На другой день рано утром Володя и Антон, сойдя с электропоезда, неторопливо двигались по тропинке, вьющейся среди высоких сосен и елей, к Фирсоновым на дачу. Безводов шагал впереди, нес сумку с продуктами. Вверху, над вершинами деревьев вольготно распростерлась и полыхала всеобъемлющая небесная голубизна. Сквозь плотную хвою пробивались косые солнечные лучи; лес оглашался неистощимым птичьим ликованием: ветки роняли редкие, крупные и искристые капли, с глухим стуком падали желтые перистые шишки; хранившийся здесь ночной сумрак бесшумно отодвигался под защиту кустарников; от влажной земли обильно струилось испарение. Изредка Володя, переполняясь чувством восторга перед величием и красотой мира, издавал дикий и радостный крик, и звук гулял бором от ствола к стволу, будто сосны откликались ему.
Антон шел, понуро свесив голову, словно искал чего-то на тропинке. Он глядел сквозь медно-красный строй деревьев в косых полотнищах солнечного света и болезненно морщился, ощущая в душе заброшенность, сосущую пустоту, - ехал сюда с неохотой, лишь бы не оставаться дома одному.
Дача Фирсоновых, вернее Дмитрия Степановича Озерского, утопала в пышной зеленой пене листвы - домик окружали липы, сирень, цветники, а подальше стояли вишни, яблони, - так что виден был только острый конек крыши да сквозь переплетения ветвей голубыми пятнами проглядывали наличники и поблескивали стекла веранды.
Володя отворил калиточку, и сейчас же где-то под ногами захлебнулся пронзительным визгливым лаем крошечный мохнатый шарик - перепуганная насмерть собачонка по имени Кайзер. Она покатилась в свое укрытие под верандой, оповещая хозяев об опасности. На дорожке, заботливо и умело окантованной красным кирпичом и посыпанной песочком, стоял мальчик в соломенной кепочке с красным козырьком и такой же красной пуговкой на макушке, с ружьем в руках - подстерегал пушистого котенка, вскарабкавшегося на ствол молоденькой елочки. Котенок дразнил своего преследователя.
Мальчик вгляделся в липа вошедших, проворно повернулся и побежал к террасе.
- Дядя Володя приехал, дядя Володя! - кричал он. В дверях появилась Таня Оленина. - Гляди, тетя Таня, дядя Володя! - известил мальчик, запыхавшись. - Я первый увидел их, голубчиков…
Таня стояла в дверях, как в раме, одетая в белую кофточку и белую юбку, одна рука на косяке, другой поддерживала волосы, которые, видимо, причесывала.
- Не бойтесь, собака не кусается, проходите, - позвала она и улыбнулась.
Увидев ее, Антон растерялся и чуть попятился назад.
- Ты что же это?.. - панически торопливо зашептал он. - Ты нарочно меня сюда привез? Я не пойду! Я вернусь… убегу!
Сверкнув на него своим черным глазом, Безводов обронил негромко, но настойчиво:
- Я знал, что она здесь, и нарочно привез тебя сюда, чтобы ты уразумел все сразу и отсек все концы, а не играл бы в жмурки. Я не хочу, чтобы повторялась та же история, что с Люсей Костроминой. Понял?.. Идем!
Таня легко сбежала с крылечка им навстречу, на ходу закалывая волосы шпильками. Голова ее с тяжелой и темной массой волос, забранных наверх, напоминала большой диковинный цветок; на освеженном сном и теплотою утра лице чудесно лучились глаза, тихая улыбка трогала губы, а между ними девственно поблескивала белая полоска зубов.
- Как хорошо, что вы приехали, день сегодня будет веселый, - проговорила она мягким, глубоким голосом.
- А папа на озеро ушел купаться, - докладывал маленький Игорек, вертясь у ног и стараясь обратить на себя внимание.
