- Хочется верить… - И добавила помедлив. - Смотрела я на вас и думала, что хамство, грубость, тщеславие, корысть - это удел ничтожных, злых и вздорных людишек. А вы такой сильный, хороший, вы не можете так, мимоходом, обидеть человека. Не должны… Мне тогда было очень больно.
- Я не знаю, что ответить вам… - проговорил он волнуясь. - Хороших людей больше, чем злых и ничтожных, - я их вижу, мы живем среди них, растем… Моя беда в том, что я не всегда еще могу отличить хорошее от плохого… Покамест я делаю то, что мне подсказывают другие люди, товарищи… Подскажете вы - я и вас послушаюсь…
Таня спросила испытующе:
- Ну, а если я подскажу вам что-нибудь… дурное?
Отступив от нее, он поспешно и с испугом воскликнул:
- Этого не может быть!
Она усмехнулась и взяла его под руку.
- Идемте пить чай.
Теперь в комнате было светло, на белой скатерти стояли нарядные чашки, розетки, варенье. Из детской показался Алексей Кузьмич, без пиджака и без галстука.
- Плохая ты нянька, - сказала ему Таня, - долго укладываешь.
Алексей Кузьмич дремотно ухмыльнулся, довольный.
- Дошлый народ эти ребятишки. Пока я над ним сидел, сам задремал. Я ему говорю: "Повернись к стене, спи. Ночь наступила, а ты все не спишь". Он повернулся, долго, видимо, размышлял и спрашивает шопотом: "Папа, а на кого она наступила?" Я говорю: "На тебя наступила". Он приподнялся и начал озираться: "Что ли она кошка?"
Сели за стол. Елизавета Дмитриевна подала ужин. Подвигая к себе тарелку, Алексей Кузьмич спросил Антона:
- Что думаешь делать дальше, бригадир? Какие планы наметил? Поделись, если не секрет.
- Работать, - ответил Антон.
- И все?
- Экзамены на носу - готовиться придется крепко, чтобы не оскандалиться… Сколько книжек прочитать надо!..
- А соревнование? Что ты думаешь на этот счет? У нас много еще бригад отстающих. Как с ними быть?
Антон видел, что Таня с интересом наблюдает за ним, нахмурился, спрятал руки под стол, сунул в колени, сжал.
- Отстающих быть не должно, - сказал он. - Надо тянуть их…
- Правильно: на повестку дня встал вопрос о том, чтобы сделать всех рабочих передовыми.
Антон улыбнулся:
- Значит, придется решать, если уж встал такой вопрос. Решим.
- Вот и договорились, - рассмеялся Алексей Кузьмич и отодвинул от себя пустую тарелку.
Елизавета Дмитриевна заметила скептически:
- Наивные люди! Как будто от вас двоих зависит, быть кузнице передовой или нет…
- Зависит! - воскликнул Алексей Кузьмич. - В малой степени, а зависит, правда, Карнилин? А степень можно увеличить. - И обратился к Тане, задумчиво позвякивавшей ложечкой о край стакана. - Ты что загрустила, вдова?
Вмешалась Елизавета Дмитриевна:
- Сколько раз я тебя просила не называть ее так! У нее есть имя…
- Виноват, - покаянно молвил Алексей Кузьмич и насмешливо взглянул на Таню. Та рассмеялась:
- Называй так, Алексей Кузьмич. Какая разница - от перемены имен сущность не меняется… - Вышла из-за стола, начала собираться домой.
Из своей комнаты вышел учитель Дмитрий Степанович, отец Елизаветы Дмитриевны, и квартира огласилась его жизнерадостным рокочущим баском. Он провел рукой по дымчатому ежику волос, осведомился:
- Вы уже домой, Таня? И с провожатым? Отлично!
Антон радовался, что еще несколько минут проведет вместе с ней. Но когда они вышли на улицу, Таня попросила:
- Вам завтра рано вставать. Идите домой. Я доеду одна. Серьезно.
