- Очень много разговору было, - серьезно ответил Локэ. - Потыр Каколевич говорил, а Тэгрын сильно потел. О новой жизни рассуждали. И если мы будем усердны, то к концу зимы начнем различать знаки и узнавать начертанное.
Локэ рассказывал обстоятельно, стараясь припомнить слова учителя, переведенные Тэгрыном.
- На хорошо выделанных тонких шкурках, сшитых вместе, начертана эта мудрость, как у русских шаманов - попов…
- На попов, что ли, вас будут учить? - усмехнулся Каляч.
- Коо, - пожал плечами мальчик. - Может, и так… Но главное - мы будем делать революцию!
- Что? - переспросил Млеткын.
Он уже слышал это слово. В Сан-Франциско. Американцы много говорили об этом. То, что произошло в России, и называлось этим металлически звенящим словом.
Когда насытившийся мальчишка вполз в полог, Млеткын сказал:
- В Красной Силе много опасного, грозного для нашей жизни.
- Оружие? - спросил Каляч.
- Оружие и у нас есть, - заметил шаман. - Они лишают свободы тех, кто препятствует их делам.
- Связывают или сажают на цепь? - предположил Омрылькот.
- Запирают в сумеречном доме.
- Какомэй!-дружно воскликнули слушатели.
- Человек не видит ни настоящего света, ни друзей - его увозят далеко от родной земли…
- Наказание тоской, - уразумел Омрылькот. - Как это жестоко!
- Что же нам делать? - шепотом спросил Каляч.
- Внешние силы могут оказаться на нашей стороне, - важно заявил Млеткын, поймав на себе недоверчивый взгляд Омрылькота. - Проявление внешних сил может быть разным - бедствие какое-нибудь… снежная лавина, скажем… или что другое…
Омрылькоту оставалось только дивиться про себя хитрости шамана: вероломство у него в крови, но настоящей силы нет, потому что Млеткын по натуре человек ленивый.
Млеткын, пряча голову в просторный капюшон, отороченный росомашьим мехом, шагал под мокрым ветром, дующим с моря: он торопился к себе.
- Кыкэ вай! Всю воду мне расплескал! - неожиданно услышал шаман.
Оказалось, он столкнулся с Наргинау, хозяйкой соседней яранги.
Ручеек замерзал. Воды оставалось на самом донышке ямок, и надо было долго скрести по льду ковшиком, чтобы набрать ведро питьевой воды. Пройдет еще несколько дней, и она исчезнет совсем. Придется добывать из снега или льда.
- А, Наргинау! - воскликнул шаман. - Ты все молодеешь. Тоскуешь, однако, по своему тангитану?
- Чего уж тосковать по нему, - вздохнула Наргинау. - Он уехал, забыл меня. Приворожил бы мне нового тангитана.
- Уж слишком он для тебя молод, - укоризненно заметил шаман, примечая про себя, что Наргинау сейчас в той самой поре, когда любая женщина сладка, как перезревшая морошка: дотронься - и брызнет соком.
- Я говорю о другом, о том, который волосатый и с усами, - пояснила Наргинау. - Он мне мил. Даже во сне его видела. Ты уж помоги мне, нашли на него какой-нибудь уйвэл.
"А не худо бы привязать милиционера к здешней женщине. Конечно, настоящий мужчина никогда не выкажет своей зависимости… И все же…" Шаман хорошо знал, что женщина способна толкнуть человека на большие безумства.
- Ты сшей мне зимние рукавицы, - попросил Млеткын. - Мне придется просить богов на скалах Сенлуквина. А там холодно, воет ветер, и камень жгуче-холодный, голая рука к нему примерзает.
Это было обещание, и Наргинау обрадовалась:
- Сошью тебе рукавицы! Теплые, двойные, из самого лучшего белого камуса!
- Только помни: чтобы мездра была мягкая, как женское бедро, - попросил Млеткын.
Наргинау скрылась в темноте.
Глядя ей вслед, Млеткын думал о том, что Наргинау очень неуютно одной: разве может быть настоящим домом яранга без мужчины? Это все равно что трубка без табака, ружье без патрона…
Дверь в его жилище была прикрыта. Млеткын шагнул в дымный чоттагин, теплый, пахнущий свежей вареной рыбой.
