В том-то и дело, что это - во-первых, а не в-третьих, и ты сам хорошо это знаешь, подумала Кира Сергеевна. Хотелось встать, подойти к нему, обнять, найти слова, поблагодарить за жизнь, за то, что всегда был рядом, ждал, молчал, терпел, подставлял плечо…
Но она только сказала:
- Ты прав, тогда мне пришлось бы уйти.
На экране телевизора сошлись стрелки, зазвонили куранты, Александр Степанович открыл шампанское. Потом она вынесла ему из своей комнаты "Отечественные записки", он поднес ей деревянную маску - лукавый старичок-лесовичок, совсем коненковский, прятал в морщинках острые озорные глазки. Вытащил альбом - тяжелый, старинный, с толстыми листами и медными застежками.
- Это от нас с Ириной.
Кира Сергеевна открыла альбом. На первом листе выведено: "Ступени жизни".
- Извини за пышность "ступеней", ничего больше не придумали, - сказал он. - Зато точно, здесь - твои ступени.
Он уткнулся в "Отечественные записки", а она смотрела альбом, перекидывая листы, - где достали такой? Как будто и в самом деле шагала вновь по пройденным ступеням. Кира-девочка с бантиками. Ее снимал двоюродный брат, а она показала ему язык. Кира-выпускница школы в белом платье. Они с матерью шили его на руках - машинку проели в трудные военные годы. Кира-студентка, с комсомольским значком, в цветной косыночке - на воскреснике. А здесь уже - Кира Сергеевна. Учительница. Заведующая гороно - на учительском совещании. Встреча с избирателями. А это уже - исполкомовская эра. Что-то говорит с трибуны. Наверно, печатали с кинопленки, Юрий тогда ее снимал.
Каждая страница - ступень жизни.
Кира Сергеевна вспомнила, как задело ее тогда, на кухне, что у Ирины с отцом - свои тайны. Так вот какая тайна - не от нее, а для нее. Они готовили сюрприз, добывали альбом, отыскивали фотографии - милые мои, добрые мои…
- Эти "записки" некрасовского периода, представляешь? - сказал Александр Степанович. - Это же редкий экземпляр!
Потому-то я его и заказывала, подумала Кира Сергеевна, чуть ли не за полгода.
Опять листала альбом, старалась вспомнить историю каждой фотографии. Знают ли они, муж и дочь, самые мои близкие, как нелегко шагать по этим ступеням? Как трудны они были для меня? Как приходилось многое в себе зачеркивать, через многое в себе переступать! Здесь, на этих ступенях, - по кусочкам моя душа, мои ночи без сна, дни без веселья, моя недопетая молодость, пора любви и материнства, из которой я так рано вырвалась, - все на этих ступенях! И все ради того, чтобы войти в свое счастливое Время Работы.
Ирина могла ничего этого не знать, но он - свидетель и соучастник в моем нелегком марше! Он знает все.
Трещал без всяких пауз телефон. Звонили Олейниченко, Жищенко, учителя. Звонила Ирина, Ленка вырывала у нее трубку. Поди ж ты - не спит!
- Вы у Светланы? - кричала Кира Сергеевна. - Как же доберетесь домой, кто вас проводит? Юрий с вами?
Это было невинной хитростью, Ирина ее тут же разгадала:
- Ридна маты, хитрить ты не умеешь, отлично знаешь, что нас провожать не нужно, мы тут ночуем!
Так и не поняла, с Юрием они там или без него.
Потом сразу стало тихо, звонки прекратились. Новогодний "огонек" шел сам по себе, не нарушал тишины. Грустно пахла сосновая ветка в вазе, стучал в стекла дождь - будто кто-то кидал горстями горох.
- Что тебе говорила Ленка? - спросила Кира Сергеевна. Просто, чтобы не молчать.
- Что вспорола деду-морозу живот и смотрела, из чего он сделанный.
Он подошел к книжному шкафу, ткнул пальцем в табель-календарь за стеклом. Сказал:
- Вот и наступила третья четверть.
Для него Новый год - всего лишь третья четверть, подумала она.
