- Все может быть, - согласился Борис. - Таких домов тут много. - Вздохнул. - Такое красивое место - и вот... Сам-то я живу постоянно в сторожке рядом с линией электропередачи, но в иные дни сюда захожу...
Они шли вдоль берега речки, и Саша, поглядывая то вправо, то влево, видел повсюду одно и то же: покосившиеся дома с черными провалами окон, с оторванными дверями, с повалившимися заборами, почерневшие штабеля бревен, серые горки опилок, разбросанные запчасти от машин.
- Я все здесь исходил, обошел, - продолжал говорить Борис, - а вот могилы никакой не заметил. Где она может быть? Скорее всего не здесь, а в лесу, по ту сторону речки. Туда и надо идти. Как вы думаете, Сергей Михайлович?
- Наверно, так, - согласился учитель, и оба они взглянули на Сашу: что скажет он? Может, его детская память на какой-то миг прорвется, что-нибудь напомнит? Ведь здесь, в одном из этих домов, Саша жил. Здесь он научился ходить...
- Да, конечно, - сказал Саша.
По шатким мосткам, придерживаясь за легкие перильца, перешли они на другой берег реки и, цепляясь за кустарники малины, стали подниматься вверх по крутому обрыву. С веток сочными брызгами рассыпалась роса, холодила разогревшиеся от ходьбы лица и руки.
На бугре Борис остановился, подождал Сергея Михайловича и Сашу.
- Значит, сделаем так, - сказал он. - Пойдем сначала прямо, до бывших лесозаготовок, а потом уж будем ходить кругами.
Ступив на лесную тропу, Саша сразу же почуял, как у него гулко забилось сердце и все тело обдало мелкой ознобной дрожью. До рези в глазах всматривался он в солнечные просветы деревьев, в сетчатые извилины кустарников, в светло-зеленые пятна полян, вздрагивал при виде всякого бугорка и отводил глаза, убеждаясь, что перед ним не что иное, как муравьиная куча или земляной нарост, оставшийся в лесу бог знает от каких времен.
Все чаще стали попадаться покрытые лишайником пни и полусгнившие деревья. Тропа расширилась, и появились широкие залысины твердой, каменистой земли, ломаные колеи и глубокие следы гусениц.
- Вот и дошли, - сказал Борис. - Теперь отдохнем и станем ходить кругами. Пойдем по направлению реки, параллельно друг другу. Углубляться дальше в лес нет смысла, там уже начинается топь.
Немного отдохнув, разошлись в стороны и медленно пошли вперед, стараясь идти по одной линии. И снова до рези в глазах всматривался Саша в каждый бугорок, разгребал сухие листья, будто искал грибы.
К реке они вышли одновременно. Сойдясь, молча переглянулись.
- Вот и река, - сказал Борис, будто сам еще не верил, что это и есть река и что они пришли на то место, откуда начинали свой путь.
Солнце, стоявшее в зените, растекалось по обесцвеченному небу. Воздух был густо напитан влажно-горячим маревом. Тихо, не пискнет полевая мышь, не вспорхнет птица, не ударит напряженно-тугим клювом дятел. Только внизу, под обрывом, как и ранним утром, беспокойно журчит вода по камням, напевает все ту же невнятно-говорливую песню.
В тот же день после полудня, как только спала жара, отряд покинул поселок. Борис, пожимая на прощанье руку Саши, повторял:
- Не волнуйся, Саша, я буду искать. Как найду, напишу. Договорились?
- Спасибо, - ответил Саша, стараясь выглядеть спокойным, но это ему не удавалось.
То, что ему не пришлось найти могилу отца, мучило его, и он видел, что и Борис, и Сергей Михайлович, и ребята - все они сочувственно поглядывали на него. Особенно трудно было старому учителю. Ребята просили его:
- Давайте поищем, вон нас сколько!
Но пришлось ответить им:
- Нельзя, ребята. Времени нет... Нас будут искать на базе. Если уже не ищут... На целый день задержались. Нельзя...
Когда поселок остался позади, Сергей Михайлович, который все это время держался поодаль от Саши, подошел к нему, твердо проговорил:
- Ничего, Саша, все будет хорошо. И ты еще вернешься сюда, обязательно вернешься. - Помолчав, добавил: - Славный парень этот Борис! Он поможет. А пока подождем. Может быть, до отъезда в Москву ты еще придешь сюда...
Но письмо от Бориса так и не пришло, и Сергей Михайлович, провожая Сашу в Москву, успокоил:
- Подождем еще. Он должен ответить в любом случае... Я тебе сам напишу.
За эти полгода Саша каждый месяц получал от учителя небольшую весточку, но желанных строк о том, что Борис откликнулся, в этих письмах не было, и все чаще и все настойчивее приходила мысль о том, что Борис забыл о своем обещании и теперь придется ждать снова летних каникул, чтоб самому еще раз побывать в том далеком таежном поселке.
Утром на следующий день после своего приезда из Москвы Саша отправился к Сергею Михайловичу с надеждой, что учитель подскажет ему, как быть дальше. О поисках могилы отца в своей семье он пока твердо решил не говорить. Конечно, было бы легче всего подойти к матери, рассказать ей о том, как побывал он в Большом Киалиме и как вместе с учителем искал могилу отца и не нашел, или к кому-нибудь из братьев или сестер поделиться своими мыслями, но он не сделал этого еще тогда, когда вернулся из похода, и тем более не решился сделать это ни в одном из писем домой, да и сейчас он не скажет. Зачем? Не лучше ли пока самому обо всем разузнать, еще раз посоветоваться со старым учителем.
Сергей Михайлович отдыхал. Жена его, Елизавета Петровна, приветливо встретив Сашу, направилась к застекленной двери комнаты, сквозь которую Саша увидел прилегшего на диван старого учителя.
- Может, не надо, я потом? - застеснялся Саша.
- Никаких потом, - решительно ответила Елизавета Петровна и быстро вошла в комнату. - Вставай, Сергей Михайлович, к тебе гость из Москвы.
Учитель поднялся, близоруко прищурился. Он был в домашней пижаме, длинный, худой, и Саша улыбнулся, вспомнив, что называли в школе учителя за его высокий рост Дон-Кихотом шахтерским.
- Здравствуйте, Сергей Михайлович.
- А-а, Заболотнев Саша? Очень рад. Очень. - Он крепко пожал Саше руку. - Лиза, ты только взгляни - прямо-таки парень совсем столичный.
- Да хватит тебе его смущать! Переоделся бы.
- Разумеется. Ты подожди, Саша, я сейчас.
Елизавета Петровна убрала с дивана подушку и одеяло, пригласила присесть и вышла вслед за мужем в коридор. Время как-то мало повлияло на обстановку квартиры, не изменило характер ее обитателей. Здесь прошлое даже не вспоминалось, оно было рядом, стоило только оглянуться. На стене висели все те же фотографии и портреты, все те же стояли старинные стулья и старинный шкаф, до отказа набитый книгами, над диваном висел все тот же бархатный, уже основательно вытертый ковер.
- Скучаем? - В комнату вошел Сергей Михайлович, одетый в костюм и белую, еще пахнущую утюгом рубашку. - Ну как, по Москве еще можно пройтись?
- Вполне, Сергей Михайлович.
- Ты льстишь старику... Ах ты боже мой, сколько же мы не виделись?
- Полгода.
- Полгода! Подумать только... И ничего, как будто так и положено. А раньше и за один пропущенный урок наказывал... Ну, рассказывай.
И Саша легко и просто стал говорить, как он прожил эти полгода. Рассказал и про историю с машинами. Сергей Михайлович вздохнул.
- Леониду учиться надо, а он, видите ли, машину захотел. На себя наговаривает. Зачем? Парень способный, на шахте такой активный. Нет, зря он так, зря. Так и передай: не согласен, мол, Сергей Михайлович, не согласен.
- А люди сейчас хотят и на машинах ездить. Разве плохо? - вмешалась в разговор Елизавета Петровна, которая зашла пригласить гостя и мужа к столу.
- Ты, как всегда, права, - усмехнулся учитель.
За столом он налил Саше вина, выждал, когда тот выпьет, похвастался:
- Сам приготовил, по собственному рецепту. Ну как?
