- Так он в телефонной книге есть! - говорит сквозь слезы.
Ну, и всей пьяной гурьбой к нему грянули уже под самое утро… Однако это уже другая история.
Наш въедливый Куроедов брякает:
- Святочная ваша история! Прямо дед Мазай и зайцы! - а сам тоже кулачком слезы утирает. Своего незабвенного друга Ванюшу Кошелкина вспоминает. И то, как двадцать четвертого декабря 1943 года Первый Украинский фронт перешел в наступление. На участке Радомышль - Брусилов оборону немцев прорывала 3-я гвардейская танковая армия…
А может, Витька уже тогда "На войне как на войне" писал:
"Экипаж Малешкина сидел в машине и ужинал. Мина разорвалась под пушкой самоходки. Осколок влетел в приоткрытый люк механика-водителя, обжег Щербаку ухо и как бритвой раскроил Малешкину горло. Саня часто-часто замигал и уронил на грудь голову.
- Лейтенант! - не своим голосом закричал ефрейтор Бянкин и поднял командиру голову. Саня задергался, захрипел и открыл глаза. А закрыть их уже не хватило жизни…"
На войне как на войне. И без всяких хэпиендов.
Федор Абрамов 21.11.1976 года записал в дневник:
"Виктор Курочкин отмучился. Его поразил неизлечимый недуг в сорок лет. Да, последние восемь лет - это годы муки. Он был обречен на молчание. Все понимать, все знать и ничего не мочь. Это ли не страшно?
И что еще: болезнь застала его в пору расцвета. Одна из самых ярких звезд на литературном небе послевоенном. И вот только что разработался, набрал силы и - катастрофа.
Но Виктор Курочкин не зря прожил жизнь.
Блистательная повесть. Он принес непосредственность, жизнерадостность… Целое поколение, которое мальчишками вступало в войну. Посмотрите на его портрет. А герой его "На войне как на войне"?
Он был с чудинкой, выражаясь шолоховским языком. И не это ли делало его поэтом.
В последние дни видел: с собакой. Поводырь. Но он и этого поводыря лишился. Собака умерла…"
Абрамов не пишет всей правды.
Виктора Александровича Курочкина дико избили в милиции. Пьяненького. Инсульт. Это был 1968 год.
Счастливая старость
А я иду, шагаю по Москве
И я пройти еще смогу
Соленый Тихий океан,
И тундру, и тайгу…
Г. Шпаликов
(Рассказ, зачитанный на 60-летнем юбилее Л. Н. Рахманова)
Часть I
Слякотным ленинградским днем, часов около пяти раздался телефонный звонок. Леонид Николаевич Рахманов был дома один. Лгать чужим голосом: "Его нет дома" он не любил. И, как все писатели, любил лгать чужими устами - жены например.
Строгая деловая секретарша сообщила, что звонят из Смольного и что сейчас будет говорить секретарь обкома Петр Петрович.
Мягким, добродушным басом Петр Петрович попросил прощения за беспокойство, затем объяснил, что недавно попалась ему книжка Рахманова "Базиль", а тут еще дочь-девятиклассницу водили в культпоход на "Беспокойную старость". И вот Петру Петровичу очень захотелось познакомиться с живым автором. Он рад пригласить к себе на чашку чая. А если возможно, то рад навестить Леонида Николаевича у него дома, посмотреть, как писатель живет. Тем более, есть маленькое предложение, о котором он расскажет при встрече…
Леонид Николаевич сразу усек, что его разыгрывают, но виду не подал, бесшумно улыбнулся своей ироничной улыбкой и ответил, что ждет секретаря к восьми часам вечера, но просит прихватить два ананаса и китайский термос. Леонид Николаевич знал, что такие вещи достать в Ленинграде не сможет и настоящий секретарь обкома.
Трубка несколько секунд потерянно молчала, потом мягкий бас сказал, что ананасы и китайский термос он привезет.
