вел за собой ее голосок остальные голоса.
А сам Какля не пел. Он влюбленными глазами смотрел на жену и кивал в такт головой. Тина Саввишна, Марина и Таня тоже не пели. Тина Саввишна сидела строгая и сосредоточенная, Марина тупо глядела на замороженное инеем окно, а Таня слушала, как поет жена Какли, и думала о том, что, вероятно, эта смугленькая молоденькая чукчанка никогда не видела подмосковных вечеров. Она видела полярные ночи, поющие пурги и северное сияние, но о них, к сожалению, почему-то не сложены вот такие душевные песни…
Когда песня кончилась, Павел тоскливо сказал Тимофею:
- Спой, Тимоша, что-нибудь старинное…
Тимофей молча кивнул, пригладил рассыпавшиеся волосы и начал: "Две гитары за стеной…". Потом он с чувством спел "Пару гнедых". Ему отчаянно хлопали.
Смолякова поставила на стол два запотевших на морозе графина со спиртом. Снова начали наполнять стопки, разбавлять спирт водой. Опять заговорили все сразу и каждый о своем. И Тане вдруг стало невмоготу оставаться в этой душной комнате, пропитанной папиросным дымом, запахом лука, селедки и жареного мяса, сидеть за столом, заставленным тарелками с недоеденной едой, куда уже стряхивали пепел и тыкали окурки, слушать пьяное разглагольствование тучного хозяина, который совсем осоловел и едва ворочал языком, что-то упрямо доказывая Тимофею и Василию, хотя те явно слушали его лишь из долга вежливости. Ей невмоготу стало смотреть на Смолякову, которая без устали двигалась вокруг стола, уносила блюда с остатками мяса и помидорами, приносила плетенку с хлебом и селедку, украшенную колечками лука, что-то говорила, басом хохотала. Позолоченный паук, прилепленный к вырезу ее платья, все время мелькал перед глазами Тани и раздражал ее.
"Надо уйти незаметно, иначе начнут уговаривать", - решила Таня.
Она поднялась, вышла из-за стола. Но тяжелая рука Смоляковой тотчас же обняла ее за плечи.
- Куда? Не пущу.
- Нет, уже поздно, второй час. - Таня осторожно освободилась от объятий хозяйки.
- Ладно, ладно, выспишься. Поди не каждый день в гости ходишь? В районе репутацию беречь надо, - потрепала ее по плечу Смолякова.
Но все гости как-то сразу поднялись и стали собираться.
- Ну, расходитесь, раз не сидится, - без всяких церемоний сказала Смолякова. - Я только Татьяне свой музей покажу.
Она повернула ключ, торчавший в дверях смежной комнаты, куда ни разу никто не вошел за весь вечер, впустила туда Таню и закрыла за собой двери.
- Ну, как оценишь? - спросила она, включив свет, и лицо ее расплылось в самодовольной улыбке.
В огромной комнате не было никакой мебели, кроме лежавшего на полу широкого матраца. Но и весь пол, и матрац, и стены были застланы и завешаны отлично выделанными медвежьими шкурами. На полу - ворсистые, бурые медведи, на стенах - гладкие, белые. И со стен и с полу белозубо скалились, посвечивая кровавыми стеклянными глазами, набитые ватой медвежьи морды.
- Господи, сколько их! Даже страшно! - оглядывалась по сторонам Таня.
Смолякова сладко вздохнула, поняв, что "музей" произвел на Таню должное впечатление.
- Да это же - целое богатство! - непроизвольно вырвалось у Тани.
- Где уж там богатство! - с нарочитым равнодушием сказала Смолякова. - Увлечение от скуки. Кто коллекцию монет заводит, кто марками балуется, а я со шкурами люблю возиться. Все сама выделывала, каждую ворсинку наперечет знаю. А на материк уезжать, разве их увезешь с собой?
- А вы хотите уезжать? - вежливо осведомилась Таня, хотя Смолякова была ей противна.
- На материк пока не думаем, а вот в райцентр перебраться надо бы. Ты начальника районного стройтреста знаешь?
- Белоносова? Конечно, знаю.
