И вот уже двенадцать часов ночи: Валентина Владимировна, измученная и бледная, сидит на диване в кабинете у дежурного, и он уже позвонил по всем телефонам, но мальчика по имени Володя, девяти лет, смуглого, черноволосого, в старом синем пальто и серой кепке, нигде не оказалось, И вообще ни с какими мальчиками за прошедшие сутки ничего такого не случалось. Везде полный порядок.
Везде полный порядок, а Володя пропал. Тогда вызвали главного специалиста по всяким ребячьим делам, лейтенанта Василия Андреевича. Он только что пришел из театра, сидел дома, спокойно пил чай и радовался, что у всех мальчишек в городе полный порядок. В отделение он пришел нарядный, потому что еще не успел переодеться. Наверное, поэтому он не внушал доверия Валентине Владимировне: надо бы для такого дела кого-нибудь посолиднее. Подумав так, она осторожно сказала:
- Как все неожиданно получилось.
- Такой народ - мальчишки, - очень спокойно проговорил Василий Андреевич. - У них всегда все неожиданно. Пойдемте на место происшествия…
Она очень испугалась:
- Какое происшествие? Что вы говорите? Что с ним произошло? Куда надо идти?
- Главное место происшествия у всех мальчишек, учтите, одно: дом родной. Оттуда все начинается.
- Ох, а я уж подумала! У нас дома все хорошо.
- Не все, значит.
- Я просто даже и не знаю.
- И я не знаю. Вот и посмотрим.
Они вышли на притихшую ночную улицу. Василий Андреевич, посмеиваясь, сказал:
- Володька-то ваш ух парень!
- А вы разве его знаете?
- Встречался.
- Из школы исключили его. На неделю.
- За что?
Валентина Владимировна рассказала. Она пока еще не плакала, но уже не все понимала, что ей говорили. Наверное, чтобы ее успокоить, Василий Андреевич сказал:
- Все ясно. - Хотя по его задумчивому лицу было видно, что ничего ему не ясно.
На "месте происшествия" он прежде всего взял Володин боевой портфель, покачал его на ремне.
- Вот это, - заметил он, - это первая ступень холодного оружия.
Тут Валентина Владимировна не выдержала и заплакала, а он, чтобы показать, что ничего еще серьезного нет, пошутил:
- Да найдем мы вашего Володьку. На другие планеты за истекшие сутки ракеты не улетали, а на земле от нас никто не укроется. Вы лучше осмотритесь повнимательнее: вещи у вас все на месте?
- Не знаю.
- А вы проверьте. Вещи и деньги.
- Он у меня без спросу ничего не возьмет, - решительно заявила мама. Перебирая Володины книги, Василий Андреевич неопределенно заметил:
- Это вы так думаете…
- Да, я так думаю. Вот видите: деньги все целы, лежат, как и лежали, в коробочке.
- Хорошо, - отозвался он. - А это что?
Из одной книги выпал конверт. Развернув письмо, Василий Андреевич прочитал: "Письмо секретное, пишет Василий Капитонович…"
- Ого! Вот еще один знакомый. Недавно запрос о нем был. Теперь все улажено. Парень свое место нашел.
Валентина Владимировна всхлипнула. Когда-то Володя найдет свое место? Спросила:
- Не мог он, как по-вашему, к Ваське уехать?
- Он все может, - послышался обнадеживающий ответ.
- Что же делать? Почему мы ничего не делаем?
- Мы ищем.
- Не знаю я, что мы ищем! А он, может быть…
- Не надо терять голову. Вы спокойно осмотритесь, подумайте. Не может он так чисто все сработать, чтобы не оставить следов.
Валентина Владимировна уже не плакала. Она перебирала в памяти все места, где может быть Володя, вспоминала все его слова, сказанные за последние дни, а вот своих слов вспомнить не могла. Ни одного словечка. Ведь если бы она поговорила с ним, то неужели бы не догадалась, что он затеял? И как могло получиться, что сын перестал доверять матери? Когда это произошло, и почему она прозевала такой перелом в его характере? Валентина Владимировна начала перебирать в памяти все столкновения с сыном, все разговоры, размолвки, она старалась припомнить тот случай, после которого он перестал ей доверять, искать ту главную причину, которая вытолкнула сына из родного дома.