Протянув Антону руку, Таня спросила дружески, просто:
- Вы уже вернулись? - Вгляделась в лицо его, усмехнулась и отметила: - А не поправились, скорее похудели. И глаза какие-то туманные, беспокойные. Отчего это?
- Он бессонницей страдал, - небрежно бросил Володя.
- Не слушайте его, я хорошо отдыхал, - сказал Антон.
- Хорошо, а приехал раньше срока, - заметил Безводов осуждающе, потом схватил Игорька, подкинул вверх. Антон покраснел. Таня взяла его под руку, и все двинулись по дорожке. И дача, как бы проснувшись, сразу ожила, говор и восклицания вошедших, вспугивая дремотную тишину, гулко отдавались во всех углах.
Из кухни, притаившейся в отдалении, показалась Елизавета Дмитриевна, разрумянившаяся, в белом переднике, с засученными рукавами.
- А у нас всюду хаос, не прибрано, - сказала она, извиняясь, вытерла руки о передник и поздоровалась с ребятами. - Таня, застели стол, все хоть поприличнее будет. - И, расправляя складки скатерти, упрекнула Таню: - А ты горевала, никто не приедет, боялась проскучать… Еще и Семиёнов заявится, как молодой месяц: в городе в такой день не усидишь.
- Скучать не позволим, - серьезно, как о чем-то деловом, сказал Володя; отвернув край скатерти, он поставил на стол сумку и начал старательно и несколько торжественно извлекать из нее свертки и пакеты со съестным, в довершение всего поставил бутылку и победоносно распрямился. - Все!..
- Этого хватит на дорогу до Дальнего Востока, - заметила Таня, разворачивая пакеты и укладывая на тарелки колбасу, сыр, икру…
Вертевшемуся возле стола Игорьку протянули шоколадку. Елизавета Дмитриевна поспешно предупредила Володю:
- Не давай ему! После сладкого он ничего не станет есть.
Но мальчик ловко выхватил шоколадку и проворно скатился с крылечка.
Антон стоял в дверях, привалившись спиной к косяку, задумчиво глядел в сад, где в тучной листве проворными челноками сновали птички в нарядном оперенье и без устали ткали узоры своих песен; изредка он переводил взгляд на Таню; она хлопотала возле стола, двигалась по комнате бесшумно, как будто не касаясь пола; на кофточке, на обнаженных выше локтя руках, на шее и волосах дрожали золотистые пятна солнечного света; и когда она поворачивалась, то лучи эти перемещались, точно ласково гладили ее; она казалась Антону недоступно красивой.
- Что же вы такой мрачный, Антон?
- Да, выясни-ка, Таня, это весьма существенный вопрос, - подхватил Володя.
- А может быть, вы кушать хотите? - засмеялась Таня и успокоила: - Сейчас придет Алексей Кузьмич, сядем завтракать.
Антон принужденно улыбнулся.
- Что вы, да я совсем и не хочу… - Внимательно взглянул на нее и подумал: "И откуда Володька взял, что она выходит замуж, по ней этого совсем не видно…".
Антон спустился на дорожку. Багряно пламенели цветы, вкрапленные в зелень листвы, ветер тихо протекал сквозь ветви, колыхал кроны лип, и все кругом умиротворенно шептало, шелестело. И переживания свои ему показались ничтожными перед этими могущественными первозданными силами жизни.
Прохаживаясь от крыльца до калитки, он незаметно для себя, сначала тихо, затем все громче, увлеченнее принялся подсвистывать птицам, потом, скинув с плеч пиджак и повесив его на сучок, начал гоняться с Игорьком по саду, и, когда он, запыхавшийся, влетел на веранду, Володя, смерив его удивленным взглядом, тихонечко свистнул и многозначительно произнес:
- Можно подумать, что тебе сейчас объяснились в любви, так ты сияешь… - При этом он выразительно взглянул на Таню; та смущенно заторопилась, взяла с подоконника ножницы:
- Пойду срежу цветов для стола…
Пригибаясь и шумно раздвигая ветви, на дорожке показался Дмитрий Степанович в жилетке, застегнутой на одну нижнюю пуговицу, в руках - садовые ножницы и очки; благодушно щурясь на солнце, проговорил:
- Добро пожаловать, молодые люди! Зря время теряете - отправляйтесь купаться, покуда холодная и чистая вода.
