Впрочем, как замечает дальше Везенин, президент и сам оговаривается, что "если для решения этой задачи было бы необходимо только одно - немедленно менять человеческую натуру, - то положение было бы попросту безнадежным. Нужна не биологическая, а культурная эволюция…" Вот так! Уже всего лишь культурная, а не биологическая, и уже эволюция. Существенная и необходимая поправка! Но раз не биологическая, доводил до логического конца Везенин, то речь должна идти не о человеческих качествах, а скорее, о человеческих представлениях. Основные качества, биологические и психические свойства человека - нечто настолько консервативное, что не меняются тысячелетиями. Подвержены изменениям лишь наши представления о мире, наши привычки, традиции, моральные установки, опираясь на которые только и можно получить какой–то существенный результат.
"Деятельность в "Оливетти", - писал там же А. Печчеи, - еще раз убедила меня в том, что граница между созданием и разрушением, улучшением и ухудшением, прогрессом и застоем определяется именно человеческими ресурсами, их возможностями, их развитием, умением мобилизовать их на решение поставленных задач".
Вот именно! - торжествующе восклицал Везении. - Вот именно ресурсами. Если развить их по–настоящему, направить в нужное русло, можно решить все проблемы, экономические, экологические и социальные. Ресурсами, а не качествами. Пусть жажда золота увлекала Колумба и его спутников в неизведанный путь, она помогла совершить величайшие открытия, обрести Новый Свет. И вместе с тем, сколько бед принесли человечеству всякого рода фанатики, жаждавшие облагодетельствовать и улучшить род человеческий. Отсюда прямой путь к "шигалёвщине". Были времена, когда ради того, чтобы улучшить, скажем, религиозные качества человека, еретиков отправляли на костер. Нет, все–таки ближе к истине президент Римского клуба там, где он говорит не о человеческих качествах, а о ресурсах человека. "Порвать этот порочный круг (проблем экологического, социального характера) возможно только за счет использования главного ресурса - человеческого потенциала, причем не только как рабочей силы, а всех творческих способностей и возможностей". Вот здесь он прав совершенно! Истинная вера в человеке, истинный гуманизм предполагает доверие к человеку, к его человеческим качествам, к самой природе человека, а не высокомерное стремление во что бы то ни стало по новому плану переделать его..
Опираясь на диалектический подход, Везенин рассматривал личность человека как интегральную целостность биогенных, психогенных и социогенных элементов. Эти три уровня отнюдь не находятся в равновесии. Биогенное, например, в иных условиях может получить решающее преобладание над социогенным и психогенным. Между ними могут быть конфликты, достигающие иногда такой остроты и силы, что это приводит к дезинтеграции личности. Условия, в которых личность подвержена дезинтеграции, рассматривались подробно, с привлечением большого фактического материала. Это была, пожалуй, самая ценная и оригинальная часть работы. В ней Везенин предлагал новые подходы к проблеме социализации личности, интересно анализировал актуальные аспекты ее.
Значительная часть рукописи была посвящена проблеме качества жизни. Категория "качества жизни", писал Везении, появилась сравнительно недавно, но как составная интегральная часть понятия "образа жизни" она незримо присутствовала в дискуссиях всегда.
Рассматривая проблему качества жизни в современных условиях, он подчеркивал несводимость ее к понятию уровня, образа или стиля жизни, к уровню стрессовых ситуаций, культурному уровню или только качеству окружающей среды. Сам термин "качество жизни", пущенный в оборот американским экономистом Дж. Гелбрейтом, подвергался в рукописи критическому разбору. Как все новое, утверждал Везенин, он представляет собой хорошо забытое старое, а точнее, старую проблему на новый лад. Еще древние греки спорили о нем. Понятие это витало, хотя и лишенное конкретного наполнения, как улыбка чеширского кота. Но и в нашу эпоху оно нуждается в серьезном уточнении и наполнении новым смыслом.
Проблема эта, во многом абстрактно–моральная в прежние времена, стала конкретной и значимой в наше время, когда стабильность и успешное развитие общества зависят от уровня и качества жизни, когда во многом его можно направлять, формировать в сознании людей. Каждое общество должно дать ответ на вопрос: что такое качество жизни? И практический, и теоретический. И практический ответ будет тем более правильным, чем точнее будет теория. Ныне это совсем не схоластический вопрос. Ныне это вопрос не только настоящего, но и будущего. От того, насколько правильно в общественном сознании, в представлении каждого человека будет дан ответ на него, зависит многое. Проблему "качества жизни" нельзя оторвать от бытийных, философских, онтологических проблем. Но и сводить дело только к ним - это значит сойти с почвы социологии в область философских абстракций. Проблематика эта касается нынче всех, становится объектом газетных дискуссий.
И тут, как никогда раньше, подытоживал Везенин, необходим системный подход, без которого все споры о качестве жизни превратятся в разговор глухих и останутся бесплодными. Системному подходу он придавал настолько большое значение, что вторгался ради него и, как представилось Вранцову, без особой нужды, в область чисто гносеологических проблем, в область, далекую от социологии.
Системный подход исходит из признания того, что в реальном мире существует множество истин, и часто одна из них противоречит другой. И в жизненной практике нужно искать не единственную истину, годную на все случаи (которой попросту нет), а приоритетную. Как сказал об этом образно Сент - Экзюпери, "если апельсиновые деревья хорошо растут и обильно плодоносят на этой почве, то значит, эта почва и является для них истиной". Системный подход (в своей диалектической сути) противоположен линейному, схоластическому, который основывается на том, что существует только одна вечная истина, и неизбежно подчиняет догме, омертвляет догмой живую жизнь.
Диалектика тем и отличается от метафизики, что признает относительность обеих противостоящих истин. Скажем, что может быть более истинным, чем утверждение: Земля - шар. Но ведь когда–то считалось, что Земля плоская. "Это совершенно неверно, и мы это отбрасываем полностью", - заявляют любители абсолютной истины. И совершают ошибку, ибо во многих реальных делах мы исходим из того, что Земля плоская, и только таким образом добиваемся успеха. Например, проектируем трактора так, что они могут обрабатывать лишь какую–то сравнительно плоскую поверхность, а не имеющую форму шара. Схоласты же подобны тем, кто, открыв шаровидность Земли, в догматическом рвении начисто стали бы отрицать относительную плоскость малых ее участков.
Системное мышление рассматривает бытие, берет любое явление целостным, нерасчлененным. Остается, разумеется, шкала значений, иерархия ценностей, но нет тотального отрицания. Утверждая одно, оно не отрицает полностью и другого. Системный подход враждебен всякому догматизму и застылости, ибо утверждает: что истинно при одних условиях, может быть ошибочно при других, что истинно в одном отношении, может быть неверно в другом. Грубо говоря, он утверждает ту истину, которую мы все знаем, но постоянно забываем в жизненной практике, что у каждой медали есть оборотная сторона. Системный подход - детище материалистической диалектики. От сухой теории он устремляется к полнокровной жизненной практике. "Суха, мой друг, теория одна, а древо жизни пышно зеленеет". Воистину, эти гетевские слова он берет своим девизом.
Если мы хотим в рамках системного подхода правильно интерпретировать проблему "образа жизни", - заявлял в следующей главе Везенин, - нам необходимо в качестве основной предпосылки исходить из неразрывной связи времен, взаимозависимости поколений.
Прошлое, настоящее и будущее не разделены стеной, как это представляется нашему обыденному сознанию. Обычно мы воспринимаем настоящее как данность, как реальность - и потому очень считаемся с ним. Прошлое, ушедшее представляется нам каким–то полуреальным - и потому мы почтя не сверяемся с ним. И уж совсем нереальным рисуется будущее, которое не наступило еще, и потому кажется не более чем абстракцией - отчего совсем не считаемся с ним. Но будущее так же существенно, как прошлое, и уж никак не менее реально, чем настоящее. Реальность настоящего ведь тоже условна. Поскольку каждое мгновение "уносит частичку бытия", оно похоже на быстро истаивающий кусок льда в жаркий полдень. Вот только что был он - и уже исчез, только быстро высыхающее влажное пятно осталось от него.
Делать ставку на столь ненадежный предмет опрометчиво, но мы слепо, мы тупо убеждены в превосходстве настоящего над прошлым и будущим, в абсолютной самоценности его. Мы воспринимаем прошлое лишь как пролог к настоящему, а будущее лишь как его хилый отросток. Этот примитивно–гедонистический взгляд на время прямо приводит к принципу: "после нас хоть потоп". Но такой взгляд не имеет под собой оснований. Прошлое не обязано быть лишь подставкой для настоящего - оно вполне может прорасти в будущее, минуя сегодняшний день. А будущее совсем не обязательно должно вырастать из сегодняшнего дня - оно может уходить своими корнями в какие–то более глубинные пласты истории. Таким образом, наше настоящее, которым мы склонны гордиться, может оказаться в русле истории не более чем мелководной лужей вдали от ее основного течения. Что имело место в некоторые периоды и у нас. Так, в 20‑е и 30‑е годы возобладала тенденция безмерно восхищаться настоящим и будущим, нигилистически третируя и разрушая наследие прошлого. К каким жертвам и катастрофам это привело, теперь хорошо известно.
Мы часто рассматриваем прошлое как пролог к настоящему - только и всего. Но ведь сегодняшний день - это лишь былинка на бескрайней ниве жизни; былинка, которая теряется в гуще колосьев прошлого и будущего. Так какое же право имеет былинка ставить себя выше нивы? "Все, что принадлежит только к настоящему, умирает вместе с ним".
Настоящее отнюдь не превосходит прошлое и будущее по всем параметрам. Оно само, в силу своей незавершенности, промежуточности, несет на себе отпечаток какой–то сомнительной зыбкости. Будущее превосходит его хотя бы тем, что оно целостно, нетронуто, неистрачено. Прошлое тоже монолитно в своей завершенности - его уже никакими усилиями изменить нельзя. Лишь сегодняшний день подвержен всем случайностям бытия.
Но чем же ценно сегодняшнее? В чем его сила? Да как раз в этой прочной, неразрывной связи с прошлым и будущим. Когда связь эта незыблема, многогранна и полнокровна - жизнь цветет, и она прекрасна, как в семье, где крепкие старики, зрелые родители и юные дети. Прошлое тогда органически включено в настоящее; оно в какой–то мере продолжает воздействовать активно на сегодняшний день, который ведь как бы интерпретирует прошлое, придавая ему своими сегодняшними деяниями ту или иную значимость, ту или иную цену. Следовательно, ценность сегодняшнего дня, сегодняшних деяний необходимо определять не какими–то абстрактными мерками, а прежде всего его живым и многообразным отношением к прошлому и будущему.
Вот тут–то и проявляется суть настоящего, его не только зависимость, но и власть над прошлым и будущим. Ибо от того, как мы завершим начатое задолго до нас, будет зависеть и конечная оценка трудов наших прадедов, окончательный итог их существования. А тем, какой фундамент мы закладываем сегодня, будет в значительной мере определяться прочность и великолепие здания будущего. Ценность сегодняшнего дня в деянии - деянии разумном и творческом - им мы оправдываем прошлое и закладываем фундамент будущего.
Отсюда же вытекает не только наше право, но и обязанность пересматривать прошлое, учиться на его ошибках, правильно интерпретировать его. Ибо чем же мы больше нанесем вреда делу наших предков: тем, что, следуя их ошибочным догмам, загубим дело, которое начинали они, или же, исправляя их ошибки, благополучно его завершим? Похоже, они простили бы нам непочтительность, но никогда не простят нашей трусости и лени.
Есть единый поток Времени, поток Истории, в котором одно поколение не отделено от другого стеной. Поколения в процессе исторического развития подобны, скорее, клеткам организма, которые, отмирая, заменяются другими, оставляя целостным сам организм. Августин Блаженный писал уже пятнадцать веков назад, что "ни будущего, ни прошедшего не существует, и что неточно выражаются о трех временах, когда говорят: прошедшее, настоящее и будущее; а было бы точнее, кажется, выражаться так: настоящее прошедшего, настоящее будущего".
Мы же склонны абсолютизировать настоящий день. Ему нередко приносится в жертву и прошлое, и будущее. Прежние поколения копили, а мы растрачиваем природные и человеческие ресурсы, расточаем материальные и культурные ценности, мало работаем над их сохранением и воспроизводством. Много тратим и мало созидаем, нанося ущерб нашему будущему, которое со временем станет настоящим наших детей. Те исторические сообщества, которые делали ставку лишь на сегодняшний день, недооценивая или вовсе игнорируя прошлое и будущее, как правило, оказывались на грани распада. Сегодня на этой грани, быть может, находится все человечество.
Бывают периоды, когда будущее становится важнее всего. Ему приносится в жертву и прошлое (оно третируется в таких случаях, как неистинное), и отчасти даже настоящее, которое рассматривается лишь как промежуточная ступень. Так бывает в эпоху революции. Там, где регресс, - там будущее, наоборот, приносится в жертву прошлому, которое всячески идеализируется и приукрашивается. Там, где з а с т о й, - настоящему приносится в жертву и прошлое и будущее. Там живут одним днем, беспардонно извращая ради него картину прошлого и предавая будущее. Но все это далеко от истины. Истинна лишь гармония между всеми тремя временами. Она труднодостижима, но к ней надо стремиться.
Весь этот философский экскурс на тему связи времен Везенин связывал с проблемой образа жизни. Опираясь на конкретно–социологические исследования последних лет, он прямо утверждал, что в общественном сознании в последнее время наблюдается чрезмерная абсолютизация настоящего в ущерб прошлому и будущему - тенденция, характерная для застойных эпох. Отсюда он выводил и кризис морали, и снижение рождаемости, и постоянный рост числа разводов, и пьянство, наркоманию, и отчуждение между поколениями и т. д.
