Несмотря на морозный ветреный день, народу здесь было много. У самых ворот, покосившихся и распахнутых, видно, раз и навсегда, пел слепой солдат. До Алексея доносились слова знакомой песни: "Второй стрелковый храбрый взвод - теперь моя семья, поклон-привет тебе он шлет, моя любимая…". Потрепанная шинель солдата, не схваченная ремнем, свисала до самой земли. Рядом на грубо сбитых салазках пристроился его безногий компаньон. Раскачиваясь в такт песне, он жалобно вторил на скрипке.
Люди ежились от холода, постукивали нога об ногу. Надеялись в основном не сбыть что-либо, а приобрести, потому что продавать им было нечего. Жалкие пакетики самосада, самодельные мундштуки, зажигалки… Алексей сразу приободрился: у него был товар, причем один из самых ходовых.
Первым подошел к нему закутанный сразу в два ватных халата высохший до костей старик. Его голова с острым птичьим носом торчала на тонкой дряблой шее, словно из разворошенного гнезда. Узкие щели карих глаз при виде махорки осветились надеждой. Старик протянул руку в засаленном рукаве, спросил.
- Почем, молодой человек?
- Нипочем, - ответил Алексей. - Меняю на хлеб.
- Нет хлеба, есть немного урюк. - Старик перегнулся пополам и вытащил из глубокого кармана грязный узкий мешок. - Вот - урюк. Хорош! Меняем на две пачки.
- Не надо мне, дедушка, твой урюк.
- Почему не надо? Хочешь здоровья - ешь урюк. От табака здоровью вред, от урюка - ой польза. На! Держи!
Чтобы отделаться от старика, Алексей повернулся к нему спиной и стал пробиваться сквозь толпу. Но старик не отставал. Он цеплялся за локоть Алексея и уже не просил, а умолял:
- Пожалуйста, меняй табак! Может, последний день живу, а тебе жаль.
- Да не жаль мне, старина, - остановившись, сказал Алексей. - На, кури! - И он протянул пачку. - Кури, только не помирай.
- Как кури, почему кури? За так не хочу, бери урюк.
- Не нужен мне твой урюк. - Алексей быстро распечатал пачку, приготовился насыпать махорки в руку старика, но тот затряс головой, спрятал за спиной обе руки вместе с мешком. Тяжело вздохнув, он с укоризной сказал:
- Эх, молодой человек!.. Зачем так шутишь? Нехорошо делаешь!
Вокруг Алексея и старика собрались завсегдатаи базара. Они посмеивались над разбушевавшимся стариком и над Алексеем. Тогда Алексей сунул всю пачку в карман стариковского халата, растолкал людей и оказался на открытом месте. Тут и опустилась на его плечо тяжелая рука Толика Зубова. Он улыбнулся, сверкнув золотым зубом, и добродушно пробасил:
- Ты что, осатанел? Кинул этому барыге три красненьких за так. Не думай, что у него за пазухой один скелет. Лопух ты, Леха. Держись-ка лучше меня, сейчас такую мену организуем, что тебе и во сне не снилось. Есть еще пачки?
- Нет, - соврал Алексей.
- Тогда дважды лопух! И верно: на рынке ума не купишь. Идем побарахлим карточками. У меня две восьмисотграммовых. Держи одну.
- Опять достал? - Алексей подумал: а не пойти ли с Толиком - могла быть заманчивая мена.
- Дядя добренький подарил. Вроде тебя. Жить-то надо.
- За счет других?
- А тебе что за забота? О себе думай, сейчас изворачиваться надо, полегче дорожку выбирать. Может, продашь? А свидетели где?
- Ты сам себе свидетель.
- Начнешь совестить? У кого, мол, совесть не чиста, у того подушка под головой вертится. А у меня нет ее, совести. Временно.
- Нет, так и совестить некого.
Пройдя еще несколько шагов, Алексей решил плюнуть на все базарные дела и вернуться домой. Не сказав ни слова Толику, он быстро пошел к воротам.
- Продашь, значит? - донеслось до Алексея.
Он остановился и утвердительно кивнул головой. Потом добавил:
- Если не бросишь сам.
- Ну и дурак! - крикнул Толик. - Мало тебя Круглов мордует! Вкалывай! Так и так подохнешь!
