- Мы же должны иметь надежный тыл, - упрямо сказал "технарь". - Повесим половину моста, время останется, вытащим подсыпку и переместим ее на вторую половину реки, откроем паводку полрусла, на всякий случай… И накинем вторую часть моста.
- Пойми, Игорь, - со вздохом сказал Фомичев, - пока мы будем вытаскивать из-под первой половины моста грунт и пересыпать его, монтажники будут стоять. Потеряем время для монтажа. А потом монтажники не успеют наверстать упущенное. При такой постановке дела, я еще раз повторяю, моста не будет и работа пропадет. Я ведь доказывал это в Ленинграде, но там меня согнули и слушать не захотели. Вернее, слушали, но не слышали. - Фомичев поднялся со стула. - Там просто не учли, не знают наших людей, нашего коллектива, народ наш, а я уже четверть века с этими людьми и знаю, знаю, Игорь. Тут меня никто не согнет, не сломит. Сомневаешься? - он оборвал себя на полуслове. - Скажи… Не стесняйся.
Теперь Милентьев улыбнулся.
- После взрыва-то, Владимир Николаевич, придется студить грунт. А то завезем "теплый", смерзнется плотина.
- А я спорю? Я разве против этого? С тринадцатого карьера можно брать камень, хороший, крупный, мелкой фракции почти нет, не будет смерзаться. Пока грузим, везем, сгружаем, остывать будет.
- Можно поговорить с экскаваторщиками, - добавил Милентьев, - пусть лопатят.
- Можно, пусть перед погрузкой и лопатят. Мало экскаватора - два загоним, три…
- Я об этом думал, - поддержал Милентьев.
Фомичев с Милентьевым засиделись, и уже все, казалось, было обговорено, решено, и тут, как бы между прочим, Игорь Милентьев заметил:
- Не знаю только, кто будет монтировать мост?.. - Фомичев промолчал. Милентьев продолжил: - Специализированные организации отказались - письма есть. Нет подрядчика… Да и металлоконструкций моста, Владимир Николаевич, пока нет.
- На заводе мост. Это проблема, - совсем по-домашнему откликнулся начальник стройки. - Через всю Россию придется тащить этот мост. По железной дороге - куда ни шло, перевезем: двумя морями до Магадана - как-нибудь приплавим; а вот от Магадана, этой, будь она неладна, знаменитой Колымской трассой - пятьсот верст, тут придется попыхтеть. Комсомол, молодежь подключим… Ты давай, Игорь, раскручивай, запускай проект… Я сегодня что-то устал, да и немудрено: ночь ведь просидели, и вчера я с Москвой ночью говорил. - Фомичев поднялся, поднялся и Игорь. Они еще постояли, Фомичев вернулся, выключил свет.
Зима на севере надоедливая. Куда ни посмотришь, куда ни кинешь глаз белое безмолвие. Снег, снег, с ума можно сойти. И сошел бы, но вот к середине зимы по щербатой гриве горы скатывается солнце и падает за отполированный ветрами голец. И тогда снег притухает, а в распадках и вовсе гаснет и только поблескивает на самых дальних вершинах. И пока солнце будет огибать голец, снег замрет, набирая черноту, пропитываясь ею. И так до тех пор, пока солнце не вылупится из-за другого плеча гольца. Вот тогда и ударят радугой, вспыхнут ослепительным расцветьем снега, хлынут горячие ветры и погонят по склонам эти снега, белой пеной забурлят распадки. И будет яриться на Колыме высокий весенний паводок. Все это будет, а пока застыла Колыма, замерла, притаилась под глянцевой пленкой льда, будто ее и вовсе нет на Больших порогах.
…Хмурые, высотой в полнеба сопки сжимают реку черная туча зацепилась за гольцы и сомкнула небосвод, и темно от нее как в туннеле, и близко кажутся берега, вот-вот сомкнутся, рукой дотянуться можно, а подойдешь к прорану - от берегов лед стелется, а посредине открытой раной пульсирует незамерзающий перекат. Только ниже под перекатом сомкнулся лед.