Она хотела припомнить хотя бы свой последний разговор с сыном, но, как всегда бывает в минуты сильного волнения, ничего не могла вспомнить.
- Сумки нет! - вдруг воскликнула она так, словно исчезновение старой хозяйственной сумки и есть та самая главная причина, которая увела ее Володю из дома и которая поможет найти его.
- Вот, смотрите, гвоздик в косяке, тут она и висела. Зеленая сумка.
- Так, - проговорил Василий Андреевич с таким видом, словно он заранее знал, что Володя прихватил с собой зеленую сумку. - Теперь давайте подумаем, для чего он ее взял. Что он в нее положил. Что, по-вашему, берут мальчишки, отправляясь в путь?
- Откуда мне знать! Полотенце, может быть?
- Нет. Полотенце ему и дома надоело. Прежде всего он берет перочинный нож.
- У него нет ножа.
- Иногда берут блокнот и карандаш, авторучку обязательно, бинокль тоже.
- И бинокля у нас нет. - Валентина Владимировна прошла по комнате, соображая, что могло понадобиться в дороге ее сыну, она заглянула в спальню и сразу же выбежала оттуда.
- Он взял портрет!
- Какой портрет?
- Я знаю, куда он поехал. Он же говорил. Как я могла забыть?
Как же она могла забыть вчерашний разговор? Володины прямые вопросы и свои уклончивые ответы? Разве так надо отвечать сыну? Вот он и решил сам отыскать Снежкова и все узнать. Чтобы везде во всем была ясность.
ПУТЬ-ДОРОГА
Пришло утро, и ничего не забылось. Володя запомнил каждое сказанное мамой слово, каждое ее движение. На свою память он не в обиде: она сохранила даже некоторые несказанные слова и тайные мысли. Мама сказала, что в чем-то она провинилась и поэтому у них получилась такая нескладная жизнь. А в чем она виновата? Спрашивать бесполезно: все равно не скажет.
"Ничего ты мне не скажешь, мама моя дорогая, обо всем надо самому догадываться, а ты знаешь, как это трудно: все время только догадываться. Какой ясной и простой стала бы жизнь, если бы люди все рассказывали бы друг другу! Я поеду в Северный город и спрошу у Снежкова: "Вы мой папа?" Он ответит: "Да". Я скажу: "Вот и хорошо! Теперь я начну жить как человек, и мы откроем Музей Великого Мастера, и всем людям станет веселее жить!""
Так размышлял Володя, собираясь в путь, но он все-таки не мог решиться на этот шаг, может быть, так и не решился бы, да тут совсем неожиданно подвернулось "секретное письмо".
В это утро он сидел один в целом доме и обдумывал, как бы лучше провести эту неделю. Было очень тихо, и он сразу услыхал, как хлопнула калитка и потом звонко опустилась крышка ящика для почты, прибитого у входной двери.
Володя достал газеты для Елены Карповны и одно письмо. Никогда ему еще не приходилось получать писем, поэтому он очень удивился, прочитав на конверте свое имя. Он не сразу догадался, что письмо это от Васьки, даже когда его прочитал.
"Письмо секретное, пишет Василий Капитонович Понедельник другу Вовке, привет из города Москвы. Моей жизни перемена взяли меня в цирк учеником веселого клоуна и кое-что уже научился. Скажи почтение Марии Ник. а больше никому не говори. Остаюсь Васька, артист цирка".
Прочитав это письмо, Володя недолго раздумывал. А что тут думать? Вот и Васька нашел то, что искал, добился своего. Надо искать, надо добиваться.