Сосало под ложечкой, но возвращаться на базар Алексей не хотел. Ему сразу опротивел мир жалких, алчных людей, у которых одно на уме - как бы словчить, обхитрить другого. От досады Алексей распечатал осьмушку, завернул на ходу самокрутку и закурил. Густая волна дыма тупо ударила в грудь, приятно обволокла голову и тотчас приглушила чувство голода. К дому он подошел в бодром расположении духа, словно все заботы и огорчения исчезли сами по себе. Единственное, о чем он сейчас думал, - как объяснить маме свою неудачу, но, к его счастью, отвечать на вопросы не пришлось.
Ольга Александровна открыла дверь преображенная. Ее исхудавшее, тронутое печатью постоянной тревоги лицо светилось.
- У нас гости! - сказала она. - Приехали товарищи Коли Спирина. Вернее, прилетели.
Еще в прихожей Алексей услышал мужские голоса и уловил аромат дорогого душистого табака.
Их было трое: бортмеханик, стрелок-радист и командир. Все выглядели молодцевато и отличались крепким телосложением. Душой экипажа оказался бортмеханик Иван Васильевич Годына, на смуглом лице которого золотилась плохо пробритая борода. Он был почти лыс, только на висках и затылке весело курчавились волосы, тоже золотисто-рыжеватого цвета. Иван Васильевич первый поднялся из-за стола, представился Алексею, до боли жиманув его руку, причем не выпускал ее, пока не познакомил со своими товарищами, все похлопывая крепкой мясистой ладонью по руке Алексея.
- Экипаж машины боевой, как поется в песне. Машина у нас, скажем прямо, не боевая, но вооружение маломальское имеется. Как-никак - через фронт летаем, напрямичок. Привет тебе привезли от Коли. Мировой парень! Специалист высшего класса. Мы с твоим другом - душа в душу! Это вот тебе гостинчик от него, - он показал на пачки галет, - а это твоей мамаше.
Алексей взглянул и на галеты, и на увесистые, толщиной в палец, плитки шоколада, на обертке которых были изображены верблюды, идущие через пустыню Сахару.
Перезнакомившись с экипажем, Алексей сел к столу, на котором стояли откупоренные банки американской тушенки, колбасы и объемистая фляга со спиртом.
- Мамаша! - громко позвал Иван Васильевич, - а вы где? Просим к столу!
Ольга Александровна вышла из своей комнаты.
- Ешьте, ешьте, - сказала она, - я недавно позавтракала.
- Как же это без вас? - настаивал Иван Васильевич. - Надо хотя бы пригубить за встречу.
- Что вы! Это не для меня. Закусывайте. Я лучше вскипячу самовар.
- Чаек можно, - согласился Иван Васильевич. - А без вас - нельзя. Ну, что же, как говорят, каждому свое, - уже обращаясь к сидевшим за столом, продолжал Иван Васильевич. - Давай хоть ты, Андреич, рвани и за себя и за мамашу! Небось давно не приходилось?
- Давно, - подтвердил Алексей, приподнял стопку и отпил глоток.
- Нет, так не пойдет! У нас закон - по полной, и шабаш. Поехали!
Все трое выпили по полной стопке, запили водой и навалились на еду. Алексей, который пригубил спирт впервые, сделал из уважения к гостям еще два-три глотка, а стакан с водой осушил до дна.
- Эх, Андреич, отощал ты тут, видать. Слаб в коленках. - Иван Васильевич аппетитно откусывал хлеб, густо намазанный колбасным фаршем, и, не переставая, говорил: - У нас сегодня, можно сказать, выходной. Побывали на заводе. Выколотили пару моторов. Осталось сдать два пораненных и получить новые. Моторы у вас - на все пять, и, слава богу, нам на заводе не отказывают. Второй раз сюда летаем. И тогда увезли парочку новеньких. Наш "дуглас" мог бы и десяток уволочь, да разве дадут? Боевым машинам не хватает, а мы - извозчики, гражданский воздушный флот.
- Не прибедняйся, Иван, - заметил командир. - В прошлый раз довелось и нам пострелять. Вот если б не Витюша, - он скосил глаза на стрелка-радиста, - лежать бы нам в сырой земле.
- Велика беда - носок продырявили. Мотор-то не отказал.
- А если бы отказал? Под нами не дом родной был, а фашистские зенитки.
- Если бы да кабы! Андреич, не ты, случаем, носки делаешь?
