- Во вторник, значица, завтра, выедет - в середу будет, - ответил Семечкин, глядя мимо Тани ничего не выражающими глазами. И сонно забубнил: - Я там не бывал, дороги не знаю. Слыхал, дорога голая, пурги с осени до весны метут. На двести километров - одна избушка. Со вторника на середу там переночует, в середу к вечеру будет. Сам я на материк собираюсь, так что в Белый Мыс не наезжал…
Семечкин еще говорил бы и говорил, монотонно выталкивая из себя слова, если бы Таня не решилась его перебить.
- Спасибо, я все поняла. До свидания.
"Ну, кто их выбирает, этих Семечкиных, кто рекомендует?" - с досадой спрашивала она себя.
Она знала, что рекомендует райисполком, и потому с грустью подумала о его председателе:
"Ведь не глупый же человек Андросов, неужели не понимает? Или не бывал здесь никогда, не видел?"
Идти в пустой дом зоотехника и одиноко сидеть там ей не хотелось, и она пошла к Лене.
В коридоре никого не было. Все двери в комнаты закрыты. За ними тоже тишина. Но одна из дверей все же отворилась. В коридор вышла низенькая черненькая женщина с книжкой в руке, закрыла за собой двери в комнату. Но двери тут же приоткрылись, выглянули две девочки в длинных нижних рубашках, хихикнули, переглянулись и исчезли.
- Здравствуйте. Вы Татьяна Сергеевна? Я вас сразу узнала, мне Какля говорил, - улыбаясь, сказала она, подходя к Тане. - Елена Андреевна на уроках, но вы раздевайтесь, посидите с нами, мы "Школу над морем" читаем.
Таня сразу догадалась, что это жена Антона Какли, та самая воспитательница интерната, которая играет с ребятами в "квачика". Она уже собралась снять пальто и остаться, но потом подумала, что ей не хочется слушать "Школу над морем", а ребятам хочется и что вообще она сейчас здесь лишняя.
- Нет, я на минутку зашла, у меня еще дела, - сказала Таня.
- Но вы приходите. Обязательно. Хорошо? - настойчиво просила жена Какли.
- Обязательно! - пообещала Таня и ушла.
Она решила сходить в магазин, купить чего-нибудь поесть.
На дворе быстро темнело. Зажглись фонари и окна в домах. Снег заискрился. По улице промчался парень на собачьей упряжке. Нарты раскачивались, пылили снегом. Из одного двора лениво вышла собака, нехотя тявкнула и снова побрела во двор. Больше до самого магазина Таня никого не встретила.
Продавщица, как и работница почты, тоже была знакомая. Она узнала Таню, и, так как в магазине, кроме их двоих, никого не было, они поговорили о том о сем, и опять-таки о гриппе, которого никогда не было в поселке и вдруг появился.
- А вы снова по тому же делу? - спросила продавщица.
- Снова, - сказала Таня, складывая в авоську свои покупки.
- А большая у него растрата? - полюбопытствовала продавщица.
- Как вам сказать… - уклонилась от прямого ответа Таня.
- Надо же! - покачала головой продавщица. И рассудительно сказала: - А все же и по виду есть в нем что-то такое. Он когда был зимой в поселке, я к нему приглядывалась. Придет, накупит всего, конфет дорогих, например, или шоколаду наберет, зыркнет на тебя и пошел себе молчком. По виду тоже человека раскусить можно, особенно если деньгами сорит.
- Да, возможно, - рассеянно согласилась Таня, расплачиваясь.
Она вышла на крыльцо и увидела Лену. Та быстро шла к магазину, размахивая портфелем. Таня остановилась, ожидая ее. Потом вместе, с Леной снова вернулась в магазин. Лена купила хлеба и пачку чая, и они вышли на улицу. Таня рассказала о встрече с Семечкиным и о радиограммах. Лена знала о ее отношениях с Костей и, услышав о радиограмме и о том, что он приедет, удивилась:
- Вы что же, помирились?
- Да как тебе сказать… Вообще, да.
- Странно.
- Почему странно?
- Да так, - неохотно ответила Лена.
- Ты чего такая хмурая? - спросила Таня.
- Я? Нет. Тебе кажется. Все нормально.
Но Таня уловила холодок в голосе Лены.
