Томми взял у буфетчика карандаш и бумагу. Они долго сидели над письмом.
Когда оно было окончено, Томми прочел написанное.
- Напиши еще, что я за любую работу возьмусь, - сказал матрос. - Может быть, она там где-нибудь договорится.
- Работы и у нас на ферме хватит. Отец теперь совсем старый.
Томми заклеил конверт и встал.
- Я сбегаю отнесу.
Ночью матрос долго не мог заснуть. Он представлял себе ферму родителей Томми, себя самого в чистом комбинезоне, с лопатой в руках, и Фриду, которая была похожа на кинозвезду, виденную им однажды в голливудском фильме.
Мальчик тихонько покашливал внизу. Матрос смотрел на кирпичную стену напротив. Ему приходили в голову различные сцены из его жизни - заплеванные кубрики пароходов с тараканами, бегающими по столу среди хлебных корок, бешеные потасовки в кабаках и красные лица полисменов. Он понимал, что жил всю жизнь плохо, бесконечно плохо, что у него никогда не было радостных, по-настоящему хороших минут, работы, которую бы он любил, отдыха, который освежал бы его. Когда он напивался, его охватывала какая-то непонятная ему самому злоба на весь мир, и он дрался тяжело и свирепо. Он бил кого-то и его били, и как-то получалось так, что тех, кто бил, всегда было больше и они оказывались сильнее.
Теперь перед ним появился просвет. Ему был виден другой мир, светлый и чистый, и в центре его была девушка, такая, каких он видел только в кино и каких, как ему раньше казалось, в жизни не существует. Ему было горько, что он почти не умеет читать и писать.
Он протянул к свету сильные, жилистые руки и посмотрел на них внимательно. Неужели он не научится писать хотя бы так, как Томми?
В щели царило молчание. За стеной чуть слышно рокотали моторы. Ближние улицы спали, и только с далекой Маркет-стрит доносился лязг запоздавшего трамвая.
Неожиданно матрос спросил:
- Слушай, Томми.
- Да.
- А сколько всего книг на свете?
Мальчик подумал.
- Много… Пожалуй, тысяч двести. А что?
Майк вздохнул.
- Понимаешь… Ты такой грамотный. И родители тоже. И Фрида.
- Старик-то у меня ничего не читает. А Фрида - та, верно… Много.
Они помолчали. Потом Томми сказал обрадованно:
- А знаешь что? Есть такая книга. Если ее прочесть, так это вроде, как все книги прочел.
- В самом деле? - удивился Майк. - А разве такие бывают.
- Ей-богу. Мне один железнодорожник говорил. Он как раз собирался ее найти и прочесть.
- Вот бы нам достать.
- Достанем, - сказал мальчик. - У нас там большая библиотека, в Тампе. Все книги есть…
Через неделю Томми принес с почты письмо. В письме было сказано, что и родители мальчика и Фрида с нетерпением ждут приезда Томми и мистера Спида.
- "А работа здесь найдется, - читал мальчик, - К лету съедутся туристы. Многие будут ездить на рыбную ловлю. Так что мистер Спид сможет устроиться на яхту. А жить он будет у нас…"
Матрос дослушал письмо, затаив дыхание.
- Значит, поедем, - сказал он, когда чтение было окончено.
- Поедем, - радостно согласился Томми.
- Надо приготовиться. Так же неудобно. - Майк оглядел свой в конец изодранный свитер.
Они сидели за вечерним кофе. В закусочной было много народу - главным образом рабочие химического комбината, по большей части в грязных, промасленных комбинезонах. Но даже и здесь Томми с матросом были одеты беднее всех. Пиджак Томми совсем изодрался, теперь уже нельзя было узнать его первоначальный фасон и цвет. Последние дни он ходил в старых резиновых сапогах, подобранных им на помойке. Один из них был разорван вдоль и грубо зашит самим мальчиком.
- Конечно, - горячо отозвался он. - Мы туда приедем, как настоящие джентльмены.
