ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Степан Анатольевич Кучкин, мужчина низенький, невзрачный, но верткий и громогласный, а в некоторых случаях и волевой, подловил Киру на переходе между этажами. Он работал заведующим отделом технической информации, с Кирой по службе никак не смыкался, и то, что он кинулся к ней как к хорошей знакомой, она сразу связала со вчерашним разговором с Нателлой Георгиевной. Может быть, во время разговора он сидел у Нателлы Георгиевны под рукой, с него станется. Кучкин обладал способностью возникать неожиданно в тех местах, где его совсем не предполагали видеть и где его появление было нежелательно. В издательстве он имел двусмысленное прозвище "информатор". С одной стороны, в этом прозвище не было ничего обидного, его можно было напрямую связать с должностью Степана Анатольевича, но бывали случаи, когда оно приобретало зловещий оттенок.
- Какую-то коварную издевку судьбы я в этом вижу! - сказал Кучкин, поздоровавшись и изысканно поцеловав Кире ручку.
- В чем, Степан Анатольевич? - заранее готовно улыбаясь, спросила Кира.
- В том, что мы встречаемся в основном на лестничной клетке.
- А где же нам еще встречаться?
- Эх, почему я не длинноногий красавец с кудрями до плеч. Тогда вы, Кира, вряд ли задали бы мне такой каверзный вопрос. Ха-ха-ха! Чувствуете мой юмор?
- Ха-ха-ха! Еще бы!
Она сделала движение, чтобы идти своей дорогой - в столовую. Кира знала, что от Кучкина лучше всего отвязаться сразу и решительно; если втянешься в разговор, он так опутает - два дня будешь вспоминать и плеваться. Но Кучкин не дал ей так просто уйти, и это было еще одним доказательством того, что он заговорил с ней не случайно.
- Кира, вы хорошо знакомы с Петром Исаевичем?
- Тихомировым? Не больше, чем с вами. Он ведет редакцию культурной жизни. А что?
- Но вы про него слышали?
- А что я могла слышать?
Кира, конечно, слукавила. Про Тихомирова она много слышала. И не только она. С лица Кучкина сошло выражение озорной приязни, и оно стало предельно серьезным, даже с оттенком суровости. Чудно владел своим лицом Кучкин. У него было в запасе несколько выражений, которые он менял, как бы стирая тряпкой с доски меловые рисунки. Вот это выражение суровой озабоченности он обыкновенно принимал на собрании, если его выбирали в президиум.
- Совсем худо с Тихомировым, - сокрушенно заметил Кучкин. - Можно сказать, на глазах погибает человек. И даже, можно сказать, уже погиб.
Тихомиров в издательстве на глазах у всех погибал лет десять - это тоже все знали. Он пил горькую.
- А что с ним? - спросила Кира.
Из-под маски озабоченности, которую напялил на себя Кучкин, неожиданно выскочил бесенок азарта. Кучкин смутился - видимо, бесенок на секунду вырвался из-под его контроля, очарованный кристальной невинностью Киры. "Ну-ну! - подмигнул ей бесенок. - Уж мы-то с тобой прекрасно понимаем друг друга. Но ты здорово держишься, молодец!" Кучкин мгновенным напряжением бровей загнал бесенка в глубь зрачков.
- Знаете, Кира, так печально это наблюдать, как гибнет чудесный, умный человек. Вот она, трагедия русского необузданного характера. Как уж покатимся под уклон, так и не остановимся, пока дна не увидим. Вы согласны?
Теперь Кучкин, умело переступая, оттиснул Киру к окну и таким образом отрезал ей пути отступления. Редкие знакомые, пробегавшие мимо них в столовую, с удивлением оглядывались, видя эту идиллию - информатора Кучкина, интимно беседующего с издательской чаровницей Кирой Новохатовой.
- И вот что примечательно, - продолжал Кучкин, не дождавшись ответа. - Другому бы, веди он себя, как Тихомиров, сто раз шею намылили. А ему все сходит с рук. Обаятельнейший он человек, правда?
