- Ты плохо стал охранять наш дом, - укоризненно сказал он каменному человечку, - Не мог поберечь свою хозяйку, теперь вот у хозяина поясница отнимается, а ты даже по думаешь, как ему помочь. Заменить тебя некем, ты в старое время хорошо охранял дом, потому мне тебя жалко. Я хочу, чтобы ты сам почувствовал, какая боль гложет мою поясницу, может, тогда поймешь, пожалеешь меня…
Баоса с помощью женщин выволок каменное изваяние из фанзы и по пояс закопал его в песок.
- Будешь здесь стоять днем и ночью, в холод и в жару, в ветер и в дождь, - сказал он. - Чем скорее вылечишь мою поясницу, тем скорее вернешься на свое теплое место.
На улице было жарко, безветренно, горячий песок жег пятки, и Баоса почувствовал, как солнечное тепло проникает в его тело. Он опустился на горячий песок недалеко от закопанного дюли и блаженно растянулся. К нему подошел его помощник - старый беззубый пес Тэкиэн, лизнул шершавым языком руку хозяина и сел возле него. Баоса погладил голову любимца и вздохнул.
- Состарился совсем, Тэкиэн. Кормили хоть тебя? - Пес смотрел на хозяина понимающими глазами. - Сыт, да? Хорошо. Хозяйка твоя ушла от нас, Майда тебя будет кормить. Тебе тоже недолго осталось рядом со мной быть, мы уж никогда вместе не пойдем в тайгу…
Горячий песок приятно грел ноги, даже поясница стала меньше болеть. Баоса закопал ноги в песок. Он давно заметил Гангу, тот вертелся возле своей фанзы, делал вид занятого человека и что-то искал. Ганга несколько раз заходил в большой дом, ночь просидел возле покойницы и провожал ее до могилы. Баоса хотя и сердился на него, но не мог выгнать из дома: в беде все люди объединяются, забывают всякие малые и большие ссоры, к тому же Ганга, если считать по Улуске, в какой-то степени, выходит, родственник, а все же он крепко обидел Баосу, он назвал его собачьим сыном. Ганга наконец неуверенно подошел к Баосе, поздоровался и сел рядом на песок.
- Ноги болят? - осведомился он.
- Болят. Поясница еще больше болит.
Майда вынесла зажженные трубки. Старики закурили.
- Мы с тобой, Баоса, давно соседи, - заговорил Ганга, - между соседями чего не бывает. Ты уж не сердись на меня, горячий я становлюсь, когда меня по-всякому называют.
- Как же тебя не называть было, если твой сын украл мою дочь?
- Ну, украл, но я его не учил воровать чужих дочерей! - Ганга привстал, он опять готов был сцепиться с соседом.
- Ты ругаться пришел или по делу?
Вспыльчивый Баоса на этот раз был сдержанней, хладнокровней, чем Ганга.
- Пришел я к тебе по-хорошему поговорить, а ты меня опять рассердил.
- Ладно, не сердись.
Два старика, как два хорька, сидели друг против друга, пыхтели трубками, плямкая губами.
- Думал я, они на Джалунское озеро сбежали, - заговорил миролюбиво Ганга. - Ездил по озеру, по горным рекам - нигде их следов не нашел. Пота шибко меня рассердил, опозорил нас, мы хоть и бедны, но мы гордые. Нашел бы его, непременно пролилась бы кровь. Следы искал, прислушивался, думал, должен он на еду мясо добыть, должен по зверю стрелять. Ничего не услышал. По озеру, по протокам вышел я в стойбище Чолачи, потом побывал в Джонко - нигде их не видели. Выехал на Амур - там тоже их не видели. Выходит, они не поднялись вверх по Амуру.
- Вниз по Амуру тоже не спустились, мы по всем стойбищам до Падали спускались.
- Может, к озерским нанай подались?
- Озерские тоже не встречали их. Если бы они ехали по озеру Болонь, их бы сразу заметили, там столько глаз, мухой только можно пролететь незамеченным.
- Куда тогда делись?
- Где-то рядом с нами, видимо, время выжидают.
- Может, они в стойбище Хулусэн сбежали?
- Кто их знает.
