Обычно Ольге удавалось покорить того, кого хотелось. Она была мастерица, самые неподатливые благодарно раскрывались перед нею. Но тут все шло совсем по-другому. Светлана упорно отворачивалась от нее, не помогли ни Симона Синьоре, ни знаменитая журналистка Татьяна Тэсс, в которой Ольга так же узрела какое-то не сразу кидавшееся в глаза, но неоспоримое сходство со Светланой, ни уверения Ольги, высказанные Аде в присутствии Светланы: "О, вы меня покорили! Я считаю наше с вами знакомство истинным подарком судьбы…"
Светлана оставалась несгибаемой.
- Ну и дрянь же эта девка, - пожаловалась как-то Ольга Всеволожскому. - Я таких еще никогда не встречала!
- Чем же она дрянь? - удивился Всеволожский. - По-моему, ты с нею не так уж часто общаешься, и потом - что может быть между вами общего?
- Дрянь, - категорично повторила Ольга. - Это я заметила с первого взгляда!
Всеволожский промолчал. Может быть, Ольга права? Ей виднее, возможно, она сумела увидеть то, чего он не заметил…
* * *
Светлана была разносторонне способной. В четыре года играла на фортепиано, подбирала по слуху те песни, которые слышала по радио, в восемь лет написала сказку про мальчика, который мог предугадать все, что с ним произойдет.
Став старше, Светлана решила стать доктором, лечить всех зверей, так и объявила маме: "Я буду доктором Айболитшей". Подбирала на улице птиц с переломанным крылом, брошенных собак, приблудных кошек и начинала насильно лечить всех: пичкала различными лекарствами - аспирином, пирамидоном, анальгином, причем пичкала только по собственному разумению, а вылечив, начинала пристраивать своих пациентов: вместе с тетей Пашей, которая жила у них в семье с незапамятных времен, отправлялась в лес, везла птиц в клетках и там выпускала их на волю, ездила опять-таки все с той же тетей Пашей на Птичий рынок и там стояла до изнеможения, стараясь продать собак или кошек в хорошие руки, старательно отыскивая покупателей непременно с добрым лицом.
Светлана любила маму, отца, тетю Пашу, своих подруг в школе, с которыми дружила. Но она была требовательна в дружбе. "Она у нас такая, - говорила о ней тетя Паша. - Всю себя подругам отдаст, зато и от них того же требует, а это не всякая так может…"
Светлана умела дружить по-настоящему, но никогда не прощала подруге, если видела, что та не платит ей искренней дружбой, потом просто переставала замечать ту, с которой еще недавно ходила в обнимку по школьному коридору, вместе проводила свободные часы и делилась всеми своими нехитрыми секретами.
Должно быть, потому многие не любили ее. Но зато были такие, которые могли бы отдать за нее все, что бы у них ни попросили. Такова была тетя Паша, Очень давно они жили вместе в одной коммуналке; когда родилась Светлана, тетя Паша, одинокая, никогда не бывшая замужем, сразу же стала помогать Аде, неумелой, беспомощной, не смыслившей ни в хозяйстве, ни в уходе за ребенком.
- Вот уж нелепая баба, - ворчала тетя Паша. - Я такой нелепой отроду не встречала…
И оттолкнув Аду от девочки, сама купала ее, пеленала, кормила, потом стирала пеленки и развешивала их на кухне, ходила гулять со Светланой, при этом говоря:
- А ты давай, неумеха, поспи в охотку, мы часа на два отбываем, тебе поспать бы неплохо…
И Ада послушно ложилась поспать, потому что ночью частенько из-за Светланы недосыпала.
Когда Готовцевы переехали в отдельную квартиру, они взяли с собой тетю Пашу, к тому времени тетя Паша, прядильщица "Трехгорки", решила уйти на пенсию и сдать на время свою комнату в коммуналке.
Тетя Паша была, пожалуй, главным человеком Светланиного детства. Она была с нею постоянно, мама с отцом часто уезжали, иной раз надолго, тетя Паша оставалась бессменно с девочкой. Иногда, в воскресенье, предлагала Светлане: "Давай поедем куда-нибудь за город…"
Кто из детей отказался бы от такого предложения, даже и в том случае, если погода дождливая и не все уроки на завтра сделаны?
