Перелистнула страничку и отвернулась. Сидим. Что сказать? Сняла она очки, посмотрела эдак строго из-под острого локотка. А я такой несчастный. Как объяснить?
"Ну вот, здравствуйте, - сказала она. - Можно подумать, тебя от груди отняли".
"Правда, говорю. Мила, ты заметила, какое тут испарение? Дышать нечем, и судороги ногу тянут".
Она свое. Предлагает лечь под грибок, чтобы солнечный удар не достал, и читать, а вечером все обдумать.
Ну я свое: "Сейчас у нас там рыба на нерест идет, сопки листвой кудрявятся. А воздух, воздух разве сравнишь? Здесь липкий, как патока. То ли дело у нас потянет из распадков стланиковым духом, словно газировку холодную пьешь".
Вижу, Людмила моя облизнула пересохшие губы. "Да, говорит, неплохо бы сейчас из ручья зачерпнуть, только по весу и определишь, что в стакане вода, до того прозрачна. А холодна - зубы ломит!"
…Вечером укладывали чемоданы. У Людмилы углы губ опущены, плечи тоже. И вдруг она мне:
"Жора, мир?!"
"Мир, конечно, Мила, мир! Я был уверен, что ты поймешь!"
Вот и хорошо. Отлегло, отпустило. Вот и отлично. Какое, счастье, когда обоим все понятно. Умница она у меня.
Пока Старшинов рассказывал, костерок прогорел и головешки подернулись золой. А река уже дрожала в солнечных бликах. Как незаметно наступило утро.
- Воздух-то какой, Антон, - Старшинов встал с коряги, присел, снова встал. - Лес-то, лес-то, Антон, какой. Красота-то какая. И не знаешь, где лучше: здесь ли, на материке ли. Вот возвращался я тогда в Синегорию - по телеграмме. Еду в поезде по России. А за окном умытый дождями лес. И трудно сказать, когда он особенно красив. Весной ли, когда набухают почки, или в пору цветения, или летом? Смотри, и сейчас зеленый ковер сливается с горизонтом. Но мне больше по душе осенний лес. Знаешь, солнце его пронизывает, играет он разными красками. А когда окоем начинает ржаветь, видишь, и золото распадков, Антон, и синева, и все в настое томительной перемены.
- Слушай, Георгий Петрович, да ты же просто поэт.
- Не говори, Антон, только общение с природой человека делает…
- Погоди, - перебиваю я его. - Вот и молодость-то промчалась, и все пройдет, и нас с тобой не будет, а вот эта вся красота останется - справедливо ли?..
- Вот-вот, в том-то и дело - красоту ничто не должно разрушать… Она бессмертна. В том-то и суть… Ее надо понять, ощутить, и она войдет в тебя, и вы с ней станете едины, и ты не лишним…
- Что-то нас на лирику потянуло, а, Антон!.. Надо бы с часок вздремнуть. Сегодня тяжелый день - планерка.
Я отдраил песком котелок, и мы пошли по домам. Я знал, что к планерке в главном управлении Старшинов готовился основательно, с полными выкладками, цифрами, анализом. Из его графиков видно было, сколько и каких надо материалов, не вообще, а на каждый объект. Он даже определял "вторые эшелоны" на случай срыва, чтобы можно было занять бригады.
На планерку я припоздал, и когда протиснулся в кабинет, Старшинов уже докладывал. Георгий Петрович, как всегда, ничего не просил, он требовал, доказывал.
- Хорошо, Георгий Петрович, - перебил его Юрьев. - Давайте теперь исходить из реального. Что мы имеем? - с карандашом в руке приступил Юрьев. - Вы просите четыре бульдозера - можем дать два. Как вы смотрите, Иван Иванович? - повернулся Юрьев к начальнику управления механизации.
- Дадим два, Осип Владимирович.
- Так и запишем, Иван Иванович. Так, материалы мы распределили. Ну а кран делите между собой - с Дюжевым.
Георгий Петрович покосился на меня.
- Пусть Дюжев докажет.
- А что тут доказывать. Ясное дело - мне кран. Тебе же базу монтируем. В крайнем случае, до обеда поставлю колонны - и забирай.
- Годится…
С планерки мы вышли со Старшиновым и вместе направились к нему в управление: надо скорректировать работу бригад и участков на завтра. Мы шли по укатанной машинами каменной подсыпке.
- Мало, конечно, техники, - заговорил Старшинов.
- А что делать?
- Хотя, если хорошенько подумать, сманеврировать, да порасторопнее, то и двумя обойдешься.
- Тебе и карты в руки. Маневрируй.
…В приемной управления ждали Старшинова, Георгий Петрович не любил длинных совещаний и не видел в них смысла. Бетонщиков он отпустил сразу.
- С бетоном на завтра, - сказал он, - все ясно. Но а где мастера, прорабы?
- А что им тут делать? Это мы тут томимся, - сказал старший прораб базы стройиндустрии.
Начальники участков сидели за длинным, как платформа, столом и скучали. Старшинов коротко изложил суть дела и спросил, есть ли замечания. Замечаний не было. И он в недоумении пожал плечами.
- Ну что же, раз вам ясно - свободны. А ты, Антон, подожди меня. Почту разбирать не буду, только подпишу бумаги - посиди, и пойдем.
Я рассматривал кривую графика. Ломаная линия сползала вниз. "Да-а, нелегко Старшинову, и встретили его в штыки еще тогда, когда я его в первый раз водил по стройке". Как сейчас вижу: подошли к плотникам - Старшинов дотронулся до кепки.
- Здравствуйте!
- Здорово, коль не шутишь, - приподняв от работы головы, отвечают плотники.
- И раз-два, взяли, - командует крутой в плече мужик. И они берут бревно.
- Лозунгов много, а с малой механизацией скупо, - замечает Георгий Петрович и представляется мужикам: - Я новый начальник СМУ.
- Слыхали, слыхали, - не разгибаясь, бурчит тот же сутулый. - А нам что, куль на куль менять - только время терять. - Он пустил топор носком в обрубок - распрямился. - Перекур, братцы! Раз начальник, значит, "Беломор" есть.
Георгий Петрович протягивает пачку, плотник берет "беломорину", долго разминает, прикуривает и заходится кашлем.
- Сена, что ли, подмешивают. Будто мы лошади.
А нас уже обступили. Георгий Петрович подходит к обналичке и, как бы невзначай, приглаживает.
- Э-э, товарищи, так дело не пойдет, построгать надо, подогнать, а то вроде непричесанно получается. Жить-то ведь сами будете, станет жена окна мыть - обязательно занозу запустит.
- Придираться каждый сможет.
- А надо так, чтобы придираться не к чему было. - Старшинов взглянул на полы: - Поднимите-ка половицу, пока не пришили. Что ж так скупо, внатрусочку утепляете, а швы битумом и вовсе не пролиты. Детей же угробите и сами мерзнуть будете. Может, что в нарядах упустили - утеплитель или тот же битум?
- Не с той стороны, хозяин, колесо крутишь, - выступил вперед все тот же сутуловатый плотник. Вот потаскал бы на своем горбу этот утеплитель со склада, тогда бы другое запел! Начальство в легковушках разъезжает, им что, а привезти шлаковату черта с два машину выбьешь, бульдозер вторую неделю обещают, корячишься тут, пуп надрываешь.
- Это уже разговор, - сказал Старшинов, - с транспортом и материалами буду разбираться в первую очередь. А полы все же придется вскрыть и положить утеплителя - сколько полагается по проекту.
- Доску поколем, материалов и так не хватает, - зашумели плотники. - Вам что, вам хорошо говорить на твердом окладе.
- А вы все-таки вскройте полы, а мастеру я скажу, чтобы он выписал наряд на переделку за счет халтурщиков.
- Пусть серый волк переделывает, а мы не рыжие, смотреть надо, мастера есть, тоже зарплату и премии получают!..
- Изучил графики? Ну, пошли. - Он толкнул дверь.
- Не запирайте дверь! Освежить надо - понакурили, - орудуя тряпкой, попросила тетя Нюра.
В коридоре пахло пылью и свежестью одновременно. Мы спустились с крыльца, постояли, отдышались от двух кряду совещаний, закурили и уже повернули было в сторону дома, как его окликнула тетя Нюра.