31
Первая неделя нового года выдалась хлопотливой: сессия горсовета, обрядовая комиссия, прием по жалобам… И вечера оказались забитыми: просмотр фильма, открытие Дома культуры, партийное собрание… Так что к Ирине Кира Сергеевна выбралась только в субботу.
Ирина жила теперь в новом микрорайоне, который по старинке все еще называли Чабановкой. Давно снесли поселок Чабановку, на его месте вырос район из высотных домов-пеналов, а название осталось. Добираться в Чабановку надо было троллейбусом и автобусом, автобус ходил редко, долго петлял по окраинам и только потом направлялся в Чабановку.
До центра Кира Сергеевна шла пешком. От ног отлетала бурая жижа из снега и грязи, на мостовой раскатанный колесами снег уже таял, взвивался вверх легкий извилистый парок, карнизы и крыши обросли сосульками - след оттепели.
Она купила торт, конфеты, уже в автобусе сообразила, что надо бы прихватить игрушку для Ленки, какой-нибудь пустячок, да не возвращаться же.
Вышла на конечной остановке и зажмурилась - нетронутый синий снег сливался вдали с холодно голубевшим небом, пухли от снега крыши, ветви деревьев, и все это, ярко переливаясь под солнцем, резануло глаза.
Она пошла по широкой укатанной дороге, вдоль посадок из молодых елок, а слева тянулась стена из старых лип с толстыми изрытыми стволами. Внизу, у стволов, снег просел, образуя лунки, на нем отпечатались путаные цепочки мелких птичьих следов.
Кира Сергеевна заблудилась, сперва попала не в тот дом - все они были одинаковые, облицованные цветной плиткой, и одинаково стояли под косым углом к улице.
Пожилая женщина указала ей корпус "Б", и она вошла в подъезд, пахнувший краской и сырой штукатуркой. Долго ждала лифта - там вверх-вниз катались мальчишки, пока кто-то наверху не шугнул их.
Ленка повисла на шее, ухватившись теплыми ручонками. Потом схватила конфеты, торт, утащила на кухню.
Ирина помогла раздеться, пристроила пальто на гвозде - вешалки не было. Она только что вышла из ванны, на голове накручено полотенце.
- Показывай, - сказала Кира Сергеевна и пошла в комнаты.
Была тут недели две назад, когда везде валялись узлы, чемоданы, книги, и сейчас ожидала увидеть уже порядок, обжитость. Но в комнатах мало что изменилось, только узлов нет, но и мебели никакой: в одной комнате - диван и Ленкина кровать, в другой - раскладушка. В углу свалены связки книг, в стену вбиты гвозди, на них - одежда.
- А где же Юрий? - спросила Кира Сергеевна.
- Не знаю. Зачем он тебе?
Было тепло, здесь тоже еще стоял запах краски, в голые, без занавесок окна било зимнее солнце, освещало пустые стены.
- Возьми дома что-нибудь из мебели, можно ли так жить? Или давай подыщем гарнитур.
Ирина взяла с подоконника сигареты, закурила.
- Успеется. Пока сойдет и так.
Все же странная, подумала Кира Сергеевна про дочь. Она не понимала такого равнодушия к новой квартире, ко всей этой вокзальной неустроенности. Нормальные новоселы - молодые и немолодые обживают квартиру празднично, торчат в мебельных магазинах, несут карнизы, паласы, светильники… Устраивают уютное гнездышко. А тут - как ночлежка, одни постели. Потому что не маялись без жилья, не ждали годами, получили готовым, как должное.
- Чаем напоишь?
- Есть и посущественнее, - сказала Ирина. - Только придется на кухне, ты уж извини.
Она таскала с балкона закуски, передавала Кире Сергеевне, та несла их на кухню. Здесь был стол и два стула, на одном, утонув коленками в мягком сиденье, стояла Ленка, распоряжалась тортом.
- Смотри, вот тебе, вот с розочкой - маме, а это мне…
Рот и пальцы вымазала коричневым кремом, и на шее крем.
