- Хорошо у вас тут, дед, буровые станки ухают, бульдозеры стрекочут, в Москве никак не мог заснуть сладко…
Утром, еще не успели подняться, как Славка за папиросу схватился. Я вскипятил чайник, приготовил на стол. Чаек Славка любит морской, как и Нельсон. Заварил свежего, цейлонского. Славка по духу определил, сразу соскочил, поприседал накоротке, надернул штаны и в ванную комнату. Сели завтракать, у Славки что-то аппетит плохой, ест как неживой.
- Жуй веселее, в кадры успеть надо!
- Я, однако, не пойду…
- Вот еще что выдумал, - начинаю сердиться.
- Только не унижайся, просто спроси, ладно?
В коридоре управления, как всегда, народ, несет табаком и перегаром. Протиснулись за дверь, к самому барьерчику.
- Молодой человек, вы уже у нас были, что вам еще?
У Славки уши горят маками.
- Вера Ивановна, вас к телефону, - девушка положила трубку и пересела за другой стол.
Вера Ивановна вышла, прикрыв обшитую железом дверь.
- Здравствуйте, - сказала она мне, - одну минуточку. - Она закончила разговор и подошла к нам.
- Слушаю вас?
- Я хорошо знаю этого человека и очень вас прошу, - показал глазами на Славку.
- Да, да, а вот жить-то где будет?
- У меня, Вера Ивановна, у меня.
- Ясно, - сказала она и передала Славкины документы помощнице.
- Сами-то как живете-можете?
- Спасибо, живем…
- Резервную койку тоже отдайте этому молодому человеку.
- Кто за вас заявление писать будет? Пушкин? - девушка за столом хотела казаться очень серьезной.
- Есть же хорошие люди на свете! - сказал Славка, когда мы вышли на улицу.
Ребята приехали
- Ну, заходи, - Славка широко распахнул дверь и тут же прикрыл: штаны у него были закатаны выше колен, а ноги, как лапы у гуся, красные. Посреди комнаты ведро, в руках мокрая тряпка, на лице капельки пота.
- Разувайся тут, не пущу с грязными ногами.
За дверью стояли две пары новых тапочек из черного сукна на коричневой резиновой подошве.
- Да брось ты, еще новости!
Славка преградил вход, выпятил грудь:
- Бросай свои якоря, говорю!
- Черт-те что, скоро эти квартиранты в собственную квартиру не пустят. - Прыгая то на правой, то на левой ноге, снял сапоги, вдел босые ноги в тапочки и пошлепал по мокрому полу.
- По какому поводу вздумал марафет наводить?
- Нормальная уборка, а то заросли - грядки можно делать.
- Чем плохо, взрыхлил малость - через пару недель редиска на столе.
- А то можно и арбузы, жаль, что теневая сторона, не вызревают.
Заглянул в ванную - тоже все блестит, надраено.
- Нет, Славка, что-то не узнаю тебя…
У него и рот до ушей.
- Слушай, дед, можно я на ванну крышку сделаю, вроде стола?
- Пляж, что ли?
- Во-во, фотолабораторию устроим.
- Да я тебе ведь сказал уже - делай, что хочешь, как знаешь, ты теперь такой же хозяин, и не приставай ко мне.
Кухонный стол был завален ванночками, патронами с проявителем и закрепителем, пакетами с фотобумагой, пленками и прочей мурой.
- Ты и взаправду собираешься ателье открыть?
- Взаправду, дед, летопись стройки делать будем из снимков. Лучше бы на пленку, конечно.
Славка бросил в ведро тряпку, вытер руки о рубаху, снял со стены аппарат.
- Видал такую машину? "Практика".
Я повертел в руках новенький аппарат в блестящей черной кобуре.
- Ну, ты, Славка, даешь, на какие только шиши?
- Как на какие, на подъемные. Сколько мы моментов пропустили, а надо бы запечатлеть. Помнишь, как на Лебяжьем голец льдом блестит - глазам больно, а под тобой облака, будто кто перышек навтыкал в небо, и марь дрожит, как заливное…
- Хорошо бы сейчас кусок заливного, заливать-то ты здоров, а вот жрать нечего.
- Да, заливного нету, есть картошка в распашонке и огурцы маринованные.
