ГЛАВА 48
О том, как встретились два старых друга, и о том, ЧТО ПРОИЗОШЛО В ЛОНДОНЕ в этот день
Зал заседания религиозной конференции наполнялся. Одетые в сюртуки американские священники мирно разговаривали с католическими пасторами, одетыми в черные рясы. Греческие священники с длинными волосами, убранными в прически, жались в углах вместе с несколькими сибирскими шаманами, тайно бежавшими из России.
Брамины, факиры, брамы, ламы, муллы, бонзы вполголоса обсуждали положение. Имя Река повторялось всеми.
Предполагалось создать религиозную декларацию, способную объединить всех.
Христианские молодые люди с портретом Кюрре в петлицах обходили всех и тихо уговаривали на эсперанто.
Уже прибыли представители трестов и синдикатов, приглашенные на совещание.
Ждали только Монда и почетного гостя - Река.
Пока совещание не открывалось, делегаты совещались, сговаривались о тезисах, пили чай и грелись у громадных, отделанных мрамором каминов.
- Какой холодный вечер! - произнес молодой иезуит, делегат Италии, греясь у камина зала заседания. - Так и кажется, что там, за окном, туман, и полицейские переводят автомобили через перекрестки улиц, взяв шофера за руку и освещая дорогу карманным электрическим фонарем…
- Как надоели нам иностранцы со своими анекдотами о Лондоне! - спокойно ответил ему сосед, молодой английский офицер. - Уже восемь лет в Лондоне нет туманов, мы спрятали дым города в десятиэтажную фабрику и к дверям приставили полицейского. А наша полиция бдительна.
- Это прекрасно, - засмеялся итальянец. - А знаете, я в детстве читал, что у вас такой туман, что его скалывают с карнизов дома…
- Да, действительно, - ответил англичанин, - с карниза под куполом собора Св. Павла несколько раз снимали слой кристаллизованной сернокислой извести. Этот осадок образовывался под влиянием серной кислоты, находящейся в атмосфере, на углерод извести, находящейся в камне. Но теперь воздух чист, тумана нет, и он больше никогда не вернется…
- Ну, а как наше заседание? - прервал итальянец, зная по опыту, что хвалить свои порядки англичанин может очень долго. - Заседание будет интересное. Обувные фабриканты все еще отказываются разрешить применить химическую войну на Китай. С Россией тихо, ну, будем надеяться, что нас выручит этот Кюрре. Молодой, но очень талантливый бог. Но где Монд?
- Монд сейчас большой человек, но мы, англичане, требуем аккуратности даже от гениев. Боюсь, что его сегодня очень холодно встретят на заседании.
…………………………………
Монд не был виноват.
- Господин Шульц, - говорил он в это время, - меня ждут деловые люди. Не можете ли вы отложить наше объяснение на вечер?
- Монд, - ответил Шульц, - оставим это заседание. Мы отложили наше объяснение на тридцать пять лет. Тридцать пять лет тому назад я молодым студентом ушел с твоей дороги, замкнулся в свою лабораторию. Это не дало мне счастья. Сейчас я его и не хочу. Но я требую правды… Скажи, ты оскорбил Роберта?
- Шульц, вы сошли с ума! - ответил Монд холодно. - Дела Англии ждут меня.
- Я не пущу тебя, - ответил Шульц, загораживая дверь, - старый обманщик, вор чужих идей. Разве не у меня ты взял мысль о прививке бессонницы.
- Я украл чужую мысль? - вскричал Монд.
- Да, я докажу это лабораторными журналами. Я молчал из-за Роберта.
- Ты лжешь, Шульц.
- А! Оскорбление первой степени. Снимай эспадрон со стены. Да здравствует "Старый Веймар"! Я требую удовлетворения.
- Я не буду салютовать тебе! - проговорил мрачно Монд, снимая фрак и беря в руки эспадрон. - Защищайся!
Шульц отбил удар, и в лаборатории несколько минут были слышны только удары стали о сталь и тяжелое дыхание бойцов.
Силы противников не были равны.
У Монда было преимущество роста, более длинных рук и лучше сохранившегося сердца.
Шульц защищался яростно, но отступал шаг за шагом.
