В горнице уже шумел Макун. Коня ему Пошехонов не отдал на том основании, что в июне резолюция должна была быть наложена Шевырдяевым, а она почему-то подписана Вавкиным. Семен кричал, что Шевырдяев был в районе и резолюцию имел полное право нанести заместитель. Макун кричал, что коня не забрал вовремя, поскольку шабашил в Саратовской губернии.
Орловский прочитал заявление и покачал головой.
- Не сочтите за труд, Катерина Васильевна, - попросил он, - сбегайте за Федотом Федотовичем. А вам, Макар Софонович, мы поможем. Дай-ка, Митя, чистый листочек, я надиктую. Как фамилия? Пиши, Митя. Заявление: я, Петров Макар Софонович, вышел из колхоза имени Хохрякова… Когда вышел?
- В июне тысяча девятьсот двадцать девятого года.
- Так, пишем дальше: "Поскольку, я, сознательный трудовой бедняк…" Складно?
- Складно, - осклабился Макун.
- "…признаю, что вышел из артели с дурного ума…"
Макун насторожился.
- Пиши, пиши, Митя. "… с дурного ума, прошу записать меня в колхоз снова и даю слово…"
- Да ты что, очумел? - Макун встал.
- Сидите, сидите. Экой нетерпеливый. Еще не дописали, а вы на дыбки. Подписывать или не подписывать - ваше право. На чем мы остановились, Митя?
- "…и даю слово…"
- Ага. "… и даю слово не выходить до конца жизни".
Макун хихикнул.
- Думаешь, ежели ты с района, так я тебе любую бумажку подпишу?
- Любую не подпишете, а эту подпишете.
- А вот и не подпишу! И ничего ты со мной не сделаешь.
- Ой, сделаю, Макар Софонович.
- Ой, не сделаешь! Знаешь почему? Потому что я с июня месяца не член колхоза и не крепостной, а вольный гражданин. Вот оно, мое личное заявление, - он помахал бумажкой. - И согласие на уход с колхоза подписано лично Вавкиным. Не воротите коня, напишу Калинину.
- Не напишете, Макар Софонович. Не напишете, потому что заявление ваше - фальшивка. Верно я говорю, Семен Ионович?
- Почему фальшивка? - смешался Семен.
- Потому что и само заявление и резолюция помечены задним числом.
- А ты докажи, что задним! - вскинулся Макун.
- Чего ж тут доказывать? Митя, ты этого дяденьку в июне знал?
- Нет, - Митя смутился. - Мы с папой только в ноябре приехали.
- Вот и доказательство. Покажите-ка ваше заявление, Макар Софонович.
- А не покажу!
- Вот это верно. Никому не показывайте. А лучше всего, порвите. Потому что оно написано Митиной рукой, а значит, не раньше чем в ноябре, а дата на нем поставлена июньская. И вы тоже, Семен Ионович, взяли грех на душу. Пометили резолюцию задним числом? Ай, ай, ай, как некрасиво. Вы все-таки колхозный вожак. Главнокомандующий. Некрасиво.
- Да у него заявления о приеме нету… - попробовал оправдаться Семен.
- Ладно тебе, - огрызнулся Макун. - Тогда зачем коня в колхозную конюшню забрали, если заявления нету?
- Резонно, - заметил Орловский.
- Семен и виноватый! - продолжал Макун. - Шевырдяев меня отпускал и резолюцию наложил, а Семен заявление потерял… Шевырдяев убег, теперь и концов не найдешь.
Орловский сочувственно поглядел на Макуна.
- Смотрю я на ваши руки, красивые, работящие руки… Сколько они добра сделали, сколько пользы народу принесли. Сразу видно, наш, душевный, трудолюбивый парень. - Макун шмыгнул носом. - Особенно трогательна ваша любовь к своему четвероногому другу. Как его звать?
- Мальчик, - застенчиво пробормотал Макун.
- И имя прекрасное. Мальчик. Он сейчас в колхозной конюшне?
- В колхозной. Пошехонов, зараза, не отдает.
