- Постой, девочка. Куда ты так?..
- Я в школу.
- Я вижу, ты очень торопишься. Ну, тогда я тебя провожу, хотя у меня тоже очень мало времени. Я сегодня уезжаю и поговорить с тобой надо только сейчас.
Не глядя на учительницу, Ася непримиримо проговорила:
- А мне совсем не в ту сторону.
При этом она так вздернула голову, что одна коса перелетела ей на грудь.
Елена Сергеевна чуть-чуть улыбнулась.
- А зачем же ты идешь совсем в другую сторону?
- Просто так иду.
- Ты на Угарову рассердилась? Совсем напрасно.
Ну, ясно - сейчас она начнет доказывать, что Ася неправа, а права Угарова. Учителя всегда выгораживают друг друга, и вообще старших. Авторитет поддерживают. Сама только сейчас спорила с ней, обвиняла и вот, пожалуйста, уже готова защищать. Но учительница с грустью проговорила:
- На Угарову обижаться смешно, как на стену. Знаешь, налетишь в темноте, стукнешься и даже кулаком ее ударишь от досады. Бывало у тебя так?
- Да, конечно! - Ася просияла и доверчиво посмотрела на Елену Сергеевну.
- Вот видишь. Мы на нее налетели и набили себе по шишке. Ничего, крепче будем. Ты в самом деле торопишься или так?
- Так, - созналась Аня. - Я догоняла ручей.
- Вот это отлично. Это самое хорошее в жизни - догонять ручей! Тогда проводи меня и все расскажи про Сеню. Как он живет?
Оттого что Елена Сергеевна разговаривала с ней запросто, как разговаривала мама, возвращаясь ночью с работы, к Асе вернулось утраченное доверие. И хорошо, что разговор идет начистоту, просто и откровенно.
Тогда и Ася спросила то, о чем подумала:
- Как же вы ее терпите?
- Угарову? Не все ее терпят. Ведь она знает, что я так просто не уступлю, вот и злится. За Сеню я буду бороться до конца. Ну, рассказывай. Пойдем через садик. Тебя как зовут?
В театральном садике между деревьями и под кустами кое-где еще лежали клочья серого снега, и по обочинам дорожек бежали ручьи, но здесь уже можно ходить.
- Ты мне расскажи, как его здоровье. А все остальное я знаю.
- Нет, вы знаете не так, как надо, - горячо возразила Ася. - Почему-то все поверили одному ненормальному летчику, и вот столько несчастья получилось.
Мягко, но убежденно Елена Сергеевна заметила:
- Ты не права. Прежде чем поверить ему, наверное, уже все сначала проверили. Возможно, Сенина мама и в самом деле в чем-то виновата… Может так быть?
Ася пылко спросила:
- Но вы-то сами как думаете? Может ли это быть?
- Я ведь ее совсем не знаю, Сенину маму. Будем надеяться, что это ошибка. Будем верить…
- Мы-то верим! Я и Сеня. Если бы вы знали ее, тоже бы поверили.
- А ты разве знаешь?
- Да! А как же? Мне Сеня все рассказал. Я знаю, какая она хорошая и смелая. И совсем она не изменница!
Это было сказано до того убежденно, что Елена Сергеевна сразу ощутила свое бессилие против такого убеждения.
- Вы нам не верите? Да? - спросила Ася и остановилась.
Ее блестящие глаза потемнели от негодования.
- Да что ты, - проговорила Елена Сергеевна торопливо, - что ты выдумала?
Ей стало не по себе оттого, что даже перед этой девчушкой приходится скрывать свои мысли. Изворачиваться. А она смотрит, ждет ответа. Ведь она, конечно, думает, что на каждый вопрос может быть только два ответа - "да" или "нет", - а все, что между этими ответами, она считает сделкой с совестью. Ох, если бы так можно было жить - идти прямо по своей дороге, презирая все обходные сомнительные тропинки. Если бы так можно!
- До свидания, - вежливо и непримиримо сказала Ася.
Елена Сергеевна подошла к ней и положила руку на ее плечо. Грустно улыбнувшись, проговорила:
- Я верю тебе только потому, что очень хочу помочь Сене. Мы с тобой потом поговорим об этом. Вот, пока возьми.
Она достала из сумки свою хлебную карточку и, почему-то оглянувшись, протянула ее Асе. Она и сама не знала, зачем она оглянулась так, словно то, что она сделала, было недостойным поступком. Нечистой сделкой. Наверное, Ася тоже заметила это, потому что сказала с плохо скрываемым презрением:
- Нет-нет. Нам ничего этого не надо. - И даже спрятала руки за спину.
Тогда Елена Сергеевна громко, на всю улицу, приказала, потрясая карточкой:
- А я говорю, бери! Сене передай привет и скажи, что, как только я вернусь, сразу же к нему приду.
Снова погладила Асю по плечу, тихо улыбнулась и тихо сказала:
- Мне будет очень стыдно, и я никогда себе не прощу, если я не помогу Сене. Ты понимаешь? Я за него в ответе. А ребятам, его друзьям, я все скажу. Не очень-то они на Угарову оглядываются. Ты не думай.
ПРИШЛИ ДРУЗЬЯ
Они пришли в тот же день, Сенины друзья, - Олег Гурьев, Марина и еще один незнакомый парень.
- Это Володька Юртаев, - почему-то смущенно объявил Олег, - с нашего двора.
И Сеня и Ася заметили его смущение, да и вообще все они скорее походили на заговорщиков, чем на добрых друзей. Как будто они тайно пробрались сюда уже под вечер, когда начало темнеть, и все время опасаются, что их могут обнаружить, и тогда всем придется плохо.
Заметив это, Сеня спросил:
- Что вы какие-то все?
- Какие мы?
Это спросила Марина таким невинным голоском, что Сеня уж больше не сомневался в том, что они пришли тайно и очень боялись, как бы об этом не узнали. Он жестко пояснил:
- Пришибленные вы все…
Марина засмеялась, закатывая глаза, и видно было, что ей вовсе не до смеха, а Олег захохотал, как Мефистофель:
- Хаа-хаа-хаа!.. С чего ты взял?
Спасая положение, Ася пододвинула табуретку и проговорила осуждающе:
- Присаживайтесь, пожалуйста. Вот сюда. И можно на кровать.
Марина послушно села на табуретку. Олег - на краешек кровати. Юртаев прислонился к дверному косяку. Ася пристроилась на подоконнике.
Олег похлопал но Сениным ногам.
- Ну, как оно?
- Поправляюсь, - в тон ему ответил Сеня и тоже бодрым голосом спросил: - Что там у нас нового? В училище?
- У нас все так же: поем-играем. Нам что! А ты как? У тебя какая была болезнь?
И он начал выжимать из себя всякие ненужные вопросы и жизнеутверждающие восклицания:
- Ну, ты молодец, Сенька! Ты знаешь, главное - не унывай! Ты, Сенька, скрипи во всю!..
И при этом он не переставал все время тревожно поглядывать на дверь, где, будто на страже, стоял Юртаев. И Марина сидела на табуретке, поджав ноги и тоже оглядываясь на дверь. Ася, возмущенно и горячо дыша, подумала, что там, за дверью, стоит Угарова, и они на нее оглядываются.
- У нас скрипят только двери, - с презрением выговорила она.
Олег так и вспыхнул и дернул головой, будто его ударили, а Юртаев отозвался:
- Верно. Это мы тут скрипим, вместо того чтобы сказать все как есть. - Он вышел на середину комнаты и спросил у Сени: - Ты выдержишь?
Ася соскочила со своего подоконника и шагнула навстречу, заслоняя Сеню от той опасности, которую принес Юртаев.
- Это все нам известно уже давно, верно, Сеня? - торопливо заговорила она. - Я была в училище и все узнала.
- Нет, не все, - очень спокойно ответил Юртаев, и в его глазах мелькнуло любопытство и удивление.
Может быть, он подумал, что Ася сейчас напоминает отчаянного воробья, защищающего своего птенца, выпавшего из гнезда. Во всяком случае, он понял, с кем имеет дело, и уже дальше, все остальное, он говорил, обращаясь непосредственно к ней.
- Они вот, эти друзья, давно собирались прийти сюда, давно собирались, да их запугали.
- Кого запугали? - спросил Олег. Он встал и подошел вплотную к Юртаеву, словно вызывая его на честную мальчишескую драку. - Нас запугали?
Легко отстранив Олега, Юртаев продолжал:
- Да. Скажи, что не так. Мы живем в одном доме и всё знаем один про другого. Нам скрывать нечего. Вы - друзья, а поверили одному какому-то подхалиму.
- Велке, что ли? - спросил Сеня.
- Один он у нас такой, - хмуро ответил Олег и, обратясь к Асе, объяснил: - Наш курсовой староста. Велка Бровин. Мы его зовем Велосипед. Подхалим он, это точно. Он нам такого наговорил!..
- Нечего тут повторять всякие подхалимские глупости, - уже совсем сердито выкрикнула Ася и даже замахала руками, как бы отгоняя от Сениной постели все дурные мысли и сообщения. - Нечего, нечего!
Марина тоже взмахнула своими пухлыми ручками:
- Ну, конечно, нечего. Конечно, никто нас не запугивал. Сеня, ты же меня знаешь. Нам просто Велосипед сказал, будто бы у тебя тиф и чтобы мы не ходили к тебе и не беспокоили…
Сеня поморщился:
- Тиф! Придумают же. А еще что?
- Ну, это он так сказал. Тиф или даже еще что-то похуже. Словом, чтобы мы не ходили…
- Не крути, Марина, - вдруг проговорил Олег так веско, что девочка сразу замолчала. - Про тиф нам наврали. Мы это сразу поняли. Володька правду сказал: нас запугали. В училище нам сказали, предупредили, что к тебе ходить не надо. Что от тебя надо подальше…
Он замялся, и Сеня его подтолкнул:
- Давай, высказывайся. Вы чистые, как ангелы, и об Сеньку Емельянова вы запачкаетесь.
Юртаев подтвердил с каким-то веселым бешенством:
- Точно!
- Вот вы и пришли ночью, потихоньку. Днем-то страшно, как бы кто не увидел. Какого черта вы тут шляетесь? Кому такие друзья нужны?
- Точно! - снова выкрикнул Юртаев.
- Давайте выметайтесь отсюда.
Отвернувшись к стенке, Сеня впервые за все время почувствовал себя, как никогда, крепким и сильным. Он ждал этого момента, когда же он встанет на ноги, чтобы вплотную сойтись с теми, кто посмеет обвинять его маму и кто посмеет поверить этому обвинению. И вот настало такое время. Вот они поверили, испугались. Может быть, они подумали еще, будто ему от их трусости стало не по себе?
Да, именно так они и подумали, все, кроме Аси. Они даже начали утешать его. Олег начал:
- Мы тебя не бросим, Сеня…
И все остальные что-то начали говорить ободряющее, но сразу замолчали, как только увидели Сенино лицо. Он откинул одеяло и сел. Он торжествующе рассмеялся, и это вышло так неожиданно и так не соответствовало общему настроению, что все растерялись, а Марина тихонько ахнула.
Никто ничего не мог понять, только Ася торжествующе спросила:
- А вы что думали? Ха! Вы думали, что если вы его бросили, то мы оч испугались? Да?
- Уходите! - повелительно сказал Сеня, продолжая улыбаться.
- В общем, ты это правильно, что прогоняешь. Друзья до первого страха, - проговорил Юртаев. - Я не знал про тебя ничего, мне только вчера сказали. Ты только не подумай, что я такой тут перед тобой красивый. Лучше всех. Я такой же, как и они. Только у меня шкурка потолще, не так скоро до меня страх доходит. Они мне про тебя рассказали… Ну, в общем, мы и пришли.
Но Олег все еще размахивал руками и старался доказать, что они не такие уж потерянные люди, чтобы оставить товарища в беде:
- Просто, понимаешь, так вышло, мы не тебе не поверили, тебя-то мы знаем и никогда не предадим. И все нам так говорили, что сын за родителей не отвечает…
Лучше бы он не говорил этого. Сеня побледнел и перестал улыбаться.
- Да, - сказал он, не разжимая зубов. - Если сын - подлец и верит подлецам и всяким шептунам, тогда не отвечает. Ты своего отца мог бы предать? Тогда тебе ни за кого не надо отвечать: ни за родителей, ни за самого себя. А я вот отвечаю. Я, если хочешь знать, матери верю больше, чем всем вам, и вообще больше, чем всем людям. Я знаю, что она никогда никого не предавала. Все это вранье. И я это докажу.
Он устало свалился на подушку и проговорил:
- Давайте отсюда. Смотреть на вас противно!
И все замолчали, утомленные трудным разговором и теми чувствами и мыслями, которые, как невидимые вихри, носились вокруг, захватывая в свой круговорот всех, кто тут был. В тишине раздался тоненький голосок Марины:
- А я думала, ты обрадуешься, когда увидишь нас.
Сеня без всякого выражения сказал:
- Ха-ха-ха. Видишь, радуюсь?
- Нет, правда, - с придыханием продолжала Марина, и все думали, что она сейчас заплачет. - Мы знали, ты сначала, конечно, рассердишься… а потом… может быть, и засмеешься… И мы хотели тебе помочь… - Она и в самом деле заплакала.
Всем стало неловко и за то, что она говорит, и за ее слезы, и только одна Ася презрительно усмехнулась. Сама она слезливых девчонок презирала и тех, кто их утешал, тоже презирала и всегда высмеивала. Она сорвала со стены полотенце и через всю комнату ловко бросила его Марине.
- Утрись, - проговорила она и подумала: "Плакса, а еще туда же, пианистка".
Но теперь, по крайней мере, стало ясно: друзья пришли, с некоторым, правда, опозданием, но все-таки пришли. Они тут же начали давать Сене всякие полезные советы, он слушал их молча, а им казалось, что вспышка гнева прошла и что он соглашается с ними, и это ободряло их.
- Хочешь к нам на завод? - предложил Юртаев. - Будешь работать и учиться, как Олег.
Марина всхлипывала, отвернувшись к стенке.
- Не сморкайся в полотенце, - посоветовала Ася. - Лучше умойся, умывальник там, в углу.
- Давай к нам на завод, - оживленно, словно ничего не произошло, подхватил Олег. - У нас пушечки, знаешь, какие делают классные! Подучишься, разряд получишь. А жить, если хочешь, у нас можешь. Или вот у Володьки… У него собственный дом.
В углу звенел умывальник. Все еще всхлипывая, Марина проговорила:
- У нас инструмент есть, вместе заниматься будем…
Ася мстительно рассмеялась:
- Вот как все распределили! А нас и не спросили.
Она посмотрела на Сеню выжидающе и тревожно. А он лежал, обессилев после вспышки, и вяло думал о незавидном своем положении. Докатился! Все, кому не лень, лезут со своими советами, распоряжаются его судьбой. А его и не спросили, как будто у него уж и нет ни своей воли, ни своих планов.
Отдавая полотенце, Марина спросила Асю:
- Ты в каком классе?
Ася бросила полотенце на табуретку и ничего не ответила. Юртаев выходил последним. У двери оглянулся и напомнил:
- Так ты приходи. Буду ждать. Улица Овражная, три. Я в мезонине живу. Ты прямо ко мне.
"Я ТЕБЕ ВЕРЮ"
Когда они ушли, Сеня недобрым голосом спросил:
- Ты зачем мне соврала про карточки?
Встряхивая полотенце, Ася твердо ответила:
- Я никогда не вру. Оч надо!
- Оберегаешь?
- А зачем говорить, если ты болен? Все равно ничего не смог бы. Лежал бы да расстраивался. Только хуже. Уж ты меня не учи и не спорь. Со мной даже мама не берется спорить.
Проговорив это, она улыбнулась так устало, что у Сени пропало желание противоречить ей. Она взяла старый эмалированный таз и вышла из комнаты.
Вот еще одна, которая присвоила себе право распоряжаться его судьбой. Присвоила? Нет, надо быть справедливым: эта девочка завоевала право вмешиваться в его жизнь. Выстрадала. Что бы с ним было без нее? И тут мало одной справедливости, надо быть благодарным ей за все. И только ей одной.
А другие? Прав ли он, не пожелав даже разговаривать с теми, другими? Привитые ему с детства понятия о чести предписывали, в первую очередь, оглянуться на себя, проверить свои поступки, со всей строгостью оценить их. Требовать от других можно только то, что ты можешь потребовать от самого себя. Не больше. И никогда не прощать нарушений правил чести никому, и в первую очередь себе.
Так учил его отец. И еще он предупреждал:
"Но при всем этом будь добр к людям. Будь добр, но никогда не проявляй снисходительности. Никогда, понял? Снисходительность ободряет подлецов и оскорбляет честных людей".
А отец умел совмещать доброту к людям с беспощадностью к их порокам. Но даже его беспощадность была доброй. Она не убивала, но заставляла смотреть на себя со стороны. И отца любили и считали справедливым, и к его мнению прислушивались. Также было известно, что ни уговорить, ни, тем более, подкупить его невозможно ни лестью, ни угрозой. Его мнение всегда было непоколебимым.
Таким был отец. И таким должен стать сын. А мама?
Этот вопрос Сеня часто задавал сам себе с того дня, как только к нему вернулось сознание. Отец как-то сказал маме, что любит ее так же, как музыку. Она засмеялась, а он, немного восторженно и беспокойно, как всегда, если говорил о музыке, добавил: "Мой Гайдн, моя жена, мой Чайковский. Все это - моя жизнь".
Жену он приравнивал к музыке. Она была для него так же, как и музыка, чиста, неизменно благородна и полна того особого значения, которое называется жаждой жизни.
Он ставил ее неизмеримо выше себя. А Сеня не помнит, чтобы отец ошибался в том, что он считал главным в своей жизни. Мог ли он ошибиться в маме?
Ответить на этот вопрос он не успел, вошла Ася, принесла в тазу сухое белье, которое она выстирала утром.
- Ты правильно сделала, что не все рассказала мне.
Она с удивлением оглянулась на него через плечо и молча занялась бельем. Что с ним? Не всегда он так охотно соглашался с ней, и она высоко ценила в нем это качество. Она не любила, когда с нею соглашались сразу, без спора. Это значит, что ничего человек не понял и согласился только оттого, что ему лень спорить. С таким человеком ей становилось скучно, и в конце концов она переставала с ним разговаривать. Но Сеня признавал ее правоту с таким видом, словно не она, а он одержал победу, заставив ее сознаться в своем поражении. С тем же видом победителя он провозгласил свою волю:
- И ты теперь всегда будешь права.
- Да? - спросила она удивленно.
- Потому что я тебе верю, - твердо сказал Сеня. - До конца.
Ася смущенно склонилась над стопкой белья и долго не могла найти, что сказать, чтобы не выдать себя.
Наконец она проговорила:
- Юртаев хороший парень, как ты думаешь?
- Не знаю. Я его увидел в первый раз.
- И я тоже в первый раз.
Теперь уже Сеня не возражал - хороший так хороший. Ей лучше знать, тем более что раздражение помешало ему разглядеть как следует своего нового знакомого. Нет, надо держать себя в руках. Нельзя поддаваться минутному гневу, особенно если ты видишь человека впервые. Конечно, Юртаев - настоящий парень, это он привел Олега и Марину. Вот и Асе он понравился, а это не так-то просто - заслужить ее похвалу.
Сеня осторожно посмотрел на Асю, приготовившись выдержать ее непримиримый взгляд. Но она смотрела на него ожидающе и, честное слово, смущенно. Это обескуражило его, сбило с толку.
- Ты что это? - спросил он.
- Ничего. - Вскинула голову и свысока: - И я тебе верю, очень. Ты не всегда все делаешь как надо, а я все равно тебе верю. Каждому твоему слову.