- Вы все еще сердитесь на меня? - спросил он огорченно. - Мне хотелось побыть с вами…
- Времени впереди много - еще увидимся, - сказала она и направилась в сторону метро.
5
В обеденный перерыв Антон привел в комсомольское бюро всю свою бригаду.
- Настя, доставай патефон, ставь пластинки - под музыку легче думать, - распорядился Антон и положил перед Володей лист бумаги, где не совсем отчетливо, наспех были обозначены пункты соцобязательства.
Безводов вернул бумажку, сославшись на неразборчивый почерк:
- Читай сам.
Антон выпрямился, обвел всех взглядом: Гришоня навалился грудью на стол и косо из-под лохматых бровей выжидательно следил за Антоном; Илья Сарафанов картинно сидел у окна и попыхивал дымком папиросы, длинное и тяжеловатое лицо его было бесстрастно и непроницаемо; Настя добросовестно крутила ручку патефона, - после пушечной пальбы молотов музыка ласкала слух; Володя убрал со стола папки и приготовился слушать.
- Первое, - прочитал Антон раздельно и с выражением - довести выполнение сменных норм до ста сорока процентов. - И выдержал паузу.
Гришоня живо и не то критически, не то одобряюще произнес:
- Оч-чень интересно!
К Сарафанов недовольно завозился на стуле, скупо разжал челюсти:
- Высоко забираешь, как бы не сорваться…
- Смешно слышать от тебя такие речи, Илья, честное слово, - загорячился Антон, взглядывая на Безводова, как бы обращаясь к нему за поддержкой. - Как будто мы не давали по сто пятьдесят, сто семьдесят и даже по сто восемьдесят процентов!
- То было по заказу, - возразил нагревальщик. - А тут - каждый день…
- Сказано "довести", то есть не сразу с места в карьер гнать, а будем наращивать постепенно, изо дня в день, - разъяснил Антон.
Володя спросил прессовщицу:
- Что ты скажешь, Настя?
Она повернулась и, поглаживая новую пластинку, которую собиралась ставить, поспешно ответила:
- Я согласна.
- Я ведь тоже не против, - поправился Сарафанов. - Я только говорю: не многовато ли, выдержим ли?..
- Выдержите, - сказал Володя. - Читай дальше.
- Второе: выпускать продукцию отличного качества. С этим пунктом все согласились. Следующие параграфы гласили о чистоте рабочего места, об участии комсомольцев в общественной работе… Бригада вызывала на соревнование Фому Прохоровича Полутенина и Олега Дарьина.
- Эх, куда хватил! - воскликнул Гришоня и весело засмеялся.
Илья опять завозился, забубнил:
- Положат они нас на обе лопатки…
- С сильным бороться - сам сильным станешь, - настаивал Антон.
- Не положат! - тотчас же подтвердил Гришоня, подогретый воинственным пылом бригадира, и ввернул: - Они нас пожалеют…
- Обязательства хорошие, - сказал Володя Безводов. - Только недостает, по крайней мере, двух вопросов.
- Каких? - спросил Антон ревниво. - Я все учел.
- Вы забыли, что у нас есть еще одна комсомольско-молодежная бригада Жени Космачева. Она пока не блещет успехами. Ей необходимо помочь. И я предлагаю записать такой пункт: "Взять шефство над одной из отстающих бригад". В данном случае над бригадой Космачева.
Ребята переглянулись.
- Вот это правильно, - с неожиданным энтузиазмом отозвался Сарафанов. - Помогать надо!
- И второе, - продолжал Безводов, мерно ударяя карандашом по столу. - Все члены бригады по примеру своего бригадира будут учиться в средней школе рабочей молодежи.
- А вот это неправильно, - возразил Сарафанов и встал - голова под потолок. - Куда мне учиться - двадцать два года с большим хвостом… Не найдется такой парты, которая бы меня вместила.
