Соловьёв наблюдал, как расселяются целинники. Пожалуй, для всех-то места не хватит. Надо бы поставить ещё две-три палатки.
Директор подозвал Су-Ниязова и уста Мейрама, посовещался с ними и обратился к ребятам, собравшимся около Саши Михайлова:
- Вот что, друзья. Надо ещё поставить пару палаток. Вот старшие товарищи, - Соловьёв кивнул на дядюшку Яна и уста Мейрама, - покажут вам, как это делать…
Поставить палатки оказалось делом не лёгким. Брезентовое полотнище надувалось, как парус. Ветер свирепел и рвал из рук обледенелые верёвки, с силой толкал работавших то в грудь, то в спину. Снег, ставший колючим и жёстким, больно сёк щёки, сыпался за воротники; холод пробирался под одежду, залезал в варежки, скрючивал закоченевшие пальцы. Твёрдая, промёрзшая почва еле поддавалась лопатам. Прежде чем вбить в землю колышки, приходилось вырубать кирками глубокие ямки. Врезаясь в грунт, кирки выстреливали в лица острыми, как стекло, льдинками. Тем, кому в диковинку был такой буран, казалось, что он никогда не кончится, не виделось конца ни ему, ни работе. Но ребят охватил злой, упрямый азарт, им не хотелось ударить в грязь лицом - ведь это их первая работа на целине!
- Ай, аллах, меняю здешнюю пургу на бакинский норд! - крикнул Ашраф.
- Выгодный обмен! - поддержал его Ильхам. - Тут ветер злой, как тысяча нордов!
- Вот и хор-рошо, - храбрясь, сказал Асад, с отчаянным ожесточением пытаясь соскрести с земли ледяную корку. - Р-ро-мантика!
Лопата бессильно скользила по снегу. Асаду хотелось отшвырнуть её прочь и убежать куда-нибудь, где нет ветра и чёртовой этой работы.
- Асаду пурга нипочём! - донёсся до него сквозь вой ветра возглас Саши. - Его бы на Северный полюс отправить, вот там он показал бы себя!
- Ай, а чем тут не Северный полюс? - воскликнул Ашраф.
- Белых медведей не хватает.
- Скоро мы сами станем белыми медведями! Снег-то всё валит и валит…
За работой, за шутками время шло быстро. Наступил вечер. Палатки прочно утвердились на местах. Ребята с гордостью смотрели на дело своих рук.
Одну из вновь поставленных палаток выбрали Саша, Степан, Ильхам, Ашраф, Асад и другие ребята из их вагона.
Имангулов выдал им койки, тумбочки, матрацы, подушки, тёплые одеяла. В палатке было не слишком-то уютно, от земли тянуло промозглым холодком, полог был твёрд, как жесть, и еле открывался, брезент провисал под тяжестью снега, лампочка светила тускло, как в тумане, но эту палатку ребята установили сами, намучались с ней и теперь уже ревниво относились к своему обиталищу, хоть и неприхотливому, но уже чем-то им дорогому, как дороги бывают плоды своего труда.
Лишь Асад обвёл палатку скептическим взглядом и, тронув за рукав Ильхама, застилавшего койку, тихо, заговорщически сказал:
- А не дать ли нам отсюда тягу, Ильхам? Холодище-то какой! Выбрали апартаменты на свою голову…
Ильхам пристально, в упор взглянул на Асада, с угрозой произнёс:
- Ты что, опозорить нас хочешь? Молчи уж! Верно сказала Тося: и среди ребят есть хлюпики.
Ашраф показал Асаду кулак:
- Видел это? Попробуешь удрать отсюда, мы зададим тебе жару. Не обрадуешься.
- Ты ж всю дорогу хвастался, что тебе никакие трудности не страшны, - сказал Ильхам.
- А в Баку какие речуги закатывал? Закачаешься! Эх ты, гер-рой!..
