Валерий сразу догадался - Ольга.
- Вот моя Оля, - от счастья задыхался Петро.
- Рад, - сказал Валерий, - очень рад.
Семен протиснулся к Валерию.
- Держи самовар, а я потанцую с Наткой.
- Что ты с этим самоваром, как кошка с мышью, - отмахнулся Валерий, - ну и стереги его, а то сопрут приз. Вот и Буратино к нему. - Валерий повернулся к Петро: - А ты чего, Петро, высветлился?
- Ребята, приходите. В воскресенье свадьба. Да, Оля?..
- Да, Петя.
- А чего ждать воскресенья? Уже вся печенка изныла, - вклинился Георгий-сварщик.
- А у тебя бы отчего изныла?
- Как отчего? Одно звено, одна семья, один за всех, все за одного.
- Маму ждем, - доверительно сказала Ольга Натке. - А так все готово.
- Это наша Натка.
- Так уж и наша, - заухмылялся Георгий-сварщик, - надо еще заиметь. Семку надо спросить. Он что-то все к Натке льнет.
Но тут заиграла музыка, и Георгий подлетел к Натке.
- Молодой человек, полегче на повороте. - Семен грудь колесом, сунул Георгию в руки самовар. - Разрешите, Наталья? - Семен опередил Валерия и подхватил Натку.
- Видал? - округлил глаза оробевший сварщик. - Ну, дела! Такие живьем ощипают. Разреши, Петро, я с твоей Олей.
- Мы и сами с усами, - засмеялся Петро и вывел на круг свою Олю.
- И что мне этот самовар Семка подсунул? - Георгий поставил его на подоконник.
- А говорят - один за всех… Пошли, Валера, покурим, а вообще-то не зевай. Уведет Натку этот рыжий Семка. Теперь доверять никому нельзя. Вот как у тебя с Танькой-то.
- Нельзя, - согласился Валерий, - на своей шкуре испытал. Урок впрок.
- Дубленая она у тебя, шкура-то, - прикуривая от спички Валерия, не то спросил, не то утвердил Георгий.
Когда Георгий щурил глаза и лучики морщинок от глаз бежали к виску, он точь-в-точь походил на Валериного дядю Егора. И Валерию доставляло удовольствие Георгия называть по-домашнему Егором. Сварщик это чувствовал и всегда широко и радостно улыбался.
В курилке было дымно, и Валерий с Георгием стали пробираться поближе к форточке. И тут Валерия потянули за рукав.
- Держи, именинник.
Перед его носом вырос стакан с водкой. Валерий посмотрел на поднос: начатая бутылка, сыр, колбаса на газетке. Стакан держал настройщик телевизоров Шурка Шмаков.
- Извини, - сказал Валерий, - мы же не скоты в этом "салоне" лакать.
Кто-то подтолкнул под локоть Шмакова, и водка плеснулась из стакана. За спиной засмеялись. Шмаков сощурился, приблизил к Валерию лицо, как бы стараясь получше разглядеть Котова никелированными глазами.
- Брезгуешь? - дыхнул винными парами в лицо Валерию. - Я тебе кислород перекрою…
- Мужики! - вклинился могучим плечом Георгий-сварщик.
- Шура, в самом деле, мы же люди, - кто-то пытался оттянуть Шмакова за рукав.
- Да что с ним, выбросить, - послышалось несколько голосов, - ишь, курилку в свинарник превращаем.
Валерий почувствовал, как отскочила пуговка от воротника его рубашки.
- Ну, это уж слишком, берем его, Георгий.
Подскочило несколько парней, и любителя распивочной вынесли в коридор.
- Вот, хомут, еще брыкается, - возвращаясь в курилку, выговаривал Георгий.
Пытался прикурить папиросу, но руки дрожали.
- Так я пошел, - сказал Валерий, бросил в урну недокуренную папиросу.
- Иди, иди, Валера, я люблю покурить с чувством, с толком, с расстановкой, а то в самом деле рыжий Семка уведет Натку. А она ничего, Натка, хорошенькая. Я как-то раньше не замечал, - признался Георгий. - Видная будет женщина… Ведь они как, девчонки: до поры голенастые, а в силу войдет - и глаз не оторвешь… И все при ней…
Натка на фоне кремовой, спадающей до паркета шторы в своем черном строгом платье словно вписалась тушью. Валерий обратил внимание на волосы Натки - золотистые, блестящие. Они струились по острым узким плечам. Высокий каблук открытых туфель еще резче подчеркивал стройность ног. Даже Семен рядом с ней выглядел джентльменом. "А ничего парнишка Семка", - подумал о нем Валерий, Натка о чем-то вдохновенно разговаривала с Семеном.