"Еще бы ему не сходило с рук", - подумала Кира. Дело в том, что Тихомиров, кроме того, что пил горькую и частенько буйствовал, приходился двоюродным братом директору издательства. Но и это не все. Тихомиров Петр Исаевич сам по себе был грозным и значительным человеком, как гора, к нему по пустякам и подступиться было боязно. И уж никак не собиралась Кира обсуждать его достоинства и недостатки с Кучкиным.
- Ой, извините, - сказала она поспешно. - Мне надо бежать. Мне же очередь заняли в столовой.
Вторично возник в очах Кучкина всеведущий бесенок. И даже больше не прятался.
- Кира, Кира, прелестница вы наша. Правду говорила про вас Нателла Георгиевна. Вы не только красивы и умны, но и похвально скрытны. Какое редкое для женщины качество. Особенно для наших трещоток. Ведь им ничего сказать нельзя, чтобы это сразу не стало достоянием общественности. Да еще перевранное стократ. Ха-ха-ха!
"Ого! - Кира внутренне напряглась. - Значит, я права, значит - Нателла Георгиевна. Но при чем здесь Тихомиров? О-о, в какую глубокую яму девушку заманивают!"
- Да что с вами, Кира?!
- Ха-ха-ха! Боюсь, суп остынет!
- Ну ступайте, ступайте, коварная девица. Надеюсь, со временем вы будете мне доверять больше.
От этого разговора остался осадок, как от выпитого прокисшего молока. Жила спокойно - так на́ тебе. Теперь думай, изворачивайся. А по какому поводу и с какой стати? Кира с утра не позвонила Нателле Георгиевне и не зашла к ней, оттягивала неприятную минуту, но, наверное, напрасно. Наверное, следует сразу поставить точки над "и", чтобы ее оставили в покое. И ведь сама виновата. Зачем лезла к матерой интриганке, зачем с ней хороводилась? Любопытной Варваре на рынке нос оторвали. Вот и тебе скоро оторвут. Товарищи предупреждали. Надо верить товарищам и коллегам, не считать себя умнее всех.
Она остановилась в дверях столовой. Арик Аванесян помахал ей из очереди рукой. Это было излишне. Его сверкающая черная шевелюра и яркое лицо издалека бросаются в глаза, как маяк. Рядом с ним тоненькая, светловолосая Лариска кажется блеклой березовой веточкой. Для Арика сегодня в столовой маленький кулинарный сюрприз - брынза в меню. Он себе взял две порции. Любит все солененькое восточный красавец. Устроились за столиком.
- Извини, Кира Ивановна, - сказал Арик. - Можем ли мы по-прежнему обращаться к тебе на "ты"?
- Ну чего Кучкин, чего? - Лариска от нетерпения чуть не облилась борщом. - Чего он от тебя хочет?
Кира загадочно молчала.
- Это не нашего, видать, ума дело, - заметил Арик. - Наверное, Кучкин открыл ей кучу государственных секретов. Кира Ивановна, извините меня за амикошонство, я больше не буду.
- Кирка, ты чего молчишь?! А ну говори немедленно, про что вы болтали?! Успеешь съесть свой борщ, он холоднее уже не будет.
- И все-таки, Кира Ивановна, обниматься на виду у всех с пожилым, хотя и заслуженным, человеком не очень прилично. Могут пойти кривотолки.
- Вас бы, остряков, на мое место, - сказала Кира. - Остановил на лестнице, чего-то расспрашивал. Я ведь с ним раньше двух слов не сказала. И так от него еще чесноком воняет - фу!
- О чем расспрашивал?
- Да ни о чем. Ерунду всякую нес.
- Может, от него жена ушла к другому? - предположил Аванесян.
- Кирка, не ври! - психанула Лариска. - Товарищ Кучкин никого и никогда случайно не останавливает. Ты это знаешь не хуже меня. Ну что у тебя за характер такой! Мы что - протрепемся, что ли?
- Может, от него жена ушла к другому? - глубокомысленно повторил Арик. - И он хочет взять Киру Ивановну на полный пансион... Девочки, попробуйте брынзы. Вы такой не едали. Я тоже не едал. Она изготовлена до нашего рождения. Кира Ивановна, вы на Ларку зла не держите, что она к вам пристает. У нее жизненного опыта нету. Ее надо простить.
У Аванесяна был зоркий, веселый взгляд, с соседних столиков все женщины на него пялились.
