Леппялехти повернулся и бросился обратно к вышке, но тут страшная боль так резнула его правую ступню, что у него потемнело в глазах и он едва не упал. Опомнившись, он попробовал запрыгать на одной ноге, но боль от сотрясения была настолько сильна, что он остановился и скорчился около камня. В это время прибрежные кусты раздвинулись, и Леппялехти, взглянув туда, заскрежетал зубами.
Прямо на него шел длинный Юхо Ахо с багром на плече. Он легко шагал через большие и малые груды камней в своих высоких болотных сапогах и еще издали завопил так, что отдалось на обоих берегах:
- А-а, знаменитый сплавщик! Первый лесоруб страны! Герой северных лесов Леппялехти! Что у тебя такое творится? А? Натворил делов и любуешься? Я думал, что у него беда какая-нибудь стряслась, и торопился, как дурак, а он - здравствуйте! - стоит себе спокойно и смотрит. А на реке что? - взревел он и ткнул багром в сторону урчащих порогов. - А на реке что, я спрашиваю. Залом! Настоящий залом! Вот и доверь такому мешку самый ответственный участок на сплаве. А еще соревноваться лез, тюлень пузатый. Ну, что стоишь? Или ты ослеп и не видишь. Эй ты! Оглох? Вот туда смотри! Туда!
Он еще раз ткнул багром в сторону залома, но Леппялехти не смотрел туда. Он прилагал все силы к тому, чтобы стоять как можно ровнее на левой ноге и не дать Юхо заметить, что у него повреждена правая. Он даже не поднимал глаз на Юхо, чтобы не разъяриться при виде его обветренной красной морды и не сделать лишнего движения.
- Ну, - снова крикнул Юхо, - чего стоишь?
Но Леппялехти молчал, косясь на багор, прислоненный к сосне.
Он хотел, чтобы Юхо не было здесь, чтобы он ушел куда-нибудь подальше, провалился бы к чертям. Больше он пока ничего не хотел. Но что дальше делать, он тоже еще не решил.
Он косился на багор, прислоненный у вышки, и видел рядом также деревянную будку, в которой ему так мало пришлось отдохнуть, особенно в последние два дня, когда вода пошла на убыль.
Под крышу были введены два провода от гибкого и тонкого полевого кабеля, протянутого наспех по сучьям деревьев вдоль всего берега от сплавной конторы до запани.
Леппялехти смотрел на эти два тонких сереньких провода и ждал, чтобы Юхо отошел куда-нибудь поскорей. Он уже составил себе другой план действий, который пришел бы в голову и всякому другому человеку со здоровыми мозгами. Но нужно было, чтобы Юхо сгинул с глаз и не мешал. А Юхо не отходил. Он топтался тут перед носом, глядя то на Леппялехти, то на залом, и хлопал от удивления своими огненными ресницами.
- Ни черта не понимаю, - сказал он наконец.
Тогда Леппялехти пересилил себя и сказал ему как можно спокойнее:
- Иди в будку. Позвони Егорову, чтобы выслал людей.
Леппялехти не хотел бы совсем начинать никакого разговора с Юхо, но как-то получилось, что он все же сказал эти слова.
А Юхо снова повернулся к нему, разинул пасть и заорал:
- Чего-о? Позвонить? Иди сам и позвони, если тебе нужно. Мальчика нашел...
И он опять без толку закрутился на берегу, не зная, что делать. Ноги сами понемногу несли его к воде, а глаза все время оборачивались к Леппялехти. Наконец он споткнулся о камень и вскочил на него, чтобы лучше разглядеть залом.
А в это время Леппялехти снова попробовал сделать шаг в сторону будки, но острая боль снова так резнула его ногу, что он, зашипев, остался на месте. И на этот раз он даже не сразу поставил правую ногу на землю после этого. Слишком велика была в ней боль. Но Юхо мог заметить, что с ним неладно, и Леппялехти все-таки поставил правую ногу на землю. От боли в ней он задрожал всем телом и покрылся потом, но вид у него был спокойный в тот момент, когда Юхо снова оглянулся на него.’
- Ну что стоишь как пень? - снова заревел Юхо. - Делай что-нибудь. Или у тебя и мозги перестали соображать?
- Не твое дело, - ответил ему Леппялехти. - Иди и позвони, если тебе говорят.