- Ты что, обижаешься? - напрямик спросила она. - Из-за Павла?
- Глупости, - сказала Лена.
- Разве я не могла высказать свое мнение?
- Конечно, могла…
- Нет, я вижу: ты обиделась.
- Ничего подобного.
- Ладно, а ночевать все-таки приходи.
- Конечно, - кивнула Лена. - Я немножко побуду с ребятами и прибегу.
Таня ждала ее весь вечер, но Лена так и не пришла.
"Обиделась, - теперь уже твердо решила Таня. - Вот и говори друзьям правду".
6
Среда прошла, за ней четверг - Копылов не приезжал. Каждый день Таня по нескольку раз заходила на почту и в поссовет, но никаких известий от него больше не поступало.
- Я вам что говорил? - бубнил в ответ на ее недоумение Семечкин. - Я вам говорил, что он за тип? Совсем он оттедова не поехал и не поедет. Какой ему резон? А может, в избушке пережидает. С другой стороны, дорога голая, пурга могла прихватить.
Таня попросила Семечкина связаться по радио с поссоветом Белого Мыса, надеясь хоть так что-нибудь узнать о Копылове.
- Ничего они вам такого на ваш счет не ответют, - равнодушно сказал Семечкин. - Ихний радист аппарат не бросит, в поссовет узнавать не пойдет. Не забудет, так к вечеру сходит, а завтра его другой раз вызывай. А забудет, так завтра обратно зазря выйдет.
- Все равно надо связаться, - упрямо настаивала Таня.
- Надо так надо, - сдался наконец Семечкин и нехотя взялся за телефонную трубку.
Он вызвал местную радиостанцию и долго, путано объяснял кому-то, зачем нужно связаться с Белым Мысом и что там нужно узнать. Таню раздражала его медлительность и бестолковость.
- Сказали ждать - сообщил Семечкин, кладя на рычаг трубку.
Ждать пришлось часа два. Все это время Семечкин, согнувшись над столом, изучал какое-то постановление или решение, отпечатанное на двух листках папиросной бумаги. Он читал его с начала и с конца, с конца и с начала, шевеля при этом губами и, казалось, заучивал наизусть.
Смысл, крывшийся в папиросных листках, остался бы, конечно, неизвестен Тане, если бы Семечкин не сказал, тяжко вздохнув:
- Пожарники оно и есть пожарники, опосля пожара тревогу поднимать. - Он приподнял папиросные листки и пожаловался Тане: - Мы еще в июле месяце план труски сажи в печах досрочно выполнили и сведения направили, а райинспекция обратно указывает тот же вопрос.
- Что же она указывает? - усмехнулась Таня.
- Указывает обратно осеннюю труску провести, вроде мы в июле месяце печной вопрос не решали, - объяснил Семечкин и добавил: - А того не знают, что от июля месяца до сей поры трубы сажей не успели обрасти.
- Вот вы им так и ответьте, - сказала Таня, сдерживая улыбку.
- Как это так ответить? Мы обязаны исполнение в цифрах в райинспекцию представить, - не согласился Семечкин и, подумав, решил: - Ладно, покедова мероприятиев других нету, проведем обратно труску спервоначалу.
Наконец позвонил радист и сообщил, что Белый Мыс не отвечает, а почему, неизвестно.
- Я вам что говорил? Я вам говорил, ничего не узнаете! - победоносно изрек Семечкин.
Так она и ушла ни с чем.
Все эти дни Таня виделась с Леной: либо сама ходила к ней, либо Лена приходила ночевать. Лена объяснила, что в тот вечер приболела жена Какли и она осталась за нее дежурить, потому и не пришла, как обещала. Обе они не вспоминали больше о Павле и не заговаривали о нем, словно его и не было. Но он все-таки был. Он по-прежнему приходил к больным ребятам и задерживался иногда у Лены выпить чайку. Таня все больше укреплялась во мнении, что он какой-то стесняющийся, смущающийся, робеющий, а в общем и целом типичная мямля.
Дел у Тани никаких не было, заняться ей было нечем, и она добросовестно выполняла наказ Тихона Мироновича: топила печку, поливала два щуплых кактуса, росших в консервных банках на подоконнике в кухне, и часами разгадывала кроссворды в старых "Огоньках", которые обнаружила в кладовке.