- Я правда не поняла, чего ему надо, - пробормотала Кира. - Зачем-то вспомнил Тихомирова. А что с Тихомировым? Что-нибудь новенькое отмочил?
- Родственники директора не отмачивают, а совершают, - поправил Арик, сделав испуганное лицо.
- Тихомиров? - задумалась Лариска. - А что Тихомиров? Я его вчера видела. Он теперь по издательству в домашних тапочках ходит.
- Вот за такие котлеты, - сказал Арик, - у меня на родине повара сварили бы в котле.
- Все же очень интересный мужчина Петр Исаевич, - мечтательно произнесла Лариска, разглядывая кусок котлеты на вилке. - Он мне в прошлом году сделал предложение.
- Вай, вай!
- Помнишь, Кир, я тебе рассказывала. А тебе я рассказывала, Арик?
- Расскажи еще разок.
- Напрасно иронизируешь. Ты на такие поступки не способен. Он мне предложил лететь с ним в Прибалтику. Золотые горы сулил. Мне его даже стало жалко. Он такой одинокий. Но что-то в нем есть настоящее, крепкое. Это мужчина, не тряпка!
- А Кучкин вам, Кира Ивановна, не предлагал ехать в Прибалтику? - спросил Аванесян. - Если от него ушла жена, он тоже теперь одинокий.
Обычный треп, милые лица приятелей действовали на Киру успокаивающе. Она уже сама собралась пошутить, да некстати вдохнула с избытком прогорклый кухонный запах, и мгновенно - о проклятье! - накатила на нее душная слабость. Сердечко обмерло, и тело покрылось легкой, покалывающей испариной. Страшно почудилось, сейчас потеряет сознание, некрасиво рухнет на пол - ноги торчком. Голова закружилась, и дыхание стало легким. Она отложила вилку, рассеянно улыбнулась Аванесяну. Он посерьезнел.
- Я тебе, Кира, еще раз повторяю, уж не сердись. Держись от них ото всех подальше. Это не твое. Ты не умеешь относиться к жизни поверхностно. Ты понимаешь меня?
- Понимаю, - отозвалась Кира. - Спасибо тебе, Арик!
- Ах ты боже мой, какие мы чувствительные и деликатные! - Лариска моментально забыла о Кучкине и обо всем остальном, потому что ей показалось, что Арик слишком любезен с подругой. Этого она не могла так оставить. У нее на Арика были свои виды. - Ты, Кирка, из себя принцессу не строй. Кто в эти игры играть не хочет, тот у Нателки в кабинете чаи не пьет.
Кира вспыхнула:
- Что ты хочешь сказать?
Лариска тут же и пожалела о вырвавшихся словах. Она ссориться не умела. Она считала, что создана исключительно для любви, и огорчалась, что не все это замечают. Например, Арик Аванесян, изумительный мужчина, уже второй год упорно не замечал ее предназначения. А ведь она его не скрывала. За последнюю неделю она три раза намекнула Арику, что родители в отпуске и ей страшно по ночам в пустой квартире. Арик посоветовал ей завести сторожевого пса. Его шутки иногда имели садистский оттенок. Но ему, черноглазому смутьяну, все было к лицу.
- Да что ты, Кирка! - покраснела Лариса. - Я ничего плохого не имела в виду. Ты прямо такая обидчивая стала. Все по-своему понимаешь. В силу своей испорченности.
- Она тебе завидует, Кира, - уточнил Арик. - Нателла Георгиевна дама с понятиями. Она приближает к себе только избранных, отмеченных печатью ума и таланта.
- Для женщины ум не главное, - легко парировала Лариска.
- Я, по-вашему, должна нагрубить Нателке? - спросила Кира. - Или что я должна сделать?
Коллеги не смогли ответить, да и вообще разговор себя исчерпал. Лариса задумалась о том, уловил ли Арик ее очередной намек, понял ли, на что она намекала, сказав, что ум для женщины не главное? Улыбающийся Аванесян злился, поймав себя на желании подольше растянуть обед, побыть еще возле Киры. В этом желании было что-то унижающее его постоянно напряженное самолюбие. Кира же вообще ни о чем не думала, она решила, что немедленно пойдет к Нателле Георгиевне и постарается быть деликатной, но непреклонной. Но перед тем еще предстояло выяснить, в чем ей надо быть непреклонной.
