7
Паводок прошелся по трассе, как прокурор. Сменил многих руководителей на ответственных участках: на тоннеле, в механизированных колоннах. Большинство новых руководителей подарила сама же трасса. Некоторых - прислали на укрепление. Управляющий трестом "Югстроймеханйзация" Александр Иванович Михайлик сказал мне, будучи в командировке в Карламане, что начальник МК-42 Леонид Иванович Пивненко "вырос" из главного инженера, а начальника МК-11 Степана Сергеевича Ховаева "бросили на прорыв".
Трасса осталась той же, но что-то в ней изменилось. И Ховаев, и Пивненко сдружились со всеми. Не убегали от трудностей, а шли навстречу. Разные по возрасту и опыту. Но в главном схожи: к работе относились честно, к людям чутко. Где у других крик, грубость, у них шутка, улыбка. Они потянулись к молодежи. В комсомольский штаб стройки часто стали заходить. Не отказывались от поручений штаба. А вскоре стали его членами. А что тут зазорного? Есть польза? Есть. Они - штабу. Штаб - им, их коллективам. Получалась взаимность. И добрая живинка в деле. В свою очередь и люди потянулись к новым "начальникам". Вдруг все поняли - и с Ховаевым, и с Пивненко не только легко работать, но и интересно. Они открыты, доступны всем. Просты и работящи.
Обе мехколонны пошли в гору. Я спросил потом Степана Сергеевича Ховаева, за счет чего так круто изменились дела?
Он сказал:
- Люди!
- Но ведь и до вас были те же люди?
- Те же, да не те…
И рассказал, разложив все по "полочкам".
Весь его опыт уложился в блокноте на двух страничках: не велико дело, но дорого. Мог бы и больше рассказать, да спешил на трассу. Вот ведь, не велико дело, кажется, а заново возродило мехколонну. Из трясины вытащило. Сказку в быль превратил Ховаев. А может, наоборот - из были сказку сделал. А быль такова была. Люди нервничали. Техника ломалась. Одни приезжали, другие уезжали. И что страшно - опытные, старые кадры таяли. Сбегали в соседние организации. В том числе и к Изгородину. Он-то уж не обижал их, пригревал под крылышком. Ругали Изгородина - переманиваешь! А он - сами идут. Не уважаете, мол, людей. Да, людей не уважали. Технику тоже безжалостно гробили. Никакой дисциплины. Иной гуляка захочет, выйдет на работу, не захочет, не выйдет. Машины выходили на линию поздно. Подолгу в ремонте стояли. Даже новые часто ломались. Попробуй в такой обстановочке выполни план! В тот год, помнится, еле до 32 процентов дотягивали.
А вот как сказка началась складываться. Первым делом Ховаев решил вопрос с банями. Одна в Карламане заработала. Другая на дальнем объекте, в Зуяково. Свои бани - не чужие. Хоть каждый день парься! Затем оборудовали котлопункты на трассе. Насчет обедов отпала забота. Наступил час - пришел в вагончик, чинно-благородно сел за стол. Горячая вкусная пища. И недорого. Пообедал, отдохнул. Вечером зайдешь в другой вагончик - красный уголок с телевизором. Опять же Ховаев позаботился. Раньше зарплату частенько задерживали. А теперь вовремя выдавали. Даже на объект стали ее возить. Автозаправку в горах в Карагае организовали. Раньше ручным насосом качали да ведрами таскали горючее. Иногда забывали вообще подбросить. Ясно - загорали. Теперь включил кнопку - вжик! - и готово! Продолжай путь, вози балласт или землю. Что еще? Зимой по часу, по два изводили машины и сами мучились, не могли завести. Теперь теплогенератор поставили, устроили подогрев. За два часа до начала работы дежурный слесарь прогреет всю технику. Пришли утром водители, нажали на стартер - и заурчали моторы! Чтобы простои изжить, подобрал ударную бригаду по принципу: сильный машинист экскаватора - сильные шоферы. На молодежь ставку сделал. Одних - на повышение. Других - на учебу. Третьим новую технику доверил. Что еще? Строго установил приемные дни и часы. Никто не сидел за дверями, не ждал. Главное, надо принять все меры, чтобы люди на производстве не нервничали ни по какому поводу или пустяку. Заходит в кабинет рабочий. Так для Ховаева он не "товарищ Иванов", а "Иван Иванович". "Проходите, Иван Иванович, садитесь, выкладывай, дружище, все начистоту". Кажется, все. Лектора стал приглашать: - главврача железнодорожной карламанской больницы Альтафа Давлетовича Суфлиярова. Охотно помогал нам, на объекты выезжал. Что еще? На сегодня хватит, говорил Ховаев. Какой вывод? Самый простой, как в сказке, запишите в блокнот: надо уметь охватить комплекс всех вопросов. Всех! Если охватить, то и люди довольны, и дело идет. В общем, секреты никакие не секреты, они доступны для каждого. В них и план, и производительность труда, и улыбки людей. Благодарю за внимание, извините, ждут!