Славка сдвигает свои лабораторные принадлежности, освобождает половину стола и идет мыть руки.
Я достаю хлеб из полиэтиленового мешка, режу горбушку пополам. Ставлю кастрюльку с картошкой и открываю банку с пупырчатыми огурцами. Славка достает вилку и откуда-то из-за ножки стола бутылку коньяка.
- Полагается, дед, по десять капель - обмыть подъемные. Это мне Василий Андреевич посоветовал взять машинку, он бы тоже взял, но у него "Зоркий-4", тоже хвалит. Обещал забежать. - Славка взглянул на часы и выставил еще одну рюмку. - Хорошо бы, дед, перетащить сюда Талипа, Димку, Андрюху. Вот только боюсь, этот настырный Талип не поедет, раз отказали. Может, организовать вызов через эту женщину, только неудобно лезть человеку в глаза. Но работяги нужны, это точно знаю. И койка в общаге есть, у меня же разрешение. Мог бы и на моей койке, если ты, конечно, не возражаешь, только честно, дед…
- Честно, как эта картошка!
В общем, через два дня вызов Талипу был послан.
- Порядок! - подпрыгнул Славка и сразу засуетился: - Может, на почту сбегать - телеграмму отстучать, пока не закрыли, а?
- Беги, беги, только умойся, там ведь девушки, а ты холостой.
- "Девушки, девушки, где вы…" - поет Славка, он уже одет. - Покедова, - "делает ручкой" из-за двери. - Забегу в магазин, соку и соли возьму. - Слышу по лестнице только бух, бух сапожищами.
Вспомнилось: захожу на монтажную площадку, Славка с ребятами крутится возле шагающего экскаватора, смотрю - что за черт - в робе, а на ногах тапочки. Ребята посмеиваются:
- Ты что, на марафон собрался?
Глянул он себе на ноги…
- Вот ешкина-мать! За что боролся, на то и напоролся: никак не могу с этой чистотой сладить, что за мужицкая привычка. Вчера тоже начудил: спросонок упорол на улицу, ищу уборную, совсем забыл, что это дело в дому.
- Склероз, Вячеслав Иванович, называется.
Достаю из бумажника и подаю Славке телеграмму.
Он вертит в руках, долго не вскрывает, заглядывает и говорит облегченно:
- Точно, от Талипа!
И вот мы со Славкой ездим к автобусной остановке встречать Талипа. Третий день подряд. Автобус приходит по расписанию, а Талипа все нет.
- Может, забуксовал? - предполагает Славка и начинает сердиться. - Тут ждешь… Ну его к черту!
- Раздумал.
- Тогда зачем телеграмма? Начальство тормознуло?
- И это вполне возможно.
- Жди его теперь, как девицу красную. Ждать да догонять - хуже горькой редьки. Да-а, дед, а хорошо бы Талип редечки привез, мы бы ее тертую да с холодным кваском.
- Неплохо бы!
- А может, он женился, с женой нагрянет, - оживился Славка. - И в телеграмме - "выезжаем", заметил? Вот потеха-то, ну и пускай, только где жить?
- У нас поживут, думаю, ты не откажешь?
- Ну, ты даешь, дед! "Весь ЛЭП прытащим, товарищ командыр", - подражает Славка Талипу. - А все же придется врезать по шее как следует этому "гаешка мэ-двенадцать"!
- Да брось ты, Славка, переживать. Не удавятся, так заявятся. Может, решили вдвоем с Димкой двинуть, а тот к Галке в Москву завернул.
- Не-е, дед, рассохлось у них. Галка с каким-то доцентом упорхнула, насолить Димке хотела, а за что солить-то? Сам посуди. За что солить. Письма писал, - Славка загибает палец. - Гроши исправно слал. Не поймешь, что у них, у женщин, происходит, поди разберись, что им надо. Потом и она ему, Димке, жалилась, с доцентом они разбежались будто, не тот он человек оказался. Но и Димка после этого уже не мог. Он ведь все пацана хотел, Димка. Она же к нему не раз приезжала: уедет тяжелая, а вернется… Потом-то она осознала свою ошибку. Но это уже было потом… Димка ничего не хотел поправлять. Другой раз скрипнет зубами, и все. Я так понимаю: если женщина осознала, поняла, то и ее можно понять. Но как-то советовать не решался, вот я про себя… - Славка на минуту примолк, отвернулся и стал смотреть в ту сторону, откуда должен был прийти автобус, но автобуса не было видно, и он снова заговорил: - А вот я про себя не знаю даже… Говорят же - чужую беду руками разведу.
Все эти три дня одни и те же разговоры. Ждем у моря погоды. Славка уже из себя выходит.
- Ну, хомут схлопочет от меня, вот увидишь. Просто невыносимо так издеваться. А может быть, самолет упал или автобус накрылся, и так бывает ведь?
- Не каркай, Славка, еще чего, - не выдерживаю я. - Пустомелишь. Приедут - мимо не проедут. Тут край земли, дальше дороги нету. Тупик.
Автобус приходит и уходит, и, проводив его, мы на мотоцикле мчимся на работу. Мотоцикл этот Славке удружил я. Хлюпает носом, простывает - осень уж. Сивую траву на обочинах дороги подломило морозцем - хрустит на ветру, а еще недавно стелилась волнами, текла. Вот уже и хвоя на лиственницах полыхнула желтком, и карликовая березка забурела в марях.
- Больше не поедем, ну их, - Славка обижен.
На перекрестке вылезаю, а Славка двигает дальше, на монтажную площадку, мимо "нахаловки". Времянки разрастаются, как лишайники. Несмотря на строгий запрет, ничего с самозастройщиками сделать не могут. Цепкая штука - жизнь. Да и надо ли так строго судить тех, кто не может быть долго в одиночестве, без родных и близких. Говорили, один монтажник больше года пробыл в одиночестве и только вырвался в отпуск - на самолет и к жене, с порта прибежал домой, обнял и не отпускает… Она ему - хоть рюкзак-то сними. И смешно и горько.
Наутро, без четверти семь, Славка уже тарахтит мотоциклом. И виновато улыбается.
- Я так просто, дед, только взглянем на автобус и немедленно смотаемся.
- Да что уж там, поехали.
Автобус сверкнул вишневыми боками, весь в стекле. В окна пялятся Талип и Димка и какой-то паренек.
- Гляди, ихние морды, дед! - кричит Славка.
Первым из автобуса выскакивает пес. Понюхал воздух, покрутил черным, с глубоким разрезом носом и к Славке, облапил, принялся прыгать нос в нос, а Славка я доволен.
- Ах ты шкура барабанная, смотри, это же ваш дед, не узнаешь? Бюрократина ты, Голец? Да я и сам бы тебя не признал - хвост кренделем, раздался, осанка.
А тут и Талип с Димкой вывалились. С ними паренек. Чемоданы, рюкзаки, из них торчат ружья зачехленные. Таскаем на обочину, складываем к мотоциклу. И Голец сюда же, поднял лапу на колесо - застолбил свое присутствие на колымской земле. Ребята поглядывают на меня, усмехаются. Славка тоже посмеивается. Талип подталкивает ко мне мальчишку.
- Вот опять твоя детка - одна клетка, - говорит Талип.
Смотрю на мальчугана, да это же Андрей… Андрюха… Паренек жмется к Талипу. Ростом они одинаковы. Талип почти не изменился, разве усох малость.
- Блудливые детки, - басит Димка.
Он-то лицом округлел, шея бугрится, вроде пониже ростом стал. Нет, просто вширь раздался.
- Андрей, Андрей, ни за что бы не признал тебя.
- Дед? - Андрей бросается ко мне…
- Димка, чертяка, ты-то какими судьбами? - пытается Славка скрыть волнение.
- Не торопись, Слава, долго рассказывать, введу в курс дела, изложу. - А пейзаж у вас тут ничего, - покрутил головой Димка. - Есть на чем глаз остановить.
- Ну, двинули, братцы, - командует Славка и тут же шепчет мне: - Пока Талип складывает пожитки, может, в магазин завернуть?
- Не стоит, Слава, у нас ведь есть, хватит. Вези ребят домой, устраивай, ставь чайник, а мы с Андреем в магазин завернем.
