А наутро, задолго до восхода солнца, рыбаки начинали лов и до вечера только и делали, что закидывали невода. Жены их тем временем пластали кетины на разные сорта юкол: верхний пласт с кожей - калтаян, два нижних, тонких, просвечивающих на солнце пласта - макори, отдельно - брюшко, янтарная икра, которая зимой считается деликатесом, если ее есть с желудем; оставшийся костяк - кисоакта - сушился для собак.
Днем бывают свободны от работы только дети да собаки; мальчишки бродят по релкам, собирают созревшие мягкие яблочки, шиповник, учатся подкрадываться к уткам, сидящим на озерах, и часто метким выстрелом из лука добывают мясо на суп. А собаки, располневшие в первые же дни путины на внутренностях кеты, лениво бродят по косе или отлеживаются в тени.
В сентябре в отдельные годы целыми днями идут дожди, дуют холодные низовики, портится без солнечного тепла юкола, но провожавшему Токто Поте вспоминались только солнечные, с бездонным голубым небом, с плывущими треугольными стаями веселых гусей. Если бы не было рядом любимой Идари, Пота, махнув на все, подался бы на Амур. Он но удержался бы. Идари сердцем понимала, что творилось в душе мужа, ей самой до боли в груди хотелось уехать на кетовую путину.
- Не грусти, он, - сказала она, опуская головку на его плечо. - Через год-два мы тоже поедем на Амур, тогда можно будет, к тому времени мама смягчит сердце отца, он простит нас.
В стойбище осталось несколько стариков и старух, среди них был и Чонгиаки Ходжер.
- Загрустил, охотник? - улыбнулся старик. - А чего же не поехал с Токто?
- Не взял он.
- Ну и хорошо, мы здесь не будет скучать, разве кто-нибудь в тайге скучал? Зверю и то весело в тайге, а человеку еще веселее.
И Пота на самом деле не грустил больше, перестал думать об Амуре, о кетовой путине, о веселье на песчаной косе. Вместе с женой он ловил рыбу, ходил на охоту, готовил дрова на зиму.
Тайга разукрасилась в свой осенний яркий наряд. Одинокая осинка в стойбище Полокан вся пожелтела, поникла, и некогда веселые ее подружки тоже загрустили. Пота с Идари по-прежнему часто ходили в гости к осинке, к березкам, но никогда не разделяли их грусть и даже не замечали их поникшего вида, потому что ничего не видели вокруг, кроме самих себя, - так была сильна их любовь.
С приходом осени тайга раскрывает свои богатства и каждого щедро одаряет, кто только осмелится и захочет их взять. Идари вспоминала сборы винограда, кишмиша, похожего на детские пальчики, лимонника, и ей захотелось сразу всего: и кисловатого винограда, и сладкого сочного кишмиша, и горьковатого, отдающего запахом хвои лимонника. Пота не возражал, за последнее время от стал угождать прихотям жены и радостно исполнял ее желания, потому что знал - этого требует его сын. Для сына и для жены он готов был достать что угодно.
Закинув за плечо ружье и два больших берестяных туеска, он отправился в тайгу, порыскал там до вечера и ничего не нашел. А когда он спросил у старика Чонгиаки, где растут эти ягоды, тот почему-то насмешливо взглянул ему в глаза, но потом все же объяснил, где их можно найти.
Пота посадил в оморочку жену и съездил за ягодами. Спускаясь по реке в стойбище, он заметил на маленьком озерке стаю гусей, подкрался к ним и одним выстрелом уложил пять больших серых птиц.
- Зачем в гусей стреляешь, когда у тебя пороха совсем не осталось! - запротестовала Идари. - Чем зимой охотиться думаешь?
Пота улыбнулся, ему понравилось беспокойство жены.
- Ничего, как-нибудь обойдемся. Маленькие заряды буду делать. Смотри, какие гуси, тяжелые, жирные, разве можно на них жалеть порох? Эти пять гусей больше весят, чем самая крупная косуля.
Над ними как ветер проносились стаи уток, выше летели шумливые, неугомонные гуси. Пота любовался птицами, он никогда еще не видел их столько, птицы оглушали его криком, свистом крыльев.