- Нет, я - на картерах.
- Угу, - пережевывая, кивнул Иван Васильевич. - Картер - это вещь! А и носки - хоть куда. Дырка в нем, а мотор гудит, хоть бы тебе что! Моторы сейчас - всё! За единым иной раз летим через всю Расею, от самого Ледовитого океана. Башки не жалеем, чтоб приволочь этот разъединственный мотор.
Ольга Александровна поставила на стол звонко завывающий и поблескивающий всеми своими гранями самовар.
- Гудит, хоть бы тебе что, - повторил Иван Васильевич, - как этот самовар…
Командир от чая отказался. Он вытер платком губы, поблагодарил Ольгу Александровну за гостеприимство и вышел из-за стола. Пройдясь по комнате, посмотрел на часы.
- Спасибо хозяевам! Мне, к сожалению, пора. В семнадцать ноль-ноль должен быть у своего закадычного друга. Когда-то летали вместе, теперь он работает испытателем на ЛИСе.
- Успеешь ты к своему корешу! - попробовал отговорить командира Иван Васильевич.
- Пора! Давайте лучше решим о ночлеге. Комнату приезжих найдете?
- Да нам, где ни ночевать, лишь бы крыша над головой, - ответил Иван Васильевич. - Ежели Алексей Андреич пригласит, и здесь заночуем.
И Алексей, и Ольга Александровна с готовностью предложили остаться всем троим, оговорившись, однако, что удобства у них не ахти какие.
- Нам не привыкать, - ответил Иван Васильевич. - Одну полу шинели под себя, другую на себя. Остаемся, командир, в домашнем уюте и тепле!
- В таком случае, завтра в восемь ноль-ноль - на заводе. Лады?
- Лады! - в голос ответили Иван Васильевич и Виктор.
После того как ушел командир, а Ольга Александровна вернулась на кухню, Иван Васильевич, озорно подмигнув, спросил:
- А не позволить ли нам по маленькой за отбытие командира?
Виктор ответил вопросом:
- Почему бы и не позволить?
- Мы аккуратненько, по половиночке, - приговаривал Иван Васильевич, наливая в стопки спирт. - От так, от так… Культурненько и - рраз!
Иван Васильевич выпил единым духом и чмокнул воздух.
- На закусочку, на закусочку, ребятки! Вот та-ак. Теперь и к чайку перейти в самый раз. - Придвигая чашку к самовару, Иван Васильевич запел вполголоса: "У самовара я и моя Маша, вприкуску чай пить будем до утра…" - Он налил кипятку и, оглядывая стол, со вздохом проговорил: - Эх, где теперь наши Маши, Лены, Вали?.. А главное - где заварка? - Шагнув в прихожую, он позвал Ольгу Александровну: - Мамаша, просим к чаю! - А когда она появилась, спросил: - А вот чаю-то у вас, наверное, нет?
- Всюду переискала - ни щепоточки. Сбегаю к соседке, у нее, кажется, был…
- Не надо ни к какой соседке, - разведя руки и загораживая дорогу Ольге Александровне, запротестовал Иван Васильевич. - Нет заварки - будем пить шоколад! Витюша, добудь из моего саквояжа пару плиточек. Давай, давай! - Он взял из рук Виктора шоколад и своими толстыми, неуклюжими пальцами, не развертывая плиток, разломал их на несколько частей. - Это вам, мамаша, - сказал он, кладя возле пустой чашки Ольги Александровны добрую половину плитки. - Прошу, хозяюшка! Кладите в чашку и заваривайте кипяточком. Всю жизнь будем вспоминать, - подняв палец, произнес Иван Васильевич, - как в суровую военную годину пили не что-нибудь, а шоколад!
- Это настоящее расточительство, - сказала Ольга Александровна. - А какой шоколад!.. - Она откусила маленький кусочек. - 'Горький и твердый. Я и не припомню, чтобы когда-то ела такой.
- А может быть, и вообще не ели. Шоколад-то - английский. А они, покуда самим туго не пришлось, нас не баловали. Вообще чудес теперь всяких наглядишься. У нас в Мурманске вроде бы и фронт рядом, и домов сгорело - счета нет, а жизнь не останавливается. Самолет ли, подлодка ли - все на свою базу возвращаются, как в дом родной. И харчи в этом доме найдешь, и тепло. А все потому, что с Большой землей связаны. С ленинградцами не сравнишь. С воздуха смотреть и то жуть берет, что там творится. Только это не у них одних. Есть народу нечего, вот в чем беда. Представить себе невозможно, что люди терпят. Холодец из столярного клея варят, суп из ремня. Вообразить такое страшно…
- И правда! - подхватила Ольга Александровна. - Когда только все это кончится? Не дожить, видно.
- Что вы, мамаша! Еще как доживем! Трудновато, но жилка у нас расейская, крепкая. Не на тех напали. Мой вот один корешок на Берлин летал. - Заметив, с каким вниманием уставились на него Ольга Александровна и Алексей, Иван Васильевич откинулся на спинку стула и повторил: - На Берлин! Было это месяца два назад. Фашисты на Москву прут, бомбами ее закидать хотят, а у них над головой - бомбардировочная авиация Балтийского флота. Каково?! И вот, представляете, идут они ночью со стороны Балтики, курс на Берлин держат, уже цель близка, а под ними большущий аэродромище. Наземные службы приняли наши самолеты за свои. Посадочные огни зажгли. Приглашают: пожалуйста, мол, заходите на посадку. Ну как тут не ударить по действующему аэродрому? А нельзя. Задание-то: бомбить не что-нибудь, а само фашистское логово. Идут дальше, и вот за бортом, среди черной ночи - миллионы электрических огней. Берлин! Улицы видать, всякие там Вильгельм-штрассы. Как будто и войны нет никакой, до чего обнаглели гады! Ну и разошлись наши по объектам, и ударили по заводам, по станции. Отбомбились и домой, только их и видели. Все может наш народ, - уверенно, с улыбкой сказал Иван Васильевич. - Что захочет, то и сможет. И фашистов о-бя-зательно сокрушит! Так что не волнуйтесь, мамаша! Вот и Андреич у нас моторчики гоношит, мы летаем, пехота бьется. Одолеем, мамаша. Всех врагов перебьем и заживем пуще прежнего! Сразу после войны первым делом обженюсь, пока шевелюра не сошла…
Ближе к вечеру Ольга Александровна стала собираться к соседке.
- Схожу к Марии Митрофановне. Думаю, мне бы лучше переночевать у нее. У нас ведь, если разобраться, и лечь негде. Вы сидите чаевничайте, а я пойду.
Ольга Александровна позвала Алексея в прихожую, достала из сундука старое одеяло, демисезонное пальто отчима и еще ворох тряпья, набитого в мешок.
- Вот и все, что у нас есть. Может быть, пригодится.
Вернувшись в комнату, Алексей застал Ивана Васильевича и Виктора у карты, которая висела над этажеркой с книгами. На этой довольно подробной карте европейской части страны пестрели многочисленные карандашные пометки, сделанные Алексеем и часто приходившим в дом дядей Эдиком.
- Я вижу, тут кудесничали настоящие стратеги, - сказал Иван Васильевич. - Только больно уж вы зажали Москву со всех сторон.
- Зажали фашисты, мы отмечаем согласно сводкам. Или есть неточности? - спросил Алексей.
- В общем, все так, но эти-то линии кто добавил? Вот ведь где направление главного удара. А тут, по бокам, и подход найдется, если понадобится. Тут мы и ударить можем в случае чего. Вчера неподалеку пролетали. Все видели как на ладони.
- Если бы ударить!.. - мечтательно сказал Виктор. - Сил-то где взять?
- Возьмут! Или, думаешь, Москву возьмут?
- Не думаю.
- Не думать мало. Надо не сдать. А как можно ее не сдать? Только ответным ударом. А куда? Куда-нибудь под ребра, чтобы голова отлетела. Не так, что ли?
- Так, - согласился Виктор.
- А ежели так, значит, и силы должны найтись. Наверняка накапливаются, а может, уже накопились.
- Скорее всего.
- Вот так, Витюша. Мыслить можешь, да в ставку не приглашают. - Иван Васильевич развел согнутые в локтях руки, потянулся и неожиданно перевел разговор: - Ложиться спать, по-моему, рановато. Сейчас бы нам компашку сообразить холостым-неженатым. А?
- Встряхнуться не мешает, - бойко поддержал Виктор. - Совсем одичали на Севере.
- В самую точку режешь! А что думает Андреич?
Алексей пожал плечами, спросил:
- Какую компашку?
- Скажу прямо, - ответил Иван Васильевич, - считай, что люди мы теперь свои. Слыхал восточную поговорку: "Женщина украшает стол"? Короче - знакомства у тебя есть?
- Какие знакомства! Не до них, Иван Васильевич: дом - работа, работа - дом.
- Какая у тебя сейчас работа? Ты же раненый боец. Так ведь? А коли раненый, можешь и развеяться чуток. Давай кумекай, друже! Спиртяжка у нас есть, закусить сообразим. Как?
Не желая огорчать Ивана Васильевича, который понравился ему с первых минут, Алексей все же сказал, что знакомств таких у него нет, а в остальном он против компании не возражает.
- Не расстарался, значит, невестами? Ничего! Не велика печаль. У вас тут кинотеатр, по-моему, в полквартале. Сделаем так, если не против: ты наводи порядок, а мы виражок один-другой сообразим. Авось и поглянемся кому. Посадочная площадка - здесь. Идет?
Алексею оставалось согласиться, тем более он никак не предполагал, что его гостям удастся познакомиться с кем-нибудь в такой поздний час.
Иван Васильевич и Виктор ушли. Алексей запер за ними дверь, вернулся в комнату и начал убирать со стола. Перетаскав посуду на кухню, он открыл форточку, но не успело в нее вытянуть и половину дыма, как ожил звонок. Еще в сенях Алексей услышал игривое повизгивание и смех, которые перекрывал густой бас Ивана Васильевича. Алексей открыл дверь и увидел тетю Клаву, пышную женщину, известную всему двору неунывающим нравом и развеселой жизнью. Рядом с ней стояла ее дочь Алка, такая же крупная, но чуть более степенная в обращении. Ее-то и подталкивал усиленно в дом Иван Васильевич.
- Принимай гостей, Андреич! Они говорят, знакомы с тобой не первый год.
- Как не знакомы, - отозвалась Клава, если, можно сказать, живем в одном дворе. - И тут же резко, как отрубила, взмахнула перед собой ладонью: - Нет, мы не пойдем! - сказала она твердо. - Разве можно беспокоить людей? Я очень уважаю Ольгу Александровну и позволить себе такое не могу. И Алке - тоже. Так что счастливо вам отдыхать, а мы - домой.
- Мы тоже уважаем Ольгу Александровну, да нет ее дома! Нету-ти, - не унимался Иван Васильевич, стараясь захватить обеими ручищами и мать, и дочь, что у него никак не получалось. - Боже ты мой! - кричал сквозь смех Иван Васильевич. - Никто не обнимает необъятное, но не в этом ли главная прелесть женщины?! Проходите, ненаглядные, нету Ольги Александровны, а вот Алексей Андреевич нас приглашает.
- Как так нету? - удивилась Клава. - Где же она может быть? Алешенька, вправду нет?
Алексей подтвердил и, чтобы не мерзнуть на крыльце, позвал всех в дом.
- Ну разве что на минутку, - сдалась Клава. - На людей посмотреть, речи умные послушать.
- Другой разговор! Это у нас Иван Васильевич может хоть досыта! - поддержал Виктор, крутясь возле Алки, помогая ей снять пальто и полушалок. - Прошу вас, цветок душистых прерий! - наговаривал он, пропуская Алку вперед. - Вы вся голубая от глаз до платья. Ну так и подходите нам, летунам!
- Осталось выяснить, - ответила Алка, - подходите ли нам вы.
- Алка! - одернула ее Клава. - Опять распускаешь язык.
Оттягивая вниз желтую вязаную кофту, которую распирала пышная грудь, Клава прошла в комнату. Она бросила взгляд на банку тушенки, флягу и серебристые бумажки от шоколада.
- Вы уж нас извините, мы во всем домашнем. До кино ведь только собирались сбегать, а попали к столу.
- При чем тут наряды, - воскликнул Иван Васильевич, - когда в нашем обществе такие настоящие русские красавицы!
- Прямо! - вставила Алка. - Дошли совсем.
- А мы вот вас сейчас подрумяним, - наливая стопки, сказал Иван Васильевич, - еще краше станете.
- Иван Васильевич, миленький, вы хоть по половиночке лейте, - попросила Клава. - На работу ведь завтра.
- На какую работу?