- Вот и замолвь за нас словечко. Так, мол, и так, скажи. Заберите, мол, Смолякова в трест. За него краснеть не будешь. У него в трудовой книжке одни благодарности.
- Не знаю, - сказала Таня. - Вряд ли я смогу вам помочь.
- Захочешь - сможешь, - потрепала ее по плечу Смолякова. Потом провела растопыренной пятерней по ворсистой шкуре и, вздохнув, сказала: - А на материк уезжать будем, подарю свой музей тому, кто заслужит.
"Ну нет, ты не подаришь!" - подумала Таня, вспомнив, как Смолякова спрятала в буфет тарелку с ломтем арбуза.
Когда они вышли в столовую, там уже никого не было - все толпились в коридоре. Только Марина осталась сидеть за столом.
- А ты что, Марина? Или у нас ночевать будешь? - спросила ее Смолякова. - Хочешь, оставайтесь с Павлом.
- У меня свой дом есть, - раздраженно ответила Марина, поднимаясь, и Таня увидела, как глаза ее на мгновение стали злыми и набухли слезами.
"Даже не верится, что это его жена", - снова подумалось Тане.
Смоляков долго и с чувством жал на прощание потной рукой Танину руку, а Глафира Дмитриевна говорила ей:
- Ты приходи, мы люди простецкие. А если так не собираться, волком завоешь. Детей у нас нету, развлечения никакого. В субботу опять соберемся, я за тобой пришлю.
Она первой вышла в сени, щелкнула невидимым на стене выключателем. Над дверьми зажглась тусклая лампочка. В кладовке сразу что-то заворочалось, засопело, захрюкало.
- Васьки мои, - добродушно объяснила Смолякова, отвечая на недоуменный Танин взгляд. И ласково добавила: - Ишь, не спят, а ведь я их выкупала с вечера. - И, провожая Таню на крыльцо, продолжала говорить: - Муж у меня оленину в рот не берет, а свинину где тут взять? Вот мы сами ее и производим.
Со двора выходили, громко разговаривая. Павел нетрезво затянул "Вдоль по Питерской", но сразу же осекся. Голоса и хруст снега под ногами раскололи, растревожили стылую тишину ночи, унеслись к небу, осколками эха вернулись вниз. Вверху, как игрушки на елке, посвечивали звезды, стеклянным шаром висела луна - тронешь и расколется. Яркая луна подмешала в ночь белил, высветила сонные дома и дремавшие сопки за околицей.
На воздухе Тина Саввишна заметно оживилась. Она взяла Таню под руку, облегченно сказала:
- Наконец-то ушли!
- Таня, я провожу вас, не возражаете? - подошел к ним Василий.
- Подождите, - вдруг весело сказала Тина Саввишна. - Давайте сходим на сопку! Товарищи, кто за то, чтобы подняться на сопку?
- Мы, мы!.. - поддержала ее жена Какли.
- Все на сопку! - нетрезво выкрикнул Павел.
Марина взяла его за рукав полушубка.
- Зачем тебе на сопку? Дойдем домой.
- Нет, я на сопку! - заупрямился он. - Мы на сопку идем!
- Марина Дмитриевна, ну зачем компанию разбивать? - вмешался Тимофей.
- Да нет, я с вами, - покорно согласилась Марина.
- Смотрите, ночь какая лирическая, разве грех погулять? Пошли, пошли, ребятки! - Тимофей встал между Павлом и Мариной и, взяв их под руки, потянул за собой.
На сопку поднимались со смехом, проваливаясь в снегу. Тина Саввишна потеряла очки, их шумно искали, шаря руками по снегу. У жены Какли слетел с ноги валенок, застрял в сугробе. Она прыгала на одной ноге, восторженно взвизгивая, пока из валенка вытряхивали снег. Таня, в спешке собираясь к Смоляковой, забыла дома рукавицы, и Василий отдал ей свои. Она тут же слепила снежок, запустила им в Антона Каклю. В ответ на нее градом полетели снежки.
Марина не участвовала в общем веселье, молча плелась позади.
Получилось так, что в какую-то минуту Таня оказалась рядом с Павлом, чуть в стороне от других.
