Было прохладно, и Сорокин принялся растапливать печку. Вскоре он услышал, как отворилась дверь и в комнату кто-то вошел. Сорокин обернулся - перед ним стоял Пэнкок. Парень смущенно переминался с ноги на ногу, щурясь на свет разгоревшихся жирников.
- Заходи, заходи, - позвал его Сорокин.
- Здравствуйте.
Парень с любопытством оглядел парты, посидел за одной из них, подперев кулаком голову. Потом, улыбаясь Сорокину, прошелся по классу, остановился у черной доски, провел по ней пальцем - палец остался чистым. Это очень удивило Пэнкока. Вот Пэнкок уставился на лозунг. Выражение его лица было настолько серьезным и многозначительным, что учителю показалось, будто парень отлично знает грамоту. Он что-то говорил Сорокину, и тот догадывался: парень хочет учиться, хочет постичь мудрость человека, узнающего новости по значкам, похожим на следы птиц на свежем, только что выпавшем снегу.
Приближалось время подачи сигнала. Сорокин чувствовал, что волнуется.
Появился Драбкин с чайником и едой, завернутой в тряпицу.
- Поесть надо горячего! - сказал он деловито. - Сил прибавит. Ты же почти не спал!
Сорокин с удовольствием выпил чай и посмотрел на часы.
Вчера он поставил время, высчитав его по хронометру шамана Млеткына. Изнутри шаманская яранга отличалась от других только тем, что в ней были необычные для этих мест предметы. Полированный ящик с инкрустацией и железными дисками. Он играл старинные вальсы и военные марши. По стенам было развешано оружие - два винчестера, дробовое ружье тульского завода, еще какое-то ружье вроде кремневого. Возле большого деревянного ларя висел портрет адмирала Колчака.
- Это зачем? - спросил Сорокин.
- Русский бог, - добродушно ответил Млеткын.
Сорокин объяснил, чей это портрет. Млеткын очень удивился, но портрет снимать не стал.
- Пусть висит, - сказал он, - теперь он никому не повредит.
"А в школе нет ни одного портрета вождей пролетариата - не догадались захватить. Хоть сам срисовывай с книги", - с сожалением подумал Сорокин.
До начала занятий оставалось полчаса.
В сугробах, наметенных у стен круглого домика, маячили тени. Кто-то шевелился и у столба с сигнальным котлом. Сорокин пригляделся и узнал своих будущих учеников.
- Заходите, - пригласил их Сорокин, показывая рукой на дверь, - идите.
Сначала один мальчик по имени Уиненер, за ним Кымыргин, девочки Рытыр и Кымынэ робко вошли в круглый домик.
Чуть ли не все ребята явились задолго до того, как Сорокин взял в руки тяжелый железный молоток и стал бить им по медному котлу. Услышав необычный звон, собаки залаяли, завыли. Голоса их смешались с шумом ветра и почти заглушили звон самодельного колокола.
Наконец появился переводчик. Он выглядел важным и значительным в чисто выстиранной камлейке, в пестро расшитых белых торбазах.
Учитель и переводчик вошли в класс и встали у доски.
Драбкин уже успел рассадить ребятишек за парты. И теперь, бросив ободряющий взгляд на Сорокина, он тихонько вышел в соседнюю комнату.
- Товарищи! - громко произнес учитель. И подождал, пока Тэгрын скажет по-чукотски "тумгытури!".
- Вы пришли сегодня в этот круглый домик, чтобы начать новую жизнь, жизнь, которую никогда не знали на этих берегах.
В глазенках девочки, сидящей напротив, Сорокин уловил тревогу.
- Новая жизнь - это счастливая, радостная жизнь. Она еще впереди, но вы делаете к ней первый шаг, первый свой шаг дальнего путешествия.
Тэгрын старательно переводил, но, видно, ему было нелегко. Он вспотел и то и дело вытирал разгоряченный лоб полой камлейки.
- Вы пришли учить грамоту. Что же такое грамота?
Черные пытливые глазенки уставились на Сорокина.
И в них учитель увидел неутоленное любопытство, жажду знаний, смешанную со смутной тревогой.