"Кто это в наш век может так шалить? - думал Леонид Николаевич, расхаживая по кабинету и потирая тонкие, аристократические руки. - Маро, конечно! - решил он без большого труда. - Обиделась, что я ее давно не проведовал и напоминает о себе таким образом. Действительно, как она там живет?"
И Леонид Николаевич стал звонить Маргарите Степановне Довлатовой. Один час и две минуты у Маргариты Степановны были короткие гудки. Но Леонид Николаевич продолжал набирать номер. Во-первых, он знал, что если Маро села к телефону, то раньше чем через два часа не встанет. Во-вторых, драматург много лет проработал с молодыми авторами, а такое возможно только для человека с крепкими нервами, выдержкой и спокойствием чукчи.
Наконец дозвонился.
- Вы уже знаете? - спросила Маргарита Степановна. - Благодарю вас. Вы всегда были такой чуткий…
- Что я знаю? - не понял Леонид Николаевич.
- Господи! Книжный стеллаж упал на Аркадия Иосифовича! На моего родного мужа!
- Этого ему еще не хватало! - сказал Леонид Николаевич.
- Кому? - спросила Маро с обычным своим юмором висельника. - Стеллажу или Аркадию Иосифовичу?
- Дома есть календула? - спросил Леонид Николаевич, пожевав губами.
- Зачем? - спросила Маро. - Разве поможет календула, если его тарабахнуло первым номером "Молодого Ленинграда". Вы помните, сколько альманах весил? Прощайте, я уже час вызываю "неотложку", а вы вклинились…
"Итак, Маро отпадает, - продолжал размышлять Леонид Николаевич, глядя на тоскливые зимние сумерки за окном. - Но кто, кроме нее, может говорить и женским, и мужским голосом?.. А вдруг это Миша Слонимский пошалил? Собрались у него новые Серапионовы братья…" Тут Леонид Николаевич вспомнил, что Миша поскользнулся на обледенелом пороге в Доме творчества, теперь лежит, не подпускает врачей и своим собственным способом вправляет обратно в позвоночник вывихнутое ребро… "А может, Козинцев сбросил с плеч лет тридцать, тонну славы, Шекспира, Смоктуновского и решил помальчишествовать? Ведь он когда-то в комической опере служил, правда, басом говорить и тогда не мог…"
Леонид Николаевич еще подумал о Геннадии Самойловиче Горе, но тот отпадал, потому что ни один научный фантаст в литературе быть фантастом в жизни не должен…
И тут Леонид Николаевич ощутил смутную тревогу.
Часть II
Без десяти восемь он стал у окна так, чтобы видеть все Марсово поле и подъезд. Ровно в восемь к подъезду подошел мужчина с тремя ананасами в авоське. Леонид Николаевич положил под язык таблетку валидола и отправился открывать дверь. Острым писательским глазом он узнал секретаря обкома.
- Страшно неудобно, - сказал Леонид Николаевич, принимая ананасы. - Понимаете, я решил, что меня разыгрывают… И почему вы без машины? Такой противный, мокрый снег…
- Ерунда, - сказал секретарь обкома. - Машину я отправил на Бадаевские склады… Шофер у меня отчаянный парень, если он термос не достанет - тогда уж не взыщите…
- Проходите, пожалуйста, - сказал Леонид Николаевич, немного конфузясь, но держа себя в руках. - Надо было хоть такси…
- Разве в такую погоду такси поймаешь? - засмеялся Петр Петрович. - Хотел меня один левак на "скорой помощи" подвезти, но я удержался - должность не позволяет…
- Простым людям, конечно, легче, - согласился Леонид Николаевич.
Как положено, сели, помолчали, приглядываясь друг к другу.
- Честно говоря, времени мало, - сказал Петр Петрович. - Вторые сутки дома не ночую. Так я быка за рога, с вашего разрешения. Слышал, гриппуете часто?
- Увы, бывает, - сказал Леонид Николаевич.