- Туда не собираешься? - Ганга испытующе посмотрел на Баосу.
- Поясница болит, шевельнуться не могу.
Ганга замолчал, ему очень хотелось знать, будет продолжать Баоса поиск беглецов или нет, ему хотелось услышать, что он думает о завещании жены. Сам Ганга хорохорился только в первые дни, потом он остыл, и если бы действительно ему удалось разыскать Поту с Идари, то, пожалуй, скрыл бы от других их местопребывание. Он на самом деле побывал в Чолани и Джонко и для виду угрожал беглецам всякими карами, возбудил этим любопытство людей, оставил о себе воспоминания чолачинским охотникам и вернулся назад.
- Когда поясница перестанет болеть, поедешь искать? - осторожно спросил он.
- Там видно будет.
- А как завещание покойницы? - уже напрямик спросил Ганга.
И Баоса понял - ему не отвертеться.
- С живой не совещался, чего же мертвую слушать стану? - рассердился он.
"Опять погонится", - с тоской подумал Ганга.
Ганга оказался прав. Через три дня Баоса почувствовал облегчение. Он откопал каменного идола, водворил его на место в угол, пожурил за отсутствие усердия в службе и наказал, чтобы впредь он не пускал в дом злых духов, болезни, оберегал детей и женщин. Вечером, когда все сыновья были в сборе, он объявил:
- Послезавтра поедем в Хулусэн. Полокто, приготовь лодку. Майда, мужчинам приготовь вдоволь мяса и рыбы.
- А как завещание? - заикнулась Майда.
- Не твое дело! С каких времен в большом доме женщины начали лезть в мужские дела? Мы решим сами, без твоей помощи.
- Я не поеду, ама, - подал голос Пиапон.
- Почему?
- Дети голодные останутся, свежей рыбы кто им будет добывать?
- Не умрут с голоду.
- Я не поеду.
Баоса побагровел, уж готовы были слететь с языка проклятья, ругань, но он нечеловеческим усилием сдержал себя. Был бы на месте Пиапона любой другой из его сыновей - несдобровать бы ему, но Пиапона Баоса побаивался. И все же он для острастки других должен был что-то сказать сыну.
- Отец я твой или не отец?! - закричал он. - Я пока хозяин большого дома, когда станешь сам хозяином, тогда самовольничай.
- Не кричи на меня, ама, - спокойно проговорил Пиапон. - Построю себе фанзу и буду хозяином.
- Уходить вздумал?!
- Будешь кричать - уйду. Что меня держит в большом доме? Мать была, ее нет теперь. Ты остался один, а ты будто гонишь меня, нарочно кричишь.
Баоса пришел в замешательство, впервые сын с ним разговаривал, как с капризным своевольным стариком, явно чувствуя свое превосходство. Старик был беспомощен, он понимал, что кончается его власть, что он безнадежно состарился и не может, как в прежние годы, замахнуться на сына и дать крепкую затрещину, он также понимал, что криком уже никого из сыновей не испугаешь.
- Не хочешь ехать - не надо, - зло проговорил он. - За тебя поедет Улуска.
- Разве мне можно? - спросил Улуска. - За братом гоняться, вроде…
- Ты в большом доме живешь или нет?! - закричал Баоса, срывая на Улуске всю злобу. - Пока ты находишься здесь, будешь делать, что я тебе скажу, не забывай - ты вошедший! Не хочешь слушаться меня - можешь открыть дверь и закрыть с той стороны и больше не заходить сюда.
Агоака подтолкнула мужа в бок и прошептала:
- Не спорь, молчи, он выгнать может.
Улуска опустил голову.
В назначенный день Баоса выезжал в Хулусэн. Пиапон, насупившись, провожал отъезжающих. Оттолкнув лодку, он сказал:
- Ама, помни слова матери, никогда ты ее не слушался, когда жива была, послушайся хоть сейчас.
Баоса даже не взглянул на сына. Весла взбурлили, вспенили мутную проточную воду, и лодка рывком устремилась вниз по течению, она словно бежала от острого взгляда Пиапона.
- Вы тоже не забывайте! - крикнул вслед братьям Пиапон. - Грозы остерегайтесь!