Всю эту неделю он был задумчив и молчалив. Теперь, после того, как письмо было прочитано, он оживился. Глаза у него заблестели, на щеках выступил румянец. Он напоминал того Томми, веселого и разбитного, каким матрос знал его три месяца назад.
- Ты только не думай, что мы так сразу и сорвемся. Нам как следует подготовиться нужно. Оденемся, маршрут разработаем…
Он был возбужден и весел.
- Сколько у нас денег?
Денег, скопленных за три месяца, оказалось около пятидесяти долларов. Несколько вечеров ушло на подготовку к путешествию. Матросу купили новый комбинезон и тяжелые армейские ботинки, мальчику - у старьевщика - истертые школьные бархатные штаны и куртку под кожу. Все покупки были временно оставлены тут же в лавке.
Они решили ехать в самой середине месяца - в воскресенье утром.
Последние дни на помойке тянулись для матроса бесконечно. Погода стояла теплая, но пасмурная. Тучи низким пологом прикрыли небо. Ядовитые испарения гниющего мусора висели в воздухе густой плотной массой.
Темп работы ускорился. Компания должна была вывезти весь мусор к лету. Прошлый дождливый день сорвал график, теперь его нужно было восстановить. Машины подходили к грудам уже сортированного мусора одна за другой - без перерыва. Старший рабочий следил с хронометром в руке, чтобы грузчики не медлили.
Закончив одну машину, люди бегом бросались к другой. Месяцы, проведенные на трубах без настоящего отдыха, в сырости и иногда холоде, сказались и на Майке. К обеденному перерыву он так уставал, что после свистка, пройдя лишь несколько шагов, валился на ближайшее сухое место. Он чувствовал, что стал менее вынослив и ослабел.
Другим было еще хуже. Однажды, не дотянув десяти минут до перерыва, один из грузчиков, пожилой желчный итальянец, швырнул лопату под ноги старшему рабочему. Он отлежался на груде сырых столярных стружек и сгорбившись побрел в город. По худым желтым щекам его катились крупные слезы.
Майк знал, что у итальянца семья из трех человек. А потерять работу ранней весной было особенно страшно. В некоторых случаях это равносильно голодной смерти.
Город был переполнен безработными. Люди ночевали на скамьях в парке, в подворотнях и под мостами. Полиция вывозила безработных в близлежащие мелкие городки, но они упрямо возвращались обратно. Всё-таки здесь было больше шансов что-нибудь найти.
Если бы не возможность покончить со всем этим, матрос пришел бы в отчаяние. Его выручали только мысли о солнечном богатом крае и о девушке, которая звала его туда.
Вечерами шли бесконечные разговоры о будущей жизни на ферме и обсуждение маршрута. Томми на заправочной станции выпросил старую автомобильную карту, и они подолгу сидели на трубе, склонившись надпей.
- Отсюда прямо на Окленд - товарным._ Там попробуем сесть на нефтеналивные вагоны и до самого Хьюстона в Техасе. Оттуда они сюда нефть везут и возвращаются порожние. - Палец мальчика скользил по протертой бумаге вдоль железнодорожной линии. - Здесь слезем и отдохнем. Там уже тепло будет.
- Хватит ли нам на еду? - спрашивал матрос. - Ехать далеко - через всю Америку.
Мальчик усмехался:
- Нам бы только на юг выбраться. Там вышел в поле и бери, что хочешь, - бананы, апельсины, яблоки. Даже и не надо самим брать. Каждый фермер накормит. Там с этим не считаются…
- А ты адрес помнишь? Знаешь, как туда добраться?
- Я весь Техас с закрытыми глазами пройду. И всю Луизиану. А там уже до Флориды совсем близко.
Они разговаривали далеко за полночь. Мальчишка уверенно сыпал названиями городов, станций, рек и озер. В его описаниях перед матросом вставал залитый солнцем юг в апельсиновых и банановых рощах, с птицами, разгуливающими под деревьями, с голубой гладью водоемов, добродушными фермерами.
Наконец подошла суббота. Майк и Томми заявили кассиру, что на работу больше не выйдут. После всех трат у них всё же осталось двадцать долларов на дорогу.