- Грамота - это большое окно в новый мир, это и широкая дверь, через которую вы придете к людям, живущим далеко отсюда, в России, где есть леса, где растет хлеб и стоят большие города с домами в несколько этажей…
Тэгрын остановился и переспросил:
- Что такое - этажи?
- Это когда одна яранга стоит на другой, - пояснил Сорокин.
- А зачем? - с любопытством спросил Тэгрын.
- Зачем? - Сорокин несколько растерялся. Действительно - зачем? - Так надо.
- А не раздавит верхняя яранга нижнюю? - выразил опасение Тэгрын.
- Нет, - ответил Сорокин. Своими вопросами Тэгрын сбил его.
- Вы поедете в страны, где нет снега, где круглый год цветут цветы, где не замерзают ни море, ни реки, и вы можете купаться в волнах, теплых, как чай…
Тэгрын опять остановился.
- Я не буду такое переводить.
- Почему? - удивился Сорокин.
- Они испугаются, - кивнул он на учеников.
- Как испугаются?
- Они не захотят уезжать в страны, где нет снега и море не замерзает. Как они будут охотиться на нерпу? И зачем залезать в теплый чай?
- Не в теплый чай, а в теплое море, чтобы плавать, - пояснил учитель.
- Как морж? - догадался Тэгрын.
- Вот-вот! - обрадовался Сорокин.
- Все равно никто добром не полезет в воду, разве только нечаянно, - заметил Тэгрын. - У нас так не делают. Если кто и падает в воду, только по неосторожности. И плавать, как морж, никто не умеет…
- Можно научиться, - возразил учитель.
- Значит, ты будешь учить и плаванию?
- Да нет, - Сорокин почувствовал, что урок проваливается. - Главное - это грамота. И начнем мы с грамоты, которая позволит узнать весь мир.
Тэгрын озадаченно смотрел на Сорокина.
- Почему не переводишь?
- Разве нельзя без грамоты узнать мир?
- Нельзя! - решительно заявил учитель и сердито взглянул на переводчика.
- Хорошо, я переведу, - Тэгрын повернулся к ученикам и произнес длинную речь, из которой Сорокин ровным счетом ничего не понял, но почувствовал, что Тэгрын говорил то, что надо.
- Мальчики и девочки, - сказал Тэгрын, - нынче новая жизнь идет на нашу землю. Говорят, где-то есть моторы на вельботах, а Гэмо купил музыкальный ящик, Млеткын привез отмеряющий жизнь прибор, в котором стучит маленькое железное сердце… Все эти чудеса трудно сразу понять. Для этого нужно знать главное - разговор, который белые люди пишут на бумаге, на непрочной белой шкуре неведомого зверя. Там нанесены значки, заклинания, которые помогут узнать многое. С помощью бумажного разговора можно далеко передавать новости и набираться мудрости из множества сшитых вместе обрезков этой белой кожи… Когда я был в Америке, я видел людей, которые с утра погружали свое лицо между двумя тонко выделанными обрезками кожи, испещренными значками, и так они узнавали новости. В Петропавловске русские шаманы-попы извлекали заклинания из крепко сшитых между собой шкурок и даже пели, глядя в них… И вы этому научитесь, если будете стараться. Этот человек, - кивнул он в сторону учителя, - знает грамоту лучше всех, поэтому его и послали к нам… Он расскажет вам о дальних странах и о новой жизни, расскажет о большевиках, которые прогнали Солнечного владыку и дали слово работающим людям.
Сорокин с завистью смотрел, как внимательно дети слушали Тэгрына. Знать бы чукотский язык, уметь бы свободно разговаривать! Сколько бы он сказал им, сколько бы объяснил!
Тэгрын умолк и выжидательно уставился на учителя.
- А теперь будем знакомиться, - сказал учитель, - меня зовут Петр Яковлевич.
- Петр Яковлевич, - повторил Тэгрын и сообщил, что это имя учителя.
- А Сорокин - что это? - спросил один из мальчиков.
- Сорокин - это главное имя, - объяснил Тэгрын, - а Петр Яковлевич - вспомогательное.
- Кличка?
- Не кличка, но так полагается, - серьезно сказал Тэгрын. - У русских такой обычай.
