И, не дожидаясь моего ответа, Димка садится на борт лодки, снимает сапоги. Ребята тем временем притаскивают увесистый камень и привязывают за веревку - будет якорь. Заволокли они в лодку камень-якорь, уложили, как полагается - камень на нос, веревку колечками, чтобы не запуталась. Двое на гребях, Димка с рулевым веслом. Талип около чалки стоит на коленях - ему отдавать якорь. Все одеты, лишь Димка в трусах сидит на корме, длинноногий, широкий в спине, настоящий, крепкий мужик. Сейчас в самом соку, а не заметишь, как и состарится. Давно ли, кажется, был как ботва, вынутая из темноты - ноги, руки макаронины…
- Разреши, дед? Я тоже с бугром… - просится Андрей.
- Погоди, Андрей! Ты будешь тут принимать чалку.
Парни догребают до наплава, забирают немного повыше, выравнивают лодку вверх по течению носом, и Талип отдает якорь. Слышно, как плюхнулся камень. Всех обдало брызгами.
- Ну, товарищ, - голос Талипа, - будем тебя стропить за ногу или как?
- За шею, товарищ дорогой, - а это Димка.
- Нет, ты все-таки веревку хоть в зубы возьми. Удернет тебя вода, как догонять будем?
- Верно, верно, бугор, - ребята поддерживают Талипа.
- Ладно, - берет веревку Димка, - поддерните, в случае чего.
Он встает с кормы на борт и, спружинив, прыгает в воду. Через несколько секунд сначала голова, а затем весь Димка бултыхается за кормой. Его подтягивают за веревку и помогают забраться в лодку.
Отдышавшись, Димка снова сигает в воду. И так несколько раз. Видно, что-то не получается. Лодка снимается с якоря и двигается к берегу.
- Легковат, дед, надо грузило, - говорит Димка, ступая босыми ногами по камням, словно по раскаленным углям.
- Во-во, камень на шею, - подытоживает Талип.
- На шею не на шею, а вот второй якорь с кормы бросить надо, - говорю я.
- Совершенно верный, - подхватывает Талип.
И Димка усек:
- Можно подобраться по якорному канату и ногами ощупать дно.
- Уловил - понятно…
Я снял пиджак и набросил Димке на плечи.
- Да ты чего, дед, как маленькому…
И снова навалились на весла парни, но уже не так прытко шла лодка, как поначалу, - чувствовалось, устали. И снова в поперечнике реки работа… Прощупали дно и на этот раз вернулись мокрыми, холодными, но довольными.
- Надо взять повыше, самую малость, и уступ обойдем, - посиневшими непослушными губами едва выговаривает Димка и бежит к костру.
Андрей прикатил старый автомобильный баллон, и теперь он горел, облизываясь жирным языком дыма.
- Лучше маленький Ташкент, чем большая Колыма, - присаживаясь к костру и дрожа всем телом, говорит Талип.
Пока ныряльщики согревались чаем, ребята прицепили трос, изменили угол натяжения, как и предлагал бригадир, и тогда уже Димка взгромоздился на валун и свистнул. Все приготовились. Димка закрутил над головой беретом. Тягач, натужно выдохнув клубы черного дыма и отчаянно натянув трос, скребанул, да так, что из-под траков вырвался сноп искр. А Димка все крутит беретом над головой, и видно, как что-то кричит, а что - не слышно. Цыган догадывается и поддает газу…
Наконец бульдозер вынырнул у противоположного берега. Старшинов вздохнул с облегчением.
- Почему вас комары не грызут? - исхлестываясь веткой тальника, спросил он не к месту.
Димкина бригада закрепилась на правом берегу Колымы.
Парни думали, отроют бульдозером котлован, забетонят основание, поднимут тридцатичетырехметровую опору, натянут провода - и готов воздушный мост. Подадут энергию - оживай, стройка, и здесь, на правом берегу! Поначалу работа шла неплохо. Но как только содрали верхний слой, оголился сплошной валунник. Кувалда, лом, клин, лопата - называется это просто: выемка котлована вручную, круглосуточно, до изнеможения.
Ребята с азартом зарывались все глубже в скалу. Только повар был недоволен и жаловался:
- Я стараюсь, а они ложку мимо рта проносят.
Но вот над котлованом поднялся лес арматуры, бригадир замерил контуры, пригласил геодезистов. Геодезист, а с ним тоненькая девушка с рейкой (ребята перевезли их на катере) Полдня лазали по арматуре, мерили, стреляли нивелиром, пока не достигли нужной отметки. И тогда сказали "стоп".
Теперь дело за бетоном. Но бетон не бульдозер, подводным способом не переправишь. Техотдел управления разработал проект производства работ, даже определил сроки подачи бетона. Предполагалось навести понтонный мост и вообще все сделать по науке. Но пока не было ни барж, ни понтона, ни такелажа. Вот тут-то лэповцы и попросили начальника СМУ принять их по неотложному делу.
- Мы, - начал Димка, - к вам со встречным планом…
И раскрыли перед Георгием Петровичем свой план. Здесь были и цифры, и выкладки, - и, главное, мысли: из пустых железных бочек соорудить плот, натянуть через Колыму трос и на этом плоту перевозить в бадьях бетон. А просьба заключалась в том, чтобы выдали две бадьи для бетона и разрешение на бетонные работы.
У Георгия Петровича заблестели глаза, но он тут усомнился.
- Рискованно.
И тут напомнили Старшинову о Заполярном. Когда там до время перекрытия русла оставалось уложить последние кубы бетона, то перемычка, отгораживавшая реку от котлована, в котором работали строители, вдруг стала хлябкой, а паводок напирал с катастрофической силой. Надо было продержаться еще немного, дать возможность прикрыть плитами свежий бетон и вывести из котлована людей и технику. Неожиданная, но единственно верная команда: бульдозерам всем враз подвинуться к самому гребню и держать плотину.
Тридцать восемь машин вытянулись в одну линию - нож к ножу - и по одной команде двинулись вперед, толкая перед собой вал суглинка, и там, наверху, замерли, натужно рыча, сдерживая гребень перемычки. А тут еще ЧП - в горле отводной траншеи застрял лед. Затор. Река мгновенно подпрыгнула к самому гребню перемычки. Подул ветер, повалил снег. Сразу потемнело. Взрывники, скользя, вскарабкивались по откосу траншеи. Внизу клокотала вода. Чертыхаясь, ребята спустились обратно, к затору не подберешься. На лодке тоже нельзя: закрутит в водовороте, не успеешь уйти - подорвешься. Надумали пустить взрывчатку на плотике. Прикинули скорость течения, отрезали нужной длины кусок бикфордова шнура, связали несколько бревен, досок - плыви! Светлячок шнура покачался в горле траншеи, но вдруг остановился, покружился на месте и… поплыл обратно.
- А-а! За камни! Прячьтесь! - закричал Димка, а сам, уже не помня себя, в азарте, что ли, с шестом побежал к воде. Дымок окутывал взрывчатку. Димка с силой толкнул плотик на водобой, сам упал за какое-то укрытие. Плотик стремглав унесся вниз, секунда-две… Громыхнул взрыв, лед брызнул выше скал.
Старшинов еще тогда подошел к Димке. Тот сидел на обломках опалубки сухой, длинный, похожий на мрачную птицу, курил.
- А вы говорите - стиляги, - улыбнулся Димка.
- А могло бы…
- Могло бы… Вот захлестнуло бы сотни людей, тогда бы?
Этот случай и вспомнился сейчас Старшинову.
- Ну, быть по-вашему, - согласился он. - Только давайте прежде опробуем на холостом ходу.
Димка с Талипом, булькая по воде, забрались на свой капитанский мостик. Димка навалился на кормовое весло, Талип, отталкиваясь шестом, свалил нос парома в реку и направил по тросу удерживающее паром кольцо. Как только паром взял нужный угол забора воды, бочки весело загрохотали по мелководью, спружинили на глубине, трос туго натянулся, зазвенел. Забурлила из-под кормы вода. Подхваченный течением паром стал быстро удаляться от берега, строгая за собой белую стружку пены.
Георгий Петрович не выдержал и попросил парня, который тут же у берега возился с моторной лодкой, перевезти его через Колыму.