Читая все это, Вранцов лишь покачивал головой и усмехался. Целую страницу он обвел красным, да и прежде многие строчки подчеркивал редакторским своим карандашом, ставя на полях знаки вопроса. Не то чтобы не согласен с Колей, но нельзя же так прямо писать о таких вещах. Наивным же надо быть, ей–богу, чтобы рассчитывать, что подобные вещи пройдут цензуру. Нужны какие–то более осторожные слова, обтекаемые выражения. Да и не ему делать такие категоричные выводы - это не принято. Есть ответственные инстанции, которые и вырабатывают общие установки. Увлекающийся человек Везенин - временами выглядит так, словно родился только вчера.
Резкое разграничение социального и природного в человеке, - утверждал он дальше, - это наследие упрощенно–догматических воззрений прошлого века. Отсюда и недоверие к человеку, и стремление все за него решать и планировать. Но парадокс планирования заключается в том, что она эффективно лишь там, где основные факторы не поддаются изменению, носят постоянный, стабильный характер и тем самым являются гранитной опорой этого планирования. Там же, где планируется все' насквозь, возникает сильнейший элемент неопределенности, ибо учесть все на свете нельзя, а опереться не на что. Чем более управляемым общество оказывается на сегодняшний день, тем более неуправляемым оно оказывается с точки зрения будущего, тем более непредсказуемым делается само его будущее. Сегодня, когда на повестку дня ставится уже вопрос о глобальном планировании, необходимо серьезнейшим образом учитывать этот фактор и не лишать Природу природного, не вторгаться со своим несовершенным разумом в ее святая святых.
Раньше природа сама заботилась, плохо ли, хорошо ли, о нашем будущем, о наших потомках, не давая нам воли в тех вещах, которые могут иметь очень далекие и, возможно, катастрофические последствия.
Отдельным безумцам она позволяла "съедать" свое будущее, проматывая наследие предков, отдельные роды сходили с лица земли, однако в целом существование человечества определялось ее неизменными, мудрыми, хотя при этом и весьма суровыми законами. Но с тех пор, как человек провозгласил, что больше не хочет ждать милостей от природы, все пошло иначе. Он начал сам планировать свое светлое будущее, и несколько десятилетий такого планирования привели его, при частных успехах научно–технического прогресса, к краю гибели, к порогу глобального экологического, экономического и политического кризисов!
А ведь сказано же было: "Природа побеждается только подчинением ей". И стало быть, непобедима. Потерпеть поражение может только сам человек, в безумной гордыне своей вознамерившийся во всем превзойти Природу. Так что же, назад к природе? Нет, утверждал Везенин, не "назад к Природе", а учиться у Природы, прислушиваться к ее велениям, сообразовываться с ней в попытках усовершенствовать наше бытие, преобразовать наше человеческое сообщество. Природа на целую вечность старше и мудрей нас. В ее хозяйстве всегда порядок, в котором даже ураганы необходимы, в ее деяниях всюду есть смысл, даже если нам они кажутся бессмысленными. По–настоящему разумно лишь то, что санкционировано природой. Ее приговоры всегда справедливы и обжалованию не подлежат. "Природа всегда права, - говорил Гете. - Она всегда серьезна и величава. Ошибки и заблуждения присущи лишь человеку". Да, Природа всегда права, и в соответствии с ее велениями нужно тщательно исследовать и уяснить, насколько разумен наш социум, насколько оправдан наш образ жизни, наш образ мысли и образ действий. Исследовать и пока не поздно внести необходимые коррективы, ибо отныне ошибки касаются уже всего без исключения живущего на Земле, и на исправление их осталось слишком мало времени. Природа всегда права, и не понявшим ее велений остается лишь пенять на себя…
Лишь в третьем часу ночи Вранцов дочитал рукопись. Сомнений не было - Везенин написал глубокую и дерзкую книгу. Сама по себе проблематика была не нова, но сухие, абстрактные выкладки он сумел чрезвычайно оживить и актуализировать, применив к ним новый подход, обобщив при помощи оригинальных методик.
Временами здесь трудно было отделить социологию от чисто философского подхода и даже публицистики, но книга была доказательной, хорошо оснащенной, опирающейся на конкретно–социологические исследования, на солидный фактический материал, и, главное, продуманной до конца. Некоторые из давних, еще не зрелых везенинских идей, которые Вранцов помнил по семинарским занятиям, обрели в этой рукописи законченность и убедительность. Хорошо прослеживалась и системная связь понятия "образ жизни" с реальной ситуацией, духовной атмосферой, моралью различных общественных групп. Кое–что из этого было еще в лекциях Лужанского, но многое, опираясь на новые данные и методики, Везенин точнее, актуальнее развил.
Удивлял тон, как–то не вяжущийся с Колиной неустроенностью, тон уверенный, временами категоричный, словно написал не какой–то безвестный кандидат наук, ушедший в сторожа, а признанный ученый, уверенный в себе корифей.