Асад кисло улыбнулся:
- Трудности… Какие же это трудности? Тут просто холодно…
- Замёрзнешь ночью, дам тебе своё одеяло, - предложил Ильхам, - обойдусь одной шубой.
- Герой! - всё с презрительной интонацией повторил Ашраф, - а ещё мечтал о подвигах!
- Ну, знаешь… Мёрзнуть - это не подвиг
- А что для тебя подвиг? Тушить степные пожары? Спасать девушек, застигнутых бураном? Так пока спасёшь - тоже намёрзнешься.
- Зато об этом напечатают в газетах, - заметил Ильхам. - Крупными буквами. С фотографией. А провести ночь в холодной палатке - это проза жизни. Кто это оценит?
Бакинцы разговаривали по-азербайджански, остальные прислушивались к их спору с насторожённым недоумением. Степан, устроившийся на крайней койке, спросил:
- Что вы на него накинулись?
Ашраф обернулся и беспечно, словно ничего не случилось, принялся объяснять:
- Понимаешь, в чём дело. Асад у нас решил закалятьтся, просит дать ему койку у самого входа. Чтоб ветерком обдувало. Мы его отговариваем: простудишься, чудило! А он знай своё: мне, мол, чем холодней, тем лучше. Надо, говорит, привыкать к здешнему климату.
Степан был тугодум, он не уловил в словах Ашрафа злой издёвки и с самым серьёзным видом заявил:
- Ты, Асад, плюй на их советы. Поступай, как считаешь нужным. Я могу уступить тебе своё место, тут тебе будет в самый раз.
Ильхам и Ашраф фыркнули, сдерживая душивший их смех. Асад метнул на них мрачный взгляд и, хмуро поблагодарив Степана, перетащил свой чемодан к его койке. Саша поспешил успокоить ребят:
- Потерпите, други, завхоз обещал поставить тут печку. А он, говорят, ежели скажет - то сделает.
Застелив постели, ребята раскрыли свои чемоданы, переложили всё необходимое в тумбочки; на иных тумбочках появились фотографии. Все, кто был в палатке, принялись бесцеремонно их разглядывать, посыпались шутки, вопросы:
- Это небось твоя невеста?
- А что? Не нравится?
- Почему не нравится? Только есть у неё один бо-ольшой недостаток.
- Какой это?
- Больно уж красива!
- Ха! Дай бог и мне невесту с таким недостатком!
Асад расположил на своей тумбочке целую галерею фотографий и во всеуслышание объявил:
- Глядите, вот настоящие красавицы!
- Кто это?.. Ребята, да это знаменитые киноактрисы! Вот Целиковская… А это Макарова. А это кто?
- Это Дина Дурбин, - с важностью объяснил Асад. - А это тоже американская кинозвезда, но вы её не знаете…
- Здорово! - то ли в шутку, то ли всерьёз восхитился Саша. - А нет тут той, по которой ты вздыхаешь?
- Я ни по ком не вздыхаю. Ещё не нашёл своего идеала.
- К счастью для идеала, - съязвил Ашраф..
Не успел Асад придумать ответную колкость, как
Ашраф очутился возле Степана. Тот, достав баян, играл что-то заунывное.
- Здорово про твою гармонь Пушкин сказал, - произнёс Ашраф с невинным видом. - Погоди, как это у него… Вот вспомнил: "То, как зверь, она завоет…"
Степан буркнул, не поднимая головы:
- Всё остришь?
- Великий аллах! Как ты догадался?
- Отстань! Кстати, это не гармонь, а баян. Понимать надо.
Ашраф наклонился над ним и пропел ему на ухо шуточное азербайджанское двустишие:
Эй, дылда с пустой головой,
В соху запрягись, дорогой!
Степан побледнел от обиды, казалось, вот-вот завяжется ссора, но Ашраф миролюбиво пожал ему плечо и шепнул:
- Не сердись, Стёпа. Я же шучу. Подурачиться охота…
Скоро все обитатели палатки с шумом двинулись в столовую: голод был сильнее усталости.