- Ты забыла про папу, - сказала Кира Сергеевна. Ленка замерла с поднятым ножом, подумала. И тут же выкрутилась:
- Ничего не забыла, просто не успела… И папе отрежу…
Ирина внесла запотевшую бутылку, на подоконнике, заваленном посудой, отыскала вилки.
- Тебя не шокирует, что я в таком домашнем виде?
- Нисколько.
Кире Сергеевне было приятно, что Ирина не просто ждала ее, а готовилась к встрече, как к маленькому торжеству.
Они выдвинули столик на середину, Ирина устроилась поближе к плите.
- Жаль, отца нет, - сказала она.
- У него конференция. И потом, на чем бы он сидел?
- Ерунда, принесли бы связку книг.
Кира Сергеевна видела, как по-мужски ловко дочь откупорила бутылку, налила вино в граненые толстые стаканы. Даже посуды путной нет.
- За счастье в этом доме! - Она посмотрела на Ирину. Ирина выпила, потом сказала:
- В этом доме если и будет счастье, то для кого-нибудь другого.
Непонятно сказала.
Ленка забралась к матери на колени, запивала торт сладкой водой, выкладывала свои невеселые новости: детсад здесь плохой, девчонки во дворе плохие, кошек нет и качелей тоже нет.
- Кира, забери меня домой, мне надоело здесь жить. Лицо у нее сделалось жалобным - вот-вот заплачет.
Прижала голову к плечу, заглядывает Кире Сергеевне в глаза. Никак не привыкнет, что теперь ее дом здесь.
- Давай заберу ее на воскресенье.
Ленка посмотрела на мать.
- Возьми, - согласилась Ирина.
Ленка всплеснула руками, скатилась с колеи матери.
- Я Андрейке и Максимке подарки понесу!
Вприпрыжку умчалась к игрушкам, гремела там железками, выбирала из "металлолома" подарки для соседских мальчишек.
- Скучает, - сказала Кира Сергеевна.
- Привыкнет.
Ирина закурила, выбросила на стол пачку. Кира Сергеевна потянулась к ней. То ли от вина, то ли из-за настроения сейчас она чувствовала себя расслабленно, жалела Ирину и Ленку, обе казались маленькими, незащищенными. Хотелось обнять дочь, прижать к себе, просить за что-то прощения - родное мое дитя, тебе всегда не хватало матери, но что же делать, если так круто замесила я свою жизнь и по-другому не могу? Когда-нибудь, когда отполыхают над тобой житейские бури, страсти и придет к тебе мудрое Время Работы, ты поймешь меня.
Но ничего, конечно, она не сказала - не такие между ними были отношения, чтобы плакать на плече друг у друга.
- Может, и ты проведешь воскресенье с нами? - Кира Сергеевна погладила руку Ирины и почувствовала холодную неподвижность этой руки.
- Нет, у меня завтра стирка.
Кира Сергеевна убрала свою руку. Посмотрела в окно - там все изменилось. Плотная пелена наползла на небо, даже здесь чувствовалось, что воздух огрубел, потяжелел. Значит, пойдет снег.
Они молча курили, сбивая пепел в пустую тарелку.
- Помнишь, ты как-то сказала, - начала Кира Сергеевна, - что мы удобно устроились?
Ирина быстро посмотрела на нее.
- Но надо, мама. Извини меня за ту фразу…
Кира Сергеевна жестом остановила ее.
- Погоди, я ведь не обиделась. Просто хочу знать, что ты имела в виду.
- Не надо, мама, - повторила Ирина, сдвинув брови. - Ты сама все хорошо знаешь, а та идиотская фраза просто сорвалась с языка.
Она поставила на газ чайник, свалила в раковину тарелки. Опять села, вытянула сигарету.
- Ты много куришь.
Она не ответила. В комнате Ленка все стучала железками, доносился ее тонкий голосок - она жалобно пела про воробья.
Снег сменился дождем, быстрым, бурным. Было видно в окно, как на крыше соседнего дома проседает и сереет снег, крыша становится топкой, плоской. Женщина выбежала на балкон, стала срывать с веревок белье.
- Как хочешь, - сказала Кира Сергеевна. - Не боишься, что фраза эта так и будет занозой во мне? Ведь и Юрий однажды кинул примерно такую же.