Попробуй перейди Колыму по тонкому льду, а он и заноет, треснет, как оконное стекло, прострелят лучи по глянцу. Храбрец походит, походит под бережком, постучит наделает колом дырок во льду, река словно сквозь зубы почиркает в них воду - предупредит. Ходок промочит валенки и, прилипая ногами, заспешит к окатышам на берег. Посидят мужики, покурят - и по домам. А завтра найдется смельчак, поперек реки навострится; крадется, крадется, смотришь, и перебежит с одного берега на другой. Так поодиночке и попадали на основные сооружения механизаторы-строители.
А через день-два устоится лед и потянутся от автобусов цепочки строителей через Колыму. Еще через неделю проскочит ЗИЛок с бетоном. Спустя месяц по всей реке задымят БелАЗы, КрАЗы, тягачи санями повезут строительный материал, оживет котлован. Работают строители, спешат, а сами все поглядывают на гору, из-за которой должно показаться солнце. И чем ближе к весне, к паводку, тем тревожнее будет на том берегу, на основных сооружениях.
Торопливо бегут, мягко и неприметно для слуха и словно на заячьих лапах дни за днями. И в сумятице, торопливости этих дней время бесшумно, тихо, словно охотник за зверем, застает тебя врасплох. Так подступил и свалился словно снег на голову гидростроителей проект на постройку моста через Колыму. А все, казалось, шло по намеченному годами пути. Как считали строители, где-то там, на материке, специализированные мостостроительные организации разработали проекты, заготовили металлоконструкции и в один прекрасный день объявятся на реке Колыме. Трудовой порыв - и перекинут через Колыму мост, и получай, гидростроители, завози оборудование, трансформаторы, монтируй агрегаты и пускай гидростанцию в установленные правительством сроки. И казалось, жизнь моста скрывалась где-то тут, рядом, за поворотом, и строители ждали и надеялись, не сегодня-завтра покажется груженый автопоезд с металлоконструкциями, всевозможными приспособлениями для возведения моста. Но автопоезд все не шел и не шел. Проглядели все глаза и стали уже терять надежду. И вот когда осталось считанное время, меньше двух лет, до пуска гидростанции, первых ее агрегатов, строителям выдали проект на постройку моста и сказали стройте сами.
Строители забили тревогу. По проекту мост должен ползти с одного берега на другой восемнадцать месяцев. Даже с крепкими нервами люди впали в отчаяние.
Фомичев гулко ходил по кабинету, то и дело задевая палас негнувшимися ногами. Он, казалось, с усилием отбросил какую-то мысль и наконец остановился перед Милентьевым, облизывая языком пересохшие губы.
- Мы отказываемся возводить мост на пилонах - методом надвижки. Заменим надвижку плотиной и на ней соберем мост. Ступай к себе отдохни, завтра поговорим.
Милентьев уловил мысль, и река перед ним обнажилась, он увидел дно, лед, плотину и мост на этой насыпи.
- Зачем завтра, можно сегодня поговорить, - возразил Милентьев.
- Хорошо! - согласился Фомичев и снова заходил из угла в угол. И Милентьев глазами следил за Фомичевым, но уже заинтересованно. И ждал, и снова возвращалась потерянная надежда. Фомичев в очередной раз уже было прошел мимо Милентьева, но тут же резко вернулся и, как бы продолжая спорить или мыслить вслух, с нажимом сказал: - Как только мост обопрется на опорные быки, тут же убрать насыпь. Всю эту работу я рассчитываю осилить за четыре месяца, до паводков, вместо восемнадцати. - От его острого лица на секунду отхлынула кровь, и оно стало прозрачно-бледным. - Садись, - он ткнул пальцем на стул, хотя Милентьев и так сидел. - Будем разрабатывать проект по установке моста.
Милентьев встал, но почувствовал, что пол уходит из-под ног, снова опустился на стул. Фомичев не заметил, что Милентьеву плохо, продолжал свое:
- Войдем со своим предложением в проектную организацию. Придется, Игорь Александрович, не поспать, весь свой отдел настропали, - и взял сигарету.
- Мне можно идти? - спросил Милентьев и встал.
Фомичев видел, как Милентьев непослушными ногами шел к двери, и подумал: "Надо бы мужика не за проект усаживать, а на недельку отпустить на охоту, пусть бы с ружьишком побродил или посидел бы на свежем воздухе, окуней из лунки подергал на озере".