В столовой уже было полно народу. В ноздри пришедшим ударили аппетитные запахи. Ребята, осматриваясь, остановились у входа. Их заметил Имангулов, обедавший вместе с новосёлами. Он с сожалением отставил тарелку, подошёл к Шекер-ана, разливавшей по тарелкам жирный, густой суп, важно сказал:
- Это ребята из новой палатки. Учти это, - он повернулся к пришедшим. - Садитесь, ребята, вон свободные места! Ешьте, сколько влезет, еды хватит: в честь вашего приезда мы зарезали двух свиней и двух баранов.
- За тобой-то им всё равно не угнаться, - поддела завхоза Шекер-апа.
- Кто ест за двоих, тот работает за троих, - добродушно ответил Имангулов и предупредил ребят: - На воду не налегайте. С водой у нас плохо, возим издалека. Воду надо экономить.
От усталости и сытного обеда ребят разморило. Вернувшись в палатку, они как подкошенные упали на свои койки. Саша вывернул лампу из патрона. В палатке стало темно. За стенами, не унимаясь, выла вьюга.
2
Последними в этот день легли спать старожилы, хозяева совхоза. Обойдя все палатки, проверив, как устроились новосёлы на новом месте, Соловьёв пригласил в вагончик, служивший ему и жильём и конторой, Су-Ниязова, Байтенова, уста Мейрама, Гребенюка. Они потолковали о прошедшем дне, стали обсуждать планы на завтрашний. Байтенов выступил с предложением:
- Завтра воскресенье, дадим ребятам отдохнуть. Прибыли они издалека, устали с дороги. Пусть завтра спят хоть весь день. Делу это, я думаю, не повредит: с новыми-то силами веселей работать.
На том и порешили.
Наступила ночь, для ребят - первая ночь на целине. Ветер постепенно утих, тучи рассеялись. Луна, далёкая белая льдинка, источала мертвенный, стылый свет, и снег под луной светился холодной голубизной.
Время шло, и вот на востоке, у самого горизонта, ночная мгла начала подтаивать, свет луны становился всё бледней, блекла сама луна, блек, сливаясь с небом, окружавший её белый ореол, гасли холодные кристаллики звёзд. Откуда-то издалека, с той стороны, где находился казахский колхоз, донеслось ржанье коней.
В новую палатку через щели и слюдяные окошки просочился белёсый рассвет. В палатке стояла тишина: казалось, все спали. Но вот зашевелилось одеяло на койке Ашрафа, Он приподнялся и тихо позвал:
- Ильхам!.. Ильхам!
Ильхам сердито пробурчал что-то в ответ, натянул одеяло на голову. Но Ашраф не отставал:
- Ильхам!
- Что пристал? - рявкнул из-под одеяла Ильхам. - Сам не спишь, другим не даёшь. Отстань!
Заворочался на своей койке и Асад. Он так и не решился попросить у Ильхама второе одеяло, всю ночь ёжился от холода, но признаваться в этом ему не хотелось; стуча зубами, он сказал:
- Ч-чёрт, не спится. Мне на новом месте никогда не спится.
- То-то ты так храпел в тёплом вагоне, - подал голос Степан. - Всем спать мешал.
Саша тоже повернулся лицом к товарищам, с весёлым удивлением воскликнул:
- Э, я смотрю, никто уж не спит! - Он сладко потянулся. - Закурить бы!..
- У Ильхама есть сигареты, - сказал Ашраф. - Да разве его добудишься!
Ильхам высунулся из-под одеяла, проворчал:
- Зря будил. Сигареты у меня кончились. Попроси у Асада.
С койки, где лежал Асад, послышалось громкое, старательное сопенье.
- Видал? - засмеялся Ашраф. - Сразу бессонница прошла. Вот жила!.. Жаден, как Гаджи Кара.
Степан, не поднимаясь, протянул руку к своей тумбочке, достал пачку папирос, кинул всем по одной.
