ГЛАВА 15
ЗА ПРЕДЕЛЫ РАЙОНА
С семенным фондом было худо, особенно с пшеницей. Правление кинуло клич. Заведующий культурными развлечениями Петр провел разъяснительную работу и на сходе, и с каждым колхозником по отдельности, а почти никто семена добровольно не повез. Новички, те немного подбросили, кто ржицы, кто гороха, а из колхозных ветеранов не откликнулся ни один. Роман Гаврилович принялся упрашивать лично. Его агитацию обрывали вопросом: "А ты-то сам сколь мешков свез?"
Пришлось ходить по избам.
Ранним утром секретарь ячейки Емельян и Катерина пошли вдоль правого срыва оврага, а вдоль левого - Роман Гаврилович и Петр. Роман Гаврилович вооружился наганом, а Петр - шестом-щупом с железным наконечником. Митю не взяли. Сядемцы привыкли затевать драки и мальчонку вполне могли зацепить.
- Ты, давай, встань у двери, - учил Петр председателя-напарника, - склади руки на груди и замри. Будешь молчать, шибче будут смеяться.
Утро было морозное. Снег под ногами скрипел, как простиранный. Постучали к середняку Лукьяну Фомичу Карнаеву. До недавнего времени он работал нищим. По кускам ходил. Год назад бродячий промысел бросил, поскольку все сделались нищие. Он у них кусок просит, а они у него.
Лукьян мигом смекнул, зачем явились дорогие гости, и решил обороняться до конца.
Роман Гаврилович согласно диспозиции застыл у порога, а заведующий разумными развлечениями любезно заговорил:
- Какого же ты… дорогой товарищ, пашеничку в колхозный амбар не сдаешь? Тебе… твою… особое приглашение?
- А у нас нету! - сразу закрутила сирену баба. - Летошний год с пашеничкой прямо ау!
- Что значит - ау! Дурочкой не прикидывайся. Хлеб у тебя есть. Вон они, тараканы какие жирные ползают, что они у тебя, глину грызут?
- Таракану крошки хватит, - зашумел Лукьян. - А тебе небось мешок надо.
- Не мне, а вон ему, государству, - Петр кивнул на Романа Гавриловича. - Власти требуют. Давеча ты по кусочки ходил, а теперича мы ходим. Давай… моржовый, оболачайся. Нам время дорого. Сегодня правление.
- А… не хошь? - не сдавался Лукьян. - Ступай, ищи! Что найдешь, все твое!
- Не совестно? Баба вон какую… наела, а у него нету. Гляди, с красной доски сымем.
- А нам все одно! - шумела хозяйка. - Вешайте хушь на синюю!
- Товарищ председатель, - вытянулся по направлению к Роману Гавриловичу Петр. - Товарищ председатель правления и старший уполномоченный центрального районного комитета и окружной милиции. Разрешите выйти во двор и раскидать кизяки. Они… под кизяками мешки прячут.
- Я тебе раскидаю! Обыскивать не имеешь права!
- Чего зевло разеваешь? Не хочешь зерно сдавать, нечего было в колхоз залазить.
- А я залазил? Меня за уши затянули!
- Нам, Лукьян Фомич, полдеревни надо обойти. Либо зерно сдаешь, либо за антисоветчину привлечем. У товарища Платонова, между прочим, наган. Подумай…
- Нечего мне думать. Ничего я тебе не дам… Да вам сколько надо-то?
- Позабыл…? - ласково попрекнул Петр. - Двенадцать мешков.
- Каких двенадцать мешков?! - закричали одновременно два голоса.
- Мне до новин шестерых кормить!
- Куда годится! Ничего не дам… я на вас положил!
- Кормить детей надо или не надо?!
- Я у Кабанова три мешка занял. Кабанову четыре отдать надо!
- Тихо! - прикрикнул Петр. - Кабанову отдашь, сколько взял. Кулацкие проценты отменяем. Вот тут, в тетрадке, вот в этой клетке крестик поставь. Вот тут. Ступай к Пошехонову, бери лошадь и вези к амбару.
- Вот… мать! Сколь везти-то?
- Как договорились. Двенадцать мешков.
- А ху-ху не хо-хо? Вы что, вовсе…?