Она так и сделала. Нателла Георгиевна была одна и читала какую-то рукопись. У нее уютный кабинетик, небольшой, но со вкусом, по-домашнему обставленный. Даже коврик на полу пушистый и яркий, словно попал сюда, в казенный дом, совсем из другого мира. Оттуда, где не листают рукописи, а лежат на мягких кушетках, пьют сладкое вино и наслаждаются музыкой. И улыбка Нателлы Георгиевны проплыла по комнате навстречу Кире, как ласковый привет из царства покоя и неги.
- Мой милый больной лисенок наконец-то пожаловал навестить никому не нужную старушку, - проворковала Нателла Георгиевна, делая вид, что поднимается навстречу и тает в предвкушении объятий и радости. Вот это ее умение отрешаться, вести себя так, будто ничего на свете не важно, кроме мимолетного праздника их общения, всегда обезоруживало Киру. Нателла Георгиевна могла быть жесткой и властной, но умела вдруг становиться податливой, как масло, искренней в каждом движении, и, когда она делалась такой безупречно доступной, Кире иной раз хотелось защелкать зубами от страха. Или внезапно повиниться в несуществующих грехах. Большую и непонятную силу дал бог этой женщине. В ее присутствии, если она того желала, отступали прочь мелкие подозрения, казались вздорными наговоры. Кто посмеет осуждать богиню за приписываемые ей козни? - Киска, ну рассказывай поподробней, что тебе сказал врач?
- Ой, да ничего не сказал. Надавал кучу направлений. И врач действительно необыкновенный. На колдуна похож.
- Я тебя, лисенок, к плохому не пошлю.
- А какая поликлиника! Как дворец!
Льстить Нателле Георгиевне надо было с умом, тонко. Иначе она могла рассердиться, решить, что ее принимают за чиновную даму.
- И все же, Кира, надо будет все сделать по его предписанию. У него репутация отличная среди специалистов. Надо убедиться, что ничего серьезного у тебя нет. Ты понимаешь?
- Да что у меня может быть серьезное?
- Не говори так, лисенок! - Нателла Георгиевна округлила в испуге глаза. - Долго ли беду накликать?
Суеверность Нателлы Георгиевны, часто проявляемая ею по пустякам, была очень трогательна, - как известно, маленькие слабости только укрупняют великие характеры, делают их понятнее обыкновенным смертным. Это как мазок кудрявой тучки на безбрежной синеве небосвода.
Медицинская тема вроде была исчерпана, и Кира ждала, что теперь наставница заговорит о деле. Однако Нателла Георгиевна молчала, сохраняя на лице улыбку полного удовольствия и благожелательности. Она этой улыбкой, наверное, испытывала Кирино терпение. И напрасно. Кира тоже могла сидеть и бездумно улыбаться хоть до конца рабочего дня. Кое в чем она не уступала старшему другу. Ласковую, доверительную паузу нарушил приход Володьки Евстигнеева, молодого сотрудника отдела. Евстигнеев пришел в издательство пять лет назад, после института, и за это время никак не успел проявить себя, если не считать того, что женился на опереточной актрисе. Но Нателла Георгиевна его пригревала, почему-то надеясь сделать из Володьки писателя. Надежды эти основывались, видимо, на том, что Евстигнеев с рутинной издательской работой справлялся из рук вон плохо. Он был незлобивым, доверчивым молодым человеком, над которым от скуки подшучивали все кому не лень.
- Ты чего пришел, Володя? - спросила Нателла Георгиевна, взглядом приглашая Киру полюбоваться этим забавным явлением природы.
- А мне сказали, вы велели зайти.
- Кто тебе сказал?
- Наташа Рослякова. А чего?
- Она тебе сказала, зачем?
Евстигнеев покосился на Киру.
- Вроде вы меня куда-то посылаете?
- Куда, Володя, дорогой?
Евстигнеев переступил с ноги на ногу, явно маясь необходимостью вести секретный разговор в присутствии постороннего.
- Говори, Володя, говори, не стесняйся!
- Да? Ну вроде надо поехать к министру торговли и взять у него интервью.
Кира прыснула. Ох, не боится греха Наташка.
- Это, значит, тебе сказала Рослякова? А на какую тему интервью, она тебе сказала?
- Тема важная. Расширение внешнеторговых связей на ближайшее десятилетие... Так она, выходит, пошутила? Не надо никуда ехать? Тогда я пойду, пожалуй.
- Куда ты пойдешь, Володя?
Евстигнеев пригладил ладонью белобрысые вихры, обиженно процедил:
- Что же мне делать, по-вашему, нечего? Мне план индивидуальный на четвертый квартал надо дописать. Там немного осталось. Да мало ли... Дел хватает.
- Тогда иди, Володя, и спокойно работай. Иди, дорогой!
Евстигнеев облегченно вздохнул, подмигнул Кире:
- Прямо цирк, ей-богу!
С тем и ушел. Кира, устав сдерживаться, рассмеялась. Нателла Георгиевна сказала сокрушенно:
- Пожалуйста вам! Талантливый человек, а все над ним подтрунивают. Даже ты. Конечно, с виду он похож на дурачка. Похож, да?
- Он хороший, я знаю.
- Очень мне жалко Володю. - Нателла Георгиевна достала из стола коробку шоколадных конфет. - Удивительно неприспособленный. Его всегда будут обходить. Эта самая Наташка Рослякова ему в подметки не годится, но и она его сто раз обойдет, пока он в затылке будет чесать. Увы, моя дорогая, так устроен мир. Почет, уважение, деньги распределяются в нем по воле случая, и часто совершенно несообразно. Будь ты семи пядей во лбу, но если не выучишь основные правила житейского марафона, ничего не добьешься. И правила-то нехитрые, пустяковые, да вот чем талантливее человек, тем труднее они ему даются. Таким, как Володя, в жизни необходим поводырь.
Кире любопытно было узнать, какие это нехитрые правила проводят к успеху. Но спросила она о другом:
- А почему вы думаете, что Володя талантливый человек?
- Э-э, лисенок, покрутишься с мое да будешь внимательной - и спрашивать не придется. Он держится истуканом - и в этом уже виден талант. Серенький, ординарный человечек никогда не будет вести себя истуканом. Как угодно - подло, нелепо, но не истуканом. В дураковатости истукана - всегда старайся обнаружить благородную отрешенность от будничности. Я с Володей много говорила. О, в нем все есть, что должно иметь мужчине, - глубина, знания, память, только одного в нем нет - цели. Если талантливый человек цели не имеет, все в нем пропадет задаром и кувырком. Обыкновенный человек может прожить счастливую жизнь без всякой цели. Потому что для него любая жизнь подходит. Он как безразмерный носок, на что угодно напялится. А талант - это всегда индпошив. Попытается втиснуть в себя не ту жизнь - расползется по швам. Володька и так уже трещит. Он в коридоре ходит, а я отсюда треск слышу. На актрисе женился. Это же нарочно не придумаешь - Володька на опереточной актрисе!
- А на ком ему надо жениться?
- На рабыне... Ты почему конфеты не ешь, лисенок?
Кира взглянула на часы - ей уходить не хотелось. Все же удивительно приятно было сидеть с Нателлой Георгиевной и болтать по-дружески. Но в отделе ее уже, наверное, обыскались.
- Если истуканизм считать признаком талантливости, - сказала Кира, - то самый талантливый человек в издательстве - Тихомиров. Где-то на грани гениальности.
- Ох, хитрюшка маленькая! - Нателла Георгиевна даже руками всплеснула, даже привстала, увидев перед собой такое хитрое создание. - Я все жду, когда она мне напомнит, сколько вытерпит в неизвестности, а она вон как ловко сбоку зашла... Значит, Кучкин тебя уже изловил. И что же он тебе успел сказать, этот худородный прилипала?
- Ничего, - Кира смело, наивно щурясь, выдержала пронизывающий взгляд наставницы. - Как раз о Тихомирове расспрашивал. Жалел Тихомирова. Вот вы Володю жалеете, а Кучкин Тихомирова.
Несильный, но точный укол попал в точку. Нателла Георгиевна не то чтобы нахмурилась, но некий ледок приморозил ее усмешку.