- Постойте, я хочу вам что-то сказать, - остановил ее Павел. Он несколько протрезвел на воздухе, но выпил он много, и хмель еще крепко держался в нем. - Постойте, куда вы бежите? - снова сказал он, хотя Таня остановилась и ждала, что он скажет.
- Вам смешно, да? - спросил Павел, невесело усмехнувшись.
- Ничуть.
- Врете, - сказал он. - Вам смешно… Понятно?
- Допустим, понятно, - согласилась Таня.
- Ничего вам не понятно, - хмуро сказал он. И продолжал уже жестко: - А я уеду. Переведусь. И Лену увезу. Не верите? Хотите, объявлю сейчас всем? Хотите?
- Странно, что вы говорите об этом мне.
- Ну да, я пьяный!.. - хмыкнул он. - Все правильно… Чудеса!.. - Он нервно засмеялся.
- Паша, может, мы вернемся? - появилась возле них Марина. - Что за гулянье - по снегу лазить?
Он не ответил ей - повернулся и быстро пошел прочь.
В поселок возвращались притихшие: порядком уморились. По улице шли гуськом. Марина снова плелась позади. Таня ни разу не видела, чтоб она с кем-нибудь, кроме Павла, разговаривала.
Таня шла с Тиной Саввишной, и та спросила ее:
- Как вам нравится наша Марина? - И, не дожидаясь ответа, сказала: - Жаль Павла Владимировича, он славный человек. Вы же знаете историю их женитьбы?
- Нет, не знаю, - ответила Таня.
- Не знаете, как Смолякова сестрицу замуж пристроила? - удивилась Тина Саввишна.
- А они сестры? - в свою очередь удивилась Таня, не заметив прежде никакого внешнего сходства у Марины с Глафирой Дмитриевной.
- Наироднейшие, - ответила Тина Саввишна и снова спросила: - Так вы серьезно не знаете?
- Серьезно.
- Ну, об этом даже вспоминать неохота, - сказала Тина Саввишна.
Но все-таки она вспомнила и рассказала Тане историю Марининого замужества. И рассказ этот выглядел так.
Приехала эта самая Марина откуда-то с Поволжья к старшей сестре, причем приехала с явным намерением выйти замуж, поскольку слышала, что на Дальнем Севере одну невесту сто женихов обхаживают. И развернула Смолякова кипучую деятельность: то этого, то другого холостяка в гости зовет, пока всех не перезнакомила с Мариной. Перезнакомить-то перезнакомила, но руки и сердца никто не предлагает: во-первых, невесте давно за тридцать, во-вторых, ни умом, ни красотой не блещет. В поселке ее прозвали "мертвой невестой", и сидеть бы ей в "мертвых" по сей день, если бы к полярникам не прислали нового врача. Вот тут-то Смолякова и пустила в ход все свое умение. Взяла Павла к себе в квартиранты, отвела ему "медвежью" комнату, заботилась, поила, кормила, ублажала.
А Марина возьми и как раз в это время заболей воспалением легких. И Павел доказал, что умеет платить людям за доброту и участие к себе. Он не отходил от Марины, пока не поставил ее на ноги. А когда поставил, она ему призналась в горячей любви. Он хотел было тотчас же сменить квартиру, да не тут-то было: невеста хватила уксусной эссенции, и ему снова пришлось ее отхаживать. Ну и началось! И вешалась она, и опять травилась, и чего только не было.
- В конце концов так и женился на ней из жалости, - закончила Тина Саввишна. - Можете представить, что у них за жизнь. Она бегает за ним по пятам, ревнует, устраивает сцены. Задержался на работе - скандал, заглянул в нашу больницу - скандал, пошел ночью на вызов - она бежит следом.
- Зачем же он терпит? - удивилась Таня.
- Слабохарактерный человек, - ответила Тина Саввишна.
Они подходили к дому зоотехника. Какля с женой, шедшие впереди, остановились и поджидали остальных.
Прощаясь со всеми, Таня задержала взгляд на Марине. И вдруг почувствовала жалость к этой женщине, которая вот так негоже и неуклюже борется за свое призрачное счастье.
Таня закрыла за собой калитку, взошла на крыльцо. Ключ не слушался, не лез в замок. Наконец замок открылся.
