- Таково мнение Центрального совета интерпланетных сношений. Есть основание думать, что ряд наших знаков был понят на Марсе превратно, есть основание полагать, что это произошло неслучайно: разновременность и проистекающая отсюда разница в логиках…. ("в логиках" - записал лениво на бумажке Магнус, играя карандашиком) не дает возможности установить единство знаков…
Профессор передохнул и оглянулся. Громадный зал был набит народом. Человек сто слушало его, кто с улыбочкой, кто просто внимательно, кто рассматривая его, - остальные были заняты своим делом. Профессор глянул в президиум за сочувствием. Квартус мотнул ему головой, он продолжал:
- Ряд опытов, направленных к уразумению этого явления и специальная смешанная комиссия астрономов, филологов и философов, заключавшая в себе лучшие силы мира составила план изучения явления. Все мастерские мира, несмотря на ужасные условия, работали, не покладая рук, над изготовлением приборов, по изучению жизни планеты. Я попрошу позволения у собрания продемонстрировать…
К профессору подбежали несколько молодых людей, он кивнул тому и другому, и молодые люди, горя удовольствием, робея, разбежались. Сзади сняли коленкор, с какого-то заранее приготовленного громадного аппарата. Его медные трубы, круги с делениями, красное дерево и лесенки привлекли общее внимание. Шесть квадратных метров, которые он занимал на полу, обеспечивали ему всеобщее уважение. С визгом поехали по окнам занавески и в душном зале стало темно. На противоположном конце зала над головами председателей блеснул свет, выброшенный медной трубой аппарата на громадный экран. Свет выходил из трубы странной траэкторией и будто брызгами падал на экран, неожиданно свет потух, а экран начал накаляться красным калением.
- Что это у вас там? - досадливо сказал профессор.
Молодые люди и механики завозились у аппарата, послышалось ровное сопение аппарата и экран начал покрываться мелкой сетью, звездящихся голубых точек.
- Когда глаза привыкнут, - сказал профессор, - все станет ясно. Наш демонстратор соединен по радио с Техасской обсерваторией, где сейчас производятся наблюдения, - они отразятся на экране. Техас будет говорить и давать простейшие объяснения.
В аппарате что-то загудело и сдавленный голос сказал: "так называемый промышленный участок планеты".
На экране миллионы точек, наконец, соединились в плавный рисунок, который казался колоссальным окном вдаль. Аппарат шипел. На экране была громадная дорога. Неожиданно она прервалась трещиной, которая все увеличивалась и на глаз достигла километров десяти. Края горизонта дымились. Неведомые инструменты шли вкось через дорогу, проникали друг в друга, выходили из этих беззвучных свалок видоизмененными, возникали, исчезали. Как цветы под рукой фокусника выростали из земли башни, отрывались от корня и улетали ввысь, лопаясь наверху, вдруг дорога собралась змеей вместе с трещиной и стала посреди пейзажа, вертикально направясь в небо. Из одной башни фонтаном забила пенящаяся жидкость и стала подыматься вверх по вставшей ввысь дороге….
"Так называемая плирома", - сказал аппарат.
Поле зрения начало отодвигаться влево и обнаружилась странная гора, вся двигавшаяся. Улиткообразные существа карабкались, сходились, вползали друг в друга, по ним, чрез них, в них колотились еще какие-то сооружения, шары, эллипсоиды, пирамиды, мелькал свет, происходили какие-то взрывы: и все кипело, кишело…
В зале кто-то крикнул, на него зашикали. Магнус шепнул секретарю и тог побежал к профессору. Профессор наклонился к нему и закивал утвердительно головой. "Так называемые новые фьорды…" - сказал аппарат.
Постепенно в правом нижнем углу экрана начало образовываться мутное пятно, расползавшееся неправильными зигзагами по световому полю. Оно темнело и темнело, - центр его (с полметра квадратных на глаз) стал вовсе черным, тьма эта, густея, заливала экран - наконец только левый верхний угол остался светлым и на нем вертелись странные тени старших братьев человека. Тут со свирепой неожиданностью (казалось, что будто с грохотом) центр экрана мелькнул светлыми волнистыми жилами чего то, схожего с молнией, это белое, шароподобное, вертелось теперь в центре поля, разрываясь и спадаясь снова, изумляя быстротой метаморфоз) - далее ком белизны как будто бы удалился, передний план оказался занятым волнующейся поверхностью зыби. Вновь молнийный шар двинулся на зрителей, рос, рос (и невольно зрители откидывались к спинкам стульев) занял весь экран, ослепляя глаза дюжиной своих палящих центров. Затем экран перерезался очень правильными черными кривыми, которые через секунду симметрично заиграли, как в калейдоскопе Но никто уже не смотрел на экран, среди женщин раздался плач и многие стали, торопясь, выходить. Вышедши, бледные, они переглядывались. "Ну и чертовщина!…" сказал некто. Это был общий приговор. Аппарат замолк, дали свет.