Они сходили в лавку к старьевщику, взяли там оставленную одежду и переоделись в душе. Затем они отправились в дешевый ресторан.
Прощальный обед в Сан-Франциско обошелся им в три доллара. Они долго просидели за столиком. Матрос впервые за несколько месяцев выпил рюмку виски. Спирт ударил ему в голову. Он покраснел. Но теперь у него уже не было того чувства злобы ко всем хорошо одетым и благополучным людям, которое всегда появлялось, когда он пьянел. Он с удовольствием разглядывал ярко освещенный зал с низким потолком и посетителей на гнутых металлических стульях. В чистой одежде и, главное, с перспективой попасть на ферму во Флориде он чувствовал себя равным с ними.
Мальчик был молчалив и задумчив. Из постоянно открывающихся дверей по залу проходил ветерок. Томми зябко обхватил руками плечи. Синеватые тонкие губы его были сжаты. Он нахмурил брови так, что сухая кожа натянулась на высоком лбу под светлым вихром, и неподвижно смотрел перед собой на желтую скатерть.
Майк несколько раз заговаривал с ним, стараясь вывести его из задумчивости. Мальчик отвечал невпопад и испуганно оглядывался, вырванный из мира своих дум.
Матросу хотелось, чтобы Томми был так же весел, как и он, но ему не приходило в голову ничего такого, что могло бы рассмешить друга.
Они пошли ночевать на трубы - в последний раз.
На знакомом перекрестке, где Томми когда-то окликнул Майка, матрос остановился. Ему хотелось объяснить, как он благодарен мальчику за то, что тот помог ему, и за то, что приобщил его теперь к новой и лучшей жизни. Но он не умел этого выразить и только сказал:
- Здорово ты придумал - жить тут на трубах. Здорово… Если бы ты меня не позвал, я бы, наверное, замерз.
Мальчик ответил ему слабой улыбкой. Помолчав, он сказал:
- А хорошо нам тут было на трубах. Верно?
- Верно, - согласился Майк. - Но там у вас во Флориде лучше.
- Лучше, - сказал Томми задумчиво. Потом, убеждая себя, повторил. - Конечно, лучше. Утром надо встать пораньше. Я тебя разбужу.
Мальчик долго ворочался на своей трубе. Матрос заснул сразу.
Около четырех утра на перекресток вышли два полисмена в толстых плащах с капюшонами. Моросил дождь.
Один из них, пониже ростом, проворчал, всматриваясь в пересеченную дождевой сеткой мглу:
- Может быть, в этой щели кто-нибудь прячется из бродяг. Посмотрим?
У них был приказ вылавливать всех бездомных.
Высокий с сомнением покачал головой.
- Вряд ли. Они сейчас все по подворотням сидят.
- Всё-таки давай заглянем.
У высокого была семья - жена и трое детей. Ему оставалось совсем немного до пенсии. Лезть в щель ему не хотелось. Там могли оказаться вооруженные бандиты.
- Посмотри, - сказал он вяло.
Низкорослый вытащил из кобуры револьвер и пошел боком по щели. Он прошел несколько шагов и прислушался. В щели было тихо.
Он вернулся на перекресток.
- Никого нету.
Они пошли дальше.
Матросу в это время снилось, что они с Томми гоняют по двору фермы большого гуся, а Фрида стоит у дверей сарая и смеется. Сам он никогда не был на фермах, но такую сцену видел когда-то в кино.
Он проснулся в шесть утра и окликнул:
- Томми!
Никто не ответил ему.
Он повернулся на живот и посмотрел вниз.
Труба была пуста. Мальчика не было.
Майк подумал, что Томми ненадолго вышел из щели и сейчас вернется. Он положил голову на руки и задремал.
Снова его разбудил шум оклендского девятичасового поезда. Было уже совсем светло. Он понял, что проспал не меньше двух часов.
Майк посмотрел вниз. Мальчика не было.
Матрос в тревоге соскочил со своей верхней трубы. Нижняя была пуста. Ее отполированная поверхность тускло светилась.
В голове у Майка мелькнуло подозрение. Он поспешно схватился за карман на поясе, где лежали деньги. Тонкая пачка долларов была на месте. Он пересчитал их. Семнадцать долларов.
Ему стало стыдно. Он покраснел и в растерянности сунул руки в карманы нового комбинезона. Больше ждать здесь Томми не имело смысла. Мальчик отсутствовал уже около двух часов. Это не могло быть случайностью.
Майк подумал, что, может быть, ночью мальчику стало совсем плохо, и он, не желая будить его, выбрался из щели на улицу, где его и подобрали.
Матрос вышел на улицу. Напротив, в первом этаже пожилая женщина мыла окно. Майк остановился возле нее.
- Послушайте, здесь никого не подбирали утром?
Женщина посмотрела на него.
- Это вы про мальчишку, который с вами ночует на трубах?
Их обоих тут уже знали многие.
- Про него, - кивнул матрос.
Женщина покачала головой.
- Нет. Тут ничего такого не было. А что, он совсем плох уже?
- Да нет… А вы рано встали?
- Я тут уже три окна вымыла. Если бы что-нибудь утром случилось, я бы увидела.
Майк пошел в закусочную. Знакомый буфетчик тоже ничего не знал о Томми.
- Я удивился, - сказал он, - что вы сегодня утром не пришли.
В полном недоумении Майк сел на трамвай и поехал на помойку. Вместо него и Томми там работали уже новые люди. О мальчике никто ничего не знал.
С помойки матрос отправился в полицейский участок того района, где они жили, затем в больницу.
Весь этот день и половину следующего он бродил по городу. Сан-Франциско жил своей жизнью. Гремели трамваи, проносились, сверкая никелем, автомобили. Толпы прохожих двигались по тротуарам. Никому не было дела до пропавшего мальчика и до матроса, который не знал теперь, что ему делать и на что надеяться.
Вечером Майк сел на скамейку в Голден-Грейт парке и стал думать.
Если бы Томми заболел, его бы удалось разыскать в больнице Латинского квартала, куда матрос заходил уже. Если бы мальчик ночью попал, например, под случайный автомобиль, об этом было бы известно полиции. Оставалось одно - он поехал к себе на родину во Флориду без Майка. Просто решил не брать его с собой.
Матрос сжал зубы и глубоко вздохнул. Значит, всё кончилось. Все его надежды на лучшую, счастливую жизнь лопнули, как мыльные пузыри. Мальчишка один уехал в солнечный край.
Майк просидел в парке несколько часов и около двенадцати ночи вышел оттуда, испытывая страшную злобу к мальчишке и ко всему миру.
Он спустился в первый попавшийся ему погребок, напился там, подрался на улице и попал в полицейский участок. Когда он утром вышел оттуда, он был весь избит и не нашел в кармане ни единого цента.
Около недели он провел в городе, отчаянно голодая. Один раз ему повезло. Возле мусорного ящика он нашел смятую пятидолларовую бумажку. За первой удачей последовала вторая. В тот же вечер в порту он нанялся рулевым на двухтрубный грузовик, идущий в Южную Америку.
Боцман показал ему койку, в носовом кубрике. Вахта начиналась с утра. В кармане у Майка было четыре доллара с мелочью. Он решил прогуляться последний раз по городу.
На шумной Маркет-стрит было тесно. Майк шел, засунув тяжелые кулаки в карманы, толкая плечами прохожих. До него доносились обрывки разговоров, иногда смех. Над улицей плыла мелодия танго, передаваемая из большого универсального магазина. Центральная часть города веселилась, радуясь первому теплому весеннему вечеру.
В сознании Майка копошились тяжелые, медлительные мысли. Он думал о том, что если бы не подлый поступок мальчишки, может быть, и он, Майк, мог бы вот так же брести вечером после работы по улице, радоваться хорошей погоде и беззаботно болтать.
Возле переезда матрос остановился, как будто бы натолкнувшись на невидимую стену. В пяти шагах от него на асфальте сидел Томми.
Мальчик оперся спиной о стену и вытянул ноги на тротуаре. Возле него лежала потертая армейская фуражка, которую Майк знал. В фуражке поблескивала одна никелевая монетка.
Мальчик безучастно смотрел перед собой на ноги прохожих.
Рука, бессильно лежавшая на колене, была так тонка, что казалась почти прозрачной.
Матрос стоял как громом пораженный.
Вся его злоба сразу исчезла. Было видно, что мальчишке отчаянно плохо. Школьные штаны, которые они вместе покупали, были истерты и покрыты грязью. Он, очевидно, ночевал эти дни просто на асфальте, где-нибудь в подворотне. Весь его вид, потерянный и убитый, говорил о том, что он ничего не выиграл, расставшись с Майком.
Матрос подошел к нему.
- Эй, Томми!
Мальчик, услышав знакомый голос, испуганно вскинул голову. Глаза его метнулись по фигуре матроса, в них отразился ужас. Он вскрикнул, поспешно вскочил на ноги и побежал. Фуражка осталась на земле.
Матрос, расталкивая прохожих, кинулся за ним.
Томми был слишком слаб, чтобы убежать. Он миновал два дома и, задыхаясь, остановился возле открытых дверей какой-то закусочной, схватившись рукой за стену.
Майк догнал его и взял за руку.
- Что же ты убегаешь от меня?
Мальчик отвернулся к стене. Он весь дрожал от страха и напряжения.
Матрос огляделся. Несколько прохожих, которые видели, как мальчик убегал от Майка, остановились возле них.
- Что с ним разговаривать? - сказал кто-то сзади. - Надо сразу позвать полисмена.
- Пойдем сюда, - матрос потащил мальчика в закусочную.
В дальнем углу был свободный столик. Майк сел сам и посадил мальчика. Теперь он мог хорошо разглядеть его. Лицо у Томми было грязное, очевидно он давно не мылся. В спутанных светлых волосах застряла соломинка. Возле уголков рта пролегли две горькие морщинки. Он был так худ, что было странно, как он еще может двигаться.
- Ну вот, - сказал матрос. - Вот мы и встретились. Куда же ты пропал?
Мальчик молчал. Он отвернулся от Майка и смотрел вниз, на грязный пол.
Матрос осмотрелся и подозвал официанта.
- Что-нибудь выпить.
Официант проворно принес бутылку и два стакана.
- Ну что же, выпьем. - Матрос налил виски себе и мальчику. - Выпей. Слышишь?
Томми покорно взял стакан, отпил и закашлялся.
Матрос выпил свой стакан, придвинулся к столу и положил на него локти.
- Ну, рассказывай теперь. Ты меня просто хотел бросить, да?
Мальчик покачал головой, всё так же глядя в сторону. Он покраснел от виски и перестал дрожать.
- Ну говори, - сказал матрос. Он начал сердиться и налил себе снова.
- Ну ладно. - Томми придвинулся к столу и решительно повернулся к матросу. - Ладно, я тебе расскажу. Только ты не поймешь.
- Ну давай.
- Видишь ли… - Он задумался на минуту, затем продолжал. - Видишь ли, я от тебя ушел тогда ночью. Взял и ушел.
Матрос кивнул.
- Но ты не подумай, что я один хотел уехать… Один уехать, а тебя бросить.
- А почему ты ушел?
- Тебе это трудно понять, - сказал Томми. - Дело в том, что я тебе всё соврал… То есть не соврал, а так… Выдумал, одним словом.
- Как выдумал? - матрос не понимал.
- Дело в том, что ничего этого не было. Ни фермы, ни домика, ни сада. Это я всё придумал.
- Я что-то не понимаю, - сказал матрос. - Как же не было? А где твои родители живут?
- И родителей не было, - горько усмехнулся мальчик. - Никого не было. Я их всех придумал.
- Подожди! - Матрос начал понимать. - Ты их придумал так, как рассказы придумывал?
- Ну да. - Мальчик кивнул. - Как про разных прохожих. Только это было про себя.
- Нет, нет. - В голову матросу пришла одна мысль. - Нет, неправда. Ведь мы письма получали от Фриды.