- Правда, Володя, идем-ка к Алексею Кузьмичу, - подхватил Антон с внезапным желанием скорее уйти отсюда, от взглядов Тани.
Игорек закричал:
- Я знаю, где папа. Я вас провожу!
Елизавета Дмитриевна вынесла им полотенце, и мальчик, довольный ролью проводника, зашагал впереди них к пруду.
5
Алексей Кузьмич в майке-безрукавке сидел на бережку, возле сосны, и наблюдал, как последние клочья тумана, рассеиваясь, открывали пруд с голубым дном - отразилось опрокинутое в воду небо. Еще издали услышал Алексей Кузьмич голос Игорька, встал.
- Вот он где! - возбужденно кричал мальчик, устремляясь к отцу. - Гляди, папа, кто приехал!
Алексей Кузьмич обрадованно заулыбался.
- Молодцы, что приехали, хвалю за догадку! Теперь женщин занимать есть кому… А утро - как по заказу!.. В такое утро искупаться - одно удовольствие. Пруд хоть и неглубокий, но вода, товарищи, - чистый хрусталь и холодом обжигает - родники со дна бьют. Днем воды такой не сыщешь - ребятишек набивается столько, что пруд выходит из берегов… Давайте-ка поплаваем… Померяемся силой, посмотрим, на что вы, молодые, годитесь. Поплывем на ту сторону, я вас обставлю!..
Антон снисходительно улыбнулся:
- Я ведь на Волге вырос…
- Это не имеет значения, - сказал Алексей Кузьмич задорно. - География тут не играет роли. Сынок, посиди здесь, никуда не отходи…
Пруд зеркально блестел, птичьи песни подчеркивали безмолвие леса. Лишь в отдалении, на плотине, монотонно шумели падающие струи. Антон, Володя и Алексей Кузьмич, раздевшись, выстроились на обрывчике. Фирсонов скомандовал: "Раз, два, три!", и раскололась гладь, вспыхнули взметнувшиеся брызги, - поплыли! Антон сразу опередил всех. Плыл он на боку, равномерными и сильными рывками посылал вперед тело, потерявшее весомость, - вода была действительно студеной и приятно холодила кожу. Достиг он берега первым, вылез и лег на траву. За ним - Володя, потом уж Алексей Кузьмич, смеющийся, запыхавшийся.
- Ваша взяла, ребята, - сказал он, ложась рядом. - Проворны, ничего не скажешь, но недогадливы: нет того, чтобы дать возможность человеку преклонного возраста завоевать первенство, пусть бы он порисовался перед домашними. А они только о себе заботятся…
- Такого уговора не было! - протестующе воскликнул Володя.
- Закон соревнования - кто кого, - подтвердил Антон, подставляя спину лучам.
Алексей Кузьмич мягко поправил его:
- Кто кого - это, дружок, конкуренция. Закон соревнования другой: один за всех и все за одного. Но все равно, я вижу, ты всеми силами вцепился в этот закон. Не забывай, что и Дарьин крепко за него держится.
Антон не мог слышать спокойно этого имени. Дарьин сейчас же вставал перед ним, резкий, нервный, будто всегда взнузданный конь, и вызывал в нем возмущение.
- Пусть его держится, - пробормотал он; говорить о Дарьине не хотелось.