- Закажем персональную, - утешил Володя.
- Нет, я не согласен. Мозги заржавели, как примусь думать, так в голове начинает скрипеть что-то, трещать…
- Вот тебе в школе и смажут их, мозги-то. Что ты скажешь, Курёнков?
- Надо бы снять этот пунктик, - сказал Гришоня просительно. - Учеба, она - на любителя…
- А ты, Настя?
- Я буду учиться в седьмом классе, - послушно сказала Настя, на что Сарафанов презрительно фыркнул:
- Так тебе Олег и разрешит! Держи карман шире!..
- Разрешит, - заверил Безводов. - Он сам-то учится!
К великому огорчению Сарафанова, пункт этот все же записали.
Глава четвертая
1
Долго и недвижно висели над городом рыхлые водянистые тучи. Неохотно занимался хмурый рассвет, тускло, лениво заливал улицы, сужая их перспективы, и дома зябко жались друг к другу. Голые ветви деревьев тяжко набухли влагой. На мостовых, не просыхая, стыла липкая маслянистая мокрота. Вершины зданий тонули в туманной мгле. По ночам ни одна звезда не украшала неба. Птицы молчали, будто задохнулись вязким воздухом. Лица людей выглядели бледными, неулыбчивыми, как бы выцветшими. Казалось, не будет конца этой не по-весеннему унылой непогоде.
Но однажды в полночь из далеких теплых краев примчался мятежный ветер, с разлету ворвался в город, завихрился на площадях, заметался в ущельях улиц, выдувая студеную промозглую сырость; разорвав прочную блокаду облаков, освободил звезды, и они замигали изумленно и радостно. Утро наступило золотисто-юное, звонкое. Навстречу солнцу заструились прозрачные и благоухающие пары, дома радушно распахнули окна, деревья дружно взметнули зеленое пламя свежих листьев; на бульвары высыпала детвора; в сквозной синеве кувыркались, ликовали голубиные стаи. Весна…
Антон проснулся с чувством душевной свежести и облегчения - яркий луч упал на подушку и разбудил его раньше времени. За окном в тишине восхищенно и без передышки заливалась какая-то пичужка. Антон сонно улыбнулся, подумав:
"Что это за умница прилетела к нам со своими песнями?"
Толкнув створки рамы, он хотел взглянуть на нее, но, крошечная, она невидимо затерялась где-то в мохнатых ветвях липы. Гришоня еще спал, свернувшись клубочком, и Антон укрыл его потеплее своим одеялом.
Умывшись, Антон сел к столу и раскрыл учебник: приближались экзамены. Математика, физика, химия мало беспокоили его. Но предмету, по которым надо много читать и, уяснив прочитанное, хорошо и четко излагать, его тревожили, в особенности история с ее событиями, датами, именами, не говоря уже об английском языке, который его просто пугал; но и английский он хотел знать на "отлично", поэтому и приходил в школу на час раньше, чтобы позаниматься с учительницей.
Сутки были уплотнены до предела. На все соблазнительные предложения Гришони Антон отвечал отказом, а когда во Дворце культуры происходило что-нибудь особенно интересное - концерт с участием народных и заслуженных артистов или праздник молодежи, - просил Гришоню запирать его и уносить ключ с собой.
Часто он живо вспоминал Люсю, и ему делалось немного жалко своего прежнего чувства, которое внезапно вспыхнуло и погасло, оставив горечь разочарования.
Заслонив собой все остальное, вставала перед ним Таня Оленина. Нежные и восторженные чувства к ней не давали ему сидеть на месте. Он подымался и ходил по комнате, ероша волосы. В такие минуты комната казалась ему тесной, тянуло на волю, на простор, в шумную, веселую толпу. Но Таня как бы незримо присутствовала рядом с ним и приказывала с ласковой женственной властью: "сиди и учи уроки". И, подавив в себе праздные мысли, он садился за стол, упрямым жестом придвигал к себе книги и читал, "зубрил" естествознание, историю, литературу…
Антон беспрестанно мечтал о встрече с Таней. Ему хотелось являться перед ней всякий раз новым, более умным, начитанным, красивым.