И вот метрах в пятидесяти выше, параллельно с паромом шла моторка. Начались гонки. Ребята увлеклись поединком, страстно желая победы парому.
На середине реки моторка, распарывая треугольником воду, чуть вырвалась вперед и потеряла ход, обмякла, мотор умолк. С берега сорвался вопль. Лодку подхватило волной и бросило на бочки. Казалось, отвести несчастье невозможно. Но Димка, ловкий, сильный - в долю секунды перемахнул через площадку от кормы в нос и, ухватившись за трос, резко выбросив ноги вперед, повис над водой. В тот самый решающий момент, когда лодка почти коснулась парома и неотвратимо бы врезалась между бочками, Димка спружинил и ногами оттолкнул моторку, изменив ее направление.
Паром благополучно достиг правого берега - слышно было, как он, хрустя галькой, швартовался, затем снова похрустел галькой, сполз на глубину и, похожий на большое животное, поплыл к своей пристани.
Пока переплывали реку, бросали чалку, пришел в себя Старшинов и хозяин моторки.
- Послушай, - спросил Старшинов у Димки, - какой мощности двигатель у твоей шаланды?
- Если в киловаттах, то девятьсот тысяч, - серьезно ответил Димка и показал рукой на реку.
…День был на исходе - обычный день строителя северной стройки. По прорану реки потянул северный ветер. Солнце заслонили тяжелые тучи.
- Смотри-ка! - повеселел Старшинов и подставил ладонь снегу.
Парни собрали инструмент, такелаж и спешно смотались. Мы тоже направились в сторону поселка. На первой террасе приостановились перевести дух.
- А ты знаешь, что строительство плотины рассматривалось в двух вариантах? - Старшинов как бы продолжил прерванный разговор. - Или бетонная, или каменно-набросная из местных материалов. Победили местные материалы с суглинистым ядром. Но в таких плотинах не исключено зависание ядра и, как неизбежное следствие этого, - сквозные горизонтальные трещины.
Мне представилось, как водохранилище в тысячи кубических километров в бурном потоке устремляется в эти трещины, размывает и уносит плотину. Жутко. И тут же промелькнули накрепко засевшие цифры. Плотина, эдакий слоеный пирог, вмещает в себя 825 тысяч кубометров грунта, скалы - 212 тысяч, бетона - 103 тысячи, суглинка - один миллион 270 тысяч, каменной наброски - девять миллионов 340 тысяч, мелких фильтров - 360 тысяч кубометров! И вот этот пирог высотой в сто тридцать метров в одно мгновение может поглотить вода…
- Но ведь есть плотины с защитным экраном. Они почти исключают возможности зависания ядра, - неуверенно говорю я.
- Конечно, - подтверждает Старшинов. - Плотина с экраном легче приспосабливается и к возведению очередями, что делает более гибкой организацию работ.
- Где-то я читал о том, что противофильтрационные устройства делаются из металла.
- Это наиболее старый, редко применяемый теперь метод. Вот в начале двадцатого века в США в плотинах Лоуэр Отэй и Усть-Кэньон, высотой около сорока метров, были применены стальные клепаные диафрагмы, облицованные бетоном. В дальнейшем стальные диафрагмы применялись для невысоких земляных плотин. Но в нашем сооружении металлические диафрагмы неприменимы. Любопытно, что думали на этот счет лет сорок назад. У меня есть журналы, если интересуешься, зайдем, покажу.
В квартире Старшинова не по-холостяцки уютно. Каленое солнце целиком стояло в окне. Окна не раскрывали - наваливался комар. Я знал, что жена Старшинова в Ленинграде - поехала навестить сына, но заведенный ею порядок хозяин оберегал и поддерживал. Я снял сапоги у дверей и прошлепал по чистому полу до стула цвета сосновой коры. Пол приятно холодил ноги.
Георгий Петрович вымыл руки, достал с полки папку и со скрупулезной педантичностью разложил на столе пожелтевшие от времени журналы.
- Прошу, - показал он на стул. - Пока готовлю чай - полистай. Только, пожалуйста, осторожнее. Бумага ломкая. Может, руки помоешь? Есть горячая вода, - извиняющимся голосом предложил он.