Баосу неприятно задело упоминание о страшной грозе, он машинально вскинул руку, провел по шраму на голове. Заметив взгляд сыновей, он сделал озабоченное лицо, стал оглядывать протоку, берега. Справа тянулся высокий берег со священной скалой "Голова", под ней грудились камни, сброшенные во время грозы.
Перед Баосой встало пережитое: грозовое небо, звериный страх, ранение, смерть жены. Он почувствовал, что у него появился могучий враг. Но кто он такой? Злой сэвэн или шаман? За что он невзлюбил Баосу и его семью? Как можно жить в вечном страхе?
Лодка между островами выплыла на Амур. Густые тальники смотрели в его зеркальную воду и любовались своими зелеными кудрями. Перед Баосой стеклом блестел Амур, противоположный берег тянулся зеленой ниткой между зеркалом воды и голубизной неба. Река отвлекала Баосу от тягостных мыслей, и он стал любоваться ею.
- Ама, русская железная лодка снизу плывет, - сказал Полокто.
Баоса оглянулся: длиннотрубный пароход, отчаянно дымя и шлепая плицами, поднимался по реке. Баоса недолюбливал и боялся пароходов: каждый незнакомый предмет всегда пугал его. Первой мыслью было спрятаться в тальники и переждать, когда пароход минет их. Но сейчас он не мог терять время, он спешил, ему сегодня же надо быть в Хулусэне.
- Русская лодка будет плыть около этого берега, а мы переплывем на другую сторону Амура, - сказал он, немного подумав. - Гребите, не жалейте сил, на том берегу отдохнете.
Баосе можно было не говорить этих слов, дети его и Улуска сами знали, что не надо жалеть сил, когда переплываешь Амур. Каждый нанай любит свой Амур: река кормит его, одевает, по в душе каждый боится его скверного характера. Сколько рыбаков он забрал к себе! Они тоже переплывали через его широкую грудь, но внезапно поднимался ветер, волны начинали играючи перебрасывать лодку с одной своей хребтины на другую, а когда надоедала игра, они заглатывали ее со всеми людьми в свою пучину.
- Гребите! Гребите! А то наскочит на нас русская лодка! - кричал Баоса точно так, как кричал во время гонок с русскими.
Когда переплыли Амур, Баоса пристал к песчаному берегу и разрешил всем отдохнуть.
- Хорошо гребли, если бы плыли наперегонки, эту русскую железную лодку, пожалуй, обогнали бы, - похвалил он.
Полокто снял с себя мокрый верхний халат, потом нижний и, отдышавшись, заявил, глядя на корму удалявшегося парохода:
- Железный, железный, а кто его видел близко? Похвалился какой-нибудь русский хвастун, что они умеют железные лодки делать, и поверили все, как дети. Как железо может плавать на воде? Вот мой нож, железа тут мало, рукоятка из корня клена. Вот смотрите, видите - тонет. Железный нож с деревянной рукояткой тонет, а вы поверили, что железная лодка плавает.
- Холгитон взбирался на русскую лодку, говорит, она из железа, - ответил за всех Калпе.
- Холгитон твой брехун, он дня не проживет, чтобы что-то не соврать. Русские даже деревянную лодку и то сами не делают, нас просят…
- Одни умеют, другие не умеют, - не сдавался Калпе.
- Колеса лодки, видать, железные, - вставил слово Улуска.
- Конечно, железные, - поддержал Улуску Дяпа.
- Это я и сам знаю, я говорю о днище, бортах и пристройках, - проворчал Полокто.
- Интересно, какая сила двигает такую громадную лодку, - задумчиво проговорил Калпе. - Может, какой большой шаман внутри сидит?
- Догони и посмотри, - усмехнулся Полокто.
Калпе даже не обернулся к старшему брату, он смотрел вслед исчезавшему за тальниковыми островами пароходу и клялся, что когда-нибудь осмелится и заглянет в нутро русской железной лодки.