- Таня, а рукавицы? - услышала она с улицы голос Василия. Он входил во двор.
- Ох да! Совсем забыла. - Она сбежала с крыльца, стягивая с рук мокрые рукавицы, протянула ему. - Вот. Спасибо.
Но Василий отчего-то не брал рукавиц.
- Берите же! - нетерпеливо сказала она.
- Вы серьезно думаете, что я за ними вернулся? - помолчав, спросил он. - Я вернулся сказать, что вы мне нравитесь.
- Не говорите глупостей. Берите и догоняйте их, - ответила Таня.
- Почему? - слегка обиделся он. - Я, например, настроен поговорить с вами… Посидим, поговорим…
- Ну вот что, - решительно сказала она. - Отправляйтесь домой, завтра вам будет стыдно со мной встречаться. - Она сунула рукавицы ему в руки и пошла к крыльцу.
- Таня!.. - не отставал он от нее.
Таня захлопнула перед его носом двери, задвинула засов, нырнула в теплоту кухни и включила свет. Стенные ходики показывали половину четвертого утра.
То, что Василий вернулся за нею, и то, что набивался в такое позднее время в гости, неприятно задело ее. И она тут же обвинила во всем себя.
"Сама дала повод, - сердито сказала она себе. - Надо было поменьше кокетничать с ним у Смоляковой".
От вечеринки у нее остался неприятный осадок на душе. Все, что она видела там и слышала: эти танцы под патефон, нетрезвые разговоры, запертые на ключ двери нетопленной комнаты, где скалятся неживые медвежьи морды, наигранное радушие Смоляковой, - все вызывало сейчас у нее острую неприязнь. Она жалела, что пошла к Смоляковой и загубила вечер.
"Вместо того, чтоб решать что-то с Копыловым, я танцую и слушаю всякие бредни, - строго выговаривала она себе. - Вроде только за этим и приехала. Завтра же начну действовать!"
Больше Таня ни о чем не успела додумать. Она уснула, едва положив на подушку голову.
7
Проснулась Таня поздно - за окнами стоял серый зимний день.
Наскоро позавтракав, она отправилась своим привычным маршрутом - сперва на почту, потом - в поссовет. Радиограмм от Копылова больше не было, его самого - тоже. Таня разозлилась и решила, что дальше ей ждать нечего.
"Он дурачит меня и мечтает, что я снова улечу в Угольный, - сердито подумала она. - Ну что ж, посмотрим".
Спустя час, побывав предварительно в правлении колхоза, на двух складах, на забойной площадке, Таня наконец нашла председателя колхоза Антонова в пошивочной мастерской и здесь же, в большой комнате, где женщины, сидя на полу, вручную шили торбаса и кухлянки, изложила ему свою просьбу.
Антонов был человек в колхозе новый, приехавший недавно из области и понравился Тане своей неторопливой рассудительностью. Он вызвался помочь ей и стал вслух вспоминать, какие упряжки ушли в тундру, какие вернулись и кто из каюров сейчас свободен.
- Вот как мы с вами сделаем, - сказал он. - Завтра вернется из бригады Тымкилен. Он и каюр лучше не надо, и собаки у него, как волки крепкие. Сутки отдохнет, а третьего дня повезет вас в Белый Мыс. Согласны?
- Что же делать, если раньше нельзя, - ответила Таня.
- Раньше тоже можно, но так надежнее будет. Сами понимаете: дорога нелегкая, - сказал Антонов.
- Да нет, меня вполне устраивает, - поспешила заверить Таня, боясь, что он, подумает, будто она недовольна его решением, хотя на самом деле она была вполне довольна, уверенная, что теперь Копылову никак не удастся увильнуть от суда.
Таня растапливала печку, когда прибежала Лена, раскрасневшаяся с мороза, с сияющими глазами.
- Ну, Танька, живем! - весело сообщила она с порога. - Сразу шестеро ребят сегодня в школу побежали. Завтра-послезавтра все выйдут. И знаешь, жалко, что дом опустеет, скучища начнется! - Она бросила на стол портфель, села на табуретку, расстегнула пальто.
Тане передалось ее веселое настроение.
- Вот видишь, - сказала она. - У меня тоже хорошие новости. Договорилась с Антоновым, через три дня поеду в Белый Мыс.