Пришел вечер. Таня опять засела за кроссворд и ожидала Лену, которая должна была зайти к ней, возвращаясь из интерната. Кроссворд попался легкий, но два слова никак не отгадывались: остров в Аравийском море на "с" и огородное растение из восьми букв. Острова на "с" она не знала, огородных растений знала много, но никакие "моркови", "капусты", "помидоры" и прочее не подходили.
На дверях звякнула клямка, кто-то вошел в сени. Таня поспешила навстречу, думая, что это Лена. Но вместо Лены вошла незнакомая пожилая женщина в полушубке и большом клетчатом платке.
- Здравствуйте, а я за вами, - сказала она. - Глафира Дмитриевна прислали, чтоб вас к ним позвать.
- Меня? Зачем? - удивилась Таня. И тут же сказала: - Ко мне Лена вот-вот должна прийти.
- А Елена Андреевна уже там, - ответила женщина. - А без вас, сказали, чтоб не возвращаться.
- Ну, хорошо, - пожала плечами Таня и стала одеваться. Потом снова спросила: - Ну, а зачем все-таки?
- Да пойдемте, не бойтесь, - мягко ответила женщина. - Я вас до самого дому доведу, а сама вернусь. - И охотно объяснила: - У меня еще половина классов неприбрана, я ж уборщицей в школе.
Смолякова жила далеко, на краю поселка. Женщина, должно быть, спешила, поэтому, сокращая дорогу, вела Таню по каким-то закоулкам, мимо сараев и складов, сворачивала в чьи-то дворы. На них гавкали собаки. Женщина покрикивала на собак, легко перелазила через невысокие заборчики. Она шла мелкими шажками, но так быстро, что Таня едва поспевала за нею.
Наконец они очутились во дворе большого дома. Все окна ярко горели. В доме слышался шум, за занавесками мелькали тени.
В коридоре Таню встретила раскрасневшаяся Смолякова, наряженная в лиловое панбархатное платье с огромным позолоченным пауком на вырезе.
- А-а, пришла! Ну, раздевайся, раздевайся! - басом пропела она. - Поняла теперь, как у нас вечеринки справляются? Решили - и собрались мигом.
Не успела Таня сообразить, что к чему, как очутилась среди гостей. Вечеринка была в разгаре. Гости уже порядком выпили и шумели каждый о своем.
- А ну, тихо! - крикнула Смолякова и торжественно представила Таню: - Прощу любить и жаловать - наш районный народный судья Татьяна!
Опять стало шумно. Таню усаживали, ей наливали, кричали "Штрафную!", пододвигали закуски. Таня заметила Тину Саввишну, сидевшую рядом с Антоном Каклей и его черненькой женой. Она кивнула им, огляделась и, не увидев Лены, спросила о ней у Смоляковой, которая накладывала ей на тарелку салат из свежих помидоров.
- Придет, придет, никуда не денется! Ты ешь, не стесняйся, помидоры за Полярным кругом не каждый день бывают. У меня еще арбуз подаваться будет. Это вон Тимофей с Василием кубанских из отпуска привезли, - сказала Смолякова, кивнув на двух парней, сидевших рядышком на другом конце стола.
Оба парня были одинаково плечистые, да и одеты были одинаково: в серых свитерах, а поверх них легкие безрукавки из оленьего меха. Таня взглянула на парней и улыбнулась им, точно поблагодарила за редкостные кубанские деликатесы. А Смолякова тут же сказала парням:
- Эх вы, а еще прорабы, еще женихи! Хоть бы встали, даму поприветствовали! Слышишь, Василий?
Парни перестали жевать, неловко задвигались за столом, и один из них мгновенно поднялся, обтер ладонью рот и шутливо поклонился Тане.
- Прораб Василий Южаков, - бодро представился он. - Показатели работы всегда в ажуре. Квартальный план по участку - сто тридцать процентов. Наряды закрываем досрочно, актированных дней не допускаем.
Все засмеялись, и громче других Смолякова.
- Он у нас шутник, - пробасила она над ухом Тани. - А на Тимофея не обращай внимания - это красная девица на выданье. Ты только глянь, как он краской обливается.
- Всегда вы, Глафира Дмитриевна, меня с теневой стороны выставляете, - сказал Тимофей, не поднимая глаз от тарелки и в самом доле заливаясь краской.
- Потому - люблю тебя, Тимоша, - ответила Смолякова и снова наклонилась к Тане: - Они молодежь, а я им как мать родная. Да ты ешь, ешь, соловья баснями не кормят!
За Таней так ухаживали, так радушно ее принимали, что она не смела ни от чего отказываться и, выпив штрафной стакан вина, вскоре выпила еще один.
Где-то в середине вечера, когда уже были произнесены десятки тостов за хозяйку и хозяина, за Север, за помидоры, за отпуск в Крыму, за белых медведей и так далее и так далее, когда содержимое в графинах заметно поубавилось, когда завели патефон и начались танцы, Таня кое-как разобралась, кто здесь, чей муж, кто чья жена и как кого зовут.
Гости вели себя по-разному. Антон Какля все время о чем-то тихо разговаривал с женой, Тина Саввишна неподвижно сидела в уголке дивана, строгая и молчаливая. Павел, который тоже оказался здесь, все время чокался с хозяином дома, тучным, лысеющим мужчиной. У окна сидела немолодая, некрасивая женщина, худая, ярко накрашенная, в черном платье с глухим высоким воротом. Крупные печальные глаза ее с тоской следили за танцующими. Иногда женщина нервно покусывала губы, иногда ежилась и зябко поводила плечами, точно ей неожиданно становилось холодно.
Таню все время приглашали танцевать: сперва тот самый Василий, что привез из отпуска свежие помидоры и арбуз, потом Тимофей, который тоже привез помидоры и арбуз, потом какой-то дядечка в пенсне. Таня ловила на себе внимательные взгляды мужчин и изучающе-оценивающие взгляды женщин. Она чувствовала, что нравится и тем и другим, и ей было приятно сознавать это. Никто не величал ее здесь по отчеству, не говорил ей "товарищ судья", и это тоже ей нравилось. Несколько раз она спрашивала у Смоляковой, почему же не идет Лена, и та добродушно басила:
- Придет, придет, никуда не денется!
Василий снова пригласил ее на вальс. Танцевал ее кавалер легко, несмотря на то, что на нем были неуклюжие ватные брюки и кирзовые сапожищи с отвернутыми, и низко приспущенными голенищами. Таня же иногда сбивалась: мешали валенки. Василию стало жарко, он снял во время танца меховую безрукавку, бросил ее на диван и лихо закружил Таню по комнате. Собой он был парень видный и не в пример Тимофею разговорчив.
- Между прочим, вы мне здорово нравитесь! - сказал он, настойчиво увлекая в вальсе Таню подальше от других пар.
- И вы не боитесь говорить об этом судье? - весело спросила она.
- Не боюсь. Сам господь бог видит, что я перед судом безгрешный. - Василий молитвенно поднял к потолку глава.
- Так-таки и безгрешны?
- Чист, как ангел. Я на вас все время за столом смотрел и все время хотел поговорить с вами.
- Ну, давайте поговорим, - охотно согласилась Таня. - О чем? Начинайте.
- Сразу не продумаешь. Вот вы, например, искусство любите?
- Искусство? А вы?
- Само собой! - горделиво ответил он. - Я считаю, красота женщины - высшее проявление искусства. - Он многозначительно посмотрел на Таню и легонько сжал ее пальцы. - Считается, это первыми заметили римляне и греки.
- Ах, какие они молодцы!
- Вы сомневаетесь?
- Что вы, наоборот! - засмеялась Таня и вдруг вспомнила Дашеньку из чеховской "Свадьбы": "Они хочут свою образованность показать и говорят о непонятном".
Пластинка доиграла.
- Следующий танец за мной, договорились? - сказал Василий, продолжая удерживать ее за руку.
- Непременно, - улыбнулась ему Таня и тут же поймала себя на том, что кокетничает с Василием. "Ну и пусть! - подумала она. - Забавный все-таки парень!"
Смолякова внесла в комнату две тарелки с нарезанным арбузом. Все зашумели, зааплодировали.
- Прошу отведать тыквенных растений! - хлебосольно предложила она, держа на вытянутых руках тарелки. - Я верно говорю, Тина Саввишна?
- Да, это тыквенные растения, - серьезно и строго подтвердила учительница ботаники.
Таня присела передохнуть возле некрасивой накрашенной женщины. Василий принес два крупных ломтя арбуза, подал Тане и ее соседке. Женщина молча взяла ломоть и положила на тарелку. А Таня надкусила сочную мякоть.
- Вкусно, - сказала она и спросила женщину: - А вы почему не танцуете?
Женщина повернула к Тане усталое лицо. Крупные, темные глаза ее в сетке морщинок изучающе задержались на Тане.
- Я только с мужем танцую, а он сегодня выпил лишнее, - с достоинством ответила она и повела глазами в сторону Павла.
"Неужели это его жена? - ужаснулась Таня. - Сколько же ей лет?.."
Возле них очутилась Смолякова.
- Вижу, вижу, подружились уже! - пробасила она и похлопала женщину крепкой рукой по плечу: - Ты, Марина, почему арбуз не ешь? Хоть попробуй.
- Не хочется, - вздохнула женщина.
- Не хочется - и не надо, пусть остается. - Смолякова быстренько накрыла тарелку, на которой лежал нетронутый ломоть арбуза, другой, чистой, тарелкой и спрятала в буфет. Потом подсела к Тане, сказала:
- А я, между прочим, о твоем подсудимом кое-что узнала. Он, милая моя, человек с темным прошлым. Сидел, оказывается. Ты это учти.
- По-моему, это не так, - ответила Таня. - В деле было бы указано.
- Скрывает, - сказала Смолякова. - Ты на Севере новичок. Тут их, знаешь, сколько отсидевших осталось? Кому же выгодно прошлое вспоминать?
- А вот вы мне скажите, - включился в разговор с другого конца стола крепко подвыпивший муж Смоляковой. - Вот я человек цивильный, - ткнул он себя пальцем в грудь, - на войне побывать не пришлось, но интересно знать, что испытывает человек, когда убивает?.. А?.. Или вот… что испытывает судья, когда приговаривает к высшей мере?.
- Не знаю, мне не приходилось с этим сталкиваться, - ответила Таня.
- Не-е-ет, он что-то такое испытывает! - Смоляков тяжело выбрался из-за стола и, держа на вилке недоеденный кусок мяса, нетвердой походкой направился к Тане. Остановился и погрозил ей вилкой, словно она все знала, но скрывала от него.
- Наверно, мучается, как и все люди, - ответила Таня.
Разговор становился общим.
- А вот я знал одного судью, тот не мучился, - сказал Тимофей. - Мы когда-то в одном доме с ним жили. Городок наш мал, его все пацаны знали и боялись. А взрослые, помню, говорили так: если статья, например, от пяти до пятнадцати лет предусматривает, он обязательно на полную катушку даст. Я как-то ездил на родину, года три назад, встретил его, потолковали. Обижается старина, считает несправедливо его на пенсию спровадили. Говорит: "Либерализм ваш боком выйдет, пора бы гайки закручивать, а то суды, понимаешь, товарищеские развели, критиканство на каждом шагу. В наше время такой вольности не позволялось". Ну, и в том же духе.
- И правильно обижается, - сказал Смоляков, жуя мясо. - Теперь чуть что - скорей на пенсию человека. А насчет судей я с тобой согласен: им лишь бы упечь построже.
- Да я не о том, - смутился Тимофей. - Я…
- Вот нашли веселье, о судах говорить! - недовольно перебила Тимофея Смолякова и сказала ему: - Бери вон гитару, споем лучше.
- А я не согласен! - сказал вдруг Павел я, покачнувшись, поднялся со стула. - Я не согласен петь! У меня своя точка зрения!
- Ладно, ладно, у тебя своя, - усадила его на место Смолякова. И подала Тимофею гитару. - Давай, Тимофей.
Сперва нестройно, потом ровнее и ровнее все запели. У Тимофея был приятный баритон. Уронив на плечо голову, он пел, аккомпанируя себе на гитаре. Чистый, серебристый, удивительно красивый голос оказался у жены Какли.
Если б знали вы, как мне до-о-ороги-и-и
Под-мос-ков-ные ве-е-ече-ра-а…