- Ох, сколько уток здесь, как комаров на мари летом. Все летят на юг, спешат, скоро ни одной птицы не останется. Надо спешить. Завтра выедем вниз по реке.
- Что делать?
- Скопу надо добыть.
Переночевав ночь в стойбище, Пота выехал вниз по Харпи. Два дня он ездил по заливам, по кривым речушкам и только на третий день встретил рыбачившую скопу. Птица кружилась над заливом, часто залетала к устью реки, по которой плыл Пота, замирала на месте, трепеща крыльями и вновь отлетала на середину залива. Пота оставил оморочку, подкрался к устью реки и спрятался в тальниках. Скопа долго кружилась над водой, несколько раз замирала в воздухе, поджидая удобный момент для нападения, и тогда Пота просил всех духов, чтобы они отпугнули рыбу, потому что если птица добудет рыбу, то сразу улетит в лес и там на дереве съест добычу. Насытившись, она не скоро вернется в залив. Скопа, будто повинуясь мольбам юноши, часто подлетала к устью реки. Пота поднимал ружье и ждал, когда она бросится на добычу, чтобы выстрелить в тот момент, когда она распластается на воде с добычей в когтях. Раз скопа подлетела совсем близко и внезапно замерла в воздухе, затрепетала крыльями над самым диском красноватого солнца, потом опустилась ниже, в центр диска, вся озарилась золотым светом, и Поте стало казаться, что солнце затрепетало в небе. Пока он любовался, скопа камнем бросилась вниз, распласталась на мгновение на воде, взмахнула сильными крыльями, но не смогла подняться в небо, и так с распластанными крыльями внезапно исчезла под водой. Над водой возник бурун, и Пота заметил черный хвост огромного сома.
- Моя была скопа, - пробормотал он и тут же испуганно замолк. Внезапно ему пришло на ум, что в необычной смерти птицы есть тайный смысл - добрый сэвэн оградил его от неприятностей или от несчастья, и ему но стоит сожалеть об исчезнувшей скопе.
"Добрый сэвэн не хочет, чтобы мой сын был остроглазым, как скопа, - думал Пота, возвращаясь в стойбище. - Рассказывали же, как в старое время такой остроглазый охотник однажды увидел на дне глубокого озера Хозяина озера. Хозяин никогда не показывался людям на глаза, и за то, что остроглазый охотник увидел его на дне озера, он убил остроглазого. Добрый сэвэн, спасибо тебе, я больше не буду охотиться за скопой, не накормлю жену глазами этой птицы".
Пота вернулся в стойбище и опять принялся заготовлять дрова. Чонгиаки при встрече искоса поглядывал на него и однажды, когда Пота нес в фанзу ведро с водой, он подозвал его к себе и строго спросил:
- Ты охотник?
- Охотник.
- Нет, ты не охотник! Какой охотник воду носит, дрова колет, когда дома здоровая жена? Ты баба! Ты уронил честь охотника. Уже почти полмесяца прошло, как наши уехали на Амур, что за это время сделал? Молчишь. За виноградом ездил, дрова готовил, воду носил…
"Чего он раскричался на меня? Что я, сын ему, что ли? На сына бы кричал", - подумал Пота, но возразить не посмел: нельзя возражать старшим.
- Ты не гордишься охотничьим именем, своими неразумными поступками ты пятнаешь честь охотника. Для чего тебя оставил Токто? Разве не для того, чтобы ты мясо готовил? А ты даже к таежному голосу не прислушиваешься, не знаешь, что наступило время любви лосей. Мне рев быков ночами спать не дает, а ты спишь в объятиях жены, как бурундук зимой, - ничего не слышишь, да и слышать не хочешь.
- Дака, я жене помогаю…
- Сама она все сделает, твое дело мясо, рыбу, пушнину добывать! - рассердился старик. - Ты приехал на новое место, почему не знакомишься с ним? Все уже знаешь?
Пота благоразумно молчал. "Пусть кричит, - думал он, - покричит-покричит да перестанет. Не его дело, как я живу, только Токто может меня понукать".