- Ладно. Димка, ты садись, держи манатка, а то этот граждан Славка половину посеет по дороге, - говорит решающее слово Талип и берет Гольца на поводок.
- Ни музыки, ни речей, - ворчит Димка и едва успевает схватить Славку за плечи. Мотоцикл, огрызнувшись, вылетает на дорогу.
Мы втроем идем по единственной отсыпанной дороге, еще плохо укатанной и узкой. То и дело сторонимся, и Андрей прижимается ко мне, пропуская транспорт. Талип с интересом оглядывает застройку деревянного квартала и довольно хмыкает. Первыми в поселке нас встречают собаки. Строители любят собак, да и охотников много. Гольца обступает целая свора. Он только уши навострил и лапы вроде пошире поставил.
- Пусть обнюхаются, - говорит Андрей. - Не бойся, дед.
Собаки вокруг нас кругалем. Голец уже весь напружинился, готов на смертный бой. Мне это нравится, не труслив. Талип тоже спокоен, идем себе потихоньку. А Голец лишь ушами поводит. Новые псы подлетают с разбегу и тут же успокаиваются, отходят в сторону.
- Все в порядке, - заключает Андрей. - Драки не будет.
Истоки
Дожди приходили и уходили. Машины сползали на обочины, делали новые колеи. Земля слезила и была схожа с лицом древней старухи.
Недолгий вечер перемешивал свои спокойные тени с дневными. Колыма под крутым берегом полыхала багровым шаром заката, сливалась в узкое горло между скал и стыла в разливе косой излучины. Здесь, у реки, было холоднее, тянул сиверко. Берег был пуст. Ледоход сбрил деревья и кустарники, отчеркнул прибрежную линию и отметил свое высокое паводковое дыхание. Георгий Петрович поежился.
- Что, Георгий Петрович, сифонит? Ты представляешь, что зимой в этой трубе творится?
- Я только могу представить. Ведь Колыма имеет длинную зимнюю межень. А между прочим, здесь и летом паводки. Обычно весеннее половодье подхватывают еще более мощные, устойчивые дождевые паводки. Амплитуда колебаний достигает уровня воды - от семидесяти до двадцати четырех с половиной тысяч кубометров в секунду. Это две Ангары и Волга в районе Рыбинска - вместе взятые. Не вода, а кофе. Кофе бы сейчас по чашечке, а? Дюжев, как ты насчет кофе?
- Не мешало бы, такого, знаете, духовитого!
- Во-во, у нас в Ленинграде на Невском всегда отменный. Знатоки говорят: приготовить настоящий кофе - искусство. Растворимый мне что-то не очень, я люблю молотый из зерен - из мельницы и прямо в кофеварку. - Георгий Петрович даже носом потянул. - Тебе не кажется, будто снегом пахнет?
- Откуда в такую рань, август еще? - присаживаясь на камень, усомнился я. - По старому стилю, считай, июль. Хорошо бы сейчас покидать на мушку, жаль удочку не прихватили.
Старшинов посмотрел на меня с недоумением.
- Думаете, в этой мути рыба есть? Вы только представьте себе: здесь, в кубе воды, семьсот семьдесят четыре грамма растворенных грунтов. Какая упругость. А теперь перемножьте на русловое течение.
Перемножили прутиком на песке, получилось - одна целая три сотых на десять в шестой степени тонн! Ого-го, стометровая плотина через Колыму!
- Да-а, какая уж тут рыба.
- Ты знаешь, Дюжев, когда я смотрю на реку, то чувствую себя виноватым, что ли. У тебя не бывает так?
- Нет, а что так?
- Трудно сказать. Будто всю жизнь не то делал, что надо, или делал да не доделал…
- Страшна смерть, а жалуемся на жизнь, - стараюсь попасть в тон.
- Возможно, возможно, ты и прав, но я совершенно по другой причине. - Глаза у Георгия Петровича на минуту стали невидящими, видно, ушел во что-то свое, сокровенное. - По моему убеждению, главный инженер проекта должен быть и главным инженером стройки, - вернулся вдруг Старшинов к давнему спору.
- С такими рассуждениями, чего доброго, еще и нашего главного заменят.