- Хорошее вино, настоящее.
- Ты опять льстишь старику.
- Да нет, Сергей Михайлович, зачем?
- Ну, раз похвалил, выпей еще.
- Вот, Саша, отведайте теперь и мою стряпню. - Елизавета Петровна подвинула тарелку с пирожками.
- И ты хвастаешься, старая?
- А почему бы и нет! Тебе можно, а мне нельзя?
- Ты знаешь, Саша, - заговорщицки, оглядываясь на жену, шепнул Сергей Михайлович, - моя старушка на склоне лет наконец-то научилась стряпать.
- Ты, Сергей Михайлович, заставляешь меня краснеть перед молодым человеком.
- От учеников я никогда еще ничего не скрывал... Так на чем же мы остановились? - вспомнил о разговоре старый учитель. - Ах да, мы говорили о Леониде. Значит, так и передай - недоволен я им... А впрочем, не надо. Пусть катается...
Сергей Михайлович, встретившись с настороженным взглядом Саши, догадливо кивнул головой, поднялся и подошел к книжному шкафу. Помедлив немного, открыл и вернулся к Саше с письмом в руке.
- Вот, прочти... На днях пришло. Отсылать в Москву не стал, знал, что сам приедешь.
- От Бориса?
- От него.
Письмо было коротеньким, всего на полстранички. Борис писал:
"Я все кругом обшарил и облазил, и все безрезультатно. А будучи в городе, заходил в контору леспромхоза, но там ничего не могли сказать путного. Может быть, могилу надо искать в другом месте? Может, Саша сначала расспросит своих родных? А потом пусть напишет. Буду ждать..."
- Ты ни у кого не спрашивал? - поинтересовался Сергей Михайлович.
- Сам хотел...
- Может, действительно поговорить и с братьями, и с сестрами? Может, кто-нибудь из них уже был т а м?.. А потом ко мне приди, посоветуемся.
Что ж, раз так советует поступить сам учитель, значит, он за эти полгода часто думал о том, как помочь Саше, и вот пришел к единственно верному решению.
- Спасибо вам, Сергей Михайлович. Я так и сделаю.
3
Леонид жил на окраине шахтерского поселка, на ее правой стороне, выходившей в обвалы, крутые и глубокие, как воронки, изрезанные узкими тропинками. На этом месте когда-то была шахта, еще сохранились полуразвалившийся террикон и покосившийся остов копра.
Здесь, в обвалах, всегда было шумно и весело. Летом в густых кустарниках и высокой траве ребята играли в прятки, а зимой катались на лыжах и санках. Много детских воспоминаний связывалось у Саши с этими обвалами, и перед тем, как зайти в дом к брату, Саша прошел по улице вперед, к краю одного из оврагов, посмотрел, как на лыжах и сайках резвится ребятня, не выдержал, попросил у раскрасневшегося мальца:
- Садись, дружок, прокатимся.
Санки у мальца были самодельные, с широкими полозьями. Сидеть было удобно, и Саша, упираясь ногами в полозья, прижав мальчика к груди, быстро и легко помчался вниз.
- Хорошо?! - крикнул он мальчику, и тот весело кивнул в ответ, и было видно, что он ничуть не боится быстрой езды.
- А вы здорово катаетесь, дядя, - не скрывая восторга, признался малец, когда они остановились.
- Да и ты не трус. Молодец.
- Айдате еще?
- В следующий раз, старик. Садись - подтолкну.
Мальчик уселся, крикнул: "Давай!" Саша подтолкнул его и, помахав рукою, побежал назад, к дороге. Перепрыгивая через две ступеньки, Саша взбежал на лестничную площадку третьего этажа и, смахнув с ботинок снег, позвонил.
- Входи, у нас не закрыто, - сказала Тамара, пропуская Сашу вперед. - Из бани, что ли?
- На обвалы бегал. На санках прокатился.
- Моих чертенят там не видел?
- Не заметил.
- Целыми днями пропадают. Как бы головы себе не свернули.
- Ничего. Я сам вырос на этих обвалах.