Чонгиаки вытащил из-за пазухи трубку, свернул из листового табака цигарку, вставил в трубку и закурил. Сизый дымок пополз над травой, поднялся к кустам и растаял в воздухе.
- Смотрю я на тебя, ты не так живешь, как подобает охотнику, - продолжал Чонгиаки уже без раздражения. - Вижу, и все видят, как ты любишь жену, но нельзя так любоваться, вы же боитесь друг от друга отойти - это грех, это большой грех. Так говорили мудрецы. Вы льнете друг к другу, значит, невольно предугадываете скорую разлуку, кто-то из вас скоро умрет.
Пота вскинул голову, с ненавистью посмотрел на старика.
- Не злись, Пота, - прямо глядя на юношу, продолжал старик. - Я обязан тебя предупредить, я прожил долго, много видел, много знаю. Сейчас рядом нет Токто, нет отца - кто же будет тебя уму-разуму учить? Я обязан тебя поучать, иначе беды тебе не избежать, а она тебя ждет.
Озлобленный Пота, до сих пор пропускавший мимо ушей слова Чонгиаки, насторожился.
- Ты шаман? - опросил он насмешливо.
- Нет, я не шаман, я друг твоего отца.
У Поты медленно погасла на лице улыбка.
- Мы с твоим отцом друзьями были в молодости, в китайский город Саньсин раз ездили. Подружились…
- Ты, дака, за другого меня принимаешь.
- Не думай, что хэвэнские глупые люди. Только молодых вы с Токто могли обмануть, а старики все сразу догадались, в чем дело. Токто думает, будто мы не знаем, почему он сам на Харпи живет. Пусть думает. Я как увидел тебя и подумал - знакомое лицо. А когда Токто стал небылицу рассказывать, я вспомнил лицо твоего отца. Теперь, когда нагляделся, как ты любуешься женой, все понял.
Пота боялся поднять голову, встретиться с глазами старика.
"Если он догадался и догадались все старики Полокана, то молодые тоже узнали, в чем дело, и теперь на Амуре рассказывают обо мне. Что же делать? Кончится путина, и Баоса нагрянет сюда, отберет Идари, убьет меня. Что же делать? Куда еще бежать?"
- Отец твой - Ганга Киле, - сурово продолжал Чонгиаки, не догадываясь, как мечутся мысли у юного собеседника, - когда в последний раз я был в Нярги, ты только встал на ноги, цеплялся за хвост собаки. Отец твой - мой хороший друг, щедрый, душевный человек, душа у него широкая, как Амур. Вижу, тебе не хочется вспоминать отца. Ладно, не буду про него говорить. Чью дочь ты утащил?
- Заксора Баосы.
- Баосы? Знаю его, не попадись, сынок, ему, он жалости не знает. Может, к старости утихомирился. Как человек он хороший, но если разозлится - не подходи лучше.
Чонгиаки выкурил трубку, выбил остаток пепла, продул и спрятал трубку за пазуху.
- Охотиться начнем, - сказал он, поднимаясь, - собирайся, завтра выедем.
Пота передал Идари разговор с Чонгиаки и совсем расстроил ее. На следующий день он оставил ее одну в пустой фанзе и уехал.
Приехав на место охоты, Чонгиаки долго молился Хозяину реки, задабривал водкой и просил, чтобы Хозяин не посчитал его за обманщика, если он попользуется берестяной трубкой.
- Пожалей меня, подгони на мой зов какого-нибудь глупого, ненужного тебе лося, - просил старик.
Он трубил на вечерней зорьке, ночью и только утром дождался ответа. Днем Пота коптил мясо. Чонгиаки сидел рядом и делился с молодым охотником разными охотничьими премудростями. Много он рассказывал о добром Хозяине Харпи, который якобы всегда помогает охотникам и никогда не жалеет ни лося, ни жирных карасей, ни изюбрей, ни косуль.
- Есть еще другая река, Симин называется, - рассказывал старик. - Туда сейчас, наверно, отправились охотники из других стойбищ, каждую осень они туда ездят, там они копьем бьют переплывающих реку лосей, косуль, изюбрей. Много бьют, за ночь один человек с десяток зверей колет. Звериная тропа там лежит. Ты не думай, будто звери не имеют своих троп, все живое на земле имеет их, даже вон гуси и утки и те имеют свою дорогу. Да, я тебе про Симин хотел рассказать. Слушай внимательно, все запоминай, но если когда попадешь на эту реку, забудь все, что услышишь сейчас. Хозяин Симина человечьи мысли читает. Всегда с почтением относись к нему, иначе тебе худо будет, голодом заморит тебя. Как только въедешь в устье Симина, поклонись Хозяину, задабривай его, понравишься - пожалеет, даст, что тебе требуется, но если не понравишься - лучше поворачивай оморочку назад и быстрее уезжай оттуда. Строгий Хозяин, ох строгий! Наш, из рода Ходжер он, но мы тоже все его боимся. Есть только один охотник, который не боится его, никогда не кланяется и только покрикивает да помыкает им. А Хозяин Симина боится его, все просьбы выполняет. Этот охотник из вашего рода - Киле Кусун сильный человек, а охотник - нам всем вместе далеко до него. Его одного я знаю, который верх взял над Хозяином Симина. Я тебе расскажу, как появился этот Хозяин, но ты только запомни: как въедешь в Симин, так сразу забывай, немедленно забывай, что ты услышишь сейчас.
"Как так немедленно забыть? - недоумевал Пота. - Наоборот, когда что-то хочешь забыть, всегда оно накрепко уцепится в памяти, так зацепится, что и ногтями не выдерешь".
- Говорят, это случилось недавно, отцы наших отцов слышали от старших. - Чонгиаки удобнее пристроился, готовясь к длинному повествованию. - Говорят, выдался голодный-преголодный год, уж мы сами-то знаем голодные годы, а тогда было совсем худо - на Амуре рыбы не стало, в тайге зверей след исчез - великий мор пришел на нашу землю. Люди съели весь запас съестного, кору деревьев обглодали, халаты, обувь из рыбьей кожи съели и стали умирать от голода. Ох, сколько людей умерло тогда - не счесть! В древние времена на Амуре знаешь сколько было людей? Откуда тебе знать, ты легенду не слышал. Когда люди на рыбалку выезжали, Амур из берегов выходил, понял? Вот сколько было лодок. Голод тот погубил нанай. Сейчас везде встречаются песчаные косы, высокие релки - это все сусу, сколько там находишь всяких целехоньких вещей! Если бы это было кладбище, то разве нашел бы ты целые вещи: при похоронах все бьют, все ломают. Голод был, великий мор. Вот тогда наш старик Ходжер сложил самое необходимое на нарту, забрал жену, одного или двух детей - одни говорят, один ребенок был, другие - два, но это неважно, все равно, сколько бы их ни было - все погибли по дороге. До Симина добрались только старик со старухой. Добрались они до реки и от голода шевелиться уже не могут. Видит старик - на деревьях, точно вороньи гнезда, чернеют жирные тетерева и, словно узоры на халате его жены, на снегу следы зайцев, лисиц, енотов. Было много птиц и зверей, будто со всего Амура они сбежались на Симин. Но старик так обессилел, что только мыслями да глазами ловил птиц и зверей и мысленно ел. То ли вид птиц и зверей подбодрил его, то ли, мысленно наевшись, нашел силы старик, выполз на лед реки, взглянул под лед и задрожал от еще большой радости - жирные, ленивые караси, крупные, как сазаны, чернели под ним. Старик долго долбил лед, выдолбил лунку и острогой добыл несколько карасей. Тут же на льду сделал талу, съел и почувствовал себя опять бодрым и сильным. Накормил старуху - та тоже почувствовала себя сильной. С этого дня они зажили сытно, не думая о завтрашнем дне. Старик наловил столько карасей, что они на льду возвышались, как средней высоты сопка. Наловил и наморозил полные амбары тетеревов, зайцев, енотов. Старик, говорят, в жизни был скуповат, лишнего куска юколы не подаст, а тут после смертельного голода еще стал жаднее. Жадность заставила наловить горы карасей. Построили они со старушкой фанзу - надо замазать ее стены, но где глину добыть зимой? А старушка каждый день готовила из внутренностей карасей енгдэку, это вы, амурские, так называете, а мы, хэвэнские, - лунгчен. Много лунгчена приготовила старуха и стала замазывать стены - как глиной замазала. Тепло стало в фанзе, хорошо. Но тут пришла беда. Однажды выходит старик на улицу и видит - пар поднимается из речки. Пригляделся - нет горы карасей, на их месте образовалась полынья, и оттуда пар клубится. Огляделся старик вокруг - даже вороны и те исчезли. Понял он - пришла новая беда, эндури наказал его за жадность. Из амбара его исчезли птицы, звери - эндури оживил их и угнал. Старик со старухой опять начали голодать, стены колупают - лунгчен едят. До весны не дожили. Померли. И с того времени этот старик стал Хозяином Симина. Скупо, очень скупо он отдает охотникам своих собак - лосей, косуль, изюбрей. Другие думают - он Ходжерам, своим родственникам, сам подгоняет зверей, на их самострелы гонит лисиц и колонков. Не знаю, может, кому он и подгоняет, но мне не подгонял. Сегодня я стрелял в лося, сколько шагов было?