- Видите, какое создалось ненормальное положение: конь - колхозник, а хозяин - единоличник. Давайте, Макар Софоныч, не терять даром времени. Подписывайте заявление и ступайте к своему Мальчику.
- Ладно, - Макун хлопнул ладонью по бумаге, - мужик ты вроде сурьезный. Поставишь председателем Федота Федотыча Чугуева, запишусь обратно. Игната все одно не дождаться, а лучше Федота Федотыча не найти. Договорились?
- Договорились целиком и полностью! - Орловский потянулся через стол к Макуну и пожал его заскорузлую руку.
- Да, и еще! - спохватился Макун. - Поскольку наша работа полный день на воздухе, нельзя ли мне через вас добыть кожаный пинжак?
- Что за вопрос? Конечно, можно! Сейчас запишу для памяти.
Макун плюнул на пальцы, вывел три буквы своей фамилии и поклонился.
- Минутку! - внезапно насторожился Орловский. - Почему вы уверены, что Шевырдяев никогда не вернется?
- Так ведь с полгода прошло, а от него никаких вестей…
- Пожалуй… Всего вам хорошего.
Макун вышел.
- С каждым так цацкаться? - спросил Роман Гаврилович.
- А ты как думал? Это еще легкий случай, - Орловский отер пот и причесался. - Работа кропотливая. Давайте вот что: сперва подготовим тексты заявлений, тогда пойдем. Чтобы расписывались, и точка. Жаль, копирки нету.
Писать бланки заявлений принялись трое: Митя, Роман Гаврилович и сам Орловский. Написали штук десять, Катерина привела Федота Федотовича.
Первый раз в жизни увидел Митя живого кулака. Кулак был не стар, не толст и без бороды. В одежде его, как и у многих крестьян того времени, перемешались город и деревня. Пиджак с карандашиком и фабричная сорочка с галстуком плохо сочетались с латаными валенками. Кулак строго глянул на пустую божницу, вытянулся на красный угол и перекрестился.
- Да вы верующий, Федот Федотович! - воскликнул Орловский. - Вот не ожидал!
- Все мы верующие, гражданин секретарь райкома, - мягко отвечал Чугуев. - Я верую, что бог есть, вы веруете, что его нету… Здравствуйте, кого не видел! Вы, если не ошибаюсь, гражданин Платонов! Удивляетесь, что признал?
Кулак протянул Роману Гавриловичу морщинистую руку. Платонов попробовал сдавить ее своим железным пожатием. Но на этот раз у него ничего не вышло. Рука у Чугуева была крепкая.
- Сам удивляюсь, - продолжал он спокойно. - У нас в Сядемке ровно телефон проведен. В одном конце говорят, в другом конце все слыхать. А это сынок? В масть. И глазки вертучие. Звать как?
- Дмитрий, - ответил Митя.
- Хорошо, Димитрий - означает земледелец. Тоже небось желает крестьянскую премудрость превзойти?
- Мы оба желаем, - ответил за него Роман Гаврилович. - Да не знаем, сколько лет на это потребуется.
- Э-э, сынок, да у тебя цыпки! Добудь медку и смазывай перед сном. Рука станет чистой, как у барышни… Теперь вернемся к вашему вопросу. Сколько надо лет, чтобы превзойти науку земледелия? Как кому. Мне, к примеру, понадобилось лет пятнадцать. А вот товарищ Орловский вроде быстрей освоил. А?
- Нас с товарищем Платоновым в данный момент интересует другое, - уклонился от ответа Орловский. - Вы, вроде человек артельный, общественный, в последнее время уединились, замкнулись. С чего бы?
- Живу, как все. Против артельного хозяйства никогда не возражал и не возражаю. Причина нашей бедности в разобщенности. Глядите сами. В Сядемке около ста дворов. Положим по корове на двор. Означает, что ходят за скотом у нас в Сядемке сто женщин. А поставь общий хлев, хватило бы десяти.
- Так отчего же вы не в колхозе?
- Не верю я в ваш колхоз.
- Почему?
- Да как вам сказать… Боюсь, Вавкин осерчает.
- Скажи, Христа ради! - взмолился Семен. - В ножки поклонюсь.