Фомичев подровнял около стола стулья, вытряхнул в урну пепельницу.
- Ну да ладно, - успокоил он себя, - отстрадуемся, на месяц отпущу его на волю, пусть хоть рыбачит, хоть на лыжах катается - не буду трогать.
Фомичев взял со столика пепельницу, потушил свет и сел в глубокое мягкое кресло. Огонек сигареты вздрагивал, светился, многоступенчато отражаясь в черно-синем оконном проеме.
Работа над проектом моста захватила не только Фомичева и технический отдел, подключились и производственники, плановики и даже бухгалтерия. Все управление строительства крутило арифмометры, бряцало счетами, рисовало, чертило. Ездили на карьеры, смотрели грунт, долбили на реке лед. Измеряли, изучали. Наконец проект осилили. Снесли все бумаги в кабинет Фомичеву, на большом столе разложили. Отобрали нужное. Запечатали свои расчеты в большой из плотной коричневой бумаги пакет, залили сургучом, поставили гербовые печати по углам и одну печать посередине и послали в Ленинград, в институт Ленгидропроекта им. Я. С. Жука.
Милентьев в этот день красным фломастером округлил в настольном календаре дату и никак не мог успокоиться. "А вдруг пакет не дойдет, - ловил он себя на мысли. - Но куда ему деться, не было еще случая, чтобы терялись ценные бумаги, - успокаивал он себя. И каждый раз, едва переступив порог, вместо приветствия спрашивал у секретаря:
- Нет ничего?
Милентьев уже девять красных кружков нарисовал на своем календаре, десятый он заштриховал черным карандашом. Не выдержал и Фомичев: вызвал к себе Милентьева.
- Напишите еще, потребуйте! Надо же нам знать истину в конце концов… - Фомичев задумался. - Неужто по дороге застрял пакет? Или затеряли в институте? Тут что-то не так. Как ты думаешь, Игорь Александрович?
- Не думаю, Владимир Николаевич, времени вот только жалко…
- Ждать да догонять… - Фомичев бросил неотложные дела на стройке и полетел в Ленинград. Как был в шубе, в унтах, меховой шапке, рукавицах, так и вылетел.
В Синегорье в это время был мороз далеко за сорок, а Ленинград встретил Фомичева изнурительным, занудным дождем. И пока ловил такси, промок с ног до головы. И походил не на начальника крупной северной стройки, а скорее на мрачную птицу, какие иногда ходят по двору в ненастную погоду. Так и он ходил по кабинетам Ленгидропроекта. Но он этого и не видел, поглощенный одной идеей - доказать, убедить. Он спорил, ругался и всем изрядно надоел. И чтобы как-то от него избавиться, в Ленгидропроекте горячо заверили, что самым внимательным образом рассмотрят, изучат проект и ответ не заставит его долго ждать там, в Синегорье.
Логика подсказывала, что это действительно разумно. Заручившись обещаниями и поддержкой, Фомичев вернулся к себе на стройку. И с завидным терпением стал ждать и надеяться на ответ из Ленгидропроекта. И ответ пришел. И разорвался как бомба замедленного действия: "…запретить строителям возводить мост методом подсыпки".
Впервые, пожалуй, за свою сорокалетнюю жизнь и двадцатилетнюю работу с Фомичевым Игорь Александрович видел таким Фомичева. Лицо стало серым, безжизненным. Тусклым, без интонации голосом Фомичев перечитал несколько раз письмо.
Милентьев не помнил, как выходили из кабинета его сослуживцы и как сам он выходил - кажется, последним. Помнит только, как его окликнул Фомичев, ему даже не по себе стало. Он вернулся к столу, и перед ним вдруг поднялся тот, прежний, неистовый Фомичев.
- Игорь Александрович, "Операция "Жук" перебрасывается на основные сооружения.
Тогда Милентьев впервые услышал: "Операция "Жук" - и понял, что Фомичев от теоретических расчетов переходит к решающему, к практическому началу…
Валерий Котов
Комсомольский штаб решил направить Валерия Котова, его комсомольское звено на подмогу к Ивану Ивановичу Шустрову - ставить в русле Колымы опору. Узнав об этом решении, Иван Иванович прибежал в штаб ругаться.
- Вы кого мне суете? Этого Валерку, стилягу? Детсад. Тут серьезное дело. Не знаю этого Котова и знать не хочу.
- Ну какой же он детсад, Иван Иванович? Валерка в монтаже собаку съел, он и колонну в Магадан привел. И из мари догадался выбраться. Спросите Жильцова.
Но Иван Иванович уже завелся и не слышал, что говорил ему Василий Ягунов.
- Ну, собаку съел, пусть хоть коня, хоть бульдозер. Одно дело опоры под провода и другое - ставить под мост быки. Соображаете? Котлован, вода, опалубка, арматура, бетон. Это же гидротехническое сооружение…
Иван Иванович распалялся все больше.
- А знаете, за что вашего Валерку вытурили с завода? Не знаете?
- Скажите - будем знать.
Василий Ягунов поднялся из-за стола и подошел к Ивану Ивановичу.
Ягунов отличался такой невозмутимостью и спокойствием, что, казалось, грянь землетрясение, залей Колыма сопки, он и тут не будет суетиться, паниковать. О его логику и невозмутимость, как о каменную стену, разбивались страсти, споры, и делалось большое дело буднично, без шума, без парадности. Комитет комсомола был авторитетным и родным домом, где всегда допоздна горел свет и куда можно было просто прийти со своими сомнениями, неприятностями. Комсомольцы шли в комитет не только платить взносы, и не только молодежь здесь бывала. Авторитет секретаря на стройке был ощутим во всех ее делах, поэтому и считались с комитетом, и просили помощи, и требовали разобраться в спорных вопросах. Вот и Иван Иванович по столу стукнул:
- Надо и так в курсе жизни быть.
- Говорите, Иван Иванович, мы вас слушаем. Это интересно. Ведь и вправду нельзя объять необъятное. - Василий спокойно и доброжелательно приготовился слушать Шустрова.
Иван Иванович перевел взгляд на Татьяну Обухову - замначальника комсомольского штаба.
- Мало интересного, мало хорошего, - умерил пыл Иван Иванович. - Надо же додуматься налить директору завода в машину на сиденье электролита, тот и приехал в обком, я извиняюсь, с голым задом.
Василий сдержал улыбку, Татьяна потупилась. Тут и сам Валерка открыл дверь, и, заметая клешами пол, прошел к столу, с ловкостью жонглера подцепил ногой стул, легонько откинул к стене и, тряхнув рыжей косматой головой, уселся как раз напротив Ивана Ивановича и впер в него нахально-насмешливые, как у кота, зеленые глаза. Иван Иванович демонстративно отвернулся. Дескать, полюбуйтесь.
- Мы тут посоветовались на бюро и решили, - сказал Василий, - направить тебя, Валерий, на мост. Пожалуй, сейчас мост - самое узкое место на стройке, - Василий долгим взглядом посмотрел на Ивана Ивановича, - да вот мастер возражает… Не знаю, что и делать?
- Какие у него аргументы? Можно подумать, стройка - собственность Ивана Ивановича, - огрызнулся Валерий, - а комсомол - его младший подметало. Не нравится - никто его не держит, пусть уходит.
- Подожди, Валерий, - остановил Котова секретарь, - не шуми, по-пустому слов не бросай, разберемся.
- Без меня бы и разбирались. А теперь решение приняли? Приняли. Я согласен, дело интересное, живое. - Валерий тоже встал.
- Не возражаешь, значит?
- Не возражаю! - живо отозвался Валерий и подошел к Тане. - Выйди-ка, - кивнул он на дверь.
Иван Иванович было заикнулся, что-то сказать.
- Не надо, Иван Иванович, - остановил его Валерий. - Все ясно. Мост - объект номер один. И… вперед.
- Ну, что ты дурака валяешь, - уже за дверью упрекнула Таня Валерия.
- Я валяю? Ты меня с кем-то перепутала. У меня любовь, Таня…
- Хватит, Валерий. Научись вести себя.
- А я разве кого обидел, оскорбил?
- Грубый ты.
- Вот как, а если я сюсюкать не умею, в грудь колотить…
- Тебе такое дело доверяют…
- Понимаю. Но к чему здесь словесная шелуха… Я же не за так иду. Юлит кто? Тот, кто не умеет работать…
- Но и заноситься тоже нечего.