Профессор заговорил:
- Эти картины мы наблюдаем уже давно. Нас они не пугают, мы к ним привыкли. Но неприятная суть дела в том, что для нас они - алогичны. Всемирная комиссия философов высказалась в этом же смысле. Есть много точек зрения, одни объясняют алогизм этот так, другие иначе, но дело не в объяснениях, а в том, что фактически мы ничего в этом все же понять не можем. Возможно, что это следствие нашего мироощущения, так толкует это немецкая часть комиссии, возможно, что содержанием этих картин являются внеопытные явления, т. е. что когда мы там видим шар, это не шар, а только привычка видеть в таком-то предмете шар, заставляет нас по случайному признаку определять его себе шаром, такова точка зрения англичан, не немыслимо наконец, и то, что предполагают наши друзья славянского происхождения: определенно развитая интуиция путает наши имагинации с сырым материалом чужого мира, наконец, вполне возможно объяснение группы американцев, которые не без основания полагают, что разница природ и времен не может быть принята, как поправка, ибо она неизвестна, а без этой поправки мы получаем абсурд. Но как бы там ни было: - для нас это непостижимо. В более узком кружке можно было бы дать более обоснованные указания… - и он сошел с кафедры.
Филь Магнус встал и глаза всего зала впились в него. Он кинул вверх тонкую смуглую руку и заговорил:
- Мы в продолжении восьми лет сражаемся с миром. Вселенная будет завоевана, какими бы страстями она нас не подчивала!.. - кругом раздался рев и громотреск аплодисментов. Магнус переждал и продолжал. Зал ревел от восторга. Ошеломленные зрители Марса увидали неиспугавшегося человека и умиление и благодарность их не имели границ. Магнус должен был остановиться.
- Да здравствует Филь Магнус!.. Магнус! Магнус! - ревел зал.
Магнус терпеливо ждал. Он знал, что он им может приказать всем повеситься и никто не замедлит исполнить приказание.
Какая-то девочка лет пятнадцати со слезами на глазах вскарабкалась на эстраду и стояла, плача на коленях у его ног. Магнус глянул на нее и хотел говорить. Но энтузиазм толпы дошел до апогея. Квартус встал, они стояли оба - владыки мира, два тоненьких бледных человека в визитках, и ждали покуда это кончится. Часть публики рыдала навзрыд. Тогда Квартус взял рупор и крикнул: "перерыв!".
Через час собрание возобновилось. На улице прошла гроза, зал проветрили, кое кого развезли по приемным покоям и стало легче.
- Я прошу внимания, а не знаков одобрения, - сказал твердо Магнус, - нам сейчас не до глупостей, кто этого не понимает - идиот и горе ему, - зал затих.
Магнус продолжал, мрачно осматривая лепные украшения потолка.
- Вы все знаете и видите положение Земли. Оно ужасно и беспримерно. Наши сигналы не восприняты Марсом. Та же участь постигла сигналы на Венеру, Юпитер и Сатурн. Но на них мы не надеялись. Все надежды наши связаны с Марсом. Поэтому помощь с Марса вероятно запоздает. Не надо думать, что сегодняшняя демонстрация афишировала нашу беспомощность, нет. Она говорит, что задача еще не разрешена, но она будет разрешена. Доклад, представленный нам Техасской обсерваторией ясно говорит, что есть основания, полагать, что наши наблюдения могут быть расчленены (тут он увидел искаженное удивлением лицо профессора, глядящее на него, но спокойно отвел глаза, а профессор вздохнул и - тоже успокоился) - и тогда не будет места алогизму. Помощь с Марса придет рано или поздно. Надо, лишь ее дождаться. И мы дождемся. Но теперь нельзя сидеть, сложа руки. Поэтому мы производим новый и совершенно блестящий порыв: - я объявляю вам, что ВЭРОФ ликвидирует часть своих функций. Золотое обращение восстанавливается. Это не уступка, а логический вывод из предыдущего.
Он замолчал, а зал молчал, словно там не было ни души.
- И на вопрос, что же вы делаете? - мы ответим: мы продолжаем. Кто не хочет этого понять - враг нам и человечеству. С ним должно поступить соответственно.
Четырехпроцентный вспоминал речь Магнуса и еще многое из этого собрания, в голове у него шумело, он устал свыше всяких сил. Он вышел вместе с Магнусом. Кабриолет принял их, и они понеслись среди опустошенных войнами полей и пожарищ.