10
Первая пурга накинулась на Улак с такой яростью, словно старалась наверстать упущенное за короткое лето. Все потонуло в белой кипящей пелене. Чуть ли не ползком Драбкин с Сорокиным добрались до школы и затопили печку. Пламя рвалось так, что Сорокин всерьез опасался пожара: искры могли попасть на деревянную крышу и воспламенить ее. Железная дверца печи дребезжала, а огонь ревел, как в паровозной топке.
Сорокин был уверен, что никто не придет на урок: невозможно дать сигнал - столб, на котором висел медный котел-колокол, занесло снегом, да и бить в него нет никакого толку - все равно никто не услышит.
При ураганном ветре неожиданно потеплело - снег стал липкий и хлестал по лицу, как мокрая простыня.
Первым ввалился в класс запорошенный снегом Унненер. За ним явился Тэгрын, а там потянулись и остальные ученики: никто не остался дома, даже маленькие девочки.
- Сегодня, - сказал Сорокин, вглядываясь в лица учеников, - я расскажу вам о русской земле, о большой нашей стране. Сейчас вот у нас пурга, а где-нибудь на Черном море - тепло и люди ходят без кухлянок…
Тэгрын добросовестно перевел.
- На больших ровных пространствах убрали хлеб…
- Куда убрали? - переспросил Тэгрын.
- Собрали, - уточнил Сорокин.
- На больших ровных пространствах, - перевел Тэгрын, - русские люди собрали в кучу хлеб точно так же, как мы вчера собирали рыбку-вэкын на берегу моря.
- Только у них, у русских, море черное, а наше - белое ото льда и снега, - вставил Унненер.
- В лесах, - продолжал рассказывать Сорокин, - деревья пожелтели: листья пожухли и упали на землю.
- И у нас такое бывает! - обрадовался Тэгрын. - Только наши листочки по земле стелются…
- Природа ждет наступления холодов. Может быть, кое-где по утрам уже появляется свежий ледок. Такая осень на Дальнем Востоке, в Сибири, вокруг Москвы, Ленинграда… А вот на юге до зимы еще далеко. И есть такие места, где всю зиму люди не увидят снега…
- Так это в жарких капиталистических странах, - заметил Тэгрын, демонстрируя свою осведомленность.
- Наша страна так велика, что и у нас есть такие районы, где круглый год не бывает снега, - повторил Сорокин. - На юге нашей страны живут другие народы…
- А разве не везде живут русские люди? - искренне удивился Тэгрын. - Я думал, что повсюду, кроме пашей чукотской земли - русские…
- Нет, - улыбнулся Сорокин. - В нашей стране живет очень много разных народов.
- Какомэй! - воскликнул Тэгрын, забыв о том, что он должен переводить ученикам. - Какие же это народы?
- Украинцы и белорусы, - начал перечислять Сорокин, - туркмены, грузины, узбеки, казахи и еще много-много разных национальностей - все их трудно перечесть…
- Чукчи, эскимосы, коряки и ламуты еще, - добавил Тэгрын.
- Правильно! - обрадовался Сорокин. - Молодец!
- Вы слышали, что сказал учитель? - взволнованно обратился к ученикам Тэгрын. - Оказывается, кроме нас и эскимосов, коряков и ламутов, в России живет множество других народов. И это потому, что наша страна - очень большая земля. Такая большая, что есть даже жаркие страны, где люди не видят снега и ходят голые…
Сказав это, Тэгрын остановился и взглянул на Сорокина.
- Я сказал, - обратился к нему Тэгрын, - что в нашей стране есть голые люди.
- Какие голые люди? - опешил учитель.
- Раз есть жаркие земли, значит, есть и голые люди, - убежденно произнес Тэгрын. - Я в Петропавловске видел большую книгу о всей земле, о разных народах. Там есть такая картинка - жаркая страна и голые люди под деревьями.
- Я полагаю, в нашей стране голых людей нет, - возразил Сорокин, с тревогой подумав о том, что переводчик может наговорить ученикам все что угодно.