Встал. Вышел из-за стола. Подумал о чем-то. Помедлил. Я закрыл блокнот. Он посмотрел на меня, на мой блокнот и снова вернулся за стол. Все начинается сначала! Он, оказывается, забыл о главном, самом главном. Запишите, говорит, фамилии лучших людей. Они, эти люди, настоящие люди, запишите - настоящие - вытянули трассу, они - экскаваторщики, бульдозеристы, шоферы! Они по уши барахтались в грязи. Они прорубали скалы и выемки. Тонули в поймах и болотах. Их мучили прижимы речные, оползни. Изыскательские работы проделаны в спешке, а потому не везде качественно. Смотришь - твердый грунт. Копнешь - вода просочилась. Смотришь - скала, ткнешь - а она дресвяная, гнилая, ползет на полотно. Начинай все снова да ладом. И люди выстояли, с самого начала и до "звонка". Вот прораб В. С. Полобородько. Вот главный механик Г.Н. Бакай. Не люди - живая история. А комсомольско-молодежные экипажи! И.Я. Бражника, например. Или И.Ф. Веревочникова, М.П. Попова. Запишите - хорошо работал напарник Бражника Ильдар Хабибуллин! Грунты мокрые, вода все время капиллировала. Материк - глина, а сверху чернозем и пыль. Чуть дождь, все поплыло. Самые плохие глины по консистенции и пластичности. Не укатываются - вьются в веревки и все. Хоть что с ними делай! А тоннельная выемка как помучила! Опять изыскатели. Все в воде тонуло. Били нас за выемку, ох, били. Говорили - техники не хватает. Бросили технику, а она вся увязла, стала только мешать… Карьер здесь неудачный был. Нашли "свой", Березовский. Без всякого проекта. Отвезли пробу в лабораторию в Уфу. Получили "добро". И пошла работа. Шоферам тоже досталось. Запишите - А.А. Антипин, Г.И. Якупов, У.К. Гафаров, Ф.И. Сайфутдинов и многие-многие другие! Все! Извините, бегу! Приходите почаще, еще чего-нибудь наговорю! Ведь жизнь не стоит на месте!
Однажды на трассе я увидел, как Пивненко помогал своим рабочим бревна таскать. Был он тогда, правда, еще главным инженером МК. Участочек достался каверзный: 121–124 километры за речкой Басу. Ремонтировали автодорогу. Сыпали, сыпали балласт. Трамбовали, трамбовали, а все без толку - проваливалась дорога. Решили в том месте бревенчатый настил сделать, как в древнем русском городе.
Не погнушался Пивненко черновой работы. Рабочих рук не хватало. А его руки зря болтались. Справедливо ли?
Руки эти и приказы о поощрении подписывали, и чертежи набрасывали с разными умными идеями и рацпредложениями. А один раз и вовсе удивили. Было это на празднике у тоннельщиков. Гора была пробита, произведена сбойка. Был митинг. Были речи. Потом веселились на берегу Инзера. Не больно весело было - не привыкли к таким праздникам на трассе. Баян принесли. Но не было баяниста. Потом один из гостей взял в руки инструмент. Сказал, что давно не пиликал, не обессудьте, раз других смельчаков не объявилось. И заскрипел, словно железные ворота открывал. От такой игры не плясать - плакать хотелось. Только начнет перебор, споткнется, запутается и давай мучить баян, искать потерявшиеся басы и аккорды, аж самому смешно было от "вранья". Но махнули на него, ладно, сойдет!