Эти два человека выскочили, как разъяренные лисята с визгом, норовя вцепиться миру в ляжку - он позволил им это сделать. Но с ними случилось дальше нечто странное: лисенок увидал, что он победил медведя и лисенку пришлось приподнимать грузное тело на ноги и учить его вновь ходить. Лисенок вспомнил все свои хитрости и тонкости, - но они не годились для этой массы мяса. Лисенок ныне, задыхаясь, полз под тяжестью своей колоссальной жертвы, тщетно стараясь разбудить ее к жизни. Тогда лисенок придумал новую и ужасную по тем результатам, которые он ожидал от этой меры, хитрость: он решил воссоздать вкруг медведя его старую обстановку и посмотреть, что из этого выйдет. Но медведь упирался: в ужасе чуял он старые опасности, от которых давно отвык и боялся потерять эту жизнь, которая позволяла жить, закрыв глаза на будущее и предполагать, что все благополучно, поскольку истреблены те, кто были, по уверению его победителя его главными врагами, - кто они были, он не интересовался, он только знал, что они подлежат истреблению. Но лисенок хитрой рукой (т. е. лапой, хотел написать автор) тащил его да тащил - и он влекся.
- Вы философ, - прервал мысли Магнус к Квартусу, - я нет. Поэтому, мое суждение о виденном, - ну мы это им пустяки же показали, я об массе всего явления говорю…. да…. так вот, потому то я и не могу все это абсорбировать так, как хотел бы. Вы, полагаю - можете. А?
Квартус промолчал. Тот:
- Я несколько старообразен в этом, - вы же мне не раз это и говорили….
Квартус мотнул головой.
- И вот…. Ощущение оказывается недостоверным, так?
Квартус вновь кивнул.
- К этому пока еще не привык. У нас была теория иллюзий - так что это: психозаболевание миллионов или что?!
Квартус посмотрел на него и ответил:
- Мы говорили много раз. Всегда одно и то же. Мир есть мир. Вот и все, что мы знаем. И жизнь это такая же каша, как то, чем их всех до истерики напугал наш Техасский друг. Вот и все.
Они остановились. Вошли в комнаты. В их кабинете - громадной сводчатой с претензиями комнате было тихо. Секретари привскочили, один подбежал к Филю и сказал: "проект…. вы помните, я вам говорил…. об использовании энергии вращения земли вокруг собственной оси". Филь глянул на него и в глазах его прочел, что он, Филь, малое дитя, и без своего секретаря шагу ступить не может.
- Помню, - сказал Филь, - ведь я же сказал: передать Плантагенету в Техас.
Секретарь досадливо глянул:
- Уже с заключением.
- А! - сказал Магнус, - это другое дело.
Он подозвал Квартуса. Вместе они пробежали длинное заключение Техасской обсерватории: обсерватория не возражала против проекта, она считала его полезным, но тут же приводила цифры, чего могло бы стоить осуществление проекта и что бы могло принести это осуществление. Разница получалась мрачная, доходы относились к затратам, как 1 к десяти тысячам. "Однако, - говорила обсерватория, - за два столетия примерно это оправдалось бы".
- Ну как, - сказал Магнус, - отклонить, принять, два столетия!
- Посмотрим, - сказал Квартус, - успеется. И уложил в портфель громадную тетрадь. - Идем….
Они ушли во внутренние комнаты, предоставив секретарям перемигиваться и заочно их похлопывать по плечу. Их встретили слуги и собаки. - Никого, ни в каком случае, - сказал Квартус. - У нас совещание - понял?
Двери были заперты. Они легли и уснули.
XVI
Le grand redoute a été tenace, nom d'une pipe.
(Толстой)
Квартус скучливо глянул на серое громадное тело дирижабля, висевшее над ним, на вытянутых офицеров экипажа и ушел в каюту. Магнус лежал на диванчике и дремал. Квартус уселся, глянул в пустое окно, куда бил солнечный свет и доносился слабый гомон винтов и покрикиванье. Он был в самом адском настроении. Они плыли собственно неизвестно зачем. Он любил ездить, любил чувствовать себя вне пространства, но здесь на борту воздушного корабля, это чувство не существовало. На корме сидел в каютке чистенький человечек, слушал длинный красный рупор из папье-маше и через двадцать-тридцать минут Квартусу тащили радиограмму. Магнус не спал четыре ночи и не мог работать. Квартус же так въелся в это существование, что только злился от бессоницы. В дверь вошла красивая белая девушка и протянула Квартусу еще депеши. Квартус глянул на нее брюзгливо. Он объелся женщинами, их было столько - в конце концов, все было одно и тоже: тот же удивленный, забывчивый шопот, те же плечи, такие же груди, которые всегда оказывались менее аппетитными, чем это полагало жадное чувство, нервный живот…. и вот это - самое то, о чем полагают и прочее: было смертельно одинаковым. Он и теперь скользнул взором по ее фигуре, по плотным тонким ножкам, по полной груди, по вкусной шее. Девушка стояла и дожидалась, вся красная от смущения, - за Квартусом бежала слава соблазнителя.