И тогда Володя решил: если уж у него выдалась целая неделя, свободная от уроков, то надо использовать ее с толком. И деньги у него есть, которые на велосипед отложены. Сколько до Северного города? Наверное, сутки. И обратно сутки, да там еще один день. Много ли надо времени, чтобы разыскать такого известного человека, как Снежков, и задать ему только один вопрос!
И вот после обеда Володя вышел из дома и неторопливой походкой отправился по улице. У него такой вид, как будто он никуда не собирается уезжать из города, а просто так вышел, подышать свежим воздухом.
Он идет и старается не глядеть на одного мальчишку, который тоже интересуется свежим воздухом. Проветривается. Вон как он вышагивает и даже не глядит по сторонам.
А по другому тротуару, потряхивая жиденьким пучком волос, перевязанным коричневой лентой, идет девчонка. В руке несет зеленую сумку. Такие девчонки то и дело пробегают по улицам то в магазин, то из магазина.
Это Володя так придумал, чтобы никто не догадался о его намерении. Все делали вид, будто не знают друг друга, и только на вокзале сошлись в самом дальнем углу огромного зала.
Венка пошел узнать насчет билета. Скоро он пришел и принес бутылку ситро Володе на дорогу. Он сказал, что касса еще не открыта, потому что поезд придет только через два часа, и что он занял очередь.
Бутылку поставили в зеленую сумку, но тут всем сразу захотелось пить. Пришлось вытащить ситро. Пили прямо из бутылки, строго наблюдая, чтобы всем досталось поровну. А на дорогу пришлось купить еще одну. Ее тоже выпили. Подошла девушка с голубым овальным ящиком - мороженое. Съели по две порции. Жить стало веселее. А интересно, сколько можно съесть мороженого? Только было развернулся спор на эту тему, как выяснилось, что все захотели есть. Наверное, оттого, что в буфет, который находился в углу зала ожидания, принесли пирожки.
Купили по две штуки. Венка сказал:
- Их машиной делают, пирожки эти.
- Придумал! - усмехнулась Тая.
Тогда Венка, давясь пирожком, рассказал, как в прошлом году он ел точно такие же пирожки и ему попалась гаечка. Вот такая. Она из пирожковой машины вывинтилась.
Заспорили о пирожковых машинах, снова захотели пить, но тут подошла тетя в красной фуражке и почему-то в валенках.
- Куда, ребятишки, наладились?
Все примолкли, а Венка ответил:
- Вот этого товарища провожаем.
- Невелик товарищ-то.
- Вырастет, - пообещал Венка.
- Это уж обязательно. А с кем он путешествует?
Володя ответил:
- Ни с кем.
- Как это так? Вы что-то, ребятишки, нехорошее задумали…
Тая затрясла перед ней своим бантиком:
- Как это вы, тетя, рассуждаете? А если у него никого нет! Никого на всем свете. Никого! Никого!
Тетка не очень-то доверила, но все-таки вздохнула:
- Ох ты, горюн! А направляешься куда?
Тогда выступил Венка и такой завел рассказ про Володину жизнь, что заслушаешься. Но под конец он до того заврался, что и сам запутался. А тетка слушала-слушала, да как крикнет:
- Ох, да замолчи ты! От твоих слов аж голова закружилась. Ишь, какие вы все вострые собрались! У меня чтоб тихо. А то милиционер - вот он!
Поезд был проходящий. Володя зашел в вагон и увидел, что все места заняты. Он осторожно пристроился на уголке самого крайнего дивана. Прижимая к себе зеленую сумку с дорожным припасом, он подозрительно посматривал на своих соседей: кто их разберет, что у них на уме?
Совесть у него была не совсем чиста. А уж если на совести заведутся темные пятна, то, известно, человек сразу перестает всем доверять и ему начинают мерещиться всякие подвохи.
Вот кругом сидят люди, у них такой вид, будто они едут по своим делам и никакого внимания не обращают на одинокого мальчишку. А сами нет-нет да и глянут в его сторону; того и жди, кто-нибудь спросит зловещим голосом: "А ты зачем из дома удрал?"