- Ты выиграешь опять, проклятая посредственность! - шептал он, машинально отражая удары тяжелого клинка. - Ты выиграешь, ты хорошо прожил свою жизнь, хорошо ел и не знал угрызений совести… Рыцарская игра, корпорация, честь женщины, нация - я умру, не став умнее.
Шульц чувствовал, что он уже притиснут к стене.
- Какой странный звук! - сказала Сусанна, прислушиваясь. - Это на улице?
Она подошла к окну. Ничего не видно.
Нет, опять.
Сусанна села на подоконник, отодвинула букет георгинов, который ей приносил каждый день кто-то, и высунулась, стараясь посмотреть вдоль улицы.
- Погибнем вместе! - вскричал в этот момент профессор Шульц и, сделав отчаянный выпад, отбил удар Монда и одним движением разбил стеклянный колпак с каким-то газом, стоящий на столе.
- Сусанна! - вскричал Монд, опуская оружие.
Одну тысячную долю секунды враги безмолвно стояли друг перед другом, но вот углы комнаты начали круглиться, жар и треск взрыва, казалось, наполнили весь мир, и дом рухнул, погребая под собою обоих стариков и их тайну…
- Спасите! - успела закричать Сусанна, хватаясь за карниз окна.
Гром падения дома заглушил ее крики.
- Спасите! - слабо повторяла она, закрыв лицо руками.
Холодный ветер рванул со стороны комнаты.
Секунда.
Она жива.
Сусанна открыла глаза. Дом лежал внизу. Клубы дыма и пыли скрывали еще обломки.
Часть передней стены, шириной около полутора сажен, с окном в четвертом этаже, на подоконнике которого сидела Сусанна, уцелела, но накренилась и дала трещины в перемычках…
…………………………………
- Предлагаю почтить вставанием память баронета Монда, только что взорванного в своем доме анархистами, - произнес какой-то джентльмен, выходя на эстраду заседания конгресса религии. - Кюрре, помещенный предусмотрительно нами в подземных залах банка, невредим. Заседание сейчас откроется.
- Пожар! - раздался крик в зале.
- Джентльмены, спокойствие, это дымят камины! - вскричал распорядитель.
Действительно, вдруг комната наполнилась черным дымом.
- Воздуха! - сказал офицер, бросаясь к окну, но там за окном не было Лондона: вся улица, все небо было закрыто черным, густым дымным туманом. - Какой приятный обморок! - сказал он и упал без стона на землю.
Кругом него лежали в глубоком обмороке одетые в сюртуки, сутаны, рясы, стихари делегаты первой всемирной религиозной конференции.
В комнате было тихо, как в спальне. Густой туман превратил вечер в ночь, слышно было дыхание спящих, кто-то в углу залы бредил о нефтяной валюте.
Туман распространялся.
На перекрестках спали полицейские, некоторые из них заснули уже в противогазах.
В глубокой тьме, в которой фонари казались смутными желтыми пятнами, рыча и наталкиваясь на мягкие тела спящих среди улиц людей, толкались автобусы со спящими шоферами за рулем, со спящими, падающими друг на друга при толчках пассажирами.
Лондон дымился, как куча угольного мусора. Дым расширялся. Засыпали окраины, крестьяне в деревнях, лодочники на реках…
Сладко спали репортеры в редакциях, врачи в больницах, прервав операции.
Туман все распространялся.
Туман возвращался в Лондон. Сон и туман овладевали городом.
Никогда еще Лондон не был так счастлив. Измученный Лондон спал.
Уже пожары охватывали город, светильный газ струился из незакрытых кранов, безумные машины мчались, давя спящих. Лондон спал.
Свернувшись котенком на подоконнике, на обломке стены, скрытая от города черным туманом, спала Сусанна, положив под голову маленькие руки.
Развалины дома дымились внизу.
ГЛАВА 49
О том, ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ТУМАНЕ
Туман был густ и непрозрачен, как тина.
Как камни на дне, лежали среди улиц и на тротуарах спящие. Фонари города не горели.