"Как, должно быть, интересно, - думал юноша. - Каким надо быть умным человеком, чтобы сделать такую громадину, да еще чтобы двигалась без весел. Только умные люди способны на такое…"
Все выкурили по трубке, отдохнули и поехали дальше. После полудня няргинцы подъехали к стойбищу Хулусэн. Баоса любил бывать в Хулусэне, и, как только выдавалось свободное время летом, он всегда приезжал сюда. А любил он его не за красивое незатопляемое место, не за тихую, рыбную протоку, не потому, что стойбище было многолюднее Нярги, не потому, что здесь жили многие его родственники и находилась родовая святыня - Хулусэнский священный жбан. Причина лежала в другом - Баоса здесь встречался и знакомился с охотниками из отдаленных стойбищ и пил водку по нескольку дней подряд в их компании, не видя солнца, как выражались женщины.
Хулусэн и его священный жбан известны были всем нанай Амура, Уссури, Сунгари, и люди приезжали сюда издалека помолиться эндури, попросить счастья в жизни, удачи на охоте, зачатия бесплодной жене, излечения от болезни. Бывали дни, когда в Хулусэн приставали одновременно три-пять лодок, все они привозили водку, продукты, жертвенных свиней, петухов. Случалось, что приходилось устанавливать очередь к жбану счастья: один день молилась одна семья и устраивала угощения, на следующий день - другая, потом третья. Некоторые состоятельные охотники привозили столько водки, что угощали хулусэнцев подряд два-три дня. Эти моления прекращались ко времени подхода кеты, когда надо было заготовлять юколу, корм собакам. Но как только проходила кетовая путина, начиналось родовое моление Заксоров. Священный жбан - родовое божество, и поэтому все Заксоры имели право на него. Сперва в самом Хулусэне они носили жбан с большим сэвэном, ростом с подростка, с одного края стойбища в другой, потом кто-нибудь из уважаемых Заксоров под свою ответственность перевозил его в родное стойбище. Баоса сам несколько раз забирал божество в Нярги и разрешал помолиться соседям из других родов. "Священный жбан имеет такую силу, что этой силы хватит и другим родам и всему нанайскому народу на все годы", - рассуждали Заксоры, но другим родам вывозить жбан из Хулусэна все же не разрешали.
Пять лет назад в Хулусэне объявился великий шаман Богдано Заксор. Баоса с молодых лет замечал в Богдано его незаурядность, он и тогда предполагал, что его сверстник будет или великим шаманом, или дянгианом - судьей рода. Богдано был необычайно красноречив. Он знал столько сказок и легенд, что мог рассказывать их месяцами, и им не было конца, как водам Амура. Когда сказка захватывала слушателей, он продолжал ее пением, голос у него был приятный, громкий, он мог петь и женским мягким певучим голосом и мужским грубым, высоким, мог говорить по-птичьи, по-звериному и мог неподражаемо повторять таежные, речные звуки. Позже он стал ворожить, предсказывать судьбы людей, потом начал лечить больных - тогда-то все и поняли, что Богдано стал шаманом. Сам он, однако, еще долго не объявлял себя шаманом. В средних шаманах он ходил лет десять, не кичился перед односельчанами, не отказывал никому в помощи. Но однажды он уговорил двух молодых охотников и выехал с ними вверх по Амуру. Сперва он заехал в Нярги и остановился у Баосы. Весь вечер Богдано молчал, и все окружающие заметили его беспокойство, нервозность. Баоса пытался было разговориться с ним, расспрашивал о его жизни, рыбалке, но Богдано отвечал неохотно и больше отмалчивался. На следующий день он выезжал дальше и пригласил Баосу поехать с ним, но Баоса отказался, у него много было своих дел. Позже он долго не мог простить себе, что не поехал с Богдано, не стал свидетелем становления среднего шамана великим.
Богдано, как он узнал позже, во сне увидел свое превращение, сшил тайком большую шаманскую шапку с рогами, кафтан, спрятал это одеяние в берестяную коробку и отправился по Амуру до последнего стойбища, где живут люди из рода Заксоров. Поднимался он до большого стойбища Толгон, где на одном берегу протоки жили Заксоры, а на другом - люди других родов. Там он впервые надел одежду великого шамана и с камланием прошел от нижнего крайнего дома до верхнего. Хозяев фанз он приглашал в свое стойбище на великое камлание. Многие охотники тут же собрались - долго ли людям, всегда находившимся в дороге, собраться - и выехали с ним вместе. Богдано возвращался в Хулусэн в одежде великого шамана, заезжал по дорого во все стойбища, которые посещал, поднимаясь вверх, и звал хозяев к себе. Гостей набиралось все больше и больше. Баоса не поверил своим глазам, когда увидел Богдано в одежде великого шамана, но сопровождавшая его толпа людей смела все его сомнения. Богдано, не ответив на приветствие Баосы начал обход стойбища. Баосу бросило в дрожь, и он успокоился только тогда, когда шаман все же зашел в его дом и пригласил в Хулусэн.