- Но при чем здесь Иван Иванович? Я ведь свой горб подставляю. Стройка-то комсомольско-молодежная.
- А что украшает человека?
В ответ - ослепительный зубастый Валеркин рот.
- С тобой серьезно, а ты, - Таня повернулась к двери.
Валерий ухватил ее своей загребастой ручищей и привлек к себе. Обычно Татьяна сразу притихала и глаза ее теплели, но тут она резко вывернулась.
- С ума сошел, честное слово. Пусти!
- Таня, я пришел сказать: в субботу у нас с тобой свадьба, если согласна, скажи "да"!
- Уезжаю я.
- Как это - уезжаю?
- А вот так, уезжаю, и все. Маму переводят в Магадан, Да и какая свадьба, господи. Пара - гусь да гагара.
- Не понял. Ты что, Таня, мы ж давно решили. Ты уточни.
- Что уточнять? Кто гусь, кто гагара?
- Эх, Таня, - Валеркины губы еще улыбались, но складка уже задала между бровей. - Ну что ж, - Валерий круто повернулся и пошел по коридору.
На строительство русловой опоры Валерий пришел со своим бригадиром Егором Жильцовым. По реке со звоном мела отяжелевшая за ночь поземка. Под самым берегом, елозя, бульдозер сгребал снег в тощий, рыхлый валик, оттесняя наледь. Чадившая грязным туманом, она лезла через снежную плотину и грузно оползала туда, где бряцали в русле буровые станки.
- Смотри, сколько наперли техники, - удивился Егор Жильцов. - Продырявили Колыму. С берега посмотреть - ну чистый дуршлаг. Вон и экскаватор, словно пароход на мели, загорает.
- А я тебе что говорил, - вздохнул Валерий, - тут еще баба-яга на метле гуляет… Ты вот уши опусти, а то отпадут…
Егор поднял воротник.
Иван Иванович строчил между станками. Жильцов подошел к нему.
- Ну, сказывай, мастер, когда тебе нужна линия? Когда грунт выдашь?
- Не знаю, откровенно говоря, - просипел простудно Иван Иванович. - Вода одолела. Взрыв не получается. А в воду взрывчатку турить - что червонцами печку топить. Не знаю, Егор, не знаю, что с водой и делать…
Егор отвел Валерия в сторону от станка.
- Пока тут, на мосту, твоему звену делать нечего, Валерий. Оставайся здесь сам, изучи обстановку, подоспеет работа - перебросим два звена.
- Когда это еще будет, а пока один поработаю, - согласился Валерий.
- Будет. И скоро будет, а ты сейчас приглядывайся хорошенько, Ивану Ивановичу помогай. Ну, я пошел…
Действительно, с водой не было никакого сладу: снизу давили русловые проходные воды, выжимали наледь - работала мерзлота. Берега Колымы вспучивались, слезились и трескались, выворачивая наружу "сундуки" камней, и русло терялось, исчезало, но вода вдруг начинала выпирать в другом месте.
Казалось, Колыма играла с людьми в жмурки, покажет свой норов, выбьет фонтан и спрячется, а потом неожиданно покажется в другом месте. Да, обуздать Колыму не просто. Все ухищрения гидростроителей, все помпы, насосы были смехотворны. Все равно что ситом воду черпать.
Иван Иванович посерел и все доказывал, что где-то в створе моста должна быть сухая линза. Бурильщики тоже не уходили с реки, носы пообмораживали, все искали безводную линзу. Начальство то и дело шмыгало на легковушках. Стоило только на берегу появиться Фомичеву, как Иван Иванович бросался к нему.
- Ну, сколько будем сквозняки гонять!
Фомичев не отвечал. Он молча брал у Ивана Ивановича из рук шест, поворачивался к нему спиной. Иван Иванович забегал с другой стороны.
- Да я и сам не знаю, - отмахивался Фомичев и на пару с Иваном Ивановичем замерял лунки.
В Фомичева верили, ждали, что он-то, головастый, сообразит. На это время умолкали станки. Старались не помешать. Бурильщики тоже совали свои обмороженные носы в лунку. Другой еще побулькает черенком лопаты в ней.