- А он бы в замы пошел. Речь не о том, я в принципе. К такому выводу я пришел, если хотите, не сегодня и не вчера, - переходя вдруг на "вы", с несвойственной ему горячностью продолжил он. - Эта мысль пришла еще на Вилюйской. Как тебе это лучше объяснить. Одно дело умно запроектировать, рассчитать на бумаге и совсем другое - построить по этим умным чертежам сложнейшее гидротехническое сооружение, вот это уже, как говорится, ягодки, в итоге же - это звенья одной цепи, и разрывать их нежелательно. Вы не представляете, какую практическую выгоду для общего дела можно извлечь из такой совмещенности! Все изменения, новые идеи внедрялись бы по ходу дела, на месте, без оттяжек и проволочек. Отпала бы нужда во многих организациях - практически ненужных. К слову, авторский надзор. Сократились бы различные инстанции соглашений и так далее. А сколько раз в году приходятся ездить через всю страну? Наш ведь главный довольно долго просиживает в Ленинграде. Проектная организация, ну, ты сам представляешь, чем она занимается. Не подумай только, что сидят в теплом местечко бездельники и бюрократы. Нет, это увлеченные, творческие люди, я бы сказал, одержимые. Но проектировщик имеет дело, если можно так выразиться, с неодушевленным предметом, а строитель - с жизнью непосредственно, со стихиями вплотную. У всех рек мира свой нрав, характер, своя родословная. Представь, даже вода в одной и той же реке разная.
- А как вы думаете, там, наверху, учитывают это?
- Безусловно. Только я ведь не об учете, а об исполнения. - Георгий Петрович разминает затекшие ноги, а я сижу и смотрю на реку.
Неподалеку на берегу, словно девушки на пляже, лежат две лодки дирекции: одна тоненькая, прогонистая - ходить на шесту, другая пошире в корме - под невод. У лодок возились, готовились, как видно, с ночевкой на рыбалку работники дирекции. С ними был и наш куратор. И у меня сразу всплыл в памяти давнишний вопрос.
- Скажите, Георгий Петрович, как вы смотрите, нужна ли дирекция в начале строительства, не лишняя ли эта организация?
Старшинов разжал кулак, и с его ладони стартовала пестрая божья коровка.
- Весь вопрос в том, кто хозяин сметы, распорядитель кредитов. Я считаю, что тот, кто отвечает за стройку, тот и должен быть полновластным хозяином. Строителям, в конечном счете, лучше знать, на чем перерасходовать, на чем сэкономить. Я думаю, что дирекция ГЭС на первой стадии стройки не нужна. По сути директор не решает вопросы, он лишь констатирует факты. Он, как заказчик, должен бы поставлять стройке оборудование, иметь транспорт, склады, базу консервации. Ничего этого дирекции не имеет.
- Не кто-то же должен осуществлять контроль за качеством работ, за ходом строительства?
- Должен. Но не таким аппаратом. Нельзя же тратить деньги на содержание штата, который, в конечном счете, эффективен на десять рублей. Для этого вполне достаточно технической инспекции. Тогда бы ощутимее стал контроль со стороны общественных организаций. А главное - доверие. Доверие вообще великий воспитательный фактор. Сами строители заинтересованы в качественном исполнении работ. А согласовывать чертежи, подписывать их можно спокойно доверить той же инспекции. Не надо забывать и еще об одной контролирующей организации - строительном банке. Вот на строительстве Чебоксарской ГЭС функции дирекции осуществляет главный инженер проекта. Это несколько упрощает дело, но все равно надстройка. Возьмем строительство временных сооружений, кому, как не начальнику стройки, лучше знать, сколько потребуется сараев. Почему это должен решать директор? Но уж коль директор существует и положение обязывает, то и ищет он себе поле деятельности. И нередко начинаются недоразумения. Скажем, сдаем мы объект поэтапно - фундамент, сваи, каркас, и так далее. Справку для оплаты дирекция подписывает тоже поэтапно. При сдаче же объекта полностью почти не обходится без сутяги - кураторы забыли, что по частям подписывали не все. И это вносит определенные проблемы во взаимоотношения. Люди есть люди. Или о качестве. Вот нашелся такой - сыпет грунт более толстым слоем, не предусмотренным проектом. Дирекция правильно восстает против этого, но ведь чаще всего мы сами исправляем…