- Не только у русских, - заметил тог же бойкий мальчик, - у американов тоже.
- И у Млеткына, - вставил другой мальчик.
- У Млеткына имя Франк взято взрослым человеком, - принялся разъяснять Тэгрын, - а нашему учителю Петр Яковлевич дано при рождении… Как тебя звали, когда ты родился? - обратился он к Сорокину, чтобы уточнить свою догадку.
- Петя.
- Может быть, лучше тебя так и называть? - предложил Тэгрын. - А то длинно очень - Петр Яковлевич…
- Нет, учителя надо называть но имени-отчеству.
- Хорошо, - вздохнул Тэгрын, - пусть будет Петр Яковлевич.
Он что-то сказал ребятам, и те несколько раз повторили имя учителя:
- Потыр Якылевич, Пиотыр Аковлевич, Покотыр Ваковлевич!
Особенно хорошо получалось у девочки, сидящей на первой парте.
- А ну, скажи одна, - попросил ее Сорокин.
Девочка застеснялась, закрыла рукавом лицо и отвернулась.
- Она стесняется, - заметил Тэгрын, которому нравилась роль толкователя учительских слов.
- Ну, ничего, - сказал Сорокин. - Пусть теперь каждый скажет мне свое имя.
Он открыл гроссбух, превращенный им в классный журнал, и обратился к мальчику на первой парте:
- Скажи мне свое имя. Мальчик четко и громко произнес:
- Унненер.
- Хорошо, - Сорокин принялся записывать имя в журнал. - А тебя как зовут?
- Кымынэ, - ответила девочка.
- Так - Кымынэ, - повторил Сорокин.
За плечом сопел Тэгрын, внимательно следя, как учитель пишет имена учеников.
- Кол-звезда, - сказал он, - женщина-червяк.
- Что?
- Унненер по-русски будет - Кол-звезда, - объяснил Тэгрын, - а Кымынэ - женщина-червяк. Кол-звезда - это Полярная звезда…
- А женщина-червяк? - машинально спросил Сорокин.
- Так и будет, - невозмутимо ответил Тэгрын.
Сорокин посмотрел на Кымынэ. Красивая девочка, с круглым лицом, длинными ресницами. Синяя татуировка на подбородке нисколько не портила ее.
Надо бы порасспросить, почему так назвали девочку, но это потом… У других ребят имена были обычные: Вуквуп - камень, Тутына - тьма, один из мальчиков, задумчивый, тихий, носил имя Тутрил, что означало - крылья сумерек.
Разобравшись с именами, Сорокин объявил перерыв и вместе с Тэгрыном направился в соседнюю комнату, где их ждал милиционер Драбкин.
- Тяжело вам, - сказал Драбкин, подавая учителю ковшик ледяной воды, - я все слышал.
Тэгрын, обливаясь потом, тоже жадно припал к ковшу с водой.
- Трудно… - наконец выдохнул он, - трудная она, эта грамота.
- Почему девочку зовут червяком? - спросил Сорокин.
- Не знаю… Так, наверное, надо было. А что такое Сорокин?
- Сорока - это птица.
- Хорошо быть птицей, - задумчиво произнес Тэгрын.
- А мое - Тэгрын - значит копье.
- Копье - тоже хорошо, - сказал Драбкин. - Ну, пора начинать… - Он взял колокольчик и подал сигнал к началу второго урока.
Сорокин раздал ученикам заранее заточенные карандаши, блокнотики и показал, как надо держать карандаш. Оказалось, что верно ухватить непривычную палочку нелегко. Унненер, нацелившись на бумажный лист, собрался было поставить какой-нибудь знак, но не рассчитал свои силы и порвал бумагу.
- Ничего, - утешил его учитель, - придет время - научишься хорошо писать.
Скованность первых минут прошла, и ученики склонились над тетрадками, стараясь провести начальную линию своей будущей жизни.
Тэгрын ходил между рядами и деловито поправлял пламя жирников.
За окном по-прежнему выл ветер, ледяная волна била о берег, а в классе было тепло и уютно.
И вдруг эту тишину разорвал крик. Сначала дальний, еле различимый. Ребятишки подняли головы. Голос перекатывался по селению и приближался к деревянной яранге - школе.