- Георгий Петрович, вам звонят.
Мы опять поднялись в кабинет. Старшинов взял трубку.
- Слушаю.
По его односложным ответам я понял, что разговор был не из приятных. В трубке клацнуло, но Старшинов все еще держал ее около уха.
- Н-да, - наконец сказал он.
- Шеф звонил?
Старшинов положил трубку и опустился на стул.
- Узнаю коней ретивых. Ты не замечал у Юрьева привычки с конца начинать важный разговор?
- А что?
- Высоковольтную надо через Колыму перебросить, так он начинает: "Вы обдумайте мое предложение, а потом заходите, мы обсудим, только, пожалуйста, в деталях". И наконец говорит: "Как же будешь перебрасывать высоковольтную через Колыму?" Вот и возьми его. Как? Просьба, приказ? Поди, разберись.
- Конечно, приказ. Без этой линии стройке дальше нет ходу.
- Все это понятно. Но ведь надо техническое решение. А где оно? О том и разговор. Но ты представь, как он все это обставил. Вроде бы советовал, просил обдумать, а в конечном счете получился приказ.
- Дипломат. А помнишь, как по первости он в роли начальника стройки выступал.
Мы знали своего начальника уже четверть века. После Московского инженерно-строительного института он прибыл к нам на Иркутскую ГЭС прорабом. Вилюйскую строил, потом несколько лет работал в главке. Там участвовал при сдаче крупных гидростанций. А из главка на Колымскую.
- Еще когда Юрьев приехал, Георгий Петрович, он сказал: "Одно дело спрашивать, и совсем другое - строить самому, самому отвечать за все". И тогда, помнишь, как пошел он крупными мазками готовить грандиозный разворот основных сооружений. И был уверен, что начало всех начал - создание коллектива и строительство опорных баз. Тогда он и нам доказывал, что в начальный период основное развитие должно получить строительство жилья и объектов соцкультбыта.
- А ты погоди. Как на деле-то получилось. Фонды-то осели у поставщиков - это раз. Во-вторых, в график транспортных организаций заявки не попали, да и местные власти не помогли нам ни материалом, ни транспортом.
- Но вспомни, все-таки он нашел выход. А как! Первым приказом запретил ставить палатки и времянки.
- Как же не помнить - "за расхищение материалов и самострой увольнение".
- Вспомни-ка, как котельную и теплотрассы закладывали. Многие недоумевали. Котельная! Зачем? - всего-навсего десяток домиков. А как-то притащились с работы осенью, мокрые, усталые. Колотун на улице. Нас сунули в вагончик, а там и отопление, и горячая вода. Сколько мы с тобой строим, видано ли - горячая вода, ванная… Нет, Георгий Петрович, это оценили строители.
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, - поднялся Старшинов. - Пошли, а то совсем я тебя заморил.
- Пожалуй, мне пора домой. Поздно. Да и Людмилу Гурьевну неловко беспокоить.
- Да мы тихонько на кухню прошмыгнем. Поднимайся.
Мы перешли через улицу, вошли в дом и поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. На кухне Георгий Петрович быстро разогрел чай, и мы запивали им холодные котлеты.
- Вот, я все про то же, - прожевав котлету, заговорил Старшинов. - У Юрьева принцип - корректировать графики по ходу дела. А мне кажется, графики должны быть законом. Тебе, Антон, не доводилось впрягать такие резервы, что на первый взгляд уму непостижимо. А он так все обставит, деталями припрет, что и открутиться нет сил.
- Что ты мне говоришь? Будто я сам не знаю. Только вспомни, как он меня припер со строительным мусором.
- Ха-ха, - засмеялся Старшинов. - Всю стройку уморили - катались неделю.
- Но мне-то было не до смеху.