- Не помешал? - поклонился Валерий.
- Ну что ты, мы о тебе говорили, - сказала Натка. - Семе тоже очень нравится наш клуб. Только плохо, что один зал: когда кино, потанцевать негде.
Натка походила сейчас на маленькую девочку, которую впервые привела мама на елку, и все волшебство цветных шариков, лампочек отражалось в ее глазах.
- Клетушек каких-то уже нагородили, - вдруг сказал чем-то недовольный Семка, - кабинетов наделали…
- Сам ты кабинет, - съязвил Валерий.
- Зачем ты, Валера, так? Сема даже очень разбирается и в отделке и в архитектуре, - вступилась за Семена Натка.
- Спелись, да? А я с вами и не спорю. Клуб ведь рассчитан на работу кружков, собственно, это не клуб даже, а кинотеатр. Наши уж "подрисовали" второй этаж.
- Пошли посмотрим?! - предложил Семен. Валерий отдернул штору, посмотрел, здесь ли самовар. Самовар отразил в своих никелированных боках озабоченную физиономию Валерия.
- Ты, Валера, гидом будешь, а мы гости, ладно? - И Натка взяла Семена под руку.
Семен не знал, как ходить под руку с девушкой, и от смущения артачился.
Они поднялись по широкой белой лестнице, и Валерий открыл первую дверь.
- "Зал Чайковского".
Столы были завалены пальто, а паркетный пол - валенками. Открыли другую дверь. Эта комната была пустая, большая и светлая, резко пахло красками.
- Ничего, вместительная, такую бы звену, а, Валера?
- Когда женишься, отвоюем у клуба тебе. А теперь сюда прошу, - посторонился Валерий. - Здесь апартаменты для кройки и шитья.
- Серьезно, Валера?
Валерий щелкнул выключателем. Люстра с множеством хрупких подвесок нежно прозвенела… Стены ослепительно белы. Паркетный пол отражал люстру. На столах новенькие швейные машинки.
- Лучше бы кружок автолюбителей организовали. Кому это шитье надо? - запротестовал Семен.
- Но ты, Сема, напрасно, - возразила Натка.
- Что напрасно? Платья штабелями в магазине висят, запутаться в них можно.
Заглянули еще в комнату, третью, - ведра, банки с краской, обшарпанные кисти.
- Хорошо бы морса по стаканчику, сбить привкус краски.
- А мне мороженого две порции, - заявила Натка.
Но в буфете, кроме конфет и папирос, ничего не оказалось.
- Пошли потанцуем, - махнул рукой Валерий.
- Вы топайте, а я конфеток прихвачу, - потянулся к буфету Семен.
- Ну, где вы есть, - укоризненно встретил Петро Валерия с Наткой, когда, они вошли в зал. - Наши призы рвут. Вот, видал, - помахал он мочалкой, - Оля моя знаешь как читает стихи…
Валерий протиснулся на круг: за столом жюри, на столе - куколки, петушки, медведь, надувной гусь. Георгий, стиснутый толпой, читал басню про непьющего воробья.
- Мне вот тот плюшевый медвежонок нравится, - приподнявшись на цыпочках, шепнула Валерию Натка.
- Эт мы сейчас!
- Погоди, Валера, читает человек, послушаем.
Георгий читал сбивчиво, перевирал слова, и ребята от души хохотали. Он закончил и потянулся за плюшевым медведем, но жюри ему выдало зайца из серии "Ну, погоди". Георгий заспорил, запротестовал:
- На черта мне ваш заяц многосерийный. Тоже нашли, чем завлекать, лучше бы организовали как следует буфет.
Георгий распаренный, с прилипшими на лоб волосами подошел к Валерию, одной рукой застегивал пуговицу на пиджаке, в другой держал зайца.
- А что, в самом деле, Валер, - все никак не мог успокоиться Георгий. Он сунул зайца Натке, - ситра бы?
- Тебя из пожарной кишки сейчас не зальешь, - сказал, смеясь Валерий.
Георгий состроил такую рожу, что Натка не удержалась, звонко рассмеялась.
- Ну, заяц, погоди!
- Ты куда, Валер?
- За плюшевым медведем.
- Давай, давай, Валер, - подначивал Георгий, - пусть ваших знают, пой, а я пойду горло драть за приз. Пусть нам отдают зверя, у нас девушка.
Натка увидела, как Валерий, словно игла в стог сена, провалился в толпу, а через минуту он уже стоял на сцене. Откинул со лба волосы, словно боднул кого-то. Ему подвинули микрофон.
- Давай, Валера!.. "Русское поле"! Валера! - кричали и хлопали со всех сторон.
У Натки оборвалось, упало сердце. Валерий поискал Натку глазами и, когда встретились взгляды, подмигнул ей и запел.
Натка очнулась только тогда, когда захлопали и закричали "бис"! Валерий пробрался к Натке, плюхнул ей в руки пузатого медвежонка.
- Бис! - кричала громче всех Клавочка.
- Пошли, Валера, домой, уже поздно. Завтра папе вставать, а у меня к завтраку ничего не приготовлено. И уходить-то не хочется…
Валерий с Наткой оделись, он помог Натке натянуть меховые унты, и Натка вся разрумянилась.
Воздух у фонарей искрился серебряной пылью. Под ногами со стоном всхлипывала пороша. Вздрагивала земля от взрывов на основных сооружениях, и тогда с проводов облетал трубочками снег и пунктиром перечеркивал дорогу.
- У тебя хороший голос, Валера, немного слух подводит, но ты бы мог стать настоящим певцом.
- Чем слабее слух певца, тем громче должны быть аплодисменты.
Натка рассмеялась.
- Скоро профессиональных артистов не будет. По мне, так это неплохо, - развеселился Валерий. - Покрутил гайки, попел, поплясал, стихи почитал. Плохо? Не плохо!
- А не кажется тебе, Валера, что от такого подхода к искусству сплошная серость будет.
- Ну, таланты прорвутся! На людях виднее, кто чего стоит. - Валерий одной рукой поддерживал Натку, другой под мышкой держал самовар. На обочине дороги парил оставленный открытым "колодец". Валерий отпустил Натку, поставил самовар на снег и надвинул крышку.
- Валера, я может быть, сегодня самая счастливая на свете.
Натка приостановилась, застегнула Валерию куртку на все пуговицы.
- Да ладно, - взбрыкнул Валерий, - не хватало еще этого, как маленькому.
- Застудишь бронхи. Пока молодой - горячий, а потом…
Валерий сдался, а сам подумал: "Взрослая какая-то Натка".
- Давай, Натка, понесу и медведя, замерзли руки?..
В окнах Наткиного дома горел свет.
- Папа еще не спит, - сказала Натка, загораживаясь от налетевшего резучего ветра.
Они вошли в подъезд, и Натка щелкнула выключателем, прикрывая от света глаза рукой.
- Спасибо, Валера, за вечер. Спокойной ночи. - Натка улыбнулась ему, взяла игрушки и побежала не оглядываясь по ступенькам. Хлопнула дверь.
Валерий шел и все досадовал - даже не поцеловал Натку. На крыльце общежития он остановился, стараясь угадать Наткин дом, поселок. Он еще теплился редкими огнями, с реки наплывал и штриховал фонари редкий туман. Валерий прислушался: в распадке потинькивал, крепчая, мороз.
"Скорее бы утро, - сказал себе Валерий, - да на работу".
Он с трудом, со скрипом отворил дверь. Стараясь как можно тише стучать мерзлыми ботинками, проскользнул в сушилку, захватил с вешалки подсохшую робу и на вытянутых руках понес ее по коридору в комнату. Толкнул дверь и удивился: на кровати Петро Брагина без пиджака, в галстуке сидел Семен и читал "Огонек", он даже головы не поднял, когда вошел Валерий.
- Что же это ты, жених, бросил невесту?.. - сказал Валерий.
- Невеста без места - жених без венца, - ответил недружелюбно Семен.
- Ты чего такой сердитый?
- Из-за чего мне, по-твоему, радоваться?
Валерий сбросил ботинки, уселся с ногами на кровать и стал греть руками пальцы ног. Посмотрел на Семена: непонятно, чего человек хохлится, чем недоволен? Зеркало на стене отражало портрет Сергея Есенина с трубкой - подарили ему ребята за песню "Выхожу один я на дорогу". Зеркало, наверно, Петро заберет. А вот этих артисток - испохабил всю комнату, со всего света насобирал, наклеил, - этих соскребать надо: заглянет Натка, что подумает? Валерий так рассматривал свою комнату, вроде Натка собиралась переходить сюда. Мосты… мосты, пожалуй, можно оставить, все равно живешь как в лесу, в этой арматуре. Тут были и фотографии, и вырезки из газет, из журналов. Их собирал где только мог Петро и наклеивал. И чем Валерий пристальнее их разглядывал, тем все больше находил интересных деталей, конфигураций. У каждого моста как бы появлялось свое лицо, своя фигура и даже характер.
- Надо же, - вслух удивился Валерий. - Пусть мосты остаются, а вот артисток соскребу. Слушай, Семка, а ты кого ждешь?
- Тебя.
- Меня? Я пред ваши светлы очи явился.
- Это еще надо узнать, светлые ли они у тебя, - огрызнулся Семен.
Валерий засмеялся, но тут же осекся. Семен и не думал шутить. Валерий встал, подошел к столу. Семен упорно не поднимал головы от "Огонька". Валерий с силой приподнял голову Семена от журнала. Семен оттолкнул его руку.
- Сядь, Валерий.
Валерий сел.
- Ясные, говоришь, твои глаза? Бесстыжие - вот какие!..
- Объясни! - повысил голос Котов.
- Что объяснять? Одну охмурил, за другую взялся, красюк синегорский… Неотразим, да?!
Семен встал.
- Ты чего, - насторожился Валерий.
- И двину, не посмотрю, что здоровый. Ишь, моду взял, у нас так не делают.
И Семка направился к двери, но Валерий преградил ему дорогу.
- Подожди, Семен, ты что, влюбился в Натку?
- При чем это здесь? Она девчонка славная, беззащитная. Опалит крылышки вот об таких.
- А если я ее люблю!
- Это еще что? Когда успел?
И Семен не мигая уставился на Валерия.
- Смотри! - повысил он голос. - Еще с Наткой бесчестно поступишь, не брат ты мне… - и захлопнул за собой дверь.
Валерий повертел головой, будто искры за воротник нападали.
- Ну денек, - выдохнул он и устало опустился на кровать. - Ну, Семен, вот рыжий ерш… Правду говорят: в тихом озере черти водятся… Но ведь он-то прав. Эх, Семка, Семка.
Сколько Валерий так просидел, не ощущая босыми ногами ледяного пола, не знает. Из забытья его вырвал Петро. Он ворвался в комнату и с порога запричитал:
- Валер, будь другом, перейди к Семке, у нас уж с Ольгой кишки в брюхе замерзли. У них в общаге новенькая дежурит… Не пустила.
- Буду. - Валерий свернул простыни, одеяло, подушку и вышел.
Оля в коридоре жалась к стене. Видно было, что она очень замерзла. Даже веснушки спрятались. И вид у нее был сиротливый. А взгляд - боязливый - резанул Валерию сердце жалостью, и почувствовал он себя виноватым, что не в состоянии помочь другу так, чтобы глаза Олины светились счастьем. Валерий толкнул дверь в комнату Семена. Семен лежал поверх одеяла в галстуке, с открытыми глазами.
- Можно? Я у тебя вздремну?
Семка придвинулся к стенке.
- Ложись…
Семен Корешков
"Пока, Семен, за материнскую юбку держаться будешь - ходить не научишься", - сказал дядя Вася Пермяков между прочим, а Семену эти слова в душу запали. "Тоже, скажет дядя Вася, я в седьмой перешел, а он "ходить…" - рассказал Семен матери.
Семен любил мать, да у него на всем белом свете, кроме, нее, никого не было. Да вот еще Люда Арефьева - соседская девчонка. Они с ней и росли вместе и играли одними игрушками. Болезненного Семена ребята не принимали в свою компанию. Вечно мать кутала его в теплый, на овечьей шерсти, платок, он и походил на девочку, а для Люды живая кукла. - Люда обожала Семочку и, хотя была на год младше Семки, считала себя старшей и тоже Семкиной мамой.
Семка подрос и горой стоял за Люду, но все равно она считала себя взрослой, кутала Семку, и, чтобы его "не охватило, ветром", как говорила тетя Люба - Семина мама, Люда крепко стягивала концы платка на Семкиной хлипкой спине.
Отца Семка не знал, да особенно и не задумывался, какой он есть. Но однажды, Семке тогда было года четыре, заехал к ним дяденька, в летных унтах, кожаной на меху куртке. Семка прибежал домой, увидел зареванную мать, налетел на дяденьку с кулаками. "Ты не смеешь, Сема, так на своего отца", - заступилась мать.
Дяденька в летной, куртке ушел и больше никогда не приходил. И потекла жизнь Семки спокойная, без особых перемен и захватывающих событий, если не считать первый школьный звонок.
Люда не могла бросить на "произвол" судьбы своего Семку, да и самой ей страсть как хотелось сесть за парту в Семкин класс. Знакомая учительница не прогнала: "пусть посидит день-два - надоест". Так Люда и осталась в Семкином классе.
Зима сменяла лето, и каждый раз мать Семки ждала, что за лето окрепнет сын, но за шесть лет Семка только вытянулся, но обогнать в росте Люду так и не смог. Как был "ботва", - так и остался, узлом вяжи Семку. Вторым событием, изменившим Семкину жизнь так, что стало жаль времени на сон, - было появление этажом выше дяди Васи Пермякова. Дядя Вася приехал с Севера и совсем не походил на пенсионера - заядлый рыбак, он и Семку втравил в рыбалку. Прибегут из школы: Людка к себе домой, Семка бух, бух по лестнице к дяде Васе. В однокомнатной квартире у дяди Васи порядок: на полу ковровая дорожка, диван, два кресла, два стола и еще места хоть в хоккей гоняй, не то что у Семки, как говорит дядя Вася, - "свинья ляжет, хвост некуда протянуть". Дядя Вася и второй стол поставил для Семки.
Семке очень хотелось, чтобы мамка с дядей Васей поженились. Вот бы как славно было. Дядя Вася и к Семке заходит чаю попить. Мать тогда оладьев настряпает и все дружно сидят за столом, говорят по-семейному. Другой раз прибежит Семка с улицы, а мама с дядей Васей сидят, хорошо беседуют. Что бы им не быть вместе? Что-то не добирает Семка своим неокрепшим умишком.
Дядя Вася если не рыбачит, то зазря дома сидеть не станет, не может - он сам об этом Семену высказывал. У него дружба с соседним механическим заводом, завод-то, правда, с одной трубой - ремонтный, но все равно стучит, шипит, ухает. Первый раз дядя Вася взял Семку о собой на завод, так Семка там ничего и не понял.
После седьмого класса он освоился. Дядя Вася и ключ, и пилу по металлу даст Семке. С молотком не все сразу получалось: по пальцам норовит садануть. "Ну так ты, парень, совсем молодец, смотри инструмент не задуши", - и покажет, как надо держать молоток.
В цехе Семка освоился. Там он стал и присматриваться к людям. Не раз он дядю Васю сравнивал с бригадиром, и выходило по Семкиному разумению: бригадир против дяди Васи как недомерок ростом да и делами. У дяди Васи отдельный и верстак, и тисы, и шкафчик с инструментом. Дядя Вася особые заказы выполняет, "тонкую" работу делает: по аккордному наряду штучное изготовление. И за помощью тянутся к дяде Васе. Не раз от слесарей Семен слышал: "Вот бы кого в бригадиры - дядю Васю". Но Семка знал - не пойдет дядя Вася в бригадиры, он пенсионер и работает не полный день, а бригадиру ого-го как надо крутиться. Другой раз Семка задумается, не устраивает слесарей бригадир, а прямо человеку в глаза не скажут. Наоборот, при бригадире "Степаныч, Степаныч…". И в день получки бригадир вместо трояка рубль кидает, а вот дядя Вася так не сделает. Он и голову свою седую как-то по-особому носит - высоко. Дядя Вася "скинется", а не ждет, пока сбегают за бутылкой - за удочку и к двери. Бывает и остановят его: "Зачем твой рваный, не нищие…"