Возвращения великого шамана в Хулусэне ждали все жители, ждали откормленные девять черных свиней, предназначенных для жертвоприношений могущественным сэвэнам. Два дня шаман готовился к камланию, на третий день после захода солнца все хулусэнцы и многочисленные гости собрались возле дома Богдано.
Великий шаман вышел в своей новой одежде, сел возле почтенных старцев, задымил трубкой. Подогрели бубен на костре, и начались танцы с бубном. Много людей танцевало в тот вечер. Баоса даже не мог сказать, сколько их было. Запомнились ему изящные, полные охотничьего достоинства, иногда с нарочито подпускаемым юмором танцы одного толгонца и Полокто. Когда все желающие оттанцевались, Богдано надел шапку с двумя рогами, прицепил побрякушки и начал петь медленно и заунывно. Баоса, как ни прислушивался к его пению, не мог разобрать слов. Шаман пел все громче и громче, потом вскочил на ноги и начал плясать шаманский танец, он рассказывал, как во сне к нему явились могущественные сэвэны и приказали ему стать великим шаманом.
- Сами знаете… отказываться нельзя, - пел Богдано. И Баоса верил, что Богдано действительно нельзя было отказаться, иначе его замучили бы могущественные сэвэны и умертвили.
- Согласиться-то я согласился… но силы своей не чувствую, смогу ли я быть великим шаманом или нет - но знаю…
- Будешь! - воскликнул Баоса.
Долго пел и плясал шаман. Когда он кончил камлание, хозяин Хулусэнского жбана, самый старый из Заксоров - Турулэн встал на колени перед молодым по сравнению с ним Богдано и преподнес ему чашечку водки.
- Будь нашим шаманом. Из нашего рода вышел первый шаман среди нанай, у нас много великих шаманов, и ты будь великим шаманом, - сказал Турулэн.
- Будь! - повторил Баоса со всеми вместе и подумал: "Верно говорит старейший, в легендах говорится - Заксоры были первыми шаманами".
Богдано побрызгал водкой в четыре стороны, угощая своих сэвэнов, и выпил остаток. Потом он опять пел и танцевал до тех пор, пока "Половина шкуры" не повернулась ногами к заходу солнца.
Утром шаман продолжал камлание и объявил о своем решении стать великим шаманом. Баоса не дослушал Богдано, ушел к священному дереву тороан, где он на рассвете с девятью молодыми охотниками приготовил к жертве девять черных свиней. Богдано явился вслед за ним с толпой сопровождающих. Баоса наклонился над связанной свиньей, приставил нож к горлу и по знаку шамана воткнул нож в податливую шею животного. Теплая пенистая кровь хлынула в берестяную чумашку. Баоса подал ее шаману, чтобы он ее выпил. Баоса боялся взглянуть на Богдано - так был страшен шаман. Он скакал, прыгал, неистовствовал. Баоса, глядя на этот танец, уже не сомневался, что у Заксоров появился великий шаман. Богдано вдруг захрипел и упал на песок. Его подняли и повели в стойбище. Баоса с помощниками перенесли в стойбище туши свиней, разделали и сварили их в нескольких больших котлах.
Когда Баоса зашел в фанзу молодого шамана, тот сидел на краю нар в окружении старцев бледный и изможденный. Баоса присел возле него, закурил поданную женщинами трубку, но страх, овладевший им во время жертвоприношения, не проходил.
Только выпив с десяток чарочек водки, Баоса почувствовал себя свободнее. Этому помогло и то, что Богдано был теперь в обычной одежде.
Пять дней великий шаман угощал своих гостей, пять дней Баоса только с утра видел желтый диск солнца, а все остальное время перед его глазами стояла пьяная муть.