В то время, как дружеская беседа у Карнаевых принимала все более откровенный характер, в соседней избе, у Алены Глуховой, обстановка тоже накалилась.
После короткой отлучки она обнаружила сына Данилушку за очередным преступлением. Он разыскал сготовленную на два дня ржаную кашу и к приходу матери доскребывал остатки.
Данилушка был божьей карой Алены. Еще молодухой она проводила мужа на японскую войну, осталась одна, беременная, и по совету опытных баб попыталась вытравить плод. Ей не повезло: муж погиб под Мукденом, а сынок Данилушка все-таки народился. Рос он быстро, а вырос прожорливым и слабоумным: гонял с ребятишками змеев и плакал, когда они его обижали.
Пустой горшок привел Алену в отчаяние. Она ахнула, отхлестала двадцатипятилетнего Данилушку веревкой и поставила в угол на коленки. А явившиеся без приглашения Роман Гаврилович и Петр увидели не Алену, а чистую бабу-ягу - зобатую, растрепанную, черную от горя и от женской болезни.
Роман Гаврилович, переступив порог, опешил.
В избе было темно и тесно. Почти все пространство занимала печь, повернутая лицом к входной двери. Циновку на земляном полу заменяли клочья соломы. Кривой шест подпирал гнилую матицу. Дурачок стоял на коленях и причитал:
- Мамка, пусти, больше не буду!
Из всех углов веяло безысходной нищетой.
- Пойдем отсюда, - шепнул председатель Петру.
- Обожди! - отвечал тот. - Здравия желаю, Алена батьковна! Вишь ты, какая шустрая. Сама кашу шамаешь, а должок в колхозные закрома не везешь.
- А как же! Кабы не господь, вовсе беда…
- Не то беда, что воруешь, - Петр показал пальцем в потолок, - а то беда, что заповедь позабыла.
- Каку таку заповедь?
- Первую заповедь колхозника. Кто за тебя расплачиваться с государством будет? Я? Товарищ Платонов? Все сроки прошли, а за тобой шесть пудов. Сама отвезешь или пощекотать?
- Где я вам шесть пудов возьму?
- А вон, дурачок скажет. Будь здоров, Данилушка!
- Завсегда готов! - рослый небритый парень вскочил и воскликнул: - Да здравствует Коминтерн! - и широко улыбнулся.
- Где тут у вас хлебушек?
Данилушка с готовностью скинул с ларя тулуп, подушку и поднял крышку. Петр потыкал щупом, завел глаза, подсчитал:
- Мешка три будет.
- Сколько дадите? - спросил Алену Роман Гаврилович.
- Хучь все, - отмахнулась она. - Все одно подыхать. Хучь сегодня, хучь завтра…
- Все в Авиахим! - весело крикнул Данилушка.
emp
В обед собрались у Платонова, подбили итоги. Оказалось, собрали примерно четверть того, на что надеялись. Заведующий разумными развлечениями произнес по инерции непечатную фразу.
Принялись за следующий вопрос, не менее тягостный: раскулачка Ковалева и Чугуева.
- Давайте решим по-быстрому - и до вечера, - досадливо предложил Роман Гаврилович. - К Ковалеву пойдет Фонарев. Емельян, возьми на подмогу Шишова и Вавкина. Там дело просто. А как с Чугуевым?
Все, кроме Петра, сидели насупившись. Чугуевых жалели. Жалели и шуструю Ритку, и добрую глуховатую тещу, и самого хозяина, словом, всех, кроме упорной жены Федота Федотовича. Опись имущества назначили на сегодня. В тройку вошли Платонов, Пошехонов и Петр. Катерина идти к Федоту Федотовичу отказалась наотрез. Операция его раскулачивания напоминала ей удаление здорового зуба.
В качестве понятого назначили Лукьяна за то, что он вместо двенадцати мешков зерна согласился дать только два.
- Обыскивать будут Пошехонов и Петр, - сердито говорил Роман Гаврилович. - Кроме барахла особо искать зерно… Чего вы все скисли, как мокрые курицы?
- Можно, я отлучусь? - попросила Катерина.
- Сиди! - возразил Емельян. - Выпустим - к благодетелю побежишь. Всю обедню испортишь. Орехова раскулачивали - баба его все тарелки перебила…
- А вы что глядели? - укорил Роман Гаврилович.
- Опешили с непривычки.