На том берегу пруда Игорек махал руками и что-то кричал, - очевидно, звал их вернуться обратно. Солнце припекало сильнее, среди сосен стали появляться дачники в полосатых пижамах и цветных халатах, тревожили тишину. Алексей Кузьмич мельком взглянул на Антона - тот сидел, обхватив колени и сосредоточенно смотрел на ослепительную гладь воды, где отражались сосны, - и сказал как бы вскользь:
- Ты не считаешь, Антон, что учеба твоя подходит к концу? Не пора ли самому учить?
- Как? - словно очнувшись, с недоумением спросил тот.
- Ты теперь крепко встал на ноги, у тебя есть опыт, небольшой, но свой, можно сказать, выстраданный. Передавай его… И потом: пора включаться в общественную жизнь цеха, завода. Надо выступать на собраниях, на совещаниях, к твоему голосу будут прислушиваться.
Антон вдруг рассмеялся:
- Плохой из меня оратор: двух слов связать не умею.
- Нашлись бы слова, а связать их - много разных способов, - смеясь, ответил Володя Безводов, вставая, и крикнул Игорьку: - Плывем, встречай! - и первым бросился в воду.
Весь обратный путь к даче Антон молчал и думал о только что сказанных словах Алексея Кузьмича. Они чем-то неосознанно беспокоили его; из головы не выходила Таня: как вести себя с ней? Сердиться на нее - глупо, не смотреть - невозможно, а взглянешь - все прочитает в глазах, даже больше того, что ей нужно знать…
Открывая калитку, Алексей Кузьмич облегченно вздохнул, оглядывая сад:
- Хорошо-то как у нас тут! Дачка, правда, старая, маленькая, зато зелень, глядите - роскошество! Вот что может сделать человек, если он захочет, если он по-настоящему полюбит землю, природу…
- А вы повинны в этом роскошестве, Алексей Кузьмич? - поинтересовался Володя.
- Главный садовник у нас Дмитрий Степанович, а я только рабочая сила: навоз поднести, чернозем заготовить, яму вырыть. Это все весной или осенью. А сейчас вот попаду сюда и чувствую - десять лет с плеч долой!
Еще издали увидев в беседке под навесом молодых лип богато и торжественно накрытый стол с огромным букетом цветов посредине, приостановился на дорожке, изумленный.
- Это уже не просто воскресенье, а какой-то нежданный праздник!.. - Снял с шеи полотенце, повесил его на сучок.
Таня стояла поодаль от стола, под липой, и, прижав к груди котенка, щекой касалась его пушистой мордочки. Из-за плеча Алексея Кузьмича Антон украдкой бросал на нее взгляды, выражавшие немой неразрешимый вопрос; он все еще не верил, что вот она, такая милая, простая, ласковая и так необходимая ему, выходит замуж.
"Спрошу ее сегодня. Отведу в сторону и спрошу", - твердо решил он и сразу как-то успокоился, даже повеселел.
С террасы спустился Дмитрий Степанович, по-стариковски изящно одетый в белый полотняный костюм, посвежевший, с пушистыми усами, провел ладонью по дымчатому ежику волос и немного приподнято объявил, широким жестом показывая на стол:
- Прошу занимать места!
Чинно, по-праздничному расселись по скамьям.
В это время по дорожке с заливистым, предостерегающим лаем побежал в укрытие Кайзер. Все оглянулись.
Старательно закрывая калитку, в сад вошел Семиёнов в белых брюках и шляпе, пиджак и сверток левой рукой прижимал к груди; оглядываясь, он сделал несколько нерешительных шагов к террасе. Алексей Кузьмич, выходя из беседки, окликнул его. Семиёнов круто повернулся на голос. Подойдя к столу, он снял шляпу, улыбнулся и произнес:
- Прошу простить меня за вторжение в ваше общество: не мог усидеть в городе в такой день и вот, воспользовавшись твоим приглашением, Алексей Кузьмич, и вашим, Елизавета Дмитриевна и Татьяна Ивановна, прибыл. Не прогоните?
- Прошу вас, - пригласил Дмитрий Степанович привставая.
Усаживая Семиёнова, Алексей Кузьмич сказал запросто:
- Садись, Иван Матвеевич, будем веселиться по мере возможности…
- Очень рад с вами повидаться, - говорил Семиёнов, подавая руку Дмитрию Степановичу. - Как ваше здоровье? Здравствуйте, Мария Савельевна, вы все хмуритесь по-осеннему, все осуждаете суету сует? Здравствуйте, Елизавета Дмитриевна! Здравствуйте, Татьяна Ивановна! Володя, здравствуй! И товарищ Карнилин здесь! Вы друг без друга - ни шагу. Дай ручку, малыш, - обратился он к Игорьку. Обойдя всех, Иван Матвеевич выпрямился. - Позвольте и мне внести свой вещественный вклад в ваше торжество. - Развернув пакет, он поставил на стол бутылку вина, остальное передал старой няне Савельевне, которая унесла все на кухню и вернулась оттуда с прибором.
Алексей Кузьмич налил женщинам вина, мужчинам водки, остуженной в кадушке с холодной водой.
Принимая от Алексея Кузьмича стопку водки, Семиёнов, взглянув на Таню, спросил негромко:
- Может быть, мне вина лучше, а? - И, не получив ответа, привычным жестом взбил на затылке пышные свои волосы и сказал, наклоняясь к учителю: - Места красивее вашего я не встречал. Можно сказать, Швейцария! Взлелеянный вами сад разросся и восхваляет труд рук ваших! - Выпил, поморщился и похвалил то ли сад, то ли водку: - Великолепно, изумительно! Я иногда думаю; чего же мы боимся расстаться с горячими каменными стенами, с духотой, с бензинным перегаром! Сошел я сейчас с электрички - и точно в другом мире очутился. И голова работает по-другому, и мысли приходят свежие. - Он взглянул на Антона и сказал великодушно: - Обдумывал я ваше новое предложение, Карнилин, и сначала не увидел в нем никакого смысла. Но потом, поразмыслив поглубже, все-таки нашел там полезное зерно. - Он повернулся к Тане и прибавил: - Попросим вот Татьяну Ивановну, она вырастит из него и колос…
Антон как будто и не расслышал Ивана Матвеевича, не понял, о чем тот говорил. Он все время ревниво наблюдал за Таней: при встрече с Семиёновым она так же задумчиво и чуть печально ему улыбнулась, глаза не изменили выражения доброты и ласки, только вздохнула, будто сбросила с себя тяготившую ее тревогу и беспокойство, да, переменив положение, подперла рукой подбородок. С невольной неприязнью глядя на Семиёнова, который, не переставая жевать, смешно рассказывал о том, как долго он кружил по переулкам в поисках дачи, Антон думал, что у Семиёнова действительно лицо сатира, как однажды сказал о нем Володя Безводов. Терзала надоедливая мысль, что лицу этому чего-то недостает, как не заполнившей форму детали, и догадался - усиков, маленьких усиков под ястребиным носом; мысленно дополнив портрет этими усиками, Антон внезапно и отрывисто засмеялся.
Елизавета Дмитриевна удивленно повернулась к нему и почему-то обрадованно сказала:
- Карнилин уже опьянел!
Алексей Кузьмич возразил ей:
- Еще не было такого случая, чтобы кузнец пьянел с одной рюмки. А вот мы сейчас по одной нальем, да еще раз повторим, тогда, может быть, и появится искорка в глазу…
Солнце поднялось уже высоко и палило жарко, но кроны лип были переплетены так плотно, что лучи, как бы просеянные сквозь них, ложились бледными пятнами.
Перекатывая свое грузное тело, Савельевна совершала рейсы от кухни до беседки, беззлобно, монотонно выговаривала:
- И что это, батенька, за моду взяли - в жару водкой заливаться. И за стол сели не по-людски - завтрак прошел, обед не пришел.