Кто же это может быть? С какой стороны следует ожидать первый удар?
У окошка пристроилась чистенькая старушка, вся какая-то, розовенькая, с пуговичками, кофта пушистая, розовенькая, пуговички черненькие, щечки розовые, носик пуговичкой: она, размахивая розовыми кулачками, рассказывает:
- Ты меня к своему дому не привораживай! Это я ему так говорю. Я тебе не бабка-вожатка, чтобы с твоими детьми возиться!..
Ее слушают три девушки, сидящие на противоположном диване. Совсем еще девочки, на школьниц похожи, на семиклассниц. Слушают они не особенно внимательно, все время перешептываются и часто вздыхают. В то же время все четверо, и старушка и девушки, дружно поедают бутерброды с колбасой, запивая их чаем из одинаковых белых кружек.
- Он мне и говорит, зять-то мой, мне это говорит: "Ни об чем, мамаша, не волнуйтесь, пенсию вам определили, внуки вас обожают…" - "Не-ет, - это, значит, я ему, - нет, говорю, такое дело у нас не пойдет. Пенсией ты меня не убаюкивай. Я всю жизнь в тайге при деле. Прощай, зятек, приезжайте в гости!" Сказала так, собралась да и уехала…
Старушка в своей розовой пушистой кофте казалась такой мягкой и доброжелательной, что Володя сразу успокоился. А Девчонки не в счет. Их-то он ничуть не боится. Они сами, видать, всего боятся.
А вот с другой стороны на боковой скамейке дядька сидит - этого опасаться надо. Вон как он на всех посматривает поверх очков. А сам весь какой-то помятый, неприбранный, весь какой-то волосатый. Мало того, что он давно уже не брился, не стригся, а наверное и не причесывался целый месяц. У него целые кисти из ноздрей торчат, а из ушей - как будто все время дым идет. От такого дядьки всего можно ожидать.
Он глянул на старушку поверх очков и осуждающе проскрипел:
- Пенсия дается для успокоения старости.
Старушка даже не оглянулась на него, продолжая отчитывать своего зятя, который попытался ее, таежную вольную птицу, неугомонную труженицу, приспособить к своим домашним делам.
- Не выйдет дело. Я к тайге привычная. И вы, девчонки, ничего не бойтесь. Доброму да работящему человеку в тайге хорошо. Она, матушка, и накормит, и обогреет, и утешит, не ленись только.
И она таким строгим голосом начала рассказывать, как отлично живется хорошему человеку в тайге, что девчонки притихли.
А поезд все шел да шел. Вагон постукивал колесами, поскрипывал и покачивался. Мимо окон проносились столбы, проплывали леса и поляны.
Володя успокоился и начал подумывать, что пора бы и ему закусить, но вдруг старушка обратила на него внимание:
- Смотрите, девчонки, какой с нами парнишечка едет. Ты откуда такой взялся?
Володя струсил и насупился. Он даже отвернулся. Но напрасно он надеялся, что его так и оставят в покое.
- Чаю хочешь? Да поставь ты свою сумочку, никто ее тут не тронет.
Она сейчас же усадила его около столика, налила чаю в кружку, а девчонки так дружно начали подсовывать ему всякие бутерброды да булочки, что он просто не успевал пережевывать. После такого угощения отмалчиваться стало просто уж невозможно.
Он слово в слово повторил рассказ, который недавно сам прослушал в Венкином исполнении. Только вместо Оренбурга пришлось назвать Северный город, куда шел поезд, а то ему никто бы не поверил. Рассказ получился такой длинный и такой запутанный, что Володя и сам перестал соображать, кто он на самом деле и куда едет. Он думал, что его слушатели сейчас же увидят, что он заврался, и тогда все получится очень плохо. Может быть, даже они остановят поезд и выкинут его из вагона прямо в болото среди дремучего леса.
Это он так думал, потому что никогда не ездил в поездах и еще не знал, какой доверчивый и терпеливый народ - дорожные слушатели.