И я, сидя за столом у Старшинова, заново пережил тот позор…
Пускали базу Стройиндустрии, а сроки все срывались. В частности, речь шла о керамзитовой установке. Штаб стройки назначил ответственным за ее пуск Юрьева. Но, как известно, с материалами вечный затор. Нехватка то одного, то другого, особенно болтов и стяжек. Юрьев походил, походил по объекту и первым делом занялся анализом цифр. И выяснил, что крепежного материала для монтажа установки получено больше, чем требовалось. Уточнил, кто и когда получал материал. Он не стукнул по столу кулаком, нет. Он даже голоса не повысил, а приказал мне просеять строительный мусор. Я строил этот объект. Надо сказать, что наш коллектив, по мнению других строительных подразделений, мог служить образцом бережного отношения к материалам.
Результат просеивания был убийственным: тьма искореженных болтов, стяжек, гаек! Юрьев скупо улыбнулся и предложил приобрести недостающее за наш счет. Тогда мне казалось все это до дикости несуразным. И в то же время я понимал, что справедливо наказан.
- А ведь справедливо? - прочитал мои мысли Старшинов.
- Не спорю. Базу ведь сдали.
- Сдали.
- А вот как Колыму брать?
- Юрьев зажмет тебя между берегами - найдешь выход.
- Ну, я пошел, Георгий Петрович, а то опять до утра промаемся…
Утром Старшинова я встретил у подъезда. Вид у него был помятый. Он что-то буркнул в ответ на приветствие, и мы направились к бетонному заводу.
- У меня никак не идут из головы слова Юрьева, со вздохом сказал Старшинов. - Где взять эти детали? Все до мелочей велел продумать - можно подумать, у меня в управлении экспериментальный институт.
Но я-то видел, что Старшинов неотступно думает, ищет. Мы уже подходили к заводу, как Георгий Петрович повернул к складу готовой продукции.
- Опять солярку не подвезли, хвост вытащишь, нос увязнет. Где мастер? А-а, дело не в мастере, - махнул рукой Георгий Петрович.
- А в чем? - спросил я. - Пусть и мастера шевелят мозгами.
- В заданности, в заданности, Антон, - повторил Старшинов. - Будь ты хоть семи пядей во лбу, но если не настроил производства, не запустил по науке - задохнешься. - И Георгий Петрович торопливо повернул на участок нулевого цикла, туда, где закладывали пятиэтажные дома. А когда подошли, то вдруг обнаружили глухую тишину. Рабочие, словно воробьи на проводах, сидели на сваях и грелись на солнце.
- В чем дело?
- А ни в чем, ни одного бульдозера не дали.
- А, черт, - вырвалось у Старшинова, и он побежал в свое управление.
По пути заскочил в подвернувшуюся строительную будку.
- Телефон есть?
- Вчера провода взрывом оборвало. А вы из детского сада напротив позвоните, - посоветовала сторожиха.
- А-а-а, - только и сказал Старшинов. У него от бессильной ярости сжалось сердце, перехватило дыхание…
После обеда Старшинов положил на стол секретаря парткома докладную о срыве работ по вине руководителей механизации. Впервые в жизни так, письменно, и не рапорт. Это был крик боли и глубочайшего возмущения.
Заседание парткома было назначено на четыре, и Иван Иванович, как обычно, опаздывал. Он влетел последним - с видом страшно занятого человека, которого оторвали по пустякам. Сел и недовольно насупился.
Секретарь парткома Татьяна Сергеевна Сазонова коротко изложила суть дела.
- Из-за такого пустяка и собрали нас на экстренное совещание? - Иван Иванович криво усмехнулся. - Отрывают людей от работы, - шепнул он соседу, но так, чтобы было всем слышно.
- Иван Иванович, объясните товарищам срыв работы СМУ-один.
Иван Иванович не спеша поднялся. И по пальцам стал считать, кому и когда он направил бульдозеры и тягачи. Он перечислял механизмы по разнарядке и уже победно оглядывал присутствующих.
- Да и себе я должен что-то оставить. Ведь тоже задыхаюсь. - Иван Иванович смотрел на Сазонову не мигая.
По кабинету прокатился шумок. Сазонова поднялась с места, и на какой-то миг ее глаза стали холодными, невидящими.