- Этого не может быть! Юрий ничего не знает!
Кира Сергеевна посмотрела на нее.
- А что знаешь ты?
Ирина развязала полотенце, стащила с головы. Бросила на спинку стула.
- То же, что и ты.
Она как чужая, подумала Кира Сергеевна.
- Ирина, мы взрослые женщины, но почему-то играем в прятки. Ты прячешься, а я тебя ищу…
- Да, мы взрослые, но не на равных - ты мать.
- Тем более между нами должно быть все ясно и честно.
Закипел чайник. Ирина сполоснула под краном стаканы, налила чай. Пахучий пар вился над стаканами. Ирина, подперев щеку кулаком, помешивала ложечкой в стакане.
Ладно, пусть молчит. В конце концов, это ее право, решила Кира Сергеевна и подвинула к себе чай.
- Странный дождь, весь седой…
Ирина промолчала. Так сидели они, разделенные столом, забыв о чае.
- Я люблю тебя и отца, мне вас жаль… Но ты не имела права тогда давать советы насчет Юрия.
- Почему?
- Ты рабски придерживаешься условностей, вы втиснули себя в рамки приличий, а ведь самое неприличное - жить ради приличия.
- Не поняла.
Ирина взглянула на мать.
- Я должна назвать вещи своими именами?
- Только так.
Ирина опять потянулась к сигаретам, Кира Сергеевна удержала ее руку.
- Я ведь знаю, что у отца есть другая женщина, а вы живете так, словно ничего не произошло.
Кира Сергеевна сразу поверила - это правда. Как будто яркой вспышкой осветило жизнь, и все стало понятным. Все встало на свои места.
Она нагнулась над стаканом - только бы Ирина не видела сейчас мое лицо.
- Он тебе сказал?
- Ну что ты, нет. Случайно узнала. Оказались общие знакомые.
Почему-то здесь появилась Ленка. Что-то говорила, пришлепывая ладошкой по ее колену. Кира Сергеевна слышала слова и не понимала их. Слова не складывались в фразы и были лишены смысла. Она видела, как ненужно суетятся над столом ее руки, переставляют стаканы, закрывают сахарницу, сдвигают тарелки. Закололо в висках, и она испугалась, что не сможет справиться со своим лицом. Надо молчать. Молчать.
- …и гармошку возьмем? - вопила Ленка в самое ухо.
Зачем гармошку?.. Куда?
- …Хорошо, когда в городской квартире сверчок трещит, - услышала она свой голос и удивилась: какую чепуху говорю!
Встала. Посмотрела на часы.
- Пора.
Ирина тоже встала, запахнула халат. Ее короткие и густые, посеченные на концах волосы шайкой дыбились на голове.
- Переждали бы дождь, - сказала она. - И чай но пила.
Кира Сергеевна пошла одеваться. Никак не могла отыскать рукав у пальто, почувствовала как сразу устали руки.
Ленка притащила в прихожую прозрачный мешочек, набитый игрушками. Ирина что-то сказала ей - Кира Сергеевна опять не поняла, Ленка надула губы, убежала в комнату, вернулась без мешочка.
Ирина сунула в руки матери зонт:
- Отцу не говори, что я знаю. Ладно?
Как теперь жить? - подумала Кира Сергеевна.
32
Вдвоем под зонтом было неудобно, Ленка прижималась к бедру, но все равно на нее сыпался дождь. Кира Сергеевна отдала ей зонт, услала вперед.
- А ты?
- Я люблю под дождем.
Ленка побежала по раскисшей дороге, взмахивая зонтом, останавливалась, кричала:
- Кира, скорей!
Промочит ноги.
От остановки бежали люди, прикрываясь зонтами, сумками, газетами, а она шла, отгороженная нитями дождя от людей, от Ленки, и никто не видел, какое у нее лицо.
Может быть, ничего этого нет - ошибка, недоразумение, он не мог, даже если бы весь свет перевернулся, все равно он не мог.
