. Ее волны беспорядочно плещут во все стороны, закручиваются в маленькие водовороты или вдруг с воплем кидаются против течения.
Друзья стояли в конце коридора, под лестницей, в стороне от кипучего потока, хотя Венке как дежурному полагалось находиться; в центре главного русла. Но дежурный - тоже человек, и у него тоже могут быть свои неотложные дела.
- Ну, смотри, - предупредил он, - на волоске держишься.
Насчет волоска Венка был прав. За последнее время столько замечаний ни у кого не было. Волосок, на котором держался Володя, был до того тонок, что мог оборваться в любую минуту. Все это так, но есть еще одно обстоятельство, о котором почему-то Венка забывает.
- Ничего они не сделают, у меня по веем предметам голые пятерки. Круглый пятерочник.
- Ты круглый дурак! - перебил Венка.
- Кто дурак? - спросил Володя таким голосом, словно он съел подряд четыре порции мороженого, и, выпятив грудь, повернулся плечом к Венке. - Кто дурак?
Венка объяснил:
- Чего ты на меня наскакиваешь? Я хочу как лучше. Знаешь, что сказала Мария Николаевна директору? Я сам слышал. Она сказала: "Делайте, что хотите, я больше не могу".
- Это она про меня?
- Про тебя. Ты слушай самое главное: "Я, говорит, умываю руки".
- А он что?
- А директор говорит: "Мы не имеем права умывать руки, мы за него (за тебя, значит) отвечаем".
- А потом что? - хмуро спросил Володя.
- А тут он заметил меня.
- Прогнали?
- Конечно. Вовка, а что это они про руки?
Володя и сам не понимал таинственного смысла этих слов. Кто его знает, что они означают. Наверное, хорошего мало. Никогда ничего определенного нельзя сказать, если имеешь дело со взрослыми. На всякий случай он сказал:
- Ну и пускай умывает свои руки.
Раздосадованный упорством друга, Венка осуждающе проворчал:
- Нашел с кем связываться: оторвановские…
- Да что ты пристал со своими оторвановскими!
- Что тебе, трудно обойти? - обозлился Венка и пообещал: - Я, Вовка, на всякий случай, если тебя вызовут, недалеко буду. Я тебя выручу, Вовка.
Володя хотел ответить, что для него никакого труда это не составляет - обойти оторвановских за сто метров. Пожалуйста! Хоть за тысячу! Жалко, что ли! Но пускай он лучше пострадает, а не уступит оторвановским и никаким другим тоже не уступит.
Но сказать он ничего не успел. На лестнице, прямо над их головами, раздался такой уж совершенно отчаянный вопль, что Венка сразу же вспомнил о своем высоком звании. Поправив красную повязку на рукаве, он со скоростью космической ракеты вознесся по лестнице и врезался в самый центр скандала.
Николай Иванович, директор школы, вызвал Володю сразу же после уроков. Он снял очки и вздохнул:
- Не знаю, что с тобой делать…
Володя в ответ тоже вздохнул. Никто не знает: ни учителя, ни мать. Они только вздыхают или угрожают чем-нибудь и почему-то думают, что это интересно, когда тебя называют хулиганом и все время жалуются на тебя.
А интересно, если бы у него, как у всех, был отец, он бы знал, что надо делать? Наверное бы знал.
Он бы так сказал:
- Я знаю, что мне с тобой делать. У меня, брат, не отвертишься, покоряйся моей воле.
И Володя с полным доверием бы покорился твердой воле отца.
Вначале он еще ждал, что придумают какое-нибудь настоящее испытание для него, но так и не дождался. Все осталось по-старому. Его стыдили в учительской и перед всем классом; спрашивали, есть ли у него совесть; рисовали в стенгазете - плохо нарисовали, он бы в сто раз лучше нарисовал.
За окном догорал хороший апрельский денек. Внизу на спортивной площадке ребята гоняли мяч, доносились ликующие возгласы и пронзительный свист. Сразу видно, что там лупят мяч ногами, что было строжайше запрещено после того, как в учительской высадили сразу четыре стекла.
Володя осторожно взглянул на директора: старается, думает, как бы перевоспитать непокорного ученика. И ничего не получается. Он участливо спросил:
- Для других так знаете, а для меня так нет?..
- Знаешь что, - невесело сказал Николай Иванович, - ты меня не учи.
- Уж и спросить нельзя…
Выхватив из кармана блестящий портсигар, директор достал папиросу, покрутил ее между пальцами и бросил на стол. Постукивая ребром портсигара по своей ладони, он сказал:
- Вот сейчас мама твоя придет.
- А зачем? - Володя потянул носом. Почему-то, когда человеку приходится трудно, нос начинает усиленно вырабатывать свою продукцию.
- А в этом вопросе как-нибудь без тебя разберемся.
Подумав, что без него как раз ничего бы и не было, Володя сообщил:
- Не придет она.
- Как так не придет?
- Сегодня партсобрание.
- Все тебе известно, - проговорил Николай Иванович и снова занялся своим портсигаром.