- Так вот. Входи и сразу бери власть в свои руки. Любой антагонизм пресекай немедленно. Церемоний не разводить. Раскулачка - законная часть классовой борьбы: если не дашь в морду ты, дадут в морду тебе.
- Вот это верно, - Петр потер руки от удовольствия. - Вот это так правильно…
- И на Чугуева надо свалиться как снег на голову. Внезапно. По этой причине, товарищ Катерина, до прихода тройки являться вам к нему нежелательно.
- Неужто я ему скажу! - обиделась Катерина. - Что вы!
- Он по глазам смекнет. Поглядели бы на себя. Будто кого похоронили. Знаете что, Катерина! Смастерили бы вы нам красные повязки. А то вид у нас, как бы получше сказать, шибко гражданский.
- Давно бы надо сдогадаться, - сказал Петр. - В избе-читальне третий год лозунг про всеобуч висит. Снимем и нарежем. Нацепим повязки на рукава, никто поперек сказать не посмеет. Пошли, Катерина!
- Эва, разбежался, - притормозил Емельян. - Чего тебе с ней ходить? У тебя свои детишки плачут. Давай ключи, я пойду.
У двери кашлянули. Роман Гаврилович обернулся.
В горнице стоял незнакомец в коротком кавалерийском полушубке и с пухлым портфелем под мышкой. Лицо у него было бледное, лобастое, с плотно закрытым безгубым ртом.
Когда он вошел, никто не слышал.
Он взглянул на всех сразу и спросил:
- Заседаете?
- Заседаем, - ответил Роман Гаврилович. - А вы кто такой?
Незнакомец показал, не выпуская из рук, удостоверение так, чтобы видел только Роман Гаврилович.
- Вот оно что! - Роман Гаврилович встал, уважительно поздоровался. - Давно ждем.
Незнакомец подошел к Катерине и, ко всеобщему изумлению, поздоровался с ней за руку.
- Здравствуйте, Юрий Павлович, - Катерина смутилась. - Ну как?
- Продвигаемся, - ответил он загадочно. И, нацелив глаза на Романа Гавриловича, проговорил: - Погуляем?
Было непонятно, спрашивает он или приказывает. Они вышли.
- Это кто? - поинтересовался Емельян.
- Агент, - шепнула Катерина. - Про Игната выпытывал. Пробитый френч показывал.
- Ясно, - сказал Петр.
- Глядите, помалкивайте, - предупредила Катерина. - Я расписку давала молчать. Видать, докопался.
- Узнали, кто Шевырдяева убил? - спросил с печи Митя.
- Помалкивай! - откликнулась Катерина. - Айдате за кумачом.
Они вышли. В доме возникла любимая Митей тишина, приманивающая мечты и возбуждающая воображение. Папа позволил сегодня не ходить в школу. Предстояла большая работа на раскулачке. У Чугуева-кулака отберут все орудия производства, живность, вплоть до собаки, отберут хлев, сарай, овин, конюшню, мебель, посуду, одежду. Не отберут только жену, бабку да Ритку. Дадут смену белья и хлеба на двое суток и увезут.
- Куда все подевались? - послышался голос отца.
- В избу-читальню ушли, - отозвался он с печи.
- Ну и славно. Передохнем малость.
Отец разулся, повесил сушить портянки. Только прилег, вернулась Катерина.
- Придется у вас шить, - сказала она. - В читальне холодно. Агент где?
- Сейчас придет. Про френч рассказал. Пока мы головы ломали, он разыскал того самого жениха, который продал агроному френч Шевырдяева. Жених служит на конном заводе. Берейтор. Выменял он пробитый пулями френч у какого-то "носатого", будучи сильно под мухой. По этой причине надежных сведений о "носатом" дать не сумел. Зато свои галифе, обменянные на френч, описал подробно. И знаете, что за галифе? Не поверите: жокейские галифе малинового цвета с леями желтой кожи.
- Батюшки! - ахнула Катерина. - Неужто Макун?
- Конечно. У Макуна был простреленный френч Шевырдяева, и он обменял френч на галифе. Агент настолько уверен в этом, что не привез берейтора для опознания… В конечном счете ему надо найти не галифе, а убийцу.
- Мне чего-то непонятно.