Скрипнула сетка кровати, Гришоня повернулся на другой бок и, не открывая глаз, спросил:
- Давно встал?
- Да, мне скоро уходить.
- Завтракал?
Антон промолчал.
- Сейчас я встану, чайник согрею.
Гришоня оделся, деловито осмотрел продовольственные запасы, потом отправился на кухню готовить завтрак. Через несколько минут он влетел в комнату - в одной руке сковорода с жареной картошкой, в другой - исходивший паром чайник.
Но в это время с улицы донесся густой и отрывистый женский голос:
- Карнилин, эй, Карнилин! Пошли!
Антон высунулся в окно и увидел стоящую под липой Марину Барохту, кивнул ей:
- Сейчас иду, Это Марина, - объяснил он Гришоне и начал поспешно собираться.
- Чего вскинулся? - сердито заворчал Гришоня. - До уроков еще полтора часа. Пусть она идет своей дорогой…
- А английский язык?
- Ну поешь хоть…
- Некогда, Гришоня.
Подручный возмутился:
- Удивляюсь я тебе: как будто нельзя пропустить одно занятие.
- Ну да, я пропущу, и ты первый начнешь надо мной издеваться, знаю я тебя…
Гришоня отрезал от батона несколько ломтиков, намазал их маслом, положил между ними две холодные котлеты, завернул все в газету и сунул сверток в карман кузнецу:
- В переменку закусишь…
- Спасибо, Гриша, - сказал Антон на ходу. - Не забудь прийти в цех пораньше, надо помочь Жене Космачеву.
Проводив Антона, Гришоня ощутил тягостное одиночество, пустоту: не знал, куда себя девать.
"Доспать, что ли? - подумал он, но тут же усмехнулся. - Этак, пожалуй, все на свете проспишь… А хорошо бы вместе с бригадиром бежать сейчас в школу! С осени запишусь, - обязательства-то принимал, подписывал! И Сарафанова утащу. Седьмой класс, восьмой… - начал он подсчитывать. - Четыре года в школе, пять лет в институте… Всего девять. А мне - двадцать первый. К тридцати годам - инженер! Ваше образование, товарищ Курёнков? Высшее! Оч-чень интересно! - Он засмеялся, довольный, но тут же, огорченно вздохнув, сознался: - Нет, не вытяну я, пожалуй, на инженера, - девять лет, это тебе не шуточки! А вот техникум - это да, это подойдет: год в школе, четыре в техникуме… И - технолог! Тоже неплохо, сгодится в жизни".
Антон и Марина некоторое время шли молча. Над заводом проплывали облака, просушенные ветром до прозрачной фарфоровой белизны. Нестерпимо сверкала молодая листва лип, обильно источая свежесть и благоухание. Марина передала Антону портфельчик. Потом она сияла берет и, тряхнув головой, рассыпала иссиня-черные пряди волос, смежив мохнатые ресницы, притушив ими золотистый блеск глаз, подставила лицо солнцу; резко высеченные черты женственно смягчились и потеплели. Антон с улыбкой отметил, что Марина не такая уж гордая и властная, какой кажется на первый взгляд. Девушка тоже улыбнулась, чуть приоткрыв кончики крупных белых зубов, вздохнула с детской беспомощностью и вдруг пожаловалась:
- Так не хотелось вставать, так тяжело отрывать от подушки голову, будто она чугунная…
- А я привык, - сказал Антон, - втянулся.
- Зубрите?
- Вовсю. Остались история и английский. Остальные хоть нынче могу сдавать, честное слово.
- Вы сдадите, - произнесла она с ревнивой ноткой. Вы сильный. Я и сижу с вами на парте только потому, что вы сильный и вам не надо помогать и подсказывать. А у меня математика с физикой, точно гири на ногах, - разбежаться не дают.
- А учителя в пример нам кого ставят? Марину Барохту! А вы все плачете, прибедняетесь.
Марина рассмеялась:
- Это они скорее из педагогических соображений меня хвалят, для поддержания моего духа.
К проходной, пересекая им путь, спешили запаздывающие рабочие - время приближалось к восьми. На Антона и Марину с разлету наскочил парень, красный, запыхавшийся, пробормотал извинения, метнулся в сторону и только тогда Антон узнал в нем Женю Космачева.
- Будильник купи, бригадир! - смеясь, крикнул вдогонку ему Антон. - Отставать не станешь!
Слова Антона как будто схватили Женю за плечи и резко повернули.
- Догоню! И тебя догоню, вот увидишь! - задорно и с угрозой крикнул он по-петушиному срывающимся голосом; сделав несколько шагов, опять приостановился на секунду и попросил Антона: - Приди пораньше, поговорить надо. Придешь?
- Ладно. Беги скорее.
Марина посуровела лицом, сведенные брови образовали над глазами сплошную черную стрелу; искоса взглянув на Антона, она спросила требовательно:
- Догонит он вас?
- Поможем, так догонит, - ответил Антон не задумываясь. - Без помощи товарищей мы все, как без крыльев, - не разлетишься. Это я на себе проверил.
- И вы будете ему помогать?
- Конечно. Почему вы так спрашиваете?
Свернули на бульвар. Марина зашагала быстрее.
Встряхнув черной гривой волос и горделиво вскинув раздвоенный, с ямочкой, подбородок, она бросила горловым голосом, не глядя на Антона:
- А я ни за что не стала бы помогать. И Олег Дарьин не стал бы. Да и с какой стати! Я не спала ночей, выискивала, добивалась, мучила себя, бригаду… Это - мое, выстраданное! И все это - готовенькое, тепленькое - отдай какому-нибудь нерадивому парню, которому лень пошевелить мозгами, подумать. За что? Пусть сами достигают. А я им не слуга.
- Кому им? - спросил Антон, оглядывая, ее со все возрастающим удивлением.
- Терпеть не могу слабых, жалких, безвольных. Я их презираю! - отчеканила она резко, мстительно. - А сильные вызывают во мне злобу и желание согнуть их, унизить: чем сильнее мужчина, тем он наглее… Я это знаю. Передай им свой опыт, а они тебя же и побьют.
- И должны побить, - сказал Антон сухо.
Марина презрительно прищурилась, выпалила в упор:
- И вы мне нравились больше всего за то, что вы такой неуступчивый, непокорный, до всего доходите сами, своим умом. А вы, оказывается, добренький, мужество-то ваше мягкое, тряпочное… Вы, наверное, при каждой неудаче бежите за помощью к парторгу, к комсоргу или еще к кому… - Она выдержала паузу и заключила. - А быть может, это только игра в великодушие, один из способов выделить себя из остальных?..
Антон понял, что она не шутит.
- Выделять себя я не собираюсь, запомните это, - Антон внимательно приглядывался к Марине, - не мог понять, что это за человек. Целый год он сидел с ней за партой, советовался, узнал, что она девушка самолюбивая, гордая, в учебе шла одной из первых, делала это немножко напоказ, чтобы не уронить своего достоинства; ни с кем из девушек не дружила, на парней смотрела свысока, со снисходительной усмешкой, а в общем была неплохой девушкой. И вдруг она повернулась к нему другой стороной, а все ее качества, гордость и обособленность воспринимались по-иному, по-новому.
"Надо будет узнать о ней побольше при случае. Спрошу у комсорга механического, - решил Антон и весь день не мог отделаться от того впечатления, которое она на него произвела. - Странная женщина!.."