Старшинов бренчит на кухне посудой, шумит вода из крана. Я сижу за полированным столом и листаю журнал. Грубая, плохого качества бумага потрескалась и поблекла, будто вымытая дождями. Листки на уголках износились, а на сгибах подклеены полосками, тоже побуревшими от времени.
Когда берешь в руки бумагу, ставшую историей, всегда невольно испытываешь волнение. Не знаю, кто как, а я всегда.
И вот передо мной журналы "Колыма" за 1936 год. Много снимков: долина реки Среднекан, "Котел" - место первой ГЭС на Колыме - и большая, с выкладками статья "Гидроэнергетические ресурсы реки Колымы". Здорово!
- Ну, как? - с полотенцем в руках заглядывает ко мне через плечо Старшинов. - Интересно? Учти: это летопись, оставленная первыми энергетиками. Многое сделано до нас руками замечательных людей, забывать их усилия и подвиги мы не вправе. Я каждый раз ими восхищаюсь, поражаюсь. И сейчас замираю от прикосновения к прошлому. И сердце мое наполняется дивом давно совершенного. Далекие тридцатые годы. Одинокая палатка с дымом над полотнищем… Дырки штолен в крутых берегах реки. Изъезженные колесами и тачками покота и склонившиеся над образцами геологи и гидротехники…
Старшинов вдохновенно читает, а я слушаю.
Оказывается, еще сорок лет назад было избрано наиболее целесообразное место для створа, то самое, где сейчас строим гидроэлектростанцию. Как тяжко было в тех условиях вести изыскания, выкраивать средства для работы экспедиций, как слабо были они оборудованы технически. Но сколько расчетов, цифр, умных, обоснованных аргументов.
- Теперь трудно кого-либо удивить цифрой, - говорит Старшинов. Но исследования тех времен, их верные прогнозы поразительны!
Георгий Петрович спохватывается и идет на кухню. Вскоре он возвращается. По левую руку от меня ставит кипящий чайник и приносит в серенькой вазочке сахар.
- Когда бывает дома Людмила Гурьевна, мы обычно пьем чай на кухне, хоть и тесно, но уютнее.
Я беру ложкой похожий на черемуховую муку чай, кладу ему и себе по столовой ложке на стакан. Старшинов подливает кипятку. Пахнет прижженной корочкой и переспелой полынью.
- Вот и сбывается то, что было когда-то лишь в дерзких мечтах. Помню, в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году группа инженеров с Вилюйской ГЭС приезжала сюда, на Колыму, детально знакомилась с районом работ, и всех очень интересовали местные материалы, и все пришли к единому мнению: пригоден и суглинок для экрана плотины, и песок для бетона.
Долго мы еще говорим. Я прихлебываю чай. Старшиновский стакан стынет.
Ночным притихшим поселком иду домой. Еще лишь пятый час, а раннее северное солнце уже встает. Золотит заснеженные купола гор. По зеленому морю болотины алюминиевые вагоны - общежития. В осенних красках оседают прибрежные горы, на их фоне встают пятиэтажные дома. На спуске к реке, на большой террасе левого берега, высятся скелеты металлоконструкций. Скоро они оденутся в бетон и превратятся в базу стройиндустрии. А ниже по реке, откуда убегают моторные лодки и катера, на берегу, словно прошитом дратвой, уложены трубы водоснабжения и канализации. Я поднимаюсь по трубе и иду мимо столовой, почты, магазинов, мимо комбината бытового обслуживания, стадиона. Поселок спит. Не спит ночная смена. Словно батальон солдат, выстраиваются железобетонные сваи - закладывают фундаменты под здания новой школы, деткомбината, клуба, магазинов. Работают копры, буровые станки. А несколько поодаль башенные краны складывают из крупных блоков пятиэтажные дома.
Вздрагивает земля, да так, что дребезжат испуганно окна в домах. Это ведут отпалку грунта в карьерах. Громыхают кузовами большегрузные самосвалы. И видно, как на террасе горы клюют тяжелый грунт экскаваторы. Поселок не спит.
Старшинов
Поселок не спит. Работает. Работает. Живет. Еще в позапозапрошлом году эту лесистую террасу перечеркнула просека. А мы подошли к берегу на водомете и по этой просеке, утопая в болотине, поднялись на второй уступ террасы. Тогда еще Старшинов сказал:
- Похлебаем этот кисель. Знаешь, какая здесь геология? Плывун. По всему берегу. На таком построишь дома. Оглянешься, а они ползут и валятся в реку.