- Это и видно, - улыбнулась Тамара и пригласила к столу. - Садись.
- Да я Леонида подожду. Должен, поди, скоро прийти?
- Пора. Все сроки давно уже вышли. Опять задержался где-нибудь. Он ведь у нас такой деятельный.
Не успела проговорить, как вошел Леонид, тоже раскрасневшийся, с распаренным лицом.
- С горки катался? - улыбнулся Саша.
- Он каждый день катается, - ответила за мужа Тамара. - Только там, под землей... Да на собраниях разных.
- Что, и там ругают? - пошутил Саша.
- Нет, он ругает. Заместитель председателя товарищеского суда. Во - шишка на ровном месте, - засмеялась Тамара. - Молчишь? Разве не так?
Леонид улыбнулся, но ничего не сказал; молча раздевшись, подсел к столу. Тамара кивнула Саше:
- Важничает. Видать, кого-нибудь с песочком драли?
- Поди ты! - отмахнулся лениво Леонид. - Гость ведь у нас.
- Верно, - то ли всерьез, то ли в шутку призналась Тамара. - Это мы сейчас.
Она принесла вишневую настойку: "Как раз для непьющих", посидев еще чуток, ушла в спальню разбирать кровати.
Еще не пришли в себя от Тамариного голоса, не пригляделись друг к другу, как заявились "чертенята", почти погодки, старшему, Ваське, - девять, младшему, Сережке, - восемь. Ничуть не смущаясь дядиного присутствия, как будто он и не гость вовсе, пристали к отцу насчет лыж, обещанных уже давно, но Тамара быстро выставила их из кухни.
- Поели - и спать. И чтоб у меня не возиться! - И дверь на кухню прикрыла, оставив мужчин наедине.
- Совсем взрослые, - сказал о детях Саша.
- А чё им делается? Растут.
- Растут, - согласился Саша. - И учатся, поди, хорошо?
- Да всяко бывает.
- В папашу пошли, - улыбнулся Саша. - Есть с кого пример брать.
- Ну, - развел руками Леонид.
Саша вспомнил о Сергее Михайловиче, привет от него передал, подождал, что Леонид на это скажет, но тот плечами пожал:
- Какая тут учеба. Вот в заместители выбрали. Дело вроде нехитрое, а хлопотливое, одним матом не обойдешься... Отказывался, но где там! Да и втянулся. Все-таки люди... А учиться вроде и поздновато.
- А слово давал: "Расшибусь, но десять классов закончу".
Леонид живо повернулся к Саше:
- Оставь ты это, братуха. Это тебе учиться надо, а нам уж ладно. И так вроде не лишний, уважением пользуюсь, в газетке однажды пропечатали. Чего еще надо? Вот машину получу, и совсем будет хорошо. Как там, обещают к весне?
- Вроде бы так. А может, и раньше.
- Раньше бы не надо. Денег еще не собрал.
Саше хотелось заговорить о другом - о шахте, о том, как дела на работе идут, чтоб потом, разговорившись, спросить Леонида о главном - об отце, о могиле. Только так, - не сразу, а выждав немного, настроив брата на воспоминания, - Саша решил поступить. Ему казалось, что войти в разговор вопросом об отце, о могиле его вот так, неожиданно, посреди разных суетливых слов, может значить только одно: он еще не проникся, не принял близко то, что принято называть памятью сердца. А если так, то разве он сможет вызвать в душе Леонида ответное чувство, то же самое, какое испытывает он сейчас?
Но Леонид отвечал на Сашины вопросы уже односложно, с неохотой, видно было, что все его мысли заняты сейчас машиной. Саше отчетливо запомнился миг, когда Леонид в порыве неудержавшейся радости крепко сжал худенькое тело брата, легко приподнял, выдохнул:
- Эх, братуха, эта машина, черт бы ее взял, мне уже и во сне мерещится!..
Этот миг Саша вспомнил, когда он на следующий день вместе с матерью подходил к дому Стариковых - Августы и Петра. К ним Саша решил идти сразу же после того, как вернулся, переночевав у Леонида, утром домой. Мать не возражала. У нее были дела, Саша это видел, но идти один он не то что стеснялся, просто чувствовал, что мать может отвести в сторону тот неприятный разговор, который, конечно, возникнет вокруг все той же машины.