Она понимала, что это правда и никакой ошибки нет. Его молчание, равнодушие и как он постоянно избегал ее, отгораживался тетрадями, планами, телевизором, и как приходил нетрезвым - так точно и плотно пригонялось все к единственному объяснению, волоска не протащишь…
- Кира, а дождик из чего?
Зачем она здесь? Зачем все люди? Где поплакать? Не на кладбище же идти. Он говорил: "Плакать лучше в одиночку". Откуда знает, как лучше плакать?
- Из воды.
- И нет! Дождик сделанный из тучек!
В автобусе она сняла меховую шапочку, с которой текло, отжала ладонью воду. Мокро блестел заглаженный мех, она положила шапочку на сиденье, рядом. Ленка пристроилась напротив, зубами стащила мокрые варежки. Посмотрела на Киру Сергеевну, и вдруг у нее задрожали губы.
- Кира, у тебя сделалось маленькое лицо.
Кира Сергеевна отвернулась к окну.
- Это от дождя. Посмотри, какие ручьи бегут.
Она удивилась, какой у нее тонкий, больной голос.
Ленка сидела боком в своей шубке, прильнув к окну, царапала стекло ногтем.
В центре Кира Сергеевна хотела поймать такси, но их не было, на стоянку идти не хотелось - далеко. Они сели в троллейбус.
Она сидела, отвернувшись к окну - чтоб никто не узнал ее. Опять возвращалась к мысли: он не мог. Умный, честный человек. Немолодой уже. Если ему не верить, кому же тогда?..
В салопе пахло теплой сырой кожей, и Кира Сергеевна сглатывала подступавшую тошноту. Смотрела в окно, там уже кончился дождь, шли с покупками люди, перешагивая через лужи, двое мальчишек тащили за собой санки по голому асфальту, маленькая девочка несла разноцветные воздушные шарики, они отлетали назад, мягко ударялись друг о друга. Все выглядело обычным, и это придавало уверенность: ничего не могло случиться, если жизнь вокруг не изменилась.
Она вспомнила давний сон. Рассекая густую нарядную толпу, бежит страшный, весь черный человек и кричит страшное слово "война!" Кроме нее, его никто не слышит и не замечает. А она думает: не надо бояться, это неправда, война уже была, тогда плакали женщины, и мать плакала, и все куда-то спешили, а теперь вой гуляют нарядные люди, смоются дети, значит, ничего не случилось.
Ее все-таки узнали, подошел мужчина в синтетическом пальто с толсто раздутой сеткой.
- Здравствуйте, Кира Сергеевна! Где вы так колоссально промокли?
Сперва она никак не могла сообразить, кто это. Потом узнала его - инспектор гороно.
- Новую школу видели? Колоссально! Там будет школа полного дня - даже комната отдыха есть! Если Василий Васильевич уйдет из гороно, надо его туда директором!
Зачем он так громко говорит? - думала Кира Сергеевна. Она испугалась, что сейчас закричит.
- А это ваша внучка? Такая большая? Колоссально!
Он чуть не прозевал остановку, качнувшись на ногах, побежал к дверям. Ленка состроила рожицу, передразнила:
- Колоссально! Колоссально!
Кира Сергеевна смотрела на нее. Ленка спросила:
- А что такое - колоссально?
Они вышли из троллейбуса, Кира Сергеевна постояла, держась за столб, ждала, когда пройдет слабость в коленях. Потоки воды смывали с обочин последние островки снега.
- Я забыла там зонтик! - крикнула Ленка и обернулась назад. Но троллейбус уже ушел.
- Пустяки, - сказала Кира Сергеевна. Она старалась представить встречу с мужем. Если он дома.
Он был дома. Когда они вошли, выглянул в прихожую, испугался:
- С ума спятили бабоньки!
Схватил Ленку, раздел, стащил сапожки, мокрые до колен колготки. Принес из холодильника водку. Присев на корточки, долго растирал Ленкины ноги, грел в ладонях, дышал на них.
Кира Сергеевна одетая сидела в кресле, смотрела, как ходят его плечи. Показалось, в прихожей пахнет чужими духами. Вспомнила: и тогда, когда он пришел с выпускного вечера, от него пахло чужими духами.
Он почувствовал ее взгляд и обернулся.