- Ну, вот, а я еще слышал, вы мужик вятский, закваски приуральской - вам грипповать грех, не хотите ли кости погреть?
"Мое личное дело читал, - отметил про себя Леонид Николаевич, - что же от меня ему надо, господи боже мой?! Если путевку в Сочи предложить, так это через Союз делают, а тут сам приехал. И с ананасами!"
- Гм, - сказал Леонид Николаевич и промолчал. Он научился при работе с молодыми писателями давать творцу выговориться до самого конца, и тогда уже говорить самому.
- Слыхал я еще, - продолжал Петр Петрович, - вы Волховскую ГЭС строили: начало электрификации всей страны! Ленинский план! Переходные опоры через Неву для первой линии электропередачи ставили… Кажется, Нева трогалась, а провода на льду…
"А это-то откуда он знать может?!" - ахнул про себя Леонид Николаевич, но продолжал невозмутимо молчать.
- Два года в элекротехническом институте - тоже не шутка… Вашего "Депутата Балтики" я еще в детстве видел. И книгу о большом строительстве написали. Я об Исаакиевском соборе говорю… Вот мы на бюро и решили вам предложить командировочку, сложную и опасную, между прочим.
Леонид Николаевич спокойно сидел, выпрямив спину и туго сжав узкие колени. Ему вдруг захотелось хватануть граненый стакан водки или закурить, но он запретил себе и то и другое уже давно, а на отсутствие воли и самодисциплины он никогда не жаловался.
- Мы решили отправить вас в Африку. Мы знаем, что человек вы северный, как я вам уже говорил, но кого другого посылать? Вообще-то обстановка там адская - пыль, жара, вода вонючая, инфекции, но героических ленинградцев полнымполно - работяги, инженеры, техника с наших заводов… Написать бы обо всем этом, а? Последнее время вы современную тему как-то сторонкой, сторонкой… Поезжайте на полгодика. И кости погреете, ха-ха! Авось с производственным романом вернетесь. Не одному же Кочетову о Журбиных писать. Я сейчас про Асуан говорю. Или вот в Сирии на Евфрате большое дело начинается по электрической части… Поэты наши молодцы - пирамиды с Братской ГЭС сравнивают, а вы - Волхов с Нилом, а? Слабо?
Хваленая выдержка давнего члена редакционных и художественных советов сдала - Леонид Николаевич пребольно ущипнул себя за ляжку, но не проснулся, потому что все это происходило в реальности. "Вдруг он меня с Борисом Полевым спутал? - мелькнула нелепая мысль. - Или с Вадимом Кожевниковым? Да нет, те, вроде, не инженеры-электрики… Не инженеры-электрики, но на открытия Братских ГЭС летают… И в Бхилаи тоже… Ясное дело, путаница какая-то… Ну и вечерок!"
- Не роман, так пьесу наверняка сварганите! - сказал Петр Петрович и ненароком глянул на часы. - По рукам?
- Я чрезвычайно благодарен за доверие, гм, внимание, - сказал Леонид Николаевич. - Но в опасении некоторых недоразумений и слабого здоровья… тем более годы уже не те… я вынужден отказаться.
- Слушайте, товарищ Рахманов, вы или не вы "Беспокойную старость" сочинили? А вам до старости и тимирязевского возраста еще пруд прудить! Настаивать, неволить, конечно, не стану - сами решайте. А если не согласны, то будьте любезны, порекомендуйте учеников. Самого, конечно, талантливого - вы их насквозь знаете. Только чтобы он там… ну, в этот, ну в Асуанский вытрезвитель сразу не загремел… Ежели порекомендуете, то будете за него нести партийную ответственность, хоть вы и беспартийный. Думайте!..
Мысленно представив себе одного из своих лучших учеников в заграничной командировке, Леонид Николаевич вздрогнул и… согласился.
- Вот и лады! - сказал секретарь и обеими мозолистыми ладонями по-братски пожал нежную руку драматурга. - А живет в вас настоящая партийная жилка, ха-ха!
Леонид Николаевич долго смотрел в окно вслед Петру Петровичу, который переходил набережную Мойки, поддерживая брюки и увязая в мокрых сугробах. Петр Петрович направлялся к трамвайной остановке, торопился.
Самое смешное, что от этой бытовой картинки на глазах Леонида Николаевича выступили слезы.
И одна скупая слезинка скатилась на тщательно выбритый подбородок. "Человек боится времени, а время боится пирамид", - подумал он.
Тихо вошли жена Татьяна Леонтьевна и дочь Тата, спросили в один голос:
- Откуда ананасы, папа? Как пахнут! Прелесть!
Леонид Николаевич обернулся к ним. Он знал, что предстоит тяжелый бой. Но он же знал, что ни вечные простуды, ни боязнь солнца Сахары, ни семейные сложности уже не остановят его. Он поднимал сейчас с дрейфующего льда Невы высоковольтные провода электропередачи от первенца ГОЭЛРО.
- К черту ананасы! - заорал тихий и деликатный как в быту, так и в общественной жизни Леонид Николаевич, топнул ногой и потряс кулаком. - Завтра же купите мне шорты и консервы!
- Леня, успокойся! Что с тобой? Ты с ума сошел! Нельзя тебе консервы! Доктор сказал… желудок… перистальтика…
- Консервы! - рявкнул Леонид Николаевич. - Очки черные! Пробковый шлем! Нет, его не надо - колониализм… неоколониализм… Панаму! Нет, нельзя панаму! Латинская Америка, Куба, Че Гевара… Купите простую соломенную шляпу! Я уезжаю!
- Куда?
- В Африку! В Сахару! Все! Я действительно увижу и пойму, да, пойму о великой плотине на Ниле больше всех других писак!
- Леня! У тебя дети! Внуки! Там война! С евреями! Бедуины!
- Мне следует ехать! Я знаю, что, когда в моей душе соединятся Асуан и Волхов, - это будет посильнее "Фауста" Гете!.. Что? Это сказал секретарь обкома, он принес эти ананасы, принес пешком, черт возьми! На себе, на своих плечах! На своих двоих! Как я могу теперь не ехать и не написать про этот чертов Асуан? У меня от жары мозг раскисает и кожа для солнца слабая, но я еду!.. Тата, не забудь купить ореховое масло!
Часть III
Около четырех ночи обкомовский шофер привез китайский термос вместимостью десять литров. Конечно, в доме никто не спал, и сильно пахло валерьянкой.
Термос пришлось принять. Но это было полбеды. Хуже, что никто из семейства не знал: дают шоферу секретаря обкома чаевые или нет?
Решено было не давать.
Часть IV
Мы провожали Леонида Николаевича в аэропорту.
Петр Петрович тоже выбрал минутку - приехал на "Победе". Администраторы-холуи, конечно, предложили ему следовать на взлетное поле в авто, чтобы интимно проводить Леонида Николаевича до трапа, но секретарь отказался.
- Я уж отсюда помашу - как все, - сказал Петр Петрович и взял под руку Маргариту Степановну Довлатову, этим прикосновением как бы утешая ее в горе по поводу долгой, а может быть, и вечной разлуки с Рахмановым. - Я слышал, на вашего супруга упал стеллаж? Как его здоровье?.. И потом хочу сказать, что редактором-составителем второго тома "Молодого Ленинграда" надо быть вам! С таким опытом и уходить в кусты от сложной работы! Ай-я-яй! Как не стыдно! Коммунистка с таким стажем…
- Тут вы, товарищ, правы! - с грозой в голосе согласилась бесстрашная Маро. - Меня выгнали из составителей незаконно и хамски!
- Ну-ну! - сказал секретарь. - А к тебе, Голявкин, у меня тоже вопрос, - продолжал он. - Как там, не прижимают тебя редактора? Слышал, они иногда хлеб у штатных цензоров отбивают…
- Да нет, ничего… не жалуюсь, - пробормотал Голявкин и покраснел первый раз в жизни. - По мелочам только… Ну, напишешь: "Люблю хоккей с дракой", заменят "драку" на "силовые приемы" - вот и все…
Часть V
Полгода в Африке Леонид Николаевич, конечно, не высидел. Вернулся через два месяца.
Леонид Николаевич шел по летному полю в шортах и в соломенной шляпе. Он загорел, как негр. Очень тесно прижавшись к нашему учителю, шла молодая бедуинка.
- Ну, вот! - сказала Маро. - Я говорила, что Рахманова нельзя пускать одного даже в Комарово!
Но оказалось, что молодая бедуинка - студентка по обмену.
28.02.1968
Чуть-чуть о Вере Федоровне Пановой
Основоположница Нового французского романа Натали Саррот вспоминала:
- Когда один раз я была в Ленинграде, то спросила Ахматову, могу ли к ней приехать. В Комарово меня повез такой молодой красивый писатель, она его очень любила, Борис Борисович Вахтин, его, к сожалению, нет в живых…
ПЕСНЯ О ДЫМЕ, ЛЮБВИ И КОНЕЦКОМ
Черный дым улетает колечками
В распростертые облака.
Я на мостике вижу Конецкого,
И дорога его нелегка.Улетают мысли бездонные
К горизонту Южных морей.
Хоть для Бога мы неугодные,
Но любимые для матерей.Улетают силы сердечные
Каждой новой любви вослед.
Ах, Конецкий, ведь мы, конечно же,
Не найдем того, чего нет.Пьяной нежности бесконечностью
Нам сродни голубой океан.
Так не сменим, Конецкий, вечности
На случайной любви обман.Черный дым улетает колечками
К недостигнутым материкам.
Мы в рассоле морей излечимся
От всего, что несвойственно нам…
Это в сентябре 1970-го в Ялте сочиняет Борис Вахтин, разыгрывая очередной роман. Кажется, с дочкой Фадеева. Думаю, что "улетали силы сердечные каждой новой любви вослед" - это больше сына Веры Федоровны Пановой касалось. Ну, а то, что Вечность мы с ним, при всем желании, не обменяли на случайной "любви обман" - это факт.
Борис был сыном Веры Федоровны Пановой, высокого роста (не в маму), великий умница (тут в нее). По узкой специальности - выдающийся китаист. По призванию - писатель и шахматист.
Как-то взял меня к Корчному. Он с чемпионом играл пятиминутки. Тот давал ему фору: себе брал три минуты, а Боре давал пять.
В кабинете Корчного меня поразил огромный гипсовый бюст Владимира Ильича Ленина на комоде, набитом хрусталем, - вероятно, приз за какую-нибудь очередную победу. Еще поразило в квартире гения эндшпилей полное отсутствие чего-либо похожего на домашнюю библиотеку.
При шахматных баталиях Борис и маэстро, сидя под бюстом вождя, который, как говорят, не чурался шахмат, не чурались коньячка. Во всяком случае, после десяти партий коньячная бутылка была пустой.
Из рецензии Веры Пановой на вторую в жизни мою книжонку:
Рассказ "Путь к причалу" читатель прочтет с большим интересом. Там отлично написано море, шаланда, мужество команды, суровая северная природа. Поправки, внесенные автором в этот рассказ (я читала и предыдущий вариант), на мой взгляд, дельны и правильны. Советую автору сделать несколько тоньше и тактичнее размышления Россомахи о героизме, свойственном советским людям, и о своем ордене. Оставить эти мысли следует, но выразить их надо не так в лоб.
Открывать книгу этим рассказом автору не советую.
12 сентября 1958 г.
В. Панова.
Пановой В. Ф.
"22 июля 1958
Дорогая Вера Федоровна!