- Шагов пятьдесят было, - подумав, ответил Пота.
- Пятьдесят, говоришь, - Чонгиаки прикинул в уме. - Верно, было. А на Симине я стрелял на двадцать шагов в лося, будто без пули стрелял, холостым.
- Не попал?
- Ничего не было, лось посмотрел на меня и лениво ускакал.
- Может, пуля выпала?
- Не первый раз я заряжал тогда шомполку, пуля была. Хозяин отвел ее в сторону. В другой раз, это недавно было, только что купил тогда берданку, прицелился в лося - чак! - осечка, второй раз - опять осечка. Лось убежал. Ты думаешь, пистон отсырел? Не отсырел, это проделки Хозяина, говорю тебе, не захочет тебе отдать какого-нибудь зверя - ни за что не отдаст. Вернулся я тогда домой, сел возле своего дома, прицелился в ворону, а в берданке тот патрон, который дважды осечку дал. И что думаешь?
- Выстрелил?
- Выстрелил! Здесь, на Харпи, он не хозяин, не может запретить берданке выстрелить. Вместо лося на Симине - на Харпи ворону убил. Жалко патрон, знал бы, лучше в лося стрелял.
Пота не пропускал ни слова, чем больше Чонгиаки рассказывал про Хозяина Симина, тем жарче разгорался у него огонь любопытства, и к концу повествования он принял решение - во что бы то ни стало съездить на Симин и попытать счастья. Пота сам не понимал, почему его влекут всякого рода опасности, приключения. С детства не пропускал ни одного камлания шаманов, и как бы ему ни было страшно при изгнании чертей, что бы ни мерещилось от страха, он никогда не смыкал веки, не прятался под одеяло, как делали его сверстники. Однажды Пота просидел на улице возле дома, где камлал шаман, хотел увидеть, как черт будет убегать через окно, дверь или дымовое отверстие фанзы. Пота дрожал, от страха деревенели ноги, голова почему-то тряслась; чем громче кричали в фанзе, тем больше тряслась голова. Впоследствии он твердил, что не увидел черта только из-за этой тряски.
Теперь ему не давал покоя Хозяин Симина, он опутал его невидимыми веревками и неудержимо притягивал к себе. Два дня охотились Пота с Чонгиаки, а Хозяин Симина так и но отступал от него. Возвращались домой с полными оморочками мяса.
- Дака, поедем на Симин, - попросил Пота, уже подъезжая к стойбищу.
- Нет, не поеду, слишком много времени займет, - ответил Чонгиаки. - Зачем ехать? Мы мясо можем и здесь заготовить.
- Хоть до устья реки съездим.
- Что на устье делать? За лосями далеко подниматься, только в Сельгоне, в Кирпу можно встретить их, а подниматься туда два дня, не меньше. Не стоит ехать.
- До устья доедем, а там видно будет, - упрямился Пота.
- Не поеду, - наконец рассердился Чонгиаки. - Нечего там делать…
Но молодой охотник уже сам принял решение - он обязательно нынче же побывает на Симине.