- Подождать.
Он открыл записки. Гадость, такая же гадость. Нитроеды - или эны, как их звала пресса, "наша пресса" - опять шевелились, как продолжали шевелиться они восемь лет. Теперь какая-то жарня заводилась в Африке и с минуты на минуту могла переплыть в Азию. Они доразрушили разрушавшийся десять или двенадцать раз Суэцкий канал, и на этот раз, кажется, прочно. Эскадры побитых кораблей ВЭРОФа не могли проникнуть в Красное море и дело оборачивалось туго. Квартус глянул на депешу и вспыхнул: "А крет-тины!"… - сказал он, дергаясь левым углом рта от ярости и глядя на девушку. Та смотрела, широко раскрыв глаза, так как эта его гримаса была хорошо известна. Он толкнул Магнуса и швырнул ему телеграмму: "Вот-с, - сказал он, - мерзость, чорт знает что? Я этой дуре всуну в живот всего Уайтхеда с племянниками". Магнус поморщился: "Чорт, - сказал он, - где же эта сука раньше была? Верма туда". И написал на телеграмме и бросил ее девушке. "Сейчас отправить - и вернитесь". Бумажка завертелась в воздухе и девушка не сумела ее поймать, она упала, девушка нагнулась, а Квартус, глянув ей за корсаж, сказал тихонько: "может быть, прикажете вам помочь?" Девушка подняла бумажку и, вся горя, глянула на него: он был бледен и лицо дергалось. "Ну-ну?" - сказал он - и она выскочила из каютки. Но через каких-либо три минуты она была здесь: новые депеши. Они были еще веселее. Магнус, просмотрев, спрыгнул с диванчика.
- Т-тэк, - сказал он, - вот уж совсем приятно: это - не либеральничай, или как это у философов называется - истинный либертаризм?
Квартус читал через плечо. Они были оба в полувеселом бешеном состоянии, когда все-все равно, ибо от пьяной ясности - страха, радости, злобы - кусающих губы - не слышишь земли под собой.
Они оба, не сговариваясь, вскочили и бросились в кабинку слухача. Там уже стоял капитан.
- Может быть, безопасней было бы вернуться? - почтительно доложил он.
- Можете ворочаться, - сказал весело Магнус - вот окно и земля к вашим услугам.
Капитан задвигался задом и исчез.
Магнус вернул его.
- Вы так и вернетесь, если через десять минут я не буду в Техасе.
- Слушаюсь, - ответил тот.
Корабль сильно накренился, винты взяли нотой выше, послышались крики и ветер засвистел в окно.
Магнус и Квартус сидели у столика и диктовали ответы.
Девушка глянула в окно. Темные сени гор, разверзаясь, неслись выростая, снизу. Через несколько времени стали видны деревья и издалека начали поблескивать параболоидные купола Техасской обсерватории. Оттуда поднимались аэро. Они рассыпались в воздухе. Теперь корабль шел совсем низко, слышен был густой басистый шум громадных елей и пихт. Около девушки оказался Квартус; он подошел справа к ней, он заглянул в окно и увидел, что с аэро, парившего выше всех, закипел пулемет. Он достал согнутой левой рукой ее грудь и сказал ей:
"Бегите, скажите этой собаке, капитану"…. и она убежала.
Аэро уходили все выше и выше, и новые вылетали из ущелий.
Корабль прошел над аэродромом, где по зеленому полю белым было выведено: "Смерть воздушным пиратам", - стал садиться, а где-то далеко раздаваясь ущельями, глухо грохая, охая и нудно воя, запели орудия.
Внизу их встречали астрономы. Но Магнус не стал говорить с ними. Он вызвал команды боевых дирижаблей, немедля оба влезли в серое нутро самого маленького, и четыре дирижабля, один за другим выползли в воздух. Неподалеку раздался взрыв. Квартус закинул голову и увидал с верхней палубы, далеко, далеко на горизонте, розово-золотую рыбку, всю в солнце, разбойничьего корабля. Он шел так высоко, что казалось, аэро никогда на догонят его. Магнус и Квартус стояли около капитана: "Мы возьмем его сегодня во что бы то ни стало, - сказал Магнус, - этой шуточке надо положить конец". Принесли депеши и Квартус воскликнул: "Глядите, пожалуйста, - этот молодчик уже успел в Пайсе чего-то натворить! Так дайте же туда…" и он быстро сбежал вниз по винтовой лестнице к приемнику.