Брошенные автобусы размывали туман пятнами своих фонарей от еще не растраченных аккумуляторов, как светящиеся рыбы. Среди тишины копошились какие-то странные чудовища с головами кашалотов. Если, осторожно ступая в тумане, подойти к такому чудовищу и ощупать его, то почувствуешь: это человек в огромном металлическом шлеме. Кашалоты расплываются по погруженному в тину дымного тумана городу… Что-то ищут, шарят, как слепые. Город заснул не сразу: сперва, отравленные дымом своих каминов, заснули миллионеры, клерки и чиновники в своих коттеджах. Дома бедных не имели каминов и довольствовались водяным отоплением. Здесь заснули после, уже тогда, когда квартиры богатых, залитые дымом, пролили туман на весь город.
Восточный Лондон, там, за Темзой, спал, но неспокойно.
Люди в шлемах патрулями обходили город и отмечали мелом двери домов. Иногда входили в мастерские, электрические станции и начинали что-то делать с лежащими.
В таких случаях их выходило из домов больше, чем вошло. Другие патрули в это время шли в аэропланные парки. В глубокой, тенистой и дымной мгле заводили они моторы и разлетались в разные стороны, как ночные серокрылые бабочки. Аэропланы гнались за пароходами, нащупывая их по тихому шуму машин, и спускались на палубы, которые были покрыты спящими пассажирами. После трудной посадки один кашалот оставался среди спящих, а самолет взлетал искать новую добычу.
У станций дорог и на подъемах полотна тоже работали молчаливые кашалоты, смазывая маслом рельсы.
В комнате заседания религиозного совета было оживленнее всего. Около десятка большеголовых людей аккуратно разбирали спящих, сортировали их, отмечая надписями синим и красным химическим карандашом, и записывали в книгу для почетных посетителей, теперь получившую новое назначение.
Всем распоряжался человек в шлеме, в светлом костюме, но с руками настолько черными, что рукава его пиджака казались пустыми.
- Его здесь нет, - прошептал в это время под шлемом рослый человек, осматривая дом Хольтена, - только клочки шерсти. Может быть, он пошел к Монду?
И почти бегом, поддерживая обеими руками тяжелую голову, человек выбежал к автомобилю. Машина понеслась, изворачиваясь среди спящих тел. Вот дом Монда. Но дома нет. Среди тумана незнакомым силуэтом возвышается обломок стены.
Пашка остановился.
"Погиб Рокамболь, - подумал он, - эх, земляк!"
Но что это белое виднеется в окне на фоне тумана?
Пашка вгляделся: Сусанна Монд тихо спала, положив под голову маленькие руки, над обломками дома, похоронившего ее отца.
- Положение мессинское, - сказал Пашка и отошел от дома.
Через несколько минут он вернулся, неся сверток каната под мышкой. Спокойными, привычными движениями собрал он канат крупными кольцами и бросил в воздух. Промах. Еще раз. Канат зацепился. Осторожно подошел Пашка к самой стене, внутренне выругался на то, что так много приходится терять времени, и начал подыматься с вытянутыми ногами, подтягиваясь на руках. Стена колебалась. Тихо, как акробат, карабкающийся по шесту, поднимался Словохотов. Но вот и подоконник, на нем Сусанна, и рядом с ней еще свежий букет из красных роз и георгинов.
- Любила, значит, - растроганно произнес Пашка.
Осторожно обвязал он веревкой тело Сусанны и, далеко откидываясь назад, чтобы уравновесить на колеблющейся стене тяжесть тела, спустил ее наземь, а за ней быстро соскользнул сам, уже почти не думая об опасности.
Стена постояла еще секунду, потом закачалась и, повернувшись вокруг вертикальной оси, скрутилась, как лист бумаги, и упала вниз. Матрос отнес женщину на середину улицы, подумал немного, потом пошел на развалины дома и, принеся оттуда доски, устроил вокруг нее заграждение, чтобы кто-нибудь не раздавил. Прошло уже пять минут.
Со вздохом полез Пашка в карман, вынул химический карандаш и написал на Сусанне:
ЛИЧНОЕ СЛОВОХОТОВА.
Прыгнул в автомобиль, что-то крикнул и исчез во мгле.