Наступила томительная тишина. Володя тоскливо рассматривал старый диван, обитый черной облупившейся клеенкой, равнодушно ожидая наказания. Молчание затянулось. Именно в такие минуты чувствуешь себя неловко, сознание собственной вины чудовищно набухает, и ты начинаешь глупо надеяться на какое-нибудь чудо: вдруг начнется пожар, или провалится пол, или случится еще что-нибудь такое, отчего все твои преступления сразу побледнеют. В дверь постучали.
- Войдите, - сказал Николай Иванович.
Вошла мама. На ней было новое пальто, которое она привезла из Москвы, широкое, светло-желтое, с коричневыми черточками. Володе оно очень нравилось. От быстрой ходьбы у мамы разгорелись щеки и ярче, чем всегда, заблестели глаза.
- Я опоздала, - проговорила она, порывисто дыша, - извините, пожалуйста.
И тут Володя заметил, что она робеет перед директором, наверное, от этого у нее так и разгорелись щеки. Володя гуще засопел и отвернулся. А директор встал, подошел к маме и подал ей руку.
- Садитесь, пожалуйста.
И указал на клеенчатый диван.
- Спасибо, - ответила мама и, прежде чем сесть, почему-то пристально посмотрела на диван, а когда села, то тихонько погладила его. Володя это заметил и ничего не понял, а директор сказал:
- Диван чистый, вы не бойтесь.
Оказывается, он тоже ничего не понял. Мама разъяснила:
- Нет, не то. Этот диван напомнил Мне войну. Тогда в нашей школе был госпиталь, а здесь, в этой комнате, кабинет главного врача. А диван так и стоит на своем месте. Я тут работала санитаркой.
- Вот как, - сказал Николай Иванович и тоже погладил диван.
Оба они на какую-то минуту забыли о Володе, а он стоял да посапывал.
Мама сказала:
- Где у тебя платок?
- У меня нет.
- Опять потерял?
- Еще вчера или позавчера.
- А сказать не мог…
Володя мог бы сказать, что вчера и позавчера мама так поздно приходила домой, что он уже спал. Но это были дела семейные. Он промолчал.
Мама покраснела, выхватила из своей сумочки платок и сунула его Володе. От платка слабо пахло духами.
Директор вздохнул, отошел от дивана и сел на свое место к столу.
- Да, платок, - задумчиво проговорил он. - Мелочь.
- Я понимаю, - торопливо проговорила мама, - в деле воспитания мелочей не бывает.
- Правильно. Как ни странно, а беспризорность у нас существует, и самая страшная - семейная беспризорность. Ее трудно разглядеть, и еще труднее с ней бороться. Труднее, чем со всякой другой беспризорностью.
- А что я могу? У меня такая работа.
- Это вас не оправдывает…
- А я и не ищу оправданий!
Володя неясно представлял себе, о какой, беспризорности идет речь. Он только видел, что маме приходится плохо, как, наверное, в тот день, когда она просила, чтобы ее взяли работать в госпиталь. Вот так же сидела на этом диване, и ей было нехорошо. Но тогда она была одна. Некому было ее защитить.
- Мама, пойдем, - шепнул Володя.
- Подожди там, в коридоре, - приказал директор.
- Мама, пойдем, - громко повторил Володя.
- Тебе сказано: выйди! Что за неслух такой! - рассердилась мама.
А все-таки чудеса бывают. Тонко зазвенело стекло, и черный, грязный футбольный мяч влетел в кабинет. Свалившись на подоконник, он перепрыгнул через голову директора на стол. Оставив на бумаге свой грязный след, мяч спрыгнул на пол и тихонько подкатился к Володиным ногам.
Сразу стихли на дворе ликующие крики.
Николай Иванович распахнул окно.
- Опять в футбол играли? - спросил он не очень сердито.
Раздался чей-то голос:
- Мы нечаянно, Николай Иванович!
Володя вспомнил, что ему приказано выйти. Подняв мяч, он выбежал из кабинета. Венка стоял на крыльце. Глаза его сияли.
- Ну как?
- Во! - ответил Володя, показывая большой палец. - Как раз вовремя. Зови ребят, пошли к дамбе.
МЕСТО ПРОИСШЕСТВИЯ
В этот день мама поздно пришла домой, так что Володя успел вернуться и даже приготовить уроки. С уроками он зря поторопился - мама сказала:
- Ты своего добился: исключили из школы на неделю. Можешь радоваться.
И все. Больше ничего она не сказала. Ни одного словечка. Молча пообедали, молча убрали посуду. Володя растерялся. Он ждал самого жесткого разноса, самого страшного наказания и был готов ко всему. Он все еще не терял надежды, что мама придет в себя и уж тогда-то он получит сполна все, что ему полагается.
Но, закончив уборку, мама взяла книжку и села у стола. Так ничего и не сказала. Если и без того жизнь не казалась Володе легкой, то теперь она становилась еще труднее. А главное - он отлично понимал, что сам во всем виноват. Он это понимал, но ничего не мог поделать.
Он немного повздыхал около мамы. Все напрасно, никакого внимания она не обратила на его вздохи. Он направился к двери, думал, что, может быть, она спросит, куда это он на ночь глядя. Нет, не спросила и даже головы не подняла.