- Сейчас поймете. Предположим, взяли Макуна. Предъявили ему френч. Где гарантия, что Макун не скажет, что купил этот френч у неизвестного пропойцы?
- Зачем же он тогда к нам приехал?
- Думаю, затем, чтобы прощупать, какие могли быть у Макуна причины прикончить Шевырдяева. Во всяком случае, он в основном расспрашивал про Макуна. Интересовался семейным положением, привычками. А что я ему мог сказать? Живу здесь без году неделя… Между прочим, обрадовался, что Макун был членом машинного товарищества. Скажите, Катерина, вот что: какие отношения были у Шевырдяева с Чугуевым?
- Как у кошки с собакой. Какие могли быть отношения, когда Игнат донес на товарищество и всех их разогнали.
- Но Шевырдяев тоже был членом товарищества?
- А как же. И у него пай был. Сперва вроде согласно работали, а после пошла промеж них свара. Игнат горой стоял за бедняка, а бедняк больше уважал Чугуева. Чугуев, бывало, Макуна ругал почем зря, даже ударил однажды, а Макун служил Чугуеву верой и правдой, как все равно дворняга.
- Все точно. Агент такую цепочку и тянет: Чугуев не примирился с разгромом своего товарищества, затаил злобу и подговорил Макуна истребить Шевырдяева. Что Макун и исполнил. Выстрелил в спину Шевырдяева из нагана.
- Вы что, смеетесь? - удивилась Катерина. - Какой бы Федот Федотыч кулак ни был, а зла он не помнит. Сядемцы гадали, как он за Любашу с Семеном Ионычем поквитается. В те годы Федот Федотыч в бараний рог Семена скрутить мог. С ним сам председатель сельсовета кланялся. С той поры вот уже семь лет прошло, а он пальцем Семена не тронул. Только что не здоровкается… Агент небось к Макуну пошел?
- К Макуну. Макун для ГПУ сегодня самая лакомая находка. И понятно. До сей поры преступника искали по всей стране. А как попал под ихний прожектор Макун, стало ясно, что Шевырдяев погиб где-то здесь, возле Сядемки. Преступник был уверен, что его не видят и не слышат: всадил три пули и не побег, а принялся снимать с трупа френч. Не исключено, что Шевырдяева прикончили в овраге.
- Вам бы, Роман Гаврилович, не в колхозе, а в Чека работать, - печально пошутила Катерина.
- Почему именно мне? Каждый хороший коммунист - хороший чекист.
- Одно непонятно, - продолжала Катерина. - Зачем Макуну снимать с убитого дырявый френч и возить с собой доказательство своего злодейства. Макун-то хоть и не больно умен, но ведь и не Данилушка.
- Кто знает. Может быть, френч сняли, чтобы затруднить опознание трупа. Может быть, френч Макун где-нибудь нашел или купил. А может быть, Макун и убил. Все может быть.
Дальнейший разговор пришлось прекратить. Вернулся агент. Вид у него был удрученный.
- Не клюет? - спросил Роман Гаврилович.
- Скажите, пожалуйста, - уклонился он от прямого ответа, - это верно, что Макун души не чает в Чугуеве? Это действительно так?
- Всей Сядемке известно - так. Макун, когда вписывался в колхоз, поставил условие: чтобы председателем был Чугуев. Я это слышал собственными ушами.
- Макун мне поведал столько грязных историй про Чугуева, что, если хоть половина - правда, Чугуева надо брать на мушку, - агент направил немигающие глаза на Романа Гавриловича. - Макун не сомневается, что Игнат Шевырдяев погиб по прямому наущению Чугуева.
- Вот так здорово! - воскликнул Роман Гаврилович. - Про галифе вы ему сообщили?
- За кого вы меня принимаете? И я не говорил, и вас, и Катерину Васильевну прошу понять, что мы подходим к критической точке дознания. Любое неаккуратное слово - и все придется начинать сначала. - Агент достал из портфеля масляный пончик. - Когда вы пойдете описывать Чугуева?
- Часа через два.
- Напомните товарищам, чтобы тщательно изучили места, где можно спрятать огнестрельное оружие. Пусть прощупают каждую мелочь, - он откусил пончик. - Недавно у одного господина изъяли Библию с иллюстрациями Доре. Страницы были прорезаны так, что образовали футляр для нагана.
- А наган был?