…………………………………
- Еще бутылку шампанского, - сказал сам себе Рек, наливая себе вино в роскошный бокал. - Конференция вздор, подождет. Негры - тоже вздор. Их еще выбелить надо. Сколько забот. Еще чашечку… хорошее вино, доннерветтер… За здоровье императора Вильгельма, наследника его принца… как его там, и бога Река… Ур-ра!..
- Ур-ра! - ответил свод блиндированного подземелья, в котором на всякий случай, чтобы не обидели коммунисты, поместили Кюрре его хозяева.
Телефон зазвонил.
- Убью! - закричал Рек, разбивая его бутылкой из-под шампанского, - убью! Но, впрочем, нужно идти. Вот напился, даже дым в глазах. И черти маленькие - в трубку величиной. Эй, черти, руки по швам! Равняйтесь!
Дым увеличился. Но пьяный Рек не чувствовал пока ничего, на него не действовал газ.
- В наступление! - закричал он, размахивая тростью, и, вскочив верхом на стул, поскакал по длинным гулким коридорам банковских подземелий.
…………………………………
- Товарищи, - начал в это время в зале заседаний Словохотов. - Гидра контрреволюции нами сломлена и систематизирована (аплодисменты). В соседней комнате вы можете увидеть всю коллекцию. Поезда, идущие по железным дорогам без машинистов, и пароходы, идущие без рулевых, нами остановлены. Решение Комитета действия и резолюции его, принятые вчера в большом котле дымооседателя, исполнены (аплодисменты). Предлагаю приветствовать товарища Хольтена, угнетенного колониального негра, вместе с нами боровшегося за нашу свободу. Предлагаю послать телеграмму всем, всем, всем. А именно:
"Совнаркому, Китайскому Красному Правительству, Временному Революционному Правительству Коммунистической Индии на гору Эверест, Азовской флотилии и водоливу Сарнову в Астрахань".
Зал огласился аплодисментами. В тот же момент туман в Восточном Лондоне рассеялся, в небе проглянуло вечернее солнце, и во главе с рабочими с дымовой станции, уже снявшими свои шлемы, толпы манифестантов двинулись в еще спящий центр. Воздух огласился музыкой. Толпа запела:
Лишь мы, работники всемирной…
ГЛАВА 50
Пока мы писали роман, наступила осень, поэтому РОКАМБОЛЬ ИЩЕТ МЕСТО ДЛЯ ЗИМНЕЙ СПЯЧКИ. Что он находится - изложено ниже
Рокамболю хотелось спать. Ему хотелось спать не на час, не на два, а так месяцев на шесть. Правда, для зимней спячки было еще рано… Но что-то в воздухе напоминало о сне. Медведь, опустив голову, обошел комнату… Неудобно, здесь не выспишься. Стуча когтями, спустился он по лестнице и носом открыл дверь. На улице было дымно и пахло сном. Медведю представился лес, деревья с вывороченными корнями, и глубокая берлога, и милые друзья - другие медведи - с узкими плечами и широкими лапами. Рокамболь нетерпеливым шагом пошел вдоль улицы.
На улице было тихо, не звенело, не шумело, не пищали мотоциклетки, и земля не дрожала под ногами, что прежде так раздражало медведя. Рокамболь прибавил шагу: надо было торопиться, а не то все берлоги могут оказаться занятыми. Вот темная яма вниз… Опустился. Неудобно для берлоги, слишком длинно и две какие-то холодные палки на полу… Пахнет капканом… Рокамболь пошел дальше… Во многих местах уже залегли на спячку люди. Все больше поворотов направо, налево. Дверь в стене. Тронул лапой. Открылась. Коридор уже другой, без холодного тонкого валежника на земле. Коридор идет вниз. Спящие люди попадаются все чаще, у них в руках ружья и пулеметы. Двери раскрыты, как в доме, из которого переезжают. Железом пахнет меньше, но все еще не пахнет сосной. Рокамболь уже начал сердиться. Он хочет спать. Где лес? Почему люди мешают спать честному медведю?
- Ррр… разорву! - рычал он.
- Еще не все потеряно, - сказал начальник банковской полиции в наглухо запертой комнате сейфов, обращаясь к своему отряду. - Нас здесь около двухсот. Лондон, очевидно, отравлен дымным газом, мельчайшие частицы которого проходят через газовые маски, как газы типа "арсинов". Восставших мало. Рабочие еще спят. Нам нужно окутать свои маски толстой материей и пройти до герметически закрытых банковских танков, стоящих в подземных гаражах. Если мы займем подземный город, то сможем сосредотачивать свои силы в любом месте. Наденем шлемы - и вперед!
- А не взять ли нам с собой бриллиантов на дорогу? - произнес один из агентов. - Мы их положим потом обратно.
- Странная, очень странная идея, - ответил начальник, машинально открывая двери сейфов…
Тяжелый, как вар, поток бриллиантов и жемчуга хлынул в комнату.
- Брать только на сохранение, - хриплым голосом произнес артельщик, - расписки мне.
- Теперь идем, - произнес он после получаса молчаливой возни отряда в горе бриллиантов.
Рокамболю очень хотелось спать. Наконец-то комната без света… И среди нее знакомый, милый пулемет. Такой, какой у Пашки. "Спокойной ночи", - подумал медведь.
Но вдруг в противоположной стене открылись огромные блиндированные двери, и толпа вооруженных людей с ожерельями, рядами надетыми на шею, накрученными на руки и на винтовки, бросилась на Рокамболя. Медведь вскочил, бросился к пулемету.
- Та-та-та-та-та-та-та-та, - заговорил пулемет, - дз-дзянь, - запищали пули, рикошетируя от стальных стен.
Крики и вопли огласили подземелье - бриллианты окрасились кровью. Наступило молчание… только слабо сопел заснувший медведь.
- Сражение, - закричал Рек, въезжая в комнату на стуле, - дым, атака…
Марш вперед, смерть нас ждет,
Черные гуса-а-ары… -
запел он…
- А, медведь! Спишь? Правильно, руку, честный зверь, позвольте представиться. Рек, бог, но на самом деле порядочный человек и корпорант, правда - высеченный, но я отомщу… Впрочем, спать лучше…
И, положив свою голову на спокойно лежащего Рокамболя, Рек заснул сном младенца.
…………………………………
В этот момент в Лондоне уже встало солнце, дым рассеялся, и манифестации шли по городу, оглашенному радиомузыкой. Хольтен принимал народ, стоя на балконе дворца.
…………………………………
- А, вот мой двойник, - произнес Словохотов, стоя над спящим Реком, - и Рокамболь здесь… Именем восставшей Англии арестовываю вас, гражданин Рек! Рокамболь, не спи. Шерстяной мешок, проверь мой мандат!
Но Рокамболю снились кедровые леса.
- Ура! - произнес Словохотов, поднимая зверя на руки и таща за собой схваченного за ворот Река, - едем домой.
Солнце ударило Рокамболю в нос, и он недовольно открыл глаза. Словохотов, слегка запыхавшись, стоял над ним. У Пашкиных ног бредил пьяный Кюрре. Сам Пашка уже переоделся в форменку. Он был все тот же, только похудел слегка, и на груди, поперек старой татуировки - якоря, были красным нататуированы строки химических формул.
ГЛАВА 51
Начало которой происходит В ЗАРОСЛЯХ ОРЕШНИКА, а КОНЕЦ В МОСКВЕ
Россия заросла орешником. По правде говоря, настолько же орешник походит на теперешний, насколько современные птицы на тех птиц, что разводят теперь в Аскания-Нова, Таврической губернии.
Известно ли вам, почтенный читатель, что в Аскания-Нова, близ Крыма, с 1924 года водятся птицы с шерстью? Неизвестно? Прочтите соответствующую книжку об Аскания-Нова и не утверждайте, что в момент нашего действия Россия не заросла орешником. Мы согласны с вами, что этот орешник приносит несъедобные орехи, что о листья его, как о шипы, можно наколоть тело и что союзники во главе с достопочтенным профессором Мондом не могли выдумать уничтожающих орешник газов. Он уничтожил границы, шел на Германию. Танки, тракторы не могли его поглотить. Его корни были тяжелее и крепче железа. Поля сражений, блиндажи и крепости давно заросли травой.