Августу они застали во дворе. Она несла большую охапку сена, и, не замечая их, прошла в стайку, и еще минуты две возилась там, а потом вышла с широкой совковой лопатой в руках. Увидев стоящих у крыльца гостей, остановилась. Прислонив лопату к забору, быстро пошла навстречу, вытирая покрасневшие с мороза руки о низ фуфайки.
- А у меня еще и печь не топлена, все еще никак не собралась. Пока Петра проводила, с ребятами провозилась, а тут еще во дворе потопталась. Ты уж пособи мне, мама, а ты, Саша, проходи в дом, газетки пока почитай, Радио включи.
- Я лучше помогу, - вызвался Саша, но мать решительно вмешалась:
- Иди уж, помощник выискался! Тут и делов-то... Сами управимся.
И верно, не прошло и получаса, а в избе уже разгорелась печь, открыли ставни, расстелили половики, прибрали все, что не на месте лежало. Тут и Саша помог: собрал учебники с дивана, сложил в стопку на край письменного стола, и стало светло, уютно, тепло разошлось по двум большим, просторным комнатам.
За окнами светило солнце, снег ярко блестел, даже на окна было больно смотреть. Дом стоял на возвышенности, и в ряду остальных домов этой окраинной улицы выгодно отличался тем, что ближе всех подступал к лесу, до которого было рукой подать. Между лесом и огородом лежало ровное широкое поле, исчерканное вдоль и поперек следами от лыж, но сейчас оно было пустынным, только изредка, чем-то встревоженные, срывались вверх темные комочки ворон и падали обратно в снег.
Освободившись от дел, пришли в комнату женщины. Мать присела на диван, Августа - рядом на стул, а Саша, повернувшись к ним лицом, остался стоять у окна.
- У нас тут тихо, как в деревне. Ни шума, ни гама. Поди, непривычно? - поинтересовалась Августа, пристально, будто только увидела, присматриваясь к Саше.
- Я уже привык.
- Так быстро? - удивилась Августа. - А у меня никак не выходит. Как в город съезжу, целую неделю спать не могу. И как там люди только живут!
- Живут, как и везде.
- Человек ко всему привыкает, - поддержала разговор мать.
- Может, и так, - вздохнула Августа. - А я бы вот не смогла. Меня озолоти - в город не затянешь.
- Ты у нас в отца пошла, - улыбнулась мать. - Он то же самое говорил. Так всю жизнь по деревням да поселкам и проживал. На месте ему не сиделось.
Саша вздрогнул и даже подался вперед, ожидая своей минуты.
- Это верно, - согласилась Августа. - Надоело мне тут. Бросила бы все, в другое место подалась, все бы сызнова начала. А тут ворочаешь, как ломовая лошадь, - ни добра, ни спасиба... И вообще невезучая я. Поди, тоже в отца.
- Чего ты убиваешься? Все направится. Тут Саша хотел свое утешительное слово вставить, но Августа уронила голову на стол, плечи ее задрожали.
- Устала, мама, устала... Видит бог, не могу я... не могу...
- Ну вот еще, этого не хватало. - Мать поднялась, неловко попыталась обнять Августу, но, видать, постеснялась Саши, тоже растерянного, не знающего, как поступить.
- Богом я обиженная, - всхлипнула Августа. - Детства не было. Одни заботы с утра до вечера: то огород, то корова, то сено... С тринадцати лет к плите стала - поварихой заделалась. И вот опять... И так всю жизнь... Господи, зачем все это?! За какие такие грехи?!
- Да не убивайся ты шибко, чего уж там!
Августа помолчала, приподняв голову, вытерла слезы и, взглянув на Сашу, виновато усмехнулась:
- Ты уж, Саша, прости меня, расклеилась твоя сестренка. Совсем расклеилась, как дура какая... Обидно только: за что такое наказание? Одним всё, а тут даже малости нет.
- Вот еще, чё ты, - обиженно проворчала мать. - Наговариваешь бог знает чё.
- И отец такой был? - вырвалось у Саши.