- Почему нет? - не мог успокоиться Тэгрын.
- Ты переводи то, что я говорю, - мягко попросил Сорокин.
Тэгрын молча кивнул.
- Разные народы, которые живут в нашей большой стране, раньше любили драться между собой. Но Советская власть сказала - хватит, надо жить в дружбе, как живут на Чукотке чукчи и эскимосы. Пусть лучше добром берут жен друг у друга, а не уводят силком. И пусть помогают друг другу, особенно на китовой охоте, где одному вельботу или одной байдаре не под силу одолеть морского великана. Так сказали лучшие русские люди, которых называют большевиками…
- Что ты там говоришь о большевиках? - встревожился учитель.
- Я перевожу то, что ты говорил, - ответил Тэгрын. - Я сказал, что лучшие русские люди, которых еще называют большевиками, против вражды между народами.
- Большевики есть не только среди русских, - заметил Сорокин.
- Это правда? Большевиком может стать и эскимос, и коряк? Вы слышали? - Тэгрын обратился к ученикам. - Я тоже могу стать большевиком!
Дальше урок пошел ровнее. Несколько раз Тэгрын прерывал перевод и уточнял, что такое солома и отчего коровы такие нежные, что им надо подстилать еще и сухую траву. Сорокин рассказывал об осеннем поле, о желтых лесах… А за окном бесновался ветер, наметая сугробы, полируя торосы, подступавшие к берегу.
Сорокин видел, как трудно представить ребятам всю широту пашей страны, охватить мысленным взором огромные расстояния от Чукотки до Москвы и Ленинграда. Он понимал, что от него, от Тэгрына, зависит теперь будущее этих ребят.
Сорокин завидовал Тэгрыну - ведь он говорит с ребятами напрямую, его слова доходят до их сердец, его слушают, затаив дыхание. Вон как блестели у них глазенки, когда Тэгрын рассказывал им о России! Да, надо браться за язык, без этого ничего не выйдет. С сегодняшнего дня Сорокин и сам станет учеником. Тэгрын и Пэнкок вызвались помочь ему.
И вот, отпустив ребят, Сорокин и Драбкин уселись за парты.
- С чего начнем? - робко спросил Тэгрын. - Я знаю, как вас зовут, и вы знаете, как нас зовут.
- Давайте начнем с самого простого - как люди знакомятся друг с другом, - предложил Сорокин. - Как будет по-чукотски "здравствуй"?
- Етти.
- Вот представь, что я только что вошел сюда и говорю: етти.
- Нет, нельзя вам говорить "етти", если вы пришли.
- Почему? Ведь "здравствуй" - это "етти"?
- Не совсем.
- Что же тут неправильного?
- Не тот говорит "етти", кто пришел, а тот, кто здесь, - пояснил Тэгрын.
- Ну хорошо, я пришел, а тот, кто здесь, то есть ты, говоришь мне "етти"! Я отвечаю - "етти"!
- Нет, ты отвечаешь "ии", - поправил Тэгрын.
- Почему?
- Тебя спросили "етти"? Ты говоришь - "ии".
- Не понимаю, - мотнул головой Сорокин.
- "Етти" - это спрашивают того, кто пришел: "Ты пришел?" А тот отвечает: "Ии" - "да".
Драбкин поднял руку и предположил:
- Очевидно, тут такое дело. Первым открывает рот тот, кто в комнате, и как бы выражается так: "Ага, ты пришел?" Ну, а ты ему в ответ: "Ага, пришел".
- Верно! - обрадовался Тэгрын. - Ты правильно угадал!
Он что-то сказал по-чукотски, и Пэнкок скрылся в тамбуре. Через минуту он появился. Первым догадался Драбкин и громко воскликнул:
- Етти!
- Етти! - подхватил Сорокин. Улыбаясь, Пэнкок протяжно ответил:
- Ии, тыетык.
Сорокин подробно записал приветственный ритуал. Тэгрын ждал. Драбкину не терпелось:
- А дальше?