Он ответил это совсем спокойно, но что-то, наверно, было неладно в его голосе, потому что Юхо вдруг внимательней взглянул в его сторону, потом соскочил с камня, подбежал к нему и уставился на него, как дурак, хлопая глазами. Он подошел так близко, что Леппялехти увидел его лицо во всех подробностях. Он тоже, как и Леппялехти, успел обрасти щетиной за эти пять суток. И веснушки гуще осыпали за эти дни его загорелое румяное лицо. Они расползлись не только по щекам, но покрыли также переносицу и лоб, и только по верхней части лба, около его рыжих волос, шла узкая белая полоса кожи, еще не тронутая ни солнцем, ни ветром, хотя кепка у него была все время сбита на затылок.
Юхо внимательно осмотрел Леппялехти с головы до ног и, наверно, понял что-нибудь, потому что больше он ничего не сказал, а повернулся и пошел к реке.
Сделав несколько шагов, он приостановился и оглянулся на будку, как бы обдумывая что-то, но потом еще решительнее зашагал к реке.
- Позвонить надо, - неуверенно сказал ему вслед Леппялехти, но Юхо больше не слушал его и продолжал продвигаться к реке, прыгая с багром в руках, с камня на камень.
Все бы это ничего. Пускай бы он уходил прочь, подальше. Но куда он пошел? Зачем он пошел к реке? Что ему там надо?
- Юхо! - крикнул Леппялехти, и несколько капель пота, сорвавшись с его напряженно сморщенного лба, пронеслись перед его глазами и упали на землю. Он провел рукой по своему широкому щетинистому лицу, и вся ладонь сразу стала мокрой, как будто он окунул ее в теплую воду. Немудрено, что Юхо заметил в нем что-то неладное.
- Юхо! - еще раз беспокойно крикнул Леппялехти и снова неудачно попробовал тронуться с места. А в это время Юхо оглянулся и, кажется, заметил, дьявол, что Леппялехти не может ступить на правую ногу.
- А? - крикнул он, оглядываясь.
- Ты что? - с угрозой в голосе спросил его Леппялехти.
- Ничего, - ответил Юхо. - Я сейчас... - И он опять запрыгал по камням в сторону залома.
- Юхо! - снова крикнул ему вслед Леппялехти. - Ты что задумал? Не смей один! Слышишь? Тебя никто не просит, сволочь. Ты опять начинаешь... Юхо!
Но Юхо уже больше не оглядывался, и Леппялехти увидел, как он прыгнул с берега прямо на бревна, запрудившие реку.
- Юхо! Не смей! - заревел Леппялехти. - Назад сейчас же! Слышишь, гадина, убью!
Он схватил с земли увесистый камень и швырнул его вслед Юхо. Но камень ударился об один из береговых камней и разлетелся на осколки, не догнав Юхо.
Леппялехти с яростью оглянулся по сторонам, но кругом попрежнему никого не было видно. Даже мастер, как назло, не являлся, хотя всегда точно выподнял свое обещание. Все как будто заранее сговорились против Леппялехти.
И вдобавок Леппялехти понимал, что Юхо поступал правильно, и это еще больше злило его.
Ведь и дурак поймет, что нельзя было сейчас отрывать людей от остальных участков, чтобы и там не получилось то же самое. Эта паршивая речушка Кивийоки требовала глаз и глаз.
А залом надо было разбить как можно скорее. Если его оставить нетронутым и, сложа руки, ждать помощи из поселка или от запани, то он успеет разрастись до таких размеров, что его не разворотить потом в несколько дней. А тем временем вода совсем спадет, и лес останется зимовать на реке, как три года назад.
Юхо правильно сообразил, что надо делать, чорт паршивый. Не такой уж он был дурак. Он всегда, точно назло Леппялехти, действовал быстро и правильно в нужную минуту.
Но кто его на этот раз просил так действовать? Вот в чем дело. Никто его не звал и не просил, дурака такого. Он делал это опять назло Леппялехти, сволочь, и никак не иначе. Его мало было убить за это. Его следовало чем-нибудь не спеша распилить на части, растащить на мелкие куски, чтобы он взвыл от боли и запросил пощады. Или положить его под камень и по очереди передавить ему руки и ноги, чтобы он не совался больше в дела Леппялехти. Или придумать что-нибудь еще похлеще, так, чтобы трещали кости и брызгала кровь.
Но, может быть, его сейчас бревном притиснет, на счастье Леппялехти. Ведь это не шутка - сунуться одному в самую гущу залома, в то время как над тобой нависли скрипящие и стонущие бревна, готовые в любую минуту обрушиться на твою башку.
Только такой идиот, как Юхо Ахо, мог решиться сунуться туда, куда мастер вообще бы не допустил никого сунуться в одиночку. Артелью надо браться за такое дело, а не в одиночку, и то с краю, от берега, а не от середины.
Леппялехти, морщась и шипя от боли, сделал два-три шага в сторону реки, доковылял до ближайшего камня и, упершись в него руками, еще раз тоскливо оглянулся назад на будку и на багор, прислоненный к сосне, а потом снова повернулся к Юхо.
Что ему оставалось делать? Стой и смотри, как за тебя распинается другой, чорт его принес опять не во-время на голову Леппялехти.
Леппялехти смотрел и видел, как Юхо осторожно пробирался по камням и бревнам вдоль передней части залома, шагая через мелкие струи воды, сочившиеся сквозь бревна, видел, как он достиг середины реки и остановился там возле кривого камня, покрытого зеленой слизью. Потом он присел там на корточки и долго вглядывался вниз, в подножье залома, в то время как нависшая над ним огромная вздрагивающая гора скрипучих бревен заслонила от него солнце и грозила обрушиться и прихлопнуть его, как лягушку.
Но он знал, оказывается, куда надо было смотреть и откуда начинать. У него тоже был, как видно, довольно наметанный глаз во всем, что касалось леса и сплава. И Егоров недаром нянчился с ним. Кому, как не Егорову, знать, что можно вылепить из этого дурака.
Но какого чорта он там так долго стоит, уткнувшись носом в самое пекло? Не видит он разве, что у него висит над головой? Или уж делал бы то, что задумал, или полз бы скорее назад, пока цел.
Но вот Юхо выпрямился и начал щупать багром под водой между кривым и пузатым камнем, изрыгающим белую пену. Вот он, кажется, нащупал то, что предполагал там найти, и оглянулся, словно намечая себе дорогу для отступления. Потом снова решительно повернулся к подножью головной части залома и нажал на багор всем телом.
Леппялехти вытянул шею и впился руками в камень так, что побелели пальцы.
Он видел, как Юхо нажал на багор раз и два и потом рванул его к себе. И после этого что-то гулко ухнуло и затрещало в самом сердце залома, который неуклюже шевельнулся, словно огромный тяжелый зверь, сердито топорщась во все стороны ободранными, намокшими бревнами разной длины и толщины.
Но Юхо даже не обратил на это внимания. Он даже не поднял головы, словно знал вперед, что еще не время двинуться залому.
Он еще раз ткнул во что-то багор, расплескивая воду, еще раз надавил на него всей тяжестью своего тела и снова рванул к себе.
И только после этого он, уже никуда не глядя, повернулся на месте и бросился к берегу.
Он сильно оттолкнулся ногами от кривого камня, намереваясь перескочить через полосу воды на соседний маленький камешек, а потом и дальше, но поскользнулся на зеленой слизи, облипавшей кривой камень, на котором он стоял, и, вместо того чтобы коснуться маленького камня обеими ногами, он шлепнулся на него грудью, окунувшись в воду почти до поясницы и чуть не выпустив при этом из рук багор.
А пока он выбирался из воды на этот маленький камешек, вся древесная громада оглушительно крякнула, осела и устремилась вниз по течению за его спиной.
Пропсы, балансы, шпальник и дрова, как самые легкие из всей древесины, еще в самом начале залома вылезли наверх и теперь заплясали и запрыгали, как поросята, поддаваемые снизу пришедшими в движение более тяжелыми бревнами, а потом все разом посыпались в воду.
Какая-то огромная кокора встала было торчком около камня, уставив к небу свою корневую часть, но вдруг исчезла, срезанная пополам, точно саблей, клубком тяжелых бревен, пронесшихся над ней.
Юхо успел бы, конечно, благополучно доскакать до берега, если бы его не подвел кривой зеленый камень. В его длинных ногах, пожалуй, хватило бы для этого прыти. Но он задержался на несколько секунд, выбираясь из воды на маленький камень, и опоздал во-время проскочить перед ожившим заломом.
Когда он встал на ноги и пригнулся, готовясь броситься дальше, перед его носом, так же как и за его спиной, тоже хлынули вниз по течению вырвавшиеся на свободу бревна. Залом пришел в движение от берега. Сила его движения была такова, что даже самые огромные и толстые бревна гнулись и ломались, издавая гулкий треск, подхватываемый эхо.
Одно бревно, выдавленное невидимой страшной силой, взлетело на воздух и пронеслось над головой Юхо. Он пригнулся, защищаясь багром, и снова рванулся вперед, прыгнув на этот раз прямо на бревна, проносившиеся мимо.
- Юхо, - сказал шопотом Леппялехти и, цепляясь руками за камни, продвинулся еще на два шага ближе к берегу. Он видел, как над головой Юхо пролетело бревно, и видел, как другое бревно, скатившись вниз из общей ожившей кучи, наткнулось одним концом на камень и секунды две стояло вертикально, а потом стало падать прямо на голову Юхо.
- Юхо, - еще раз, уже немного громче, сказал Леппялехти и снова проковылял вперед между камнями, крепко сжимая челюсти от боли и не спуская глаз с падающего бревна. Но в это время Юхо уже прыгнул в проносившуюся перед ним кашу из бревен и избежал удара.
А бревно так и не успело упасть. Новая груда бревен, устремившись вперед, подхватила его и понесла почти в вертикальном положении как раз через то место, где только что стоял Юхо.
А Юхо уже плясал и подпрыгивал на одуревших бревнах, прилагая все силы к тому, чтобы не провалиться между ними. Он изо всей силы стремился к берегу, а бревна уносили его вниз по течению, грозя сбросить и раздавить насмерть.
Одно из них, высунувшись внезапно из воды, так хватило его по руке, что он выпустил багор и закачался, взмахивая руками.
Леппялехти при виде этого отпустил камень и бросился вперед, не ища руками опоры, но он забыл про свою вывихнутую ногу. Она подвернулась под ним, и он, растянувшись на земле, с размаху ударился щекой о камень.
Но он сразу же вскочил, тараща глаза на Юхо, и снова заковылял вдоль берега от одного камня к другому, забыв про ногу, и только вздрагивая временами, когда в ней стреляло так, что его пронизывало болью насквозь. И губы его почему-то сами собой бормотали:
- Юхо... Юхо... Юхо...
Как будто это было кому-то нужно.
А Юхо все еще держался над всей этой ревущей мешаниной из леса и воды. Его с бешеной скоростью несло вниз и крутило во все стороны, а он снова поворачивался к берегу, словно его притягивало к нему магнитом, и снова прыгал и прыгал, фыркая от брызг и увертываясь от ударов выскакивающих из воды бревен. И хотя лицо его все время обращалось в сторону Леппялехти, но едва ли он видел Леппялехти. Чорта с два увидишь кого-нибудь перед собой, если глаза у тебя расширены от страха, как две плошки, а рот разинут настежь, так что в него свободно хлещут вода и ветер.
Бревна несли его все дальше и дальше вниз по реке, и Леппялехти бежал по берегу вслед за ним, цепляясь руками за встречные камни и кусты и не спуская с него глаз. Правая нога Леппялехти ступала вкривь и вкось, как чужая, не слушаясь его. Ему даже показалось, что он мог бы совсем потерять свою правую ступню, если бы сапог не удерживал ее в себе.
А Юхо все еще болтался на поверхности всей этой ревущей чертовщины, прыгая, как блоха, несмотря на свои тяжелые сапоги, и даже умудрился в конце концов так близко доскакать до берега, что его можно было бы достать багром. И он бы, наверно, совсем выскочил на берег через пару минут, но у самого берега какая-то паршивая жидкая поворина - чуть потолще жерди, - неожиданно быстро высунувшись из воды, хватила его по лбу и тем испортила все дело.
Леппялехти видел, как он закачался и хлопнулся ничком на бревна и как погрузились в воду сначала его ноги в тяжелых сапогах, а за ними поползло с бревен и все его тело. Леппялехти бросился к нему, забыв про все на свете, и, раскидывая камни и ломая кусты, прорвался к воде и упал плашмя на плывущие бревна, уносившие Юхо. Он достал Юхо за шиворот в тот момент, когда тело его почти совсем сползло с бревен и только одно плечо и голова еще торчали над водой и плывущими бревнами.
Кряхтя и распихивая бревна, вытащил его Леппялехти на берег, сам вымокнув при этом с ног до головы.
Он прислонил Юхо спиной к большому камню и остановился перед ним на коленях, тяжело переводя дух и отирая мокрым рукавом лицо. Руки его слегка дрожали, и он тяжело соображал, что нужно делать дальше.
Что-то нужно было немедленно сделать, а что именно - он сразу никак не мог сообразить и только тяжело сопел и отфыркивался от попавшей в рот воды. Но когда он случайно оглянулся и увидел, что через пороги снова широким и свободным потоком движется лес, он вспомнил, что ему надо немедленно сделать, и заскрипел зубами от ярости.
Произошло то, с чем он давным-давно хотел раз и навсегда покончить, хотя бы ему пришлось для этого сдохнуть.
И на этот раз он медлить не стал. Схватив Юхо Ахо левой рукой за грудь, он тряхнул его изо всей силы и размахнулся кулаком правой руки, нацеливаясь прямо по морде.
- Как ты смел, чорт? - прошипел он, и все поплыло и заплясало перед его глазами.
Голова Юхо вяло болтнулась и перекинулась с левого плеча на правое, а потом сползла и уткнулась носом прямо в мокрый рукав Леппялехти, а огненнорыжие волосы его свесились вниз и закрыли лицо.
Леппялехти приготовился еще раз тряхнуть его, чтобы откинуть голову Юхо назад и еще раз хорошенько в нее нацелиться кулаком, но в это время кулак его почему-то замедлил свое движение и постепенно разжался. Чорт его знает, что это случилось с его правым кулаком. Он замедлил свое движение и разжался, так и не прикоснувшись к голове Юхо.
А прикоснулись к голове Юхо только грубые, толстые пальцы Леппялехти. Они очень осторожно отвели голову Юхо назад и откинули со лба его намокшие рыжие пряди, обнажив над левой бровью свежий кровоподтек.
И левая рука Леппялехти тоже отпустила грудь Юхо и, обхватив за широкие плечи, притиснула его к себе с такой силой, что их поросшие щетиной щеки сплющились друг о друга.
- Юхо... - сказал при этом Леппялехти таким голосом, каким никогда в жизни еще не говорил. - Юхо... дурак... Глупый Юхо...
И он мял и тискал бесчувственное тело Юхо так сильно, что у того трещал хребет. И вдобавок что-то заслонило и затуманило глаза Леппялехти так, что он перестал ясно различать и кусты и камни и видел вместо них что-то сплошное, серое и дрожащее, как студень...
Кто знает, как долго вел бы он себя так, по-дурацки, если бы за его спиной не послышался удивленный голос мастера Егорова.
- Что это у вас происходит?
Леппялехти быстро сорвался с места, выпустив Юхо, который чуть не стукнулся головой о камень, а сам попробовал приподняться с колен, цепляясь руками за голый куст.
- Да что у вас такое? - снова спросил мастер. - Кто это?
И он бросился к Юхо, хватая его за плечи.
- Кто?.. - переспросил Леппялехти, с трудом поднимаясь около камня на ноги. И, конечно, это от грызущей боли в ноге такой стон прозвучал в его голосе. - Известно кто, - сказал он, - дурак... набитый дурак...
- Товарищ Леппялехти! - укоризненно сказал Егоров и взглянул на него многозначительно, словно напоминая о чем-то.
Но Леппялехти отвернулся от него и не оглянулся даже тогда, когда Юхо слабо застонал за его спиной и что-то удивленно пробормотал.
Леппялехти поднял руку, чтобы смахнуть с глаз то, что затуманивало их, но по пути рука его задела за нагрудный карман, из которого торчало намокшее заявление. Он схватил это заявление, чтобы смять его, скомкать и запрятать в карман поглубже, но не смял и не скомкал и не запрятал никуда.
Не в такой день собирался Матти Леппялехти подать свое заявление в партию, но какого чорта мог он поделать, если пришло все к этому именно в такой день.
Примечания
1
Молем - россыпью, не в плотах.