Пивненко смотрел-смотрел на непутевого музыканта и вдруг подошел к нему. Наклонился. Просит смущенно: "Дай-ка, попробую, а ты, друг, отдохни пока".
- Пожалуйста! Неужто лучше сможешь?
Взял в руки баян Леонид Иванович - словно речка вошла в берега. Прошелся по кнопкам - как листочки затрепетали на легком ветерке. Мир окружающий обрел порядок и чистоту. И вдарил на одном дыхании развеселую искрометную "Карело-финскую польку". Тут все обмерли. Перестали танцевать, смотрят во все глаза - что произошло? Пивненко? Леонид Иванович! Вот это да! Вот не ожидали! Ну, удивил! А он играл четко, без ошибок, где нужно, приглушал звук или шире растягивал меха и подчеркивал аккордом какую-то свою веселую мысль, и подмигивал при этом, и улыбался. Ишь ты. Вот дает! Вот душу отводит! Очаровал всех Леонид Иванович. Поняли - мастер, профессионал. Притихли. Кто на лавку присел осторожно, кто прямо на траву. Не иначе - на концерт попали. Среди вечерних гор. На берегу дикого Инзера. Кончилась полька. И плавно, незаметно перешел Пивненко на песню. И вдруг сам запел, откинув назад голову. Тут повскакали все со своих мест, обступили его и дружно подхватили, заглушая баян.
Потом один из руководителей подходит к нему и, вытирая с удовольствием потное лицо, на полном серьезе, говорит:
- И что ты тут в грязи возишься с машинами? Иди в филармонию! С таким-то талантом - с руками вырвут! И чисто, и денежно, не то что здесь.
Пивненко смеялся, качал головой, отшучивался, ему и тут, мол, неплохо.
И снова развернул широко меха баяна, подмигнув товарищам: не вышел дух?
Я глядел на Пивненко и думал: не оскудела земля на веселых добрых молодцев! Что за жизнь была бы без них?
Молодой да крепкий, как орешек, Пивненко раззадоривал народ, разжигал страсти. Не все работа да работа! Окоржавеешь от одной работы-то! В пляске и песнях, как бы не узнавая друг друга и удивляясь, люди открывали себя заново - так разошлись на радостях. Вот - кричит кто-то среди танцующих - почаще бы так собираться! Глядишь, и дела шустрее пошли бы!
И странно, сквозь громкое веселье - тихо, нежно проступали высокие слова о труде, о людях. Слова эти рождались в душе и не казались чуждыми. Напротив - хотелось повторять их благословенно: история будет благодарна этим людям!
Потом Пивненко рассказал о тех, которым история, надо надеяться, тоже не откажет в благодарности. Машинисты экскаваторов, автоскреперов, бульдозеров, шоферы, слесари. Мехколонне достались самые знаменитые заболоченные места на трассе. Болота надо было превратить в насыпь. Не все, конечно, отваживались на такую работенку. Но мехколонну скреплял костяк, державшийся стойко и до конца: Н.Ф. Клюев, А.А. Родионов, Ф.М. Ишмаев, А.С. Бондарь, А.И. Милиневский, Г.В. Шашков, В.Н. Жарков, Е.А. Косачев, В.Т. Яковлев, А.И. Попов, Л.Н. Ефимов и другие.
Люди по кускам вырывали у трассы будущую железную дорогу. Трасса изматывала их, забирала все силы. Так что думать о праздниках было некогда. Победы часто одерживали молча. Может быть, поэтому Леонид Иванович Пивненко в тот вечер не жалел баяна и рвал его, словно рвал душу, а Степан Сергеевич Ховаев плясал и пел, что называется, до упаду.
Я сделал для себя тогда открытие: именно такие руководители нужны трассе (да и вообще любому производству) - в самые трудные, критические минуты. Именно они, а не строгие, черствые рационалисты вершат судьбы.
8
Напряжение на стройке нарастало. На оперативках, которые проводили в кабинете Изгородина управляющий трестом "Уфимтрансстрой" Р.Г. Харисов и главный инженер треста Н.В. Тюменев, все больше накапливалось вопросов, остававшихся пока без ответов, жалоб на мехколонны и мостовиков. Все ниже опускались проценты выполнения плана, а Изгородин, казалось, был по-прежнему спокоен. Спокоен на людях. Немногословен. Не оправдывался, не горячился, не впадал в панику. Только просил: дайте скорее "вертушку" с гравием. Единственный выход - развивать станцию Карламан! То есть уложить несколько новых путей. И еще строительство искусственных сооружений в направлении Ибрагимовского разъезда (в сторону Демы). Люди есть - передовые бригады Е. М. Александрова и А. М. Китаева. Техника есть. Правда, маловато ее, и старая уже, но другой не дадут! Поэтому настраивал и себя, и других на работу с той техникой, какая есть. Материалы? Их Изгородин просил и требовал! Когда они поступали, даже в выходные дни состав не стоял в тупике: дежурные бригады, согласно специально утвержденному графику, включались в работу. Борьбу со штрафами за простой вагонов, с бесхозяйственностью, растранжириванием государственных денег Изгородин повел с самого начала, строго наказывал тех, кто не хотел этого понимать или допускал халатность.
Но Изгородин не стриг всех под одну гребенку. Даже когда самому было невмоготу. Времени не хватало вдаваться в тонкости. Но он - вдавался: ибо за каждым конкретным случаем стоял живой человек. Изгородин был гибок. Это даже в приказах отражалось. Вот мастер сделал приписку шоферу. Обман? Еще какой! Узнал об этом Изгородин. Возмутился. Можно было наказать мастера на всю катушку. Он пригласил его, побеседовал "по душам". И появился приказ: "…учитывая, что мастер - молодой специалист, на первый раз предупредить. При повторении подобных случаев, к нему будут приняты соответствующие меры материального наказания."
Тон приказов иногда накалялся. Голос Изгородина звучал резче, напористо:
"…не допускать волокиты и невнимательного отношения к письмам, заявлениям и жалобам трудящихся… строго соблюдать очередность при распределении жилья, дефицитных товаров… усилить контроль за улучшением торгового, медицинского обслуживания… предупредить всех прорабов, мастеров и других работников, занимающихся оформлением документов по заработной плате, о более чутком отношении к трудящимся и недопущении волокиты и бюрократизма в этом вопросе".
О более чутком отношении… Непросто иногда проявлять эту чуткость. За нее даже… наказывают! Изгородин рассмеялся, вспомнив об одном случае. Вот так же "пожалел" провинившегося. Тот чистосердечно раскаялся, обещал не допускать больше брак. Поверил ему Изгородин. Раз понял человек свою ошибку, дал слово, зачем же его строго наказывать? Издал "мягкий" приказ. Но в тресте иначе рассудили. "Опротестовали" приказ и выдали свой, трестовский, в котором "за чуткость" и "педагогику" объявили выговор самому Изгородину. Нельзя, мол, прощать бракоделов! Это после смеялся Изгородин, а в тот момент, заработав выговор, места не находил. Может, и прав трест, может. Но все же его не поняли. Не поняли его педагогический ход. Сказал он мне тогда: "Пожалел человека, а самого наказали, буду теперь безжалостнее!" Не стал! Ибо хоть и горяч, но отходчив!
Однако к нарушителям иного рода он строг и бескомпромиссен. Тут - никакой педагогики! Тут и стиль, и тон, и выражения - другие. Читал я такие приказы, не узнавал Изгородина. Вот некоторые выдержки из них: "…в результате варварского отношения к государственной собственности…", "…встала на путь очковтирательства…", "…из-за преступно-халатного отношения к исполнению своих обязанностей…", "…за либеральное отношение к пьяницам и прогульщикам…" И дальше - выговоры, строгие выговоры, последние предупреждения или, согласованные с месткомом, увольнения.
9
Нелегко давалось Изгородину внешнее спокойствие. Бывает, что вместе с нарастанием напряжения на работе, особенно когда план "горит", графики срываются, иные руководители, пронизанные этим напряжением, как электрическим током, мечут громы и молнии, стараясь разрядиться на подчиненных. Для Изгородина такое не характерно. "Разряд" он обычно направлял на себя самого.