- Наган был уже в кармане господина.
- А почему именно наган? - спросил Митя с печки.
Воцарилось гробовое молчание.
Агент положил недоеденный пончик на стол и спросил:
- Товарищ Платонов, почему вы не предупредили меня о посторонних лицах?
- Да это не постороннее лицо. Это Митька. А ну, сынок, подойди.
- Сынок или не сынок, значения не имеет. Мы оперативный штаб. Понятно?
- Понятно, - проговорил Митя. - Я только хочу сказать, что все почему-то думают, что Шевырдяева застрелили из нагана…
- Товарищ Платонов, что будем делать?
- Ступай, Митя, прогуляйся, - сказал Роман Гаврилович.
- Что вы! - возразил агент. - Он все слышал.
- Да и нельзя ему во двор выходить, - вмешалась Катерина. - Вона как метет. А у него снова пряжка поломалась.
- Почему вы мне не верите? - обиделся Митя. - Что я, поп Гапон, что ли? Я был звеньевой пионерского отряда. Меня в почетный караул ставили.
- Успокойся, Митя, - агент наставил на него немигающие глаза. - Никто тебя ни в чем не подозревает. Мы понимаем, что ты нам хочешь помочь. Ты все слышал?
- Все слышал.
- Вот в том и дело, - агент доел пончик и вытер пальцы бумажкой.
- Я не пойду на улицу. А только дыры получаются не обязательно от нагана, но и от других вещей, например, от вил… Моего папу тоже вилами протыкали… Скажи ему, папа…
- Неужели бы мы не сдогадались, Митя? - остановила его Катерина. - Ты френча не видел, а мы с дяденькой видели. От вил промежутки между дырками одинаковые, на равном шагу друг от дружки. А на френче две дырки рядом, а одна отдельно. Сама по себе…
- Время дорого, товарищи, - подгонял агент. - Давайте думать, как изолировать мальчика. И как это я прошляпил!
- Что с ним делать? - Роман Гаврилович пожал плечами. - Придется запирать. А запирать только здесь, в доме. Больше негде.
- Хорошо. Запрем в доме, - согласился агент. - Ты на нас не обижайся, малец. Виноват не ты, а твой папа. Да и я расслабился, потерял бдительность. Ты пойми, в нашем деле одно небрежное слово может провалить операцию.
"Одно небрежное слово", - подумал Митя. И вдруг перед ним словно в бреду возникла Атамановка, крутой берег реки, мама, распростертая у самой воды… По горнице, видимый только ему одному, прошествовал человек в серой шляпе с опущенными полями и, не отворяя двери, процедился в сени.
- Ладно, - сказал Митя. - Запирайте. Тетя Катя, а ты видала Макуна вилы? Один зуб сломанный…
- Видала, видала…
Все, кроме Мити, вышли на улицу. Роман Гаврилович сердито замкнул висячий замок и догнал спутников.
- Вот что я думаю, товарищи, - сказал агент. - Что, если включить Макуна в процедуру раскулачки? Хотя бы в качестве понятого. Любопытно посмотреть, как он будет контачить с Чугуевым.
- Сложно, - усомнился Роман Гаврилович. - Вряд ли у нас хватит времени наблюдать за кулацкой психологией.
- Наблюдать буду я. Макуну я представился корреспондентом окружной газеты. В том же качестве прибуду на раскулачку… А мальчонка у тебя с воображением. Вот если бы Шевырдяева действительно прикончили вилами, а вилы действительно оказались бы у Макуна, вот тогда бы нам не пришлось бы топтаться на ветру.
- Я тоже об этом подумал, - откликнулся Роман Гаврилович. - У Митьки глаз вострый. Товарищ Катерина, а вы не видали случайно вилы Макуна?
- Не знаю. Ни к чему. А если правда зуб ломатый, дырки, я так думаю, могут подойти. Вполне свободно. Только ни к чему все это.
- Что значит - ни к чему? - насторожился чекист.
- Не верю я, что Макун Игната порешил.
- Почему?
- Да потому, что не может этого быть. Не укладывается как-то.
- И у меня не укладывается. А все-таки вилы Макуна придется обследовать. Промерить расстояние между зубьями. И сделать это так, чтобы Макун ничего не заметил. Такова задача.
Задачу решили быстро.