Сорокин прислушался.
- Вэкын! Вэкын! - неслось по Улаку.
- Вэкын! - воскликнул Унненер и кинул на стол карандаш.
Словно буря прокатилась по классу:
- Вэкын! Вэкын!
Тэгрын на минуту застыл на месте, потом с громким криком "вэкын!" кинулся к двери и исчез в студеном ветре, ворвавшемся в класс. За ним побежали ребята.
- Куда вы? Куда? - Следом за детьми учитель выскочил из домика и увидел, что из всех яранг к морю бегут люди. Они тащат на себе кожаные и матерчатые мешки, ведра.
Драбкин встревожился:
- Беда какая?
- Не похоже, - ответил Сорокин. - Посмотрим, что там приключилось.
Ветер и ледяные капли больно секли лицо. Море ревело и дыбилось, поднимая ледяную кашу, словно обезумевший зверь, обрушивалось оно на замерзшую гальку, на копошившихся там людей.
Еще издали Сорокин увидел, что на берегу собирают мелкую рыбешку.
Рыбы было столько, что кожаные мешки наполнялись быстро. Люди орудовали лопатами, руками, ведрами или же просто сгребали ее в кучу.
А волны все кидали и кидали на берег живую искрящуюся массу. Всеобщее возбуждение захватило и Сорокина с Драбкиным.
- Верно! Верно! - одобрил оказавшийся поблизости шаман Млеткын, - Собирай подарок моря!
На берег прибыли собачьи упряжки. На нарты грузили большие кожаные мешки и увозили на лед лагуны, где каждая семья складывала свою кучу, покрывая ее сверху толстым слоем снега.
Пока не утих ветер и не успокоилось море, весь Улак собирал рыбу. Только поздним вечером Сорокин с Семеном притащили последнее ведро с рыбой на чердак школьного домика.
9
В обширном чоттагине Омрылькота трещал костер. За низким столиком в ожидании еды сидели Каляч, Гэмо и сам хозяин.
Омрылькот сосал погасшую трубку и смотрел на огонь, В другое время сегодняшний вечер был бы отмечен особо. Непременно хорошим настроением… Кажется, во всем сопутствовала удача… На зиму вдоволь запасли мяса, на прощание море подарило косяк вэкына. Хорошо укреплена яранга, одежда тепла и прочна. Раньше этого было достаточно, чтобы ни о чем не думать, чтобы наслаждаться едой, теплом, мягким женским телом, детским гомоном… Но вот на пути спокойной, размеренной жизни встала деревянная яранга…
В чоттагин вошел Млеткын и уселся на свободный китовый позвонок.
Женщина поставила на стол деревянное корыто - кэмэны и навалила в него вареной рыбы.
Каждый протягивал руку, брал рыбешку и обсасывал ее, оставляя лишь хребет и безглазый череп. В чоттагине стало тихо: все были заняты едой.
Наконец, утолив голод и облизав пальцы, Омрылькот обратился к шаману:
- Грамота - это волшебство?
Млеткын ответил не сразу. Он тщательно обсосал рыбью головку, раздавил зубами глаза, проглотил их и только тогда многозначительно произнес:
- От человека все зависит.
- А что такое Сорокин? - спросил Гэмо.
- Сорокин - имя учителя. Означает птицу, состоящую в родстве с вороном, - ответил Млеткын. - Сорокин-птица живет на русской земле.
- Если русская птица имеет своего родственника здесь, то человек… - Омрылькот выжидательно посмотрел на шамана.
- Родство в животных предках может предполагать и родство в человеке, - важно заявил Млеткын. - Быть может, русские - это наши дальние родичи, которых мы давно потеряли. Но, - шаман обвел присутствующих взглядом, - разные русские бывают. Те, кто нынче приехал к нам с грамотой, ищут поддержку в бедняках, а иные, кто притаились и ждут удобного случая, чтобы вернуть время богатых и сильных…
- Но почему мы покорно посылаем детей в школу? - заметил Каляч. - Или у нас нет своего разума, чтобы передать его детям? Почему мы не можем сказать просто: не хотим школы, не хотим новой жизни, не хотим вашей грамоты!
- Можно и так сказать, - отозвался Млеткын и посмотрел на сидящего напротив Омрылькота.
Омрылькот ждал от шамана вразумительного слова. Шаман ведь долгое время жил в Америке, он изнутри познал жизнь белого человека, такую загадочную, полную необъяснимых с точки зрения здравого смысла поступков. "Велика ли опасность грамоты? Стоит ли из-за этого ссориться с русскими? Что сулит им призрачная надежда на новую жизнь?" - вот что волновало сейчас Омрылькота.
- Большого худа от познания грамоты не должно быть, - веско сказал шаман и улыбнулся. - Будь я помоложе, может, и сам взялся бы за тонкую кожу, да понюхал, что там интересного. Настоящие белые люди, те, кто держит власть и богатство, весьма искусны в этом… И я полагаю, что главная опасность не в грамоте, а в самих этих людях - в учителе и милиционере, в их мыслях о равенстве и разделении богатств. И самое страшное - это Красная Сила…
Последние слова зловеще повисли в сгустившемся дымном воздухе яранги.
- Красная Сила? - переспросил Омрылькот.
- Да, это худшее, что может прийти сюда. Тогда - всем нам гибель.
- Болезнь какая? - с тревогой спросил Каляч.
- Красная Сила - это вооруженные бедные люди, - пояснил Млеткын. - Те, кто захватил власть в Анадыре.
- Откуда такая сила у бедных? - удивился Каляч.
- Их много - в этом их сила, - заключил Млеткын.
Омрылькот смотрел на шамана. "Да, Млеткын набрался мудрости в стране белых людей. Мудрости, смешанной с хитростью. А это тоже большая сила".
Женщина убрала кэмэны и расставила чашки.
- Какой сахар подавать? - спросила она Омрылькота.
- Давай русский. Он крепкий и сладкий.
Отпив чаю, Омрылькот вытащил тетрадку-блокнот внука и подал Млеткыну.
- Погляди, может, что уразумеешь.
Млеткын небрежно принял блокнот. Он уже успел изучить тетрадки школьников. На каждой было написано имя владельца, а на первой странице обозначен знак "А", похожий на каркас кочевой яранги или же распялку для песцовой шкурки. Племянница Рытыр пояснила, что этот звук получается, если широко открыть рот и как бы застонать от нестерпимой боли.
- А-а-а! - простонал шаман, и все удивленно уставились на него. Омрылькот даже подумал, что старик подавился рыбьей косточкой. Но на лице шамана было не страдание, а лукавство и многозначительность.
- Так звучит знак, обозначенный здесь, - заявил шаман таким тоном, словно отгадывал волю духов. - А тут, - он показал на обложку, - написано имя вашего внука Локэ.
Блокнот долго переходил из рук в руки, и каждый считал своим долгом внимательно рассматривать знаки, обозначающие имя мальчика.
- Конечно, - продолжал Млеткын, - Красная Сила может нагрянуть в любое время, едва только до Анадыря дойдет весть о том, что в нашем селении притесняют большевиков. У них есть такие шесты, с помощью которых они переговариваются на большом расстоянии.
- Машут? - спросил Каляч.
- Нет, птичьим щебетанием, - пояснил шаман. - Тонким птичьим щебетанием. На высокий шест натягивают металлическую бечевку, садятся, закрывают уши кожаными накладками и переговариваются птичьим голосом.
Это выглядело неправдоподобно. Но Омрылькот слушал, подозревать Млеткына во лжи у него не было оснований: с чего это в таком серьезном деле шаман будет выдумывать? Птичьи голоса… Может, это каким-нибудь образом связано с именем самого учителя, с именем, родственным священному Ворону?
- Однако у наших русских не видно шеста с металлической бечевкой и нет накладок на ушах, - заметил Каляч.
- Может, не успели распаковать. Пока надобности нет, - предположил Млеткын.
В чоттагин вошел Локэ. Он аккуратно поставил к стене санки с полозьями из моржовых бивней и подошел к столику. Женщина принесла ему рыбы.
- О чем говорил вам учитель? - спросил его Омрылькот.