Они ехали на Ярославский или Казанский вокзал, брали билет до Загорянки, до Валентиновки, Малаховки, Быкова, а выходили там, где им захочется, иногда даже значительно раньше. Просто глянули из окна вагона, увидели лес, который растянулся на многие километры, или поле, поросшее ромашкой, клевером, и выходили, чтобы побродить по лесным дорожкам, по полю.
Тетя Паша по-настоящему любила и понимала природу, идя рядышком, показывала: "Вот, погляди, это душица, ее люди сушат и потом в чай кладут, самая духовитая травка, а это мать-мачеха, хорошо помогает от ревматизма, а это конский щавель, это зверобой, тоже лечебное растение, его следует сушить для зимы, а это подорожник, кровь останавливает".
Вместе с тетей Пашей Светлана рвала и душицу, и мать-мачеху, и зверобой, приезжая домой, они сушила все травы на газетном листе, после тетя Паша связывала сухую траву в пучки и развешивала их по стенам. И в квартире всегда стоял сильный и теплый дух хорошо высушенной травы…
Тетя Паша показывала ей грибы, и съедобные и поганки, вместе с нею искала землянику под деревьями, где, казалось, не было ни одного кустика земляники, а когда однажды Светлана кинулась к толстому, в гроздьях ярких огненно-красных ягод кустарнику: "Смотри, тетя Паша, это что, бузина или еще какая-то ягода?", тетя Паша строго-настрого приказала:
- Никогда не бери в рот ни одной-единой ягоды, какую в лесу встретишь, потому как легко можешь отравиться…. - И, указав на прекрасные, спелые ягоды, добавила: - Это волчья отрава, поняла? Проглотишь ягодку - и разом ослепнешь…
Она научила ее различать по голосам и по оперенью птиц: зябликов, синичек, коростелей, трясогузок, однажды они увидели дятла, сидевшего на сосне и долбившего длинным клювом податливую кору.
- Вот так иной хмырь, - сказала тетя Паша, - долбит, точит человека, пока не доведет до крайности…
Она не скрывала от Светланы своих семейных забот. Светлана знала, тетя Паша, говоря так, имела в виду свою сестру, у которой был кошмарный зануда-муж.
Ада не раз говорила с сожалением:
- Нашей девочке будет трудно жить, потому что чересчур добрая…
- Да, - соглашался отец. - Доброта, как известно, вещь наказуемая…
Тетя Паша сказала:
- А как вы ее переделаете? Уж молчали бы лучше, сами какие злыдни нашлись!
Если Светлана брала книгу в библиотеке или кто-то давал ей почитать что-то интересное, она спрашивала первым делом, хороший ли конец, откровенно говоря:
- Боюсь плохих концов.
Она отнюдь не была сентиментальной, но в то же время не могла преодолеть сострадания ко всем тем, кому трудно и плохо. Как-то еще маленькой она впервые пришла с мамой в зоопарк, остановилась перед клеткой орла и вдруг залилась слезами.
- Что с тобой, Светик? - встревожилась мама. - Кто тебя обидел?
- Никто не обидел, - сквозь слезы ответила Светлана. - Ты только погляди, какие у него глаза…
Мама посмотрела, ничего не увидела, глаза как глаза, круглые и надменные, а Светлана все никак не могла успокоиться, ей казалось, орел ни на кого не смотрит только потому, что обижен, что сидит в клетке, что ему хочется взлететь в небо…
Однажды у нее пропал кот. Зимой она подобрала на улице замерзшего и чахлого котенка, к весне это был уже взрослый и, по чести говоря, на редкость непривлекательный кот, с одним глазом, второй был затянут кровавой пленкой, с узким и длинным, словно бы облизанным, хвостом.
Светланы не было дома, когда он пропал. Вот так вот, нежданно-негаданно исчез, словно сквозь землю провалился, мама говорила, скорей всего вышел в дверь вслед за почтальоном, принесшим заказное письмо.