А ведь было тогда поистине грозовое время. Метать громы и молнии было с чего. Трест требовал план. Изгородин требовал план со своих подчиненных. Хотя с себя требовал в первую очередь. Искал выхода. Но выше себя не прыгнешь. План не предусматривал такого разлива рек. План был жесток. В тресте эта понимали. Главный инженер треста Николай Викторович Тюменев тоже не покидал трассы, вместе со всеми "искал работу" в период распутицы: деньги не осваивались, и Стройбанк грозился уже часть их снять как нереализованные.
Автобус, двухосный вездеход ГАЗ-66, с трудом преодолел, скользкую Архангельскую гору и четырехкилометровый участок по дорожному месиву, пробираясь к трассе. Дорогу надо восстанавливать. Немедленно. Два-три дня, и пустить технику на отсыпку полотна, чтобы подготовить фронт работы Изгородину. Тюменев журил субподрядчиков. Те в ответ жаловались: не хватает опытных кадров, техника вязнет и вообще - что это за стройка, черт бы ее побрал, не видали еще такой!
Прикинув объем работы, сроки и выслушав заверения руководителей мехколонн, Тюменев, скрепя сердце, обещал: трест выделит дополнительные средства, лишь бы работа сдвинулась с мертвой точки.
Возле разлившейся вдоль трассы речки Басу автобус "сел". Дорога проваливалась в ямы, колея шла полуметровой глубины. Вездеход полз на диферах и вот встал. Вытащил случайно подвернувшийся трехосный ЗИЛ.
Басу размыла трассу, поделив ее на части, отрезав участки с техникой и людьми от основной базы. Засосало в трясину и накренило набок чей-то автокран. Стоит сломанный бульдозер. Людей рядом нет. Видимо, бросили технику - до лучших времен.
Въехали на насыпь. Посмотрели на готовый участок земляного полотна и не узнали его: весь разворочен тракторами. По краям клочья соломы. Ясно, воспользовавшись тишиной на трассе, предприимчивые колхозные бригадиры нашли удобную дорогу - железнодорожную насыпь, на которую еще пока не легли рельсы. Изгородин закурил. Все дымили в автобусе. Шел легкий говорок. А тут шум поднялся. "Открытие" никого не оставило равнодушным. Изгородин знал, что придется теперь составлять акты, обращаться с жалобой в райком партии, в исполком райсовета. Однако ни к чему это не приведет, колхозы обижать нельзя. Хоть и, найдут виновников, но пожалеют. Он смотрел на зашевелившихся представителей мехколонн. Сейчас из мухи слона раздуют - это им на руку! Скажут, поглядите, что происходит! Разве они виноваты, что срывается план?.. И те начали было раздувать "слона", подняв недовольные голоса, но Тюменев приглушил их: а где раньше были? Прошляпили!
Пробились к Басу. Всей гурьбой вывалились из автобуса на сырой воздух. Земляное полотно напоминало морскую дамбу. Кругом вода. Деревья в воде. Лесные полосы по бокам - в воде. Подошли к берегу речки. Вода поднялась высоко. С огромной скоростью несся коричневый поток. Плыла пена. Крутились ветки. Спокойно проходили, как пароходы, вырванные с корнем деревья. С грохотом обрушивались комья глины… Здесь был летний бревенчатый мостик. Где он? Разобрали? Прошлись взглядом вдоль потока и увидели его слева, на широком разливе, где течение теряло силу. Мостик разбило, изувечило. Застряв в корягах, он приподнялся одним краем и походил на останки древнего корабля.
Справа в воде стояли серые мостовые опоры будущего железнодорожного моста. Поток бился о них, вскипая. Шум реки заглушал голоса людей. Да и говорить-то никому не хотелось. Все наглядно, как на широком экране. Только стульев нет и мороженого. Картина - грандиозна. Власть природы над человеком. Стихии над разумом… Там, позади, - опоры. Здесь опоры. Впереди тоже опоры. Опоры, на которые нельзя было опереться. Как нужен был здесь мост! Трасса споткнулась на реке Белой. Теперь вот на Басу. А дальше - река Инзер.
По мосту можно было бы ходить, перекатывать бочки с горючим. Доставлять на дальние участки продукты питания для рабочих. А теперь… Сиротливо стоят железные бочки на краю обрыва. На том берегу их ждет замолкшая техника.