- Ну, это ни к чему. Ты в Белый Мыс, а Костя - к тебе сюда. Я думала: он приедет, мы прямо здесь свадьбу отгрохаем, - пошутила она.
- Ты так говоришь, словно все решено.
- А я поняла все, - сказала Лена. И тут же спросила, смеясь: - Значит, ты вчера в свет выходила?
- А ты почему не пришла? Тебя весь вечер ждали. Глафира Дмитриевна говорила: вот-вот явишься.
- Так уж она и не знала! - фыркнула Лена. - Прекрасно знала, что меня не будет. И Тина Саввишна с Каклей на эту удочку попались.
- Не понимаю. Ты о чем?
- Да она этот пир-бал специально для тебя сочинила. Ты не представляешь, до чего она хитрая! За тобой послала, сказала, что я у нее, Тине Саввишне и Какле то же самое сказала, да еще так, что, мол, я прошу их прийти. А я сном-духом ничего не знала, - снова засмеялась Лена.
- Подожди… Но зачем ей? Почему для меня?
- Очень просто. Ей кажется, что ты огромадное районное начальство. А раз начальство - может пригодиться.
- Все верно, - сказала Таня. - Она меня просила мужа в стройтрест устроить.
- Вот видишь! Когда я инспектором роно была и приехала сюда в командировку, она мне почище пир закатила. И весь вечер внушала, что заведующий школой такой-сякой. А он был не такой и не сякой, просто терпеть не мог Смолякову и в конце концов перевелся отсюда.
- Ну и страсти у вас бурлят! - покачала головой Таня.
- А никаких страстей! - ответила Лена. - Хотела сама стать заведующей, а тут меня прислали. Представляешь, как она рвала и метала. Да, она тебе свой "музей" показывала?
- Показывала, - вздохнула Таня.
- И свиное хозяйство?
- И о свином хозяйстве говорила.
- Тоже конфликт был. По пять кабанов держала. Корм-то бесплатный: все отходы из интернатской столовой домой тащила. И главное, никакого стеснения. Заколют кабанчика пудов на десять, она возле магазина станет и торгует. И опять - никакого стеснения. Муженек, конечно, делает вид, что это его не касается. Я ей запретила отходы брать, мы теперь сами для интерната откармливаем. Чувствуешь, какой она страстью ко мне пылает?
- Чувствую…
- А, да ну ее! - махнула рукой Лена. И вдруг грустно сказала: - Хуже, что педагог она никчемный. Читает историю - слушать тошно. Ребята из старших классов откровенно смеются. Просто не знаю, что делать.
Лена умолкла. Лицо ее стало печальным. Тане показалось, что причина резкой перемены настроения у Лены не только в Смоляковой.
- Знаешь, Ленка, я бы на твоем месте поступила иначе, - сказала Таня.
- То есть?
- Если ты действительно любишь этого Павла и он тебя, почему надо скрываться?
- Все это сложно, Танька, - грустно усмехнулась Лена. - Ты не представляешь, что здесь тогда поднимется. Будет столько шуму и сплетен, с ума сойдешь.
- Обращать внимание на сплетни - ну, знаешь!.. - погнала плечами Таня. - У меня складывается впечатление, что все вы здесь боитесь Смолякову.
- Тебе хорошо говорить, а я ведь предвижу, что будет: побежит в партком, обольет грязью, будет кричать о моральном разложении, пойдут всякие разбирательства. Нет, Таня, я этого не хочу.
- А я бы поступила иначе, - упрямо повторила Таня. - Ничего бы не скрывала, а Смолякову уволила, раз она никчемный учитель, интриганка и сплетница. Пусть сидит возле мужа и кормит своих кабанов.
- Ты забываешь, что я работаю в школе, - снова грустно усмехнулась Лена. - Ребята ведь все узнают, здесь сразу все узнают. Как, ты думаешь, они будут смотреть на меня?
- При чем здесь ребята? Просто и ты и твой Павел - безвольные люди.
- Ничего ты, Танька, не понимаешь, - сказала Лена. - Не хочу я ни сплетен, ни скандалов. Вот и все. Попила?