Светлана искала его целый вечер, исступленно, до хрипоты звала, он не откликался. Тогда она написала объявление: "Пропал кот, серый, с большими ушами, с одним глазом. Нашедшего ждет вознаграждение" и номер телефона. Отец случайно увидел ее объявление на стене соседнего дома. Придя домой, спросил Светлану:
- Почему ты написала "кот с одним глазом", а не просто "одноглазый"?
- Что ты, папа, - ответила Светлана. - Зачем же его так обижать?
- Разве слово "одноглазый" обидное?
- Безусловно, - твердо сказала Светлана. - С одним глазом звучит как-то мягче.
Она училась уже в десятом классе, когда ее спрашивали, кем она будет, отвечала: "Биологом".
И все-таки не прошло и полугода, как она переменила свое решение. Причиной этому послужил один случай.
У покойной бабушки, Адиной мамы, была знакомая семья - Мазуркевичи.
Сам Игорь Сергеевич Мазуркевич - старый московский профессор, известный отоларинголог, лечил некогда и Куприна, и Бунина, и Шаляпина, и Собинова. Он занимал вместе с семьей отдельную квартиру в старинном деревянном особняке, в одном из переулков вблизи Зубовской площади. Когда Мазуркевич умер, многочисленные пациенты профессора провожали гроб с телом до Ваганьковского кладбища. Остались после него вдова и две дочери, как говорила некогда бабушка Светланы, трое неразумных детей.
Мать никогда не работала, а дочери, хрупкие, неприспособленные к жизни, походившие друг на друга, белокурые, длиннолицые, с одинаковыми бледно-голубыми глазами и тонкими слабыми руками, устроились преподавать в школу, одна немецкий язык, другая географию. Единственным богатством семьи была квартира.
И мать и сестры жили дружно, были привязаны друг к другу, мать поминутно вздыхала, повторяя одно и то же:
- От всего пережитого я вся в адреналине…
Сестры, Маргарита и Аделаида, которую в семье называли сокращенно Наля, настойчиво уговаривали мать:
- Мамочка, дорогая, не огорчайся, не расстраивай себя! Все будет в порядке, вот увидишь…
Но сами, потихоньку от матери, плакали навзрыд: жизнь не баловала сестер, личное счастье не складывалось, обеих ожидала неприглядная участь старых дев…
Однажды Наля, вернувшись вечером откуда-то домой, заявила неожиданно:
- Мама и Мара, я выхожу замуж…
Мать схватилась за голову и чуть было не упала в обморок, Мара успела вовремя накапать ей капли Зеленина в рюмочку.
- Я вся в адреналине, - пробормотала мать, осушив рюмочку с каплями, Мара спросила удивленно:
- Неужели, Наля? Кто же он?
- Мы познакомились с ним в трамвае, на прошлой неделе. Сегодня в семь он придет к нам…
Он пришел точно в назначенный час, ни минутой позднее, здоровый, краснолицый, с вьющимися пепельными волосами и широким смеющимся ртом. Сидел за столом, мать разливала чай из старинного самовара, сестры подвигали ему то мед, то домашние коржики, испеченные Марой, то варенье, которое Наля варила летом. Он пил чашку за чашкой, хрустел коржиками, слушал рассказы матери о том, какой, разумной и духовно насыщенной жизнью жили они тогда, когда был жив отец семейства, профессор Мазуркевич. Сестры рассказывали о своих учениках, о том, как много приходится задавать на дом и как же трудно современным детям учиться…
Слушая длинные рассказы, успевая в нужные моменты поддакивать, гость в то же самое время оглядывал гостиную, старинную, карельской березы мебель, обитую полосатым, уже потертым шелком, люстру начала девятнадцатого века, синего стекла с хрустальными подвесками, бронзовые старинные бра на стенах.
Перед тем как уйти, он побывал в двух других комнатах, также обставленных старинной мебелью.
- У вас прямо как в музее, - сказал гость.
Сестры одинаково покраснели, мать слегка улыбнулась. Наля сказала:
- Представьте, Вася, недавно у нас был мой ученик, превосходный, к слову, мальчик, поразительно способный к языкам, так он сказал то же самое…
- Представляю, - ответил Вася.