- А кто такой этот Гаджи Кара? - закуривая, спросил Саша.
- Это купчишка из пьесы Ахундова, - объяснил Ашраф. - Страшный жадюга. Даже веру свою за деньги продал.
- Ахундов? - словно вспоминая что-то, переспросил Саша.
- Да, Мирза Фатали Ахундов… Это наш великий писатель. Не слыхал о таком?
- Нет, слышал… Даже читал одно его стихотворение. О Пушкине.
- О, это стихотворение одно из лучших! Понравилось тебе?
- Сильные стихи…
- А здорово, ребята, - сказал Саша, - вот лежат в одной палатке русский и азербайджанец… Толкуют о русском поэте, об азербайджанском писателе. А потом вместе будут поднимать целину в казахской степи; Замечательно!
Степан пошарил взглядом по сторонам, облизал пересохшие губы.
- Ребята, воды нет? Пить хочется.
- С водой тут туго.
- Пустыня какая-то, а не степь, - пожаловался Ашраф, - вода на вес золота! Слыхали, что наш завхоз сказал? Экономьте воду!
Асад не выдержал, откинул одеяло, сел на койке.
- Вот кто самый настоящий Гаджи Кара! Воды ему жалко!
- Он тут при чём? - оборвал его Саша. - Он не виноват, что степь бедна водой.
- Надо было строить посёлок там, где воды много, - не сдавался Асад.
- И чтобы степь уже была распахана и урожай созрел? - издевательски спросил Ашраф. - Тебе всё подавай готовеньким. А мы тут зачем? Головы у нас на что? Руки на что? Придумаем что-нибудь.
- Верно, Ашраф! - поддержал Саша. - Нам тут жить, нам и воду добывать. Завхозу одному со всем не управиться.
- Пока можно снег топить, - предложил Степан.
- Гениальная идея! - насмешливо воскликнул Ашраф. - Жаль, не первой свежести. На патент не потянет. Снег тут давно топят. А скоро, под солнышком, он растает и без нашей помощи. Что тогда будем делать?
- Надо колодцы рыть.
- Ты, Стёпа, мудр и наивен, как. дитя: стоит взмахнуть волшебной палочкой - и колодец готов!
Ильхам не участвовал в разговоре и, казалось, не прислушивался к нему. Он сидел на койке, обняв руками колени, устремив в пространство напряжённый, размышляющий взгляд. При последних словах Ашрафа он медленно покачал головой:
- Это всё не то… Рыть колодцы - история долгая. Вот раздобыть бы бурильный агрегат…
- Где же ты его возьмёшь?
- Вот я и думаю, где его взять.
- Ну, думай, думай, - сказал Ашраф. Он взглянул на часы, лежавшие на тумбочке, сладко зевнул. - Может, ещё поспим, братцы? Минут шестьдесят? Семь часов только.
Обитатели палатки поплотней закутались в одеяла и вскоре снова уснули.
3
Первым в это утро встал Имангулов. Он ночевал в столовой, где было теплей, чем в вагончике. К утру, правда, тепло выветрилось. Завхоз накинул на плечи шинель, прошёл в кухню, присев на корточки, принялся растапливать печь. "Придёт Шекер-апа, - думал он с надеждой, - увидит, что печь затоплена, сменит гнев на милость, не будет больше попрекать меня лишним куском хлеба. Ай, что за женщина! Нрав скандальный, на языке - яд. Достаётся от неё, верно, бедняге Мейраму! В рай старик попадёт… - Он попытался представить себе, какой была повариха в молодости, и даже зажмурился от восхищении и страха. - Летала, наверно, на коне, как ветер! Все парни перед ней дрожали! Огонь в юбке - не женщина!.."
Размышления его были прерваны приходом Шекер-апа. Имангулов бросил на неё опасливый взгляд и тяжело поднялся с пола.
- С добрым утром, уважаемая!..