- Дальше надо дать гостю чай, накормить его, если он поздно приехал, и уложить спать. Одежду повесить сушить, а что порвалось - починить. Накормить собак, нарту убрать повыше, чтобы собаки не погрызли ремни…
- Так, - сказал Сорокин, - допустим, мы все это сделали.
- Потом я спрашиваю тебя: "Ръапыныл?" - продолжал Тэгрын.
- А это что?
- Какие новости?
- Ръапыныл? - повторил Сорокин и записал.
- Ръапыныл? - сказал Драбкин, обращаясь уже к Пэнкоку.
- Пыныл варкын, - ответил парень и заговорил. Тэгрын только успевал переводить.
- Главная новость в Улаке - это круглый деревянный домик, который построили на зеленом бугре. Приехали два тангитана. Один из них рыжий, веселый и толстый, он делает музыку из ящика. И хорошо поет, а другой - тощий и молчаливый. Начали учить детей грамоте. Но тангитаны не знают, что и многие взрослые с охотой пришли бы в круглый домик… Вот какие новости в нашем селении.
Тэгрын закончил перевод. Сорокин выслушал и обратился к Пэнкоку:
- А ты действительно хочешь учиться?
- Очень! Только это, наверное, трудно…
- Все настоящее в жизни - трудно, - проговорил Сорокин. - Но если человек захочет, он все сможет, все преодолеет.
- Это я понимаю… - протянул Пэнкок.
Тэгрын молчал, хотя по всему было видно, что разговор задел его за живое.
- А тебе не хотелось бы учиться? - обратился к нему Сорокин.
- Это моя мечта. Еще когда я сидел в сумеречном доме, меня товарищи хотели научить грамоте, но не успели. Только разговаривать научился. А теперь уж, наверно, поздно…
- Нет, Тэгрын, ты тоже должен стать грамотным. Грамотный человек видит дальше, видит лучше. Представляете: вот вы научитесь читать и писать. И тогда милиционер Драбкин может заниматься своими делами, а ты, Тэгрын, будешь вместо него торговать в новой советской лавке, а Пэнкок станет учителем. Рано утром он придет в класс и скажет:
- Етти!
- Неправильно, - прервал Драбкин. - Это ему скажут - етти, а он ответит - ии.
- А я лучше скажу по-русски, - Пэнкок от волнения встал. - Здравствуйте! А мне тоже ответят "здравствуйте", потому что все будут знать русский язык.
- Но как я буду торговать, если у меня нет товаров? - с горечью заметил Тэгрын, словно это ему предстояло делать чуть ли не завтра.
- Товары тебе даст Советская власть, - уверенно сказал Драбкин, поддаваясь общему мечтательному настроению. По существу, он еще и не приступал к своим прямым обязанностям. Драбкину надо было обследовать побережье от Улака до мыса Энмын, представить в Камчатский губревком данные о численности туземного населения, как было написано в инструкции. Ему также предписывалось следить за строгим исполнением советских законов. Кроме того, Драбкин должен был пресекать контрабандную торговлю со стороны американцев.
- Торговать - это, конечно, хорошо, - задумчиво проговорил Тэгрын. - А если мне нужно пойти на охоту - можно это делать?
- Можно, - ответил Сорокин.
- А учителю? - спросил в свою очередь Пэнкок.
- Учителю тоже можно. В свободное от работы время.
Урок чукотского языка продолжался. Некоторые слова в произношении Сорокина и Драбкина вызывали у Тэгрына и Пэнкока взрыв хохота.
Прислушиваясь к чукотскому разговору, Сорокин обнаружил, что этот язык не имеет звонких согласных, в нем есть труднопроизносимые звуки - какие-то смыки в глубине горла, которые показались ему вначале позывами к рвоте.
Связный рассказ о событиях в Улаке, произнесенный Пэнкоком, теперь попеременно звучал то в устах Драбкина, то Сорокина, вызывая неудержимое веселье у чукотских учителей. Учитель и милиционер по очереди скрывались в тамбуре, где их оглушал вой ветра, и оттуда входили в класс, а Тэгрын и Пэнкок приветствовали их громким возгласом:
- Етти!
- Ии! - отвечали они и на следующий вопрос: "Ръапыныл?" - начинали рассказывать о тангитанах, которые приехали учить грамоте жителей Улака.
К следующему перерыву Драбкин вскипятил большой чайник и принес из тамбура замороженную нерпичью печенку.
Пэнкок наблюдал, за тем, как ели учитель с милиционером, и с удивлением отмечал, что ножами они управляются неплохо. А он слышал, что тангитаны едят маленькими железным острогами…
Что за народ тангитаны? Совсем недавно Пэнкок был уверен, что это единое многочисленное племя, расселившееся на необозримых просторах земли. Все они белокожие, волосатые и жадные до пушнины и моржовых клыков. Большинство белых людей плавает на кораблях. В чукотских сказках даже утверждалось, что у них нет своей земли. Тангитаны рождаются и умирают на железных кораблях, без устали бороздя моря. В зимнюю пору, когда с севера надвигаются льды, железные корабли, парусники, как и киты с моржами, отправляются туда, где не замерзают моря. А весной они опять появляются, вслед за кромкой уходящих льдов.
Но оказалось, что тангитаны вовсе не один народ. Теперь Пэнкок делил их на русских и американов. Русские, это те, которые сделали революцию, сбросили Солнечного владыку, который через своих слуг обирал чукчей. Русские делились на бедных и богатых. Бедные люди согнали Солнечного владыку с золотого сидения и объявили свою власть. Американы остались прежними. Они ругали русских, но уже не так откровенно, как раньше. Торговец Томсон даже уверял, что дружит с новой властью, которая позволяет ему торговать с чукчами и эскимосами. В общем, сейчас мир тангитанов для Пэнкока выглядел так: есть тангитаны-русские и тангитаны-американы, в основном, торгующие люди, владельцы парусно-моторных шхун. Они очень богаты.
Сорокин смотрел на Пэнкока и думал: "Хороший парень. Искренне хочет научиться грамоте, русскому языку, и надо помочь ему. Может быть, из Пэнкока получится первый комсомолец-чукча… А правда, почему не создать здесь комсомольскую ячейку? Какая бы это была подмога!"
- Тэгрын, ты знаешь, кто такие комсомольцы? - спросил Сорокин.
- Коо, - ответил Тэгрын. - Тангитаны какие-нибудь.
- Комсомольцы - это молодые большевики.
- Понимаешь?
- Понимаю, - кивнул Тэгрын и перевел слова Сорокина Пэнкоку.
Парень заулыбался, что-то сказал, и Тэгрын рассмеялся.
- Что он сказал? - спросил Сорокин.
- Пэнкок говорит - комчимолы - это как бы телята, а большевики - матерые олени-тыркылыт…
Сорокин улыбнулся:
- Ну, не совсем так, хотя в сущности есть некоторое сходство.
- Это верно, - продолжал он, - из комсомольца вырастет настоящий большевик, коммунист-ленинец.
- Расскажи нам про Ленина! - вдруг горячо попросил Тэгрын.
- Кто он такой? Дух или человек? Великан, как Пичвучин, или обыкновенный, только очень мудрый и знающий, как шаман Млеткын? Расскажи!
- Хорошо… Расскажу… Только Ленина сравнивать с шаманом нельзя… Он…
- Однако я слышал, - перебил Тэгрын, - раньше у Ленина было другое имя - Ульянов…
- Я скажу про Ленина, - Сорокин поднял руку, прося внимания. - Тэгрын, ты переведи Пэнкоку.
- Ленин… - заговорил Сорокин, - он обыкновенный человек. Русский человек, родившийся на берегу реки Волги. Он с детства видел, как богатые люди обирают бедных, издеваются над ними, присваивают себе их богатства. Этих людей в России было много, и главный среди них был русский царь…
Тэгрын переводил. Пэнкок внимательно слушал, посматривая то на Сорокина, то на Тэгрына.
- И Ленин решил: почему это так? Почему богатые люди и русские шаманы-попы должны брать себе все самое лучшее? Почему тот человек, который все делает своими руками, должен помирать с голоду, а те обжираться?..