Примерно через месяц сыграли свадьбу.
Поначалу все шло хорошо. Вася оказался хозяйственным, все горело в его умелых, покрытых золотистым пушком руках: он починил все стулья, козетки и кресла, подклеил инкрустацию на буле маркетри семнадцатого века, смазал машинным маслом скрипящие, стонущие и разболтанные двери.
- Какой он умелый, - восторгалась мама. - На все руки мастер!
- Да, нам всем повезло, - соглашалась Мара.
Но вскоре ей пришлось отказаться от своих слов. Вася менялся буквально на глазах, частенько приходил домой выпивши, грубил, если его спрашивали, где он был, а когда Наля робко призналась, что не переносит запах алкоголя и потому просит его больше не пить, он сотворил из своих крепких пальцев довольно выразительную фигу, сказав при этом:
- Придется вынести, милка моя, ничего не поделаешь…
Он грубил не только жене, но и Маре, и матери, обозвав как-то маму "старой грымзой, которой давно уже пора на вечный покой…" Нале он сказал: "Из тебя хозяйка, как из меня музыка в оркестре…"
Нале оставалось только молча плакать, а когда Мара попыталась вступиться за сестру, он на первом же слове оборвал ее:
- Ты молчи, выдра истощенная, знай свое место…
Наля первая предложила ему разойтись по-хорошему, мирно. В ответ Вася бурно расхохотался:
- Что значит мирно? Хочешь, чтобы я ушел подобру-поздорову?
- Конечно, - ответила Наля. - Как же иначе, раз мы не можем больше продолжать жить вместе?
В ответ его пальцы снова сотворили привычную для них конструкцию, и, помедлив для важности, Вася изрек:
- Никуда я отсюда не денусь, это такая же моя площадь, как и твоя!
И через некоторое время подал в суд два заявления: одно на развод, другое на раздел жилплощади и выделении ему отдельного лицевого счета.
Обо всем этом сестры поведали Светлане, как-то вечером пришедшие к ней. Перебивая друг друга, они стали рассказывать о своем горе, не выдержали и разразились слезами…
- Вот сволочь, - сказала Светлана. - Где он работает?
- Где-то на Красной Пресне, в строительно-монтажном управлении…
На следующий день, после школы, Светлана отправилась на Красную Пресню искать строительно-монтажное управление. Она нашла его довольно быстро, но ей пришлось подождать минут сорок, пока не явился Вася Фитильков, прораб четвертого участка.
- Неужели вам не совестно? - сразу же спросила Светлана.
Вася, казалось, нисколько не удивился.
- Совестно? А почему это мне должно быть совестно?
- Будто не знаете, - ответила Светлана. - Вошли в чужую семью, прожили там немногим больше года, а теперь требуете себе площадь?
Светлана слегка задыхалась от волнения, никогда раньше не приходилось ей выговаривать взрослому.
- А что, я эту самую площадь дарить должен? - спросил Вася и вдруг, подойдя к ней поближе, вглядываясь в ее лицо маленькими, острыми глазами, добавил: - Ты кто такая? Откуда взялась? Что тебе за дело до нас всех?
- Я у вас на свадьбе была…
Вася громко рассмеялся.
- Удивила, ничего не скажешь! Мало, что ли, народу на свадьбе побывало!
- Мазуркевичи, они очень хорошие, порядочные и беззащитные, - сказала Светлана.
- Ну и что с того? - спросил Вася, он был абсолютно непробиваем.
- Так порядочные люди не поступают, как вы, - сказала Светлана, еще немного, и она залилась бы слезами, но сознавала, плакать не надо перед этим толстокожим бугаем, ни в коем случае нельзя показать ему свою слабость!
- А я непорядочный… - Вася снова рассмеялся, искренне, от всего сердца, даже, пожалуй, незлобиво. Белые, ровные зубы его показались Светлане в эту минуту хищными, словно у зверя, маленькие глаза слезились от смеха. Потом он разом оборвал смех, нахмурился, деловито произнес:
- А ну, иди отсюда, пока цела…
Светлана не трогалась с места.
- Слышала, что я сказал? Иди отсюда да побыстрей… - голос его звучал уже угрожающе.
- Какая же вы дрянь, - сказала Светлана. - Какая мерзкая дрянь!
- Кто бы я ни был, а площадь свою не уступлю, так и знай, и передай кому хочешь, не уступлю, поняла?
- Дрянь, - снова повторила Светлана. - Все равно вам никогда не будет хорошо на любой площади! Никогда!
Она повернулась, изо всех сил хлопнула дверью, не слыша тех слов, которые Вася послал ей вдогонку.
Разумеется, она ничем не помогла сестрам, но, как ни странно, слова Светланы оказались пророческими.
После размена площади Вася получил довольно хорошую комнату в районе Серпуховки, а сестры Мазуркевичи вместе с матерью - маленькую, зато отдельную квартиру в Измайлове. Вскоре какими-то путями до Нали дошли слухи о том, что случилось с Васей. Однажды он заснул пьяный у себя дома с сигаретой, загорелось одеяло, потом загорелась занавеска на окне; когда дым повалил из окна, соседи всполошились, вызвали пожарных. Пожар погасили, но Васю спасти не удалось.
Наля рассказала об этом Светлане, заливаясь слезами, ей все-таки было жаль Васю. А Светлана позднее одной только тете Паше призналась:
- Знаешь, мне даже страшно стало, оказалось, я могу предсказывать, я же ему сказала тогда: вам хорошо не будет на любой площади!
- Ну и сказала, и что с того? - казалось, тетя Паша нисколько не удивилась и не возмутилась. - Правильно сказала, так ему и надо!
- И я так считаю, - согласилась с нею Светлана.
Недаром говорят: бойтесь гнева добряка. Добрые люди, разозлившись, бывают поистине неиссякаемо злы…
Когда-то, когда Светлана училась в шестом классе, ее классная руководительница сказала:
- В Светлане остро развито чувство непосредственного сопереживания. Это - человек активного действия, не терпящий никакой несправедливости…
И вот теперь, окончив школу, Светлана удивила всех, кроме разве тети Паши, заявив, что хочет быть не биологом, не доктором, а только адвокатом. В то же лето Светлана поступила на юридический факультет МГУ. Ее сокурсники стремились работать кто в арбитраже, кто в прокуратуре, кто мечтал стать судьей. А Светлана решила быть адвокатом, защищать обиженных и несправедливо наказанных.
Первая ознакомительная практика проходила в суде, шел процесс, в котором главным обвиняемым был преступник, не раз участвовавший в вооруженных грабежах и нападениях на людей.
Вина его была, безусловно, доказана, да он и сам не отрицал своих преступлений, а Светлана поймала себя на том, что жалеет его. Смотрела на шишковатую голову, наголо стриженную, на торчащие уши и низко нависший над глазами лоб, на сильно выдвинутую нижнюю челюсть и чувствовала, что жалко его до слез. И в дальнейшем, когда ей случалось встречаться во время допросов или на суде с закоренелыми преступниками, она слушала их покаянные речи, каждый раз проникалась к ним непритворным сочувствием. Кажется, была бы ее воля, она их всех отпустила бы с миром на волю, если бы они дали ей честное слово, что с этой минуты исправятся…
И только к одному человеку она не испытывала жалость, к Васе, сгоревшему в новой, отвоеванной им комнате.
На втором курсе Светлана влюбилась, но она считала, что не может понравиться красивому Славику Алексеевскому, который уже во второй раз избирался секретарем факультетского бюро комсомола.
И вот ошиблась: Славик обратил на нее внимание, сам, первый сказал, что любит ее больше жизни.
Осенью они поженились. Мама сказала:
- Мы тоже поженились с папой осенью. Осенний брак, как уверяет тетя Паша, самый прочный.
Тетя Паша, оглядев Славика, одобрительно заметила:
- Красивый, черт, и цену, видать, себе знает…
Отец ничего не сказал, только спросил Светлану:
- Он тебе нравится?
- Я люблю его, - сказала Светлана.
Потом спросила: