Они одновременно ударили плечами в дверь на выходе в сени, и она с треском отошла от оклада. Сени отозвались морозным скрипом и хрустом. Мглистая тьма разносила из конца в конец города скрип шагов последних прохожих, спешащих к теплу. На таком морозе и разговаривать не хотелось. От колючих глотков воздуха ломило зубы, как от ледяной воды.
- Говоришь, "пусто"? - переспросил Гарька.
- Не сомневаюсь, - угрюмо ответил Женя.
- Увидим! - пообещал Гарька.
И снег напряженно захрумкал под их каблуками. "Что будет, если его фантазия подтвердится? - отдавалось в Жениных висках. Тогда придется поработать многим товарищам! Начиная от жильцов дома номер семь, кончая райкомом партии, если не выше!"
"Скрип-хруп-скрип!"
"Нет, маловероятно, чтоб столько народу ошиблось. - Женя покосился на Гарьку. - А мы заметили, разыскали и всем показали! Невероятно!"
А Гарька шагал уверенно, и в очках его все отчетливей отражались огни барака, к которому держали путь.
Подгорная была скудновато освещена. Но свет от окон барака рассеивался далеко по снежью Витима, вспыхивал в острых гранях торосов где-то на середине.
- Ты хорошо знаком с Ксенией Николаевной? - спросил Гарька, когда они подошли к средней калитке в ограде барака.
- Два раза виделись мы, - ответил Женя в воротник и припомнил, что оба раза Ксения Николаевна сама наведывалась к ним, в камералку управления, но вразумительного сказать ничего не могла.
- У меня не шапочное знакомство, - заметил Гарька, пробиваясь в средний дворик, - а каждый раз я будто на стену натыкаюсь!
Дворик был плохо очищен от снега. Узенькая тропиночка вела от калитки до сеней с ответвлением к стайке. Пока дошли до пристройки, несколько раз провалились в снежный целик. Для унтов это было плевое дело, а Гарька набрал в свои войлочные ботиночки снега и бросился выцарапывать его, пока Женя стучался в толстый слой льда на окне.
Обмороженное окно издали казалось темным. Но вблизи было видно, что в доме горит слабый свет. И внутри заскрипели шарниры, раздались легкие шаги, и открылась дверь.
- Добрый вечер...
- Здравствуйте, люди добрые...
Ксения Николаевна была во всем черном, и в аспидном сумраке сеней белело лишь ее лицо. Она придержала дверь, и парни перешагнули порог, не задев его и носком. Ксения Николаевна приметила это, и сама долго не могла отвести глубоких глаз от порожной перекладины. Над ее головой встрепенулся лампадный флажок огня и высветилась икона, склеенная из двух половинок с небольшим смещением. От неумелого склеивания у божьей матери перекривился рот, и казалось, она вот-вот заголосит над своим Христом-младенцем. Раньше эту икону видели в доме у Фени с Ваней, куда ходили покупать овощи. Теперь икона перекочевала сюда.
- Вечер добрый, Ксения Николаевна, - повторил Женя, стараясь отвести взгляд от запавших глаз Игоревой матери.
- Здравствуйте, Женечка, - поклонилась хозяйка гостям. - Доброго здоровья, Гарий Есифович...
- Мы к вам поздновато, - заговорил Гарька, стараясь не сипеть. - Но как говорится, лучше поздно, чем никогда.
- Ко мне можно в ночь, полночь, - ответила мать, и в глазницах ее блеснуло, - молюсь да плачу, сна ни в глазу... Две ночки осталось, а сколько потом мне их навесят?!
- Это сейчас и от вас зависит, - засипел Гарька. - Мы как раз пришли от имени защиты... Хотим вам помочь... Вернее, не вам, а вашему сыну... А в общем, и вам, и ему...
- Я молюсь каждый час господу. - Ксения Николаевна подняла взгляд на икону. - Помоги, сохрани, помилуй!
Женя, не зная, что говорить дальше, покосился на Гарьку, а тот деловито растирал пальцами стеклышки очков.
- Да вы присаживайтесь, - оживилась все же Ксения Николаевна. - Могу чайком вас угостить.
Она кинулась к печке, но Женя с Гарькой остановили ее в один голос, заявив, что сейчас только от стола. Ксения Николаевна опустилась на табуретку, гости тоже присели.
- Суд-то будет народный, - наконец нашелся Гарька. - Можно человека осудить и засудить!
- Да я уж и не знаю, что делать, чтоб спасти сына, - зашлась Ксения Николаевна. - Ночей мне много не пережить одной.
Женя склонил голову, но побоялся поставить локоть на чистую скатерть. Все в квартире поражало чистотой, порядком, блеском посуды. Не верилось, что здесь произошла такая трагедия, на этом вот пороге!
- Нам от бабушки осталась Смоленская богоматерь, - сказал Женя ни с того ни с сего. - У вас это какая? - он показал глазами на икону.
- Курская, - ответила Ксения Николаевна. - Феня мне поднесла ее.
- Ну, а за что вам Феня могла подарить свою икону? - уцепился Гарька. - За какую такую особую услугу?
- Я все, что надо, уже говорила следователю Коровину и Людмиле Александровне, - произнесла Ксения Николаевна так, что скулы ее остались неподвижны. - И вам, Гарий Есифович...
- Вы не бойтесь нас, Ксения Николаевна, - вступился Женя. - Мы собираем смягчающие сведения... Чтобы помочь Игорю, как вы сами просили...
- Просила! - дрогнули скулы Ксении Николаевны. - Думала, соберутся друзья-товарищи Игорька да устроят ему сначала свой пересуд, чтоб знал он - не забыли его добрые люди!
- Мы и собрались сегодня, - сказал Женя, - обсудили все с Люсей и решили поискать чего-нибудь еще смягчающего, тетя Ксеня.
- Не по пятам искать надо! - вырвался стон из груди Ксении Николаевны, но сейчас же она уняла голос. - В самом Игорьке, думала, что увидите!.. Какую затаину!..
Хозяйка потянула на лицо косынку, и тень накрыла все, кроме кончика вытянувшегося носа. Гарька шагнул к плите, звякнул чайником и поднес Ксении Николаевне кружку. Она выпила воду, точно сама не видела чайника.
- Мы предполагаем, Ксения Николаевна, - продолжил Гарька, - что так просто это не могло случиться! - Он покосился на порог. - Должно быть, на наш взгляд, сильное душевное потрясение у Игоря! И вызвано оно чем-то таким, может быть, непонятным для вас, каким-нибудь жестом или словом...
- Все я обсказывала, - прервала Гарьку Ксения Николаевна и заученно стала говорить: - Пришел Игорек, встретил отца на пороге, побледнел и поднял топор...
- Неужели такая охватила его ярость от одного вида пьяного отца? - спросил Гарька.
- Заступническая ярость! - выкрикнула Ксения Николаевна и закрестилась на икону. - Бог свидетель - Игорек заступник...
- К сожалению, господа бога не призовешь в нарсуд, - засипел Гарька.- И получается, Игорь отыгрался за свои неудачи на еще большем неудачнике...
- Другое здесь, не то, - зашлась Ксения Николаевна от нервного толчка, - может сын за мать заступиться или нет?
Гарька кивнул, но губы его пошли вкривь.
- Для прокурора, Ксения Николаевна, картина прорисовывается более мрачная, а у защиты маловато аргументов... А могло быть и так, что у адвоката перевесили бы факты... Ну, узнай, например, Игорь, что отец только несколько минут назад вам такое сказал, что и здоровому человеку с ума сойти можно!
- Что такого мог Петя сказать мне? - как бы заинтересовалась Ксения Николаевна.
- Например, про то, что потом вскрылось на следствии из письма ее к Лукину, - вел свою линию Гарька.
- Что? - замерла Ксения Николаевна, точно прибитая к стене.
- Что если Феня не отдаст план, то отец Игоря, - держал дыхание Гарька, - расквитается с ней по-своему в тот же вечер!
Женька взял Гарьку за локоть: "Хватит мучить человека!"
Гарька раздумчиво натянул свою шапку на уши и пообещал:
- Мы сами еще постараемся... К Фене пойдем и к Любе... что есть, разроем...
Вслед за Гарькой Женя перешагнул порог, и они очутились в темноте. На ощупь выбрались во дворик и засеменили по тропинке, то и дело оступаясь в нетронутые обочины. Заговорили, позабыв о хиузе, обжигающем легкие.
- Ты предпочитаешь молчать, геолог!
- А ты давить на людей, душевед!
- Я устанавливаю диагноз!
- Не устанавливаешь, а склоняешь к ложным показаниям!
- Такой кремень, пожалуй, склонишь!
- Не видишь, она больше ничего не знает?
- Это ты ничего не видишь, поисковик, называется!
- Что она, враг своему сыну?
- И родные могут заблуждаться, а то и просто свое соображение иметь.
Гарька с ходу попытался забежать по расскольженной обочине на дорогу, но покатился обратно. Женя подхватил его сзади и подтолкнул на трескучий тротуар. Без Жениной помощи Гарька шмякнулся б очень сильно. Спор прекратился сам собой. Они вспомнили, с какими людьми предстоит им разговаривать.
На улице Мира можно было легко представить, как выковывался здесь человеческий характер. Первые землепроходцы высадились сто лет назад на диком берегу и наскоро срубили несколько зимовий. А когда в лотках блеснуло золото, звон топоров разнесся по всей долине. И скоро узкой полоски берега не хватило, пришлось лезть в голец. Улицы кривились, изламывались и заходили в тупик, как жизни самих старателей. Но главная улица Мира прорубала все эти кривулины от самого берега Витима до вершины Горбача: по ней шли когда-то в тайгу за старательским фартом и скатывались обратно ватаги копачей-горбачей. И теперь еще на строениях этой улицы лежал отпечаток буйного золотоприискательства.
Женя с Гарькой поравнялись с аккуратной полуземлянкой-полуизбушкой. Выкопал ее когда-то давно неудачливый приискатель, а жили в ней по сей день, и мачта антенны высилась рядом с выбеленной трубой. А рядом громоздился древний купеческий особняк в два этажа, с садиком и верандой для питья чаев. Дальше - крепкий и светлый под шифером дом. Украинская мазанка, выбеленная до синевы. Засыпной барак, что получил в народе солидную кличку "крейсер". Литовский дом с двумя острыми, как копья, башенками по углам. Избенка якута: во дворе олешки колышут кустами рогов и бренчат боталами. А вот шлакобетонный особняк, с мансардой, по типу подмосковных дач, будто пальма среди тайги. Далее темный провал - переулок Старательский. Потом плотный забор, оснеженные черемухи за ним, черные ставни Лукинского дома, против крыльца которого Женя стоял два часа назад. Рядом белыми стенами в глаза - Ванина мазанка. И как только она могла просочиться между лукинским и бандуреевским домами? Будто прошлое ужилось рядом с настоящим, а потом и перебралось в дом Бандуреевых.
Бывший дом Бандуреевых возвышался горделиво и справно. Ставни дома были закрыты, но в щелях серебрился иней от света. "Невероятно, чтобы и эти хозяева сказали нам что-нибудь, - подумал Женя с тоской, - если даже что и знают".
- Ну, что, - спросил Гарька, не глядя на Женю, - попытка - не пытка?
- Я должен удостовериться, - отозвался тот и свернул к крыльцу, - иначе замаюсь.
- Только ты не отмалчивайся, - попросил Гарька, - с двух флангов всегда лучше получается.
- Ладно, сам буду давить, - пообещал Женя, - здесь можно... Живут хорошо, успокоенно... Кому только ни продают свой овощ...
Крыльцо загудело под их ногами морозной утробой. На шум кто-то вышел в сени, отворил входную дверь.
- Кыто тута? - высунулась из проема стриженая голова на жилистой шее.
- Мы к вам по делу, - бодро начал Гарька.
- Кыкому тыкому делу? - загнусил Ваня.
- Понимаете, мы пришли кое о чем расспросить вас, - напирал Гарька.
- О чем рассыпоросить? - удерживал дверь Ваня.
- В связи с делом Игоря Бандуреева, - объяснил Гарька.
- Никаких таких дел мы не зынаем, - отрезал Ваня. - Картошка, капуста продаем, а других дел и зынать не хочем!
Он попытался захлопнуть дверь, но Женя отстранил Гарьку и удержал дверь перед самым хлопком.
- Дядя Ваня, пустите нас, - попросил он, - мы долго не задержимся...
Ваня высунулся опять и приблизил к Жене желтое сморщенное лицо. Глаза хозяина вдруг блеснули.
- Евыгений Ильич? - охнул он. - Ходите...
И дверь распахнулась перед всегдашним покупателем, который не мог обходиться без картошки и капусты.
Женя поймал Гарьку за руку и повел его за собой, словно Ваня мог все же остановить второго незваного гостя. Но хозяин мелким шажком догнал гостей и щедро распахнул перед ними дверь в свой большой дом.
Женя и Гарик перешагнули порог и будто очутились в зимнем саду. Вокруг них в ящичках, кадках, кастрюлях зеленела рассада, цвели комнатные цветы, наливались фрукты...
- Как зимний урожай? - кивнул Женя на апельсиновое деревце, выгнувшееся под тяжестью нескольких плодов-слитков среди глянцевой листвы.
- Хоросо урожай, - расплылся Ваня, - мало-мало свой витамин получать можно...
- Вот о чем в газету писать надо, - толкнул Женя Гарьку. - О таком чуде!
- Это потом, - охладил его Гарька. - Сейчас другая забота...
- Пырошу к столу, - Ваня повесил под занавеску пальто и полушубок и раздвинул пылающие портьеры. - Позы есть будем, чай пить...
Посреди стола, занимавшего полкомнаты, сиял бронзовый самовар с мятым боком, а в тазике белели китайские позы. Хозяйка в цветастом переднике пила чай из блюдца. Зайчик от блюдца дрожал на лице Фени, и глаза ее то высвечивались до родниковой ясности, то заполнялись зеленым мраком. Хозяйка была в хорошем расположении духа.
- Господи, сам Женечка к нам пожаловал! - затянула Феня грудным голосом.
- Добрый вечер, хозяюшка, - отозвался Женя. - Приятного аппетита.
- Садитесь с нами вечерять, - продолжала Феня. - Это из новых геологов, что ли, с тобой товарищ?
- Из школы это, учитель Гарий Иосифович, может, слышали... - стал объяснять Женя.
- Ах, так это учитель, который Семену Макаркину помог пензию выхлопотать! - оживилась Феня. - И Глотиха поминала добрым словом, что помог квартиру получить, и Нюра со своим Василием про твою участливость рассказывали, сынок, ведь чуть не разошлись они тогда.
- А сейчас мы к вам пришли за помощью, тетя Феня, - заявил Гарька с доверчивой улыбкой.
- За помощью? - замигала Феня. - За какой?
- Кое-что разузнать насчет Игоря и вообще тех дел, - объяснил Женя.
- Игоря?.. Тех дел?..
Феня поперхнулась чаем и долго откашливалась, бросая испуганный взгляд на незваных гостей.
- Зачем же вам лезть в нашу горькость? - спросила Феня наконец.
- Товарищ все же наш, - ответил Женя, - в ответе мы за него, понимаете?
- Сеть какую забрасываете? - задала еще вопрос Феня. - Что за рыбу ловите?
Тут уж Гарька опередил.
- Защите помогаем, - просипел он. - Игоревой защите, как сочувствующие...
- Кто теперь его защитит? - обронила веки Феня.
- Но вашего-то Василия удалось отстоять! - завладел Гарька разговором. - Благодаря защите!
- Посадили б, может, жив остался мой братка, - опустила Феня голову, словно под тяжестью углистых кос, уложенных вокруг головы. - А то ведь сам сгинул, Шмеля за собой уволочил, а теперь и самого Петра Васильевича, царствие ему небесное!
- Почему Петра Васильевича? - вкрадчиво засипел Гарька. - Почему вы приравниваете их?
- Хрустальное зимовье сгубило их, - Феня загляделась в чай, - хрустальным зимовьем они уравниваются...
- Хыватит таких разговоров! - Ваня схватил тарелку с позами и придвинул гостям. - Кушайте, пожалуйста, зачем говорить мыного?
Женя взял белый податливый поз и чуть не насильно затолкал в рот Гарьке. Тот скривился, но через минуту разжевал, и над верхней губой его выступили капельки пота.
Женя тоже съел поз. Терпкая мясная начинка, пропитанная чесноком и перцем, обожгла рот. Женя запил эту стряпню чаем и взял с тарелки еще один мясной вареник, как звал про себя позы.
- Выкусно? - спросил Ваня.
- Очень, - ответил Гарька, - надо же, никогда таких не ел... Вроде пельменей, только лучше.
- Ваня у меня мастер, - сказала Феня, улыбчиво огладывая хозяина. - Раньше и я хорошо готовила, когда у Бандуреевых работала, а потом все отрезало, когда братка пропал...
- Мы знаем отлично, тетя Феня, что вы прикидывались помешанной не от хорошей жизни, - воспользовался паузой Гарька, - но почему вы не отдали план жилы по прямому назначению, геологам?
Феня опустила глаза на блюдце с чаем.
А Ваня отставил свой чай, настороженно следя за выражением Фениного лица. А лицо ее покрылось крапивными пятнами.
- Не отдала, и все! - вскрикнула Феня, и в глазах ее уловах как бы заблестели рыбки. - Человек нужен был, а не геолог!
- Тетя Феня, - сказал Гарька, - если бы вы не дожидались, а сразу отдали план обыкновенному человеку, брат ваш живой был бы сейчас!
Феня застыла с полуоткрытым ртом, и туда покатились градины из глаз.
- И сейчас я бы советовал вам рассказать, почему вы не отдали план Куликову! - не унимался Гарька. - Это может обернуться в пользу Игоря!..
Но тут Ваня побагровел, кинулся к портьерам и откинул их с прохода.
- Не надо больше! Не зынаем ничего, не надо никого! Мир и покой надо, кушай, спи надо, витамины расти...
Гарька пытался протестовать, но Женя подтолкнул его в прихожую.
- Евгений Ильич!
Ваня догнал их на крыльце, сунул ему теплый слиток и скрылся за дверью.
- Парнишке Андырейке подарок передай, - раздался из сеней голос Вани. - Вкусный витамин!
Женя растерянно протянул Гарьке Ванин подарок: на ладони лежал полновесный спелый апельсин.
- Н-да,- поежился Гарька, - отделались витамином...
- Хорошо, кочергой не проводили, - возразил Женя, пряча апельсин в теплый карман.
- Не привыкать, - отозвался Гарька, - не первый раз за убеждения схватывать...
- И часто влетало? - улыбнулся Женя.
- Было не раз, - покривился Гарька, обнажая сломанные резцы, - в нашем дворе меня переросток один преследовал, по кличке Свищ, в школе "Колючку" выпускал - неприятностей нажил больше, чем надо, а сегодня от одного геолуха схлопотал!
- Я думал, ты специально сольцой все посыпаешь, для своей цели, - забормотал Женя, - литературной.
- Пока наше расследование не закончилось - никаких разговоров не может быть об этом, - отозвался Гарька.
- А потом?
- Жизнь покажет!
- Ну, а что про дело теперь будем думать?
- Ты пока можешь поуспокоиться до завтра.
- А ты?
- А я соображу что-нибудь за ночь!
Гарька бодро вскинул руку в прощальном жесте и зачапал вниз по сверкающей ленте главной улицы. Он шагал ровно, только надломленный козырек вздрагивал и дергался, точно ему передавалось состояние хозяина.
"Поуспокоиться? - подумал Женя и повернул к своему дому. - Как бы не так!" Он двинулся вверх, но не ощутил легкости в теле, какая бывала после удачных маршрутов. И тогда окончательно понял, что остался с тем же сомнением в душе.
Он стал размышлять о том, как выматывает человека следственная работа, как она опустошает его, - не хуже геологического маршрута с двумя хорошими гольцами на пути. И как геологи пропускают на своих линиях месторождения, так ошибаются, видно, и следователи. И Гарькины версии не такими уж фантастичными могут оказаться.