- Коли так, пожалуйста. Главное в любом хозяйстве - хозяин. Потому оно и называется хозяйство. Где хозяин в порядке, там и скот в порядке, и жена в порядке, и щи наваристые. А вы затеяли не щи, а переворот, небывалый и мужику непривычный. И если в головах такого хозяйства сядет какой-нибудь Вавкин, ничего не получится, а люди будут маяться и голодовать.
- Он не председатель, - поправил Орловский. - Он исполняющий обязанности. Председателя придется выбирать. Шевырдяева, видно, не дождаться.
- О Шевырдяеве не печалуйтесь, - попытался утешить секретаря райкома Чугуев. - Вавкин хоть тихий. Заберется на полати, и его не слыхать. А Шевырдяев, небось помните, как колхоз ставил. Произвел в активисты пьянчужек, батраков-лентяев да бродяг-шатунов, навроде Макуна; своих не хватило - из Хороводов приманил и натравил их на мужиков-интенсивников. Голытьба, известное дело, рада стараться. Зажиточного грабить и лестно, и прибыльно. Скотину растащили, подушки, фотографии с рамками снимали.
- Что было, Федот Федотыч, то быльем поросло, - прервал Орловский. - Перегибы мы в основном выправили. А вот ваши мысли по поводу руководства весьма полезны. Признаюсь, Федот Федотыч, приятно, забравшись в сельскую глушь, наткнуться на подкованного, разумного…
- Не обижайтесь, гражданин секретарь. Вы человек занятой, а у меня вар греется… Я так и не уразумел, по какой надобности меня затребовали.
- Ну что ж, - Орловский одарил собеседника обаятельной улыбкой. - Сообщим товарищу Чугуеву, зачем мы его пригласили? Мы пригласили вас для того, чтобы поведать приятную новость. Правление решило зачислить вас в колхоз.
- Меня? За что? - опешил Чугуев.
- Веселый вы человек, Федот Федотыч. Что значит - за что?
- За что такая милость?
- Давайте, товарищи, откроемся Федоту Федотычу, - тихонько, доверительно, словно предлагая взятку, заговорил Орловский. - Как известно, еще с прошлого года по вашему адресу распространяются всяческие слухи. Будто вас собираются лишать права голоса, будто вы совершали какие-то махинации в машинном товариществе и прочая чепуха. А именно сегодня, в разгар сплошной коллективизации, особенно важно иметь в деревне атмосферу доверия к нашим мероприятиям. Принимая вас в колхоз, мы пресекаем в корне слухи. От души поздравляем вас, дорогой Федот Федотыч, с званием колхозника, а колхоз с ценным пополнением, - секретарь райкома положил на середину стола бланк заявления. - Вам остается только поставить свою подпись.
- А если я не поставлю подписи? - спросил Федот Федотыч.
- Тогда не будет законного основания зачислить вас в члены колхоза, - печально объяснил Орловский.
- Так я не хочу в колхоз.
- Что значит - не хочу. Подписывай, сука! - прошипел Петр.
- Прекрати ругань! - Орловский грозно глянул на него.
- Пускай душу отведет, - Чугуев улыбнулся. - Что с него взять. Активист. Мы с вами не маленькие, гражданин секретарь. Скажите напрямик, зачем я вам нужен?
- Не понимаете? - утомленно завел глаза Орловский. - Классный механизатор не понимает, зачем он нужен колхозу… Если ставить точки над "и", повторяю: колхозу нужен ваш опыт, ваше имя, ваш авторитет.
- Вона что! - проговорил Федот Федотович. - С удовольствием бы, гражданин секретарь райкома, да на такую должность я не годен. Нос у меня короткий. Разрешите удалиться. У меня вар на углях.
- Какой нос? Какой вар? Вы не так поняли!
- Очень даже понял. А вот вы меня худо понимаете. Подсадную утку я на вашем театре сыграть не сумею. Можно выйти?
- Идите, - мрачно разрешил Орловский. Некоторое время он молча смотрел на бланк. Затем добавил: - С этим типом все ясно.
- Это правдашний кулак? - спросил Митя.