Он вышел в прихожую. Повздыхал и здесь, уже для собственного удовольствия. Дверь в комнату Ваоныча была приоткрыта, на мольберте белело пустое полотно, по дивану разбросаны разные журналы и среди них тот журнал, где напечатаны картины Снежкова. Володя взял его и понес домой.
- Вот. "Любимая сестра…" На ромашку смотрит.
Мама очень долго смотрела, потом отодвинула журнал и глухим голосом проговорила:
- Глупости все это. Ни о каких ромашках мы там и не думали.
- А может быть, позабыла? - упрашивал Володя. - Вспомни.
- Ничего я не позабыла. Все помню.
- Так он сам же все видел. Своими глазами.
- Не было его там со мной! Пойми ты, не было!
Она встала и вышла из комнаты. Теперь от нее тем более слова не добьешься. Стоит посреди спальни, заложив руки за спину, и смотрит в угол. Просто стоит и смотрит туда, где ничего нет. Пустой угол.
Остановившись на пороге, Володя тоже посмотрел в угол, где не было даже пылинки. Что она там нашла? Просто она задумалась. Переживает. Громко и требовательно он сказал:
- Давай напишем ему письмо!
- Зачем? - тихо спросила мама.
- Пусть приедет. Скажет что-нибудь. А то я совсем тут пропаду.
Мама не ответила. Володя осмелел:
- И никто не знает, что со мной делать.
- Иди ко мне, - позвала мама.
Он подошел. Она прижала к себе его голову.
- А мне, думаешь, легко? Все одна и одна. Ты меня мало слушаешься. Мне бы тоже хотелось, чтобы у нас кто-нибудь был. И чтобы это был Снежков. Он хороший. Он был очень хороший. Я тебе рассказывала. И, наверное, я виновата, что его нет. А теперь уж и не знаю, наверное, у него кто-нибудь есть и без нас. И даже обязательно есть своя семья. А мы как жили вдвоем, так и будем жить. Только бы тебе было хорошо…
Что-то горячее упало на Володину голову. Он замер. Мама теплой ладонью стерла свою нечаянную слезу и тихонько посмеялась.
- Вот как я сама себя пожалела! До слез. Даже смешно.
Горячо дыша в мамину грудь, Володя сказал:
- А вдруг он ждет нас?
- Так долго не ждут.
- Никто не ждет?
- Почти никто.
- Ну, вот! Почти. А он вдруг ждет?
- Я сказала: так долго не ждут.
- А вдруг он потерял наш адрес?
- Все-то у тебя вдруг…
Володе показалось, что мама улыбается, и, высвободив голову, он посмотрел вверх, чтобы убедиться в этом. Он увидел, что и она смотрит сверху прямо в его глаза, и, наверное, ей надо понять, что он еще хочет сказать. Она как-то так умеет понимать все по глазам. И на этот раз поняла, сразу перестала улыбаться и даже как будто испугалась чего-то. Но Володя все равно твердо сказал то, что хотел сказать:
- Он сидит и ждет.
- Нет, нет, - прошептала она. - Не надо этого!
- Ждет, - убежденно повторил он, - ждет. А тогда зачем же он нарисовал тебя? "Любимая сестра Валя"!
Не отвечая на вопрос, мама, мягко отталкивая Володю, попросила:
- Давай-ка забудем все это…
- А ты и сама хочешь, чтобы он приехал.
- Мало ли чего я хочу.
- Вот возьму да и напишу ему.
Она рассмеялась так, словно эти слова очень обрадовали ее, и проговорила совсем не сердито, но, как всегда, твердо:
- Я сказала: забудем. И все!
- А почему ты виновата, что он не с нами?
- Все, Володька, все! Время позднее, пора спать, а утром все забудется.
Сказав сыну, что утром он забудет все свои нелепые выдумки, Валентина Владимировна и сама в это не верила и видела, что и Володя не поверил. Нет, не все поддается забвению, тем более, что у Володи отличная память и богатое воображение. Он никогда и ничего не забывает. Такой он человек.
Собираясь на работу, она причесывалась и в большом зеркале видела этого человека с неуемным воображением. Вот он спит в своей постели, залитой утренним солнцем, посапывает, и горя ему мало. Чем-то он сегодня удивит, что придумает?..
Когда она вернулась с работы, Володи дома еще не было. Не явился он и к ужину. Тогда Валентина Владимировна начала всех спрашивать, не видал ли кто ее сына. Нет, никто его не видал. Раньше всех вернулась с работы тетка, но и она ничего не могла сказать.
Спросила Таю.
- Нет, теть Валя, я из школы пришла, а его уже нет, - затараторила она с такой готовностью, что тетка сразу заподозрила неладное.
- Ох, что-то крутишь ты, крутена! Говори, что знаешь!
- Да ничего я не знаю! Вот еще…
Елена Карповна посоветовала сходить к Володиным друзьям, к Венке в первую очередь. Никто про Володю ничего не знал. Тогда пришлось обратиться в милицию.