- С пустозвонством надо бороться и покончить как можно скорее, - резко сказала она. - Вам на планерке это записали? Вы ведь не возражали? Вы же согласились вместо четырех бульдозеров дать два? - уточнила секретарь парткома. - Теперь речь идет, если хотите, не столько о бульдозерах, сколько о вашем поведении, - не повышая голоса, продолжала она, - о поведении коммуниста-руководителя, не сдержавшего слова. И можно ли доверять такому человеку вообще?
Стало тихо. Только слышно было, как гудела и отчаянно билась в плафоне над столом муха.
Татьяна Сергеевна помолчала немного. И со свойственной ей прямотой в упор спросила:
- Что вы на это скажете, Иван Иванович?
Иван Иванович побегал глазами по лицам сидящих и, как бы недоумевая, пожал плечами.
- Я вроде сапожника, - пытался отшутиться он, - сам тачаю и сам без сапог. Вы ж с меня план спрашиваете?..
- Мы сейчас с вас спрашиваем, почему вы не сдержали слово? Слово коммуниста - материально. Вы его нарушили, и пошла цепная реакция - простои бригад, а в конечном счете срыв государственного плана. Наша вина, - повысила голос Сазонова, - в том, что мы нетребовательны к себе, обесценили слово. Но мы это исправим…
- Вы сами напишете заявление, Иван Иванович? - вдруг спросил Юрьев.
Иван Иванович поднял глаза.
- Так, сразу, - он тихонько опустился на стул. Но тут же встал. - Татьяна Сергеевна, товарищи члены парткома. Поверьте?! Последний, может быть, раз…
Наступило гнетущее молчание. Муха обожглась о лампочку, упала на полированный стол и едва шевелила крыльями.
- Разрешите два слова, - приподнялся Старшинов.
Татьяна Сергеевна кивнула. Георгий Петрович ослабил узел галстука, шумно вздохнул и сказал:
- Поверим Ивану Ивановичу. Я прошу и хочу надеяться…
Из управления расходились поздно. Все понимали, что это был необычный партком. Что с этого момента не только словесной шелухе был поставлен заслон, но и в корне менялись взаимоотношения между механизаторами и строителями.
Теперь на строительстве шла по-настоящему борьба за право вбить первый кол на основных сооружениях будущей гидростанции. Партком совместно с постройкомом разработал ступенчатую систему социалистического соревнования. Условия были жесткими: если срывалась бригада - вылетал из соревнования участок; прогорал участок - сходило со стартовой дорожки подразделение. Тут было так: один отвечает за всех, все - за одного. Случайности при такой системе соревнования были полностью исключены, и к финишу подходили самые организованные, способные и выносливые. Одной из лучших бригад стала Димкина бригада. Ей-то и было дано почетное право перебросить воздушный мост через Колыму.
К ним я и спешил по дороге к реке, когда меня нагнал "газик" Старшинова.
- Садись, подбросим, - предложил он, высовываясь в дверку.
- Ты что светишься весь - сто тысяч выиграл?
- Колыму дрессировать будем.
- Я тоже к Ланцову. Ну и работенка. Ведь еще недавно ломал голову над юрьевским приказом, а сейчас радуешься. Ты трассу-то хоть видел?
- Догадываюсь, - шутит Старшинов.
Я забрался в машину, и мы съехали до самой воды. Здесь "газик" развернулся и притулился у валуна. Вода в реке играла бурунами, вила жгуты, исходила прохладой. Подождали, пока с той стороны приплавили лодку и забрали нас.
На правом берегу одиноко стоял вагончик, молотил тягач, рядом бригада готовила такелаж. Увидели нас - подошли.
- Задача до предела ясна, - Старшинов уже давал задание. - Пока механизаторы монтируют экскаватор, надо перебросить воздушный мост через Колыму, закрепиться на правом берегу, установить опоры от Синегорья до створа, натянуть провод, подключить трансформатор и запитать линию.
Ребята, запрокинув головы, угадывали, где же должны стать опоры? Пейзаж, прямо скажем, волновал, а не радовал парней, повидавших разные лэповские трассы.
- "Лучше гор могут быть только горы…" - пропел Димка. - Вот они, перед вами.
Стеной вставали кручи. Сине-голубые дальние вершины, их заснеженные сверкающие купола были величественны.
- Хорошо бы, конечно, вертолет, - вздохнул Димка.