- А кто же. Слышал, как он от подписи отлупился? Не простой кулак, не экономический, а самая опасная разновидность кулака - кулак идейный. Кулаков, у которых по три лошади да по три коровы, мы еще в прошлом году ликвидировали. А вот контрреволюционную душу как угадаешь? Каким рентгеном просветишь? Вот в чем сложность момента. Тебе что, парень?
В горнице стоял мальчишка и смущенно перекладывал шапку из одной руки в другую. На нем было пальто, перешитое из женского демисезона, и большие, с чужой ноги валенки. На румяном лице пробивались нежные, как реснички, усики. Мальчишка подошел к Вавкину и попросил лошадь для поездки в сельсовет.
Вавкин поинтересовался, чего он не видел в сельсовете.
- С Веркой поедем, - сообщил мальчишка. - Расписываться.
- Она не сбегла еще к папе-маме? - спросила Катерина.
- Нет, - ответил мальчишка. Серьезничать стало ему невмоготу, и он расплылся в счастливой щербатой улыбке.
- А тесть как? - спросил Вавкин.
- Смирился. Корову подарил. Стельную.
- Врешь! - Катерина всплеснула руками.
- Ей-богу! Корова черная, морда белая, на глазу черное очко. Ярославка. Звать Княжна. Заходи, глянешь.
- Познакомься, Тимоха, - Катерина подвела его к столу. - Это сам секретарь райкома Орловский, это товарищ Платонов, а это Митя. Знакомься, Митя, не бойся. Это наш активист - Тимофей Востряков. Любитель казанки пулять. На прошлой неделе женился.
- Тимоха женился! - воскликнул Пошехонов. - Да как же это… как сказать… Да ведь он же мал!
- Мал, a женилка выросла, - пояснил Емельян. - Ты, дед, промигал Верку-то с Хороводов, вот он ее и подобрал. Дуванова знаешь небось? Николая Семеновича. Который в Хороводах лавку держал. Вот евоную Верку и взял.
- Дуванова? - удивился Пошехонов. - Николая Семеныча?.. Да как же ты, голоштанник, к такому козырному тузу пробился?.. Как насмелился?..
- Вера сама прибегла, дедушка, - отвечал Тимоха. - Тесть ее домой увез, на замок от меня запер, а она обратно ко мне прибегла. Там, в Хороводах, всех под нуль стригут, в колхоз загоняют, а она не желает. Вчерась тесть сам в гости пришел и корову пригнал. Стельную.
- Ему что! - завидовал Пошехонов. - Одну привел, три осталось.
- Две осталось, - улыбаясь, поправил Тимоха. - Третью зарезали.
- Выходит, помирились? - приставала Катерина. - Не серчает?
- Смирился. Корову подарил. Благословил отцовским благословением.
- Что ж ты с коровой будешь делать?
- Чего с коровой делать? Доить.
Митя бросил писать и стал, так же как и все, смотреть на Тимохину улыбку. Видать, не часто доводится людям лицезреть абсолютно счастливого человека.
- Где корову держать станешь?
- А в избе. К весне назему накопим, хлев слепим. Николай Семенович обещал ржаной соломки на крышу. Будет у нас с Веркой свое хозяйство, а у Княжны - свои хоромы. Садик заведем. Стол в садике вкопаем. Телок подрастет - лисапед куплю! - неожиданно кончил Тимоха и сам испугался, поверят ли.
- Дадим ему коня? - шутливо спросил Пошехонова Семен. - Ну, коли ты согласный, тогда и мы все согласные. Беги к своей Верке.
Тимоха стал прощаться со всеми, начиная с Мити, за руку.
- Счастливой вам жизни, Тимофей, - не выпуская его руки из своей, сказал Орловский. - И с коровой вас поздравляю, и с будущим велосипедом. А с тестем - нет.
- Поладим и с тестем. Николай Семенович - мужик свойский.
- Ошибаешься. Кулак не бывает свойским.
- Какой он кулак. У него сын - красный командир.
- Командир командиром, а сам Николай Семенович - кулак. Одну корову прирезал, вторую подарил. Раскулачки боится. А ты сам-то заявление подал? - Орловский все не выпускал Тимохину руку.
- Какое заявление?
- Обыкновенное. Как все. В колхоз.
- Нет.
- Видишь, какой ты хитрый. У колхоза лошадь выпрашиваешь, а записываться в колхоз тебя нет. - Орловский наконец отпустил Тимку. - Подписывай. Вот тут вот. Молодец. Теперь можешь идти.
Тимоха поглядел бланк с обеих сторон и спросил:
- А чего это?
- Ты что, неграмотный? Заявление о приеме в колхоз.
- В какой колхоз? - Улыбка стаяла с лица Тимохи. - Не-е, мы не желаем. И Верка не желает, и я. Не надо мне заявления. Отрекаюсь…
- Чего испугался? - передавая заявление Мите, спросил Орловский. - Счастливой колхозной жизни испугался? Гляди-ка. Побледнел даже!
- Не желаю. Корову заберете, а мы как?.. И Верка не велела… Порви бумагу. Мне без колхоза хорошо.
- Погоди, Митя. Послушай, Тимофей. Силком тебя в колхоз никто не тянет. На твою корову никто не покушается. А если вступишь в колхоз, то после раскулачки Чугуева ты, как молодожен, будешь первым кандидатом на его дом.
- Ну да?.. Обождите, побегу Верку спрошу.
После ухода Тимохи Орловский велел Семену спрятать заявление поглубже. Он хотел добавить еще что-то, но Катерина помешала. Она поднялась со стула и, вцепившись в спинку побелевшими пальцами, проговорила:
- Товарищ секретарь, зачем вы врете?
- Что-что? - поднялся и Орловский. - Повторите.
- Вы уедете, а нам тут жить. Вы же знаете, что корову у Тимохи колхоз заберет. В доме Чугуева вы же сами велели разместить правление колхоза. Зачем вы врете Тимошке?
- Забываетесь, Катерина Васильевна. Я, к вашему сведению, коммунист…
- Потому и врете?
- Все слышали? - Орловский обвел присутствующих бледно-голубым взглядом. - Завтра направьте ее в район. Товарищ Вавкин, проследи.
И, нервно нащупывая крючки полушубка, Орловский убыл.
- Растравила хозяина, а нам расхлебывай, - попрекнул Катерину Вавкин.
- Кто тебя за язык тянул, - добавил Петр, - "врете, врете…" А кто нынче правду скажет? Дурак да пьяный.
- А чего? - вскинулся Пошехонов. - Верно сказала. По совести… Тимоха как был батрак, так батраком и помрет…
- Чего ж ты Орловского не осадил, коли такой храбрый, - перебил Емельян. - Мастера после драки кулаками махать. Я сам ее в район свезу. Может, отобьемся.
- Никуда ее везти не надо, - процедил сквозь зубы Платонов.
- Папа, а много еще бланков писать? - спросил Митя.
- Хватит. По дворам сегодня не пойдем. Спать пора.
Расходились молча, не глядя друг на друга.
- Напрасно вы, Роман Гаврилович, за меня заступаетесь, - попрекнула Катерина. - Я как-нибудь промаюсь, а вам сына растить. С начальством аккуратнее надо.
- А вы аккуратно себя вели? - раздраженно возразил Платонов. - Не аккуратно. И правильно делали. Черт знает что такое. Если не признает ошибки, дойду до окружкома. Ступайте. Утро вечера мудренее.
- Как скажете, - вздохнула, затягивая платок, Катерина. - Недобрый это дом. Хоть и подкова на нем, а недобрый. Первого хозяина отсюдова ни за что выслали. Шевырдяев отсюдова пропал где-то. А вы только въехали, и уже неприятности. Уезжайте отсюдова, Роман Гаврилович. Пропадете вы с нами.
- Ладно, ладно. Живы будем - не помрем. Погодите, провожу, а то и правда заберут, хватит глупости.
- Папа! - позвал Митя. - Не ходи с ней!
- Я недолго. Ты пока бланки пиши, сынок. Ты что? В ревность ударился? Что ж, и это дело серьезное. Сейчас вернусь!