Я живо представил.
- Веселенькое дело.
Помню, Старшинов взял меня за плечо и как-то по-особенному - заглянул в лицо. Высветлился изнутри, что ли.
- Антон, Антон, сколько же мы вместе соли съели. Помнишь, всякое ведь было. Но ты представь вот. Это не громкие слова. Ты же знаешь, я их не люблю. И все же представь - стоим мы сейчас с тобой на этом диком берегу, а сколько людей дерзало вступить в единоборство с этой дикостью, с этой оглашенной рекой, и это выпало на нашу долю. Ты понимаешь, Антон, о чем я говорю?
И тут, как это иногда бывает, когда открываешь человека, когда не суетен и не только слушаешь, но и слышишь и видишь. Я открыл для себя Старшинова Георгия Петровича. Вот и сейчас, поднимаясь по трубе, всматриваясь в как бы заново увиденный поселок, я вспомнил его слова, то время и оглянулся. Надо же, какое совпадение - за мной торопливо шагал Старшинов с удочками на плече, в руке болталась снизка хариусов.
- Ну, брат, ты и шпаришь, - задыхаясь, прокричал Старшинов и потряс рыбешкой: - Видал… ушица какая?
Я подождал Георгия Петровича.
- Малявки, - подзадорил я Старшинова.
- Эти-то малявки? Хочешь, спустимся к реке, - и побрякал котелком, - уху сотворим. Одному как-то не то. Пошли, а?..
И вот мы сидим у костерка у Колымы, как когда-то сидели у Ангары, у Вилюя.
…Бежит себе река, течет праздно, погруженная в раздумья. Пока она делает свое дело, мы - свое. Ухают гулко взрывы в ночи, и эхо вянет в распадках, ворочаются на крутом прибрежном уступе трудяги БелАЗы, экскаваторы, и их вздохи тонут где-то под лобастым обрывом.
А мы вспоминаем минувшие дни и думаем о будущем. Мы еще не знаем, каков норов у Колымы, какой сюрприз она может преподнести, но характер свой она уже проявила: ее только затронули, потеснили чуть-чуть, и она тут же возмутилась. Не всякая река так чувствительна и капризна, как Колыма. Другая течет себе ровно, спокойно, и только в последний момент, в перекрытии, окажет сопротивление. А Колыма строптива: то вдруг потемнеет, взбугрится на три метра в час, станет коричневою, то разольется обидой лиловою, и только слышно, как в ночи взахлеб рассказывает легенды. И мы со Старшиновым слушаем ее и строим прогнозы битв. Время идет. Вот и не заметили, как задымилась изморозь на висках. Я подливаю из котелка в кружки крепко заваренный чай.
- А знаешь, меня ведь из отпуска отозвали. Юрьев приказал. - Старшинов прикурил от веточки. - Значит, отпуску каюк. Досадно было, но и приятно, что в тебе есть нужда. Значит, ты человек, нужный делу. А кости отогреть на Южном берегу можно и в другой раз.
- А как Людмила Гурьевна?
Георгий Петрович сладко потянулся.
- Долгий сказ. Но время не торопит. Расскажу. Иду я, значит, босиком по раскаленному песку, телеграмма в кулаке. Жарища. Людмила под грибком книжку читает. Заколебался я. Может, не стоит вот так, сразу, портить человеку настроение и рвать многолетние мечты, как гнилые нитки. Может, лучше сослаться на трудности акклиматизации. Дескать, и сплю, сама видишь, плохо, и головные боли, какой уж тут отдых? Людмила-то может остаться тут с друзьями или поехать к тетке в Ленинград, там и квартира есть. Словом, примостился в куцую тень, молчу.
"Ну, что скис, Жора, - сразу заметила. - И что еще за телеграмма? И как только узнают адреса, никакой у тебя конспирации, честное слово, предупреждаю…" Я что-то промямлил. Она свое: "За два года без продыху ты имеешь право отдышаться?" - "Понимаешь, говорю, у меня что-то с акклиматизацией".