Они с вниманием выслушали все, что Володя им рассказал, и начали вникать в подробности. Торопиться-то некуда: поезд идет - время бежит.
- А где отец работает? - спросила розовая старушка.
- Он художник.
- Да что ты говоришь! - воскликнула она, прижимая к груди пухлые ладошки. - Художник. Смотри-ка!
- А ты не брешешь? - проскрипел волосатый. - Поимей в виду: я всех художников знаю.
- А Михаила Снежкова знаете?
- Какого Снежкова? Нет такого художника.
- Господи! - воскликнула старушка. - Снежкова! Да его же все знают. Вся тайга.
- А я не знаю.
- Ага! Не знаете. Вот я сейчас покажу…
В его зеленой сумке, вместе с колбасой и булками, находился завернутый в газету мамин портрет, нарисованный Снежковым, и сложенные вчетверо картины, вырезанные из журнала.
- Вот, глядите!
- Есть же такие люди, - возмутилась старушка, разглядывая картину, - не зная человека, уж под сомнение его подводят. А еще в вагоне книжку читает.
Захлопнув книгу, волосатый прискрипел:
- Это не книжка, это расписание поездов.
Отвернувшись от него, старушка снова заговорила:
- Все его у нас знают, Снежкова-то. Вся тайга. И все он рисует тайгу и как человеку в тайге жить полагается. Наши лесники ему там и дом поставили специально для работы. А вы говорите…
Разглядывая картину, там где "Любимая сестра Валя", девушки вдруг как-то примолкли, и Володе показалось, что они сразу сделались очень похожими на молоденькую фронтовую сестру.
Наверное, и старушка это заметила, потому что она сказала:
- Девонька-то какая. Не старше вас, а глядите, на фронт пошла, не побоялась. А вы тайги боитесь.
Девушки нахмурились, одна из них прошептала:
- Да мы и не боимся вовсе.
- Мы куда хочешь.
- Ну, вот и хорошо, - обрадовалась старушка. - Надо же все так трогательно нарисовать. За сердце берет.
Скоро все в вагоне узнали, что здесь едет мальчик, который разыскивает отца, знаменитого на всю тайгу художника Снежкова. И хотя не все слыхали о таком художнике, однако все соглашались, что он непременно знаменитый. А как же иначе, если его картины даже в московском журнале печатают. И все рассказывали друг другу сложную Володину историю, которую наспех придумал Венка и которую по памяти повторил Володя.
Он и не заметил, как около того места, где он сидел, собрались пассажиры чуть ли не со всего вагона. Ведь тут в гости никто никого не зовет. Кто захотел - тот и пришел, а кто пришел - тот и гость. Сидят, разговаривают, дают разные советы. Торопиться-то некуда: поезд идет - время бежит.
Поезд летит сквозь тайгу. Поезд везет Володю в неведомые края, где почти в каждом доме знают Снежкова. Значит, нечего бояться, везде найдутся друзья, покажут дорогу.
Но все-таки совесть у него была нечиста: вот придумал Венка глупую историю, а Володя сидит и повторяет ее. Потому что если рассказать по правде все, как есть, то его отправят обратно, как беглеца. Он начал вздыхать и отмалчиваться, а все подумали, что ему просто захотелось спать. Тогда все разошлись, и одна из девушек сейчас же уложила Володю на свое место.
Лежа на верхней полке, Володя слушал, как постукивают колеса на стыках, и подумал, что это они от скуки бормочут там в темноте: "Раз-два-три, раз-два-три…"
И сам тоже начал считать вместе с колесами. Считал, считал, и вдруг ему ясно послышалось, как они спрашивают жесткими железными голосами:
- Ты-ку-да? Ты-ку-да?
- Вот еду, сам не знаю куда. Может быть, и найду, что ищу…
- Как-же-ты? Как-же-ты? - продолжали колеса. А может быть, и не колеса беспокоили его и мешали спать, а совесть, которая все-таки у него была нечиста.