Повариха посмотрела на печь, дышавшую сухим жаром, с довольным видом сказала:
- С добрым утром, помощничек. Вот теперь ты похож на завхоза. Полезным делом занят. Спасибо тебе за это!
- Увидишь, - обрадовался Имангулов, - я ещё не раз заслужу твоё "спасибо". Дай срок, ты сама будешь подкладывать мне на тарелку самые жирные куски! Завхоз и повар должны жить в дружбе.
- Вот я и скажу тебе по дружбе, - вдруг сердито перебила повариха и показала на выпиравший вперёд живот Имангулова, - берегись, погубит тебя этот твой мотал! Сердце жиром заплывёт, дышать будет трудно, инвалидом будешь. Разве жалко мне лишнего куска баранины? Клянусь аллахом, я тебя жалею.
- Не пугай меня, Шекер-апа! Буду меньше есть - с голода умру…
- А ты двигайся больше. Работой лечись. Принеси-ка воды, помоги мне поставить на плиту кастрюли. Немного похудеешь.
Имангулов проворчал что-то под нос, но перечить не стал, взял вёдра и вразвалочку направился к выходу.
Новосёлов в этот день не будили, но им самим, видимо, не хотелось залёживаться. В девятом часу в палатке почти все были уже на ногах. Саша растопил в жестяной кружке снег; сидя на койке перед маленьким зеркальцем, с остервенением скрёб бритвой колючую щеку, морщился от боли и время от времени подгонял друзей:
- Скорее, скорее, ребята! Эй, Асад! Наводите, братцы, красоту, и айда будить остальных. Пусть начальство видит, что мы не спать сюда приехали!
Побрившись, он в одной майке выскочил на мороз, чтобы умыться хрустким, чистым, как небо, снегом, и остановился, огорчённый. К палатке от вагончиков бежали девушки, весёлые, розовощёкие, с радостно сияющими глазами.
- О, вы уж встали! - разочарованно воскликнула Тося. - А мы шли вас будить.
- Та-ак, - зловеще протянул Саша. - А вы знаете, что сорвали ценную инициативу?
- Какую инициативу?
- А такую, что мы сами собирались вас будить!
Тося торжествующе ответила:
- Нет, Сашенька, вам за нами не угнаться! Мы уж и умыться успели. А вы…
- А мы оставим вас позади, когда сядем на тракторы! - откуда-то из-за Сашиного плеча хвастливо проговорил Ашраф.
- Это мы ещё посмотрим!
Пока ребята умывались, девушки стояли в стороне, оживлённо переговариваясь. Среди них была и Геярчин. Ильхаму показалось, что за эту ночь она стала ещё красивее. Чёрные волосы поблёскивали под солнцем, мороз заставил пылать щеки свежим румянцем. Ильхаму хотелось подойти и к ней, но он ещё ни разу не осмелился заговорить первым. Геярчин, видимо, заметила его состояние и подошла сама. Она давно догадалась о его чувствах и, чтобы не дать им прорваться наружу, держалась с Ильхамом по-дружески непринуждённо, словно и ведать ни о чём не ведала.
- Как спалось, Ильхам? Не замёрз?
Любовь сделала Ильхама мнительным, ему почудилось, что Геярчин говорит умышленно громко, чтобы никто не подумал, будто между ними ость нечто большее, чем дружба. Но в её голосе слышалась неподдельная забота, и, осмелев, Ильхам тихо, многозначительно ответил:
- Меня сердце греет, Геярчин. Мне всё время жарко… Словно меня на горячих углях жарят…
Геярчин сделала вид, что не поняла намёка и, желая перевести разговор, как бы ненароком поинтересовалась:
- А где Асад? Что-то его не видно. Не заболел ли?
Ильхам нахмурился. Опять она об Асаде! Каждый раз, когда он решался заговорить с ней о том, что больше всего его волновало и мучило, она начинала расспрашивать об Асаде. Именно об Асаде! Геярчин словно дразнила Ильхама.
И, как всегда, Ильхам хмуро ответил: