- А сколько они дали? - спросил кто-то из самых нетерпеливых.
- За вчерашний день, - медленно, с расстановкой произнес мастер, - за вчерашний день звено Леппялехти заготовило сорок четыре кубометра, а звено Юхо - пятьдесят два.
Вся столовая снова загудела, как улей, когда его нечаянно пнешь ногой. А мастер продолжал:
- Никто не ожидал этого от Юхо Ахо. Правда, товарищи? Так вот вам вперед наука. Надо лучше знать своих товарищей и подмечать за ними не только плохие стороны, но и хорошие. А мое убеждение такое, что только Юхо Ахо и мог дать подобную цифру. Больше никто. И хотя он может возгордиться, как это с ним часто случается, но это так.
Тут все взглянули на тот стол, где сидел Юхо Ахо со своими подсобниками, и Леппялехти тоже взглянул туда.
Но не похоже было, чтобы Юхо гордился на этот раз. Он сидел, слегка наклонив голову, и пихал в свой большой рот кашу с мясом такими порциями, что красные щеки его, усеянные веснушками, раздувались, как два шара, и жир блестел на губах и подбородке.
И Леппялехти показалось тогда, что Юхо не то что гордится, а даже скорее боится чего-то. Вид у него был такой, как будто он напакостил кому-то и теперь ждет наказания. Так, по крайней мере, показалось Леппялехти, когда он поймал на себе быстрый взгляд Юхо, после которого тот снова поспешил уткнуть свой нос в тарелку. И у подсобников его тоже были довольно лукавые рожи.
А мастер продолжал:
- Но то, что произошло сегодня, совершенно сбило меня с толку, и я не знаю теперь, что и думать. За сегодняшний день звено Юхо дало только тридцать три кубометра, а звено Леппялехти шестьдесят семь.
Тут столовая загудела и заерзала стульями так, что с минуту ничего нельзя было разобрать. Люди громко выкрикивали что-то, ударяли по столу кулаками, удивленно ругались и таращили глаза на Леппялехти. А он и сам сперва не мог понять, в чем дело. Но потом немного сообразил, поднялся с места и спросил мастера:
- Сколько у Леппялехти?
- Шестьдесят семь, - ответил мастер.
Леппялехти медленно подошел к нему и спросил еще раз:
- Какие шестьдесят семь?
- А такие, которые ты сегодня заготовил, - ответил мастер.
- Где я заготовил? - снова удивился Леппялехти.- Ты что-то путаешь.
Мастер заглянул к себе в блокнот и ответил:
- Ничего я не путаю. У меня точно подсчитано. Сорок четыре кубометра на старом участке и двадцать три на новом.
- На новом? - протянул Леппялехти и задумался, доставая трубку и начиная набивать ее табаком. Потом он сказал: - Это ошибка. Я не был сегодня на новом участке.
- Довольно скромничать, товарищ Леппялехти, - прервал его мастер. - Мне уже трое сказали, что видели тебя сегодня работающим на новом участке.
- Кто трое? - спросил Леппялехти,
- Юхо Ахо и его подсобники.
- Юхо Ахо?..
Леппялехти поискал глазами Юхо и снова заметил, что тот виновато съежился, уткнув морду в тарелку. Тогда Леппялехти понял все. Он решительно сунул трубку обратно в карман и, тяжело переваливаясь, пошел между столиками прямо к Юхо.
Но тот не стал его ждать. Заметив приближение Леппялехти, он вскочил из-за стола и быстро выбежал за дверь.
Леппялехти, не меняя шага, двинулся за ним. И столько было в нем злости в эту минуту, что он как будто стал вдвое тяжелее, нагрузившись ею, и половицы прогибались и стонали под его ногами.
Выйдя на крыльцо клуба, он заметил, как нога Юхо мелькнула и исчезла за углом. Он дошел до угла и опять успел заметить, как спина Юхо мелькнула и исчезла в открытых дверях дровяного сарая. Тогда он, все так же не спеша, подошел к дровяному сараю и вошел внутрь.
Посреди сарая лежала груда недавно напиленных, но еще не расколотых толстых поленьев. В одно из них был воткнут колун. А позади этой груды стоял Юхо Ахо. Он стоял как ни в чем не бывало, поджидая Леппялехти, и даже осмелился скроить нахальную усмешку на своей противной роже.
Леппялехти, не останавливаясь, подошел к нему, сгреб его левой рукой за грудь и слегка встряхнул, отводя правую руку, сжатую в кулак, назад, чтобы ударить покрепче. Конечно, он знал, что Юхо так просто не уступит и тоже будет драться. Он успел заметить, что и его руки тоже сжаты в кулаки. Но он не стал думать об этом и размахнулся изо всей силы.
А в это время Юхо вдруг ткнул пальцем в его наружный грудной карман и сказал:
- Смотри, заявление потеряешь.
Леппялехти сразу отпустил его и остановился, разинув рот. И не так подействовало на него то, что из его кармана собиралось выскочить заявление, как что-то другое, связанное с этим заявлением. Что это было такое, он в тот момент не успел даже сообразить, но все же убрал кулаки за спину и сказал глухо:
- Уйди отсюда. Лучше уйди...
Юхо Ахо тотчас же спокойно шагнул через дрова и пошел к выходу. А в дверях он оглянулся и сказал:
- Подумаешь, разошелся. Квашня пузатая.
Леппялехти схватил колун и бросился за ним. Но он не стал гнаться за этим длинноногим дураком. Он остановился и изо всей силы ударил колуном по самому толстому полену. Полено разлетелось пополам, хлопнувшись о стенки сарая. Он ударил по второму и по третьему полену. Он минут пять бил колуном направо и налево и сверху вниз, и все крошилось и разлеталось в щепки под его ударами. Он остановился только тогда, когда в сарай заглянул мастер.
- Ты что тут делаешь? - удивленно спросил мастер, глядя на размельченные дрова, раскиданные по всему сараю.
- Так... - ответил сильно запыхавшийся Леппялехти, - поколол немного...
Леппялехти вынул трубку изо рта и, вытянув шею, посмотрел из кабинки на оба берега. Мастера по-прежнему нигде не было видно, но зато Юхо Ахо был слышен всюду.
Он теперь опять наверно стоял на том камне, который больше всех выдавался в реку, потому что крик его снова стал громче и пронзительнее. Он кричал быстро-быстро:
- Юхо Ахо, Юхо Ахо, Юхо Ахо...
И все кругом так же быстро повторяло эти слова. И это так действовало на Леппялехти, что он совсем отупел под конец. Ему начало казаться, что "Юхо Ахо" - это не звуки, отражаемые эхо, а просто какие-то странные мохнатые птицы, без толку порхающие вокруг и ныряющие как попало то в трещины каменистых берегов, то в зеленую гущу качающихся хвойных деревьев.
Но сквозь этот нудный крик ухо Леппялехти все-таки уловило еще один звук, заставивший его насторожиться. Сначала он мало обратил внимания на этот новый звук, занятый своими мыслями, и скорее только неясно чувствовал, чем сознавал, что он непременно и как можно скорее должен обратить внимание на этот новый звук.
Но когда он вытянул шею, ища глазами мастера и стараясь пропустить мимо ушей назойливые крики Юхо Ахо, до его сознания ясно дошло, что это вода под ним зажурчала по-иному.
Он привстал, глянул через край кабинки вниз и, быстро сунув трубку обратно в рот, схватился за багор.
Там, внизу, кривой зеленый камень и другой, с дырявым пузом, уже успели сделать свое подлое дело. Они опять поймали в свои лапы огромное, глупое бревно и заставили его загородить в этом проходе путь всем другим бревнам.
Другие бревна уже успели скопиться возле первого в таком количестве, что совсем погребли его под собой. Добраться до него было не легко, и Леппялехти изо всей силы ворочал длинным багром направо и налево, в то время как люлька моталась во все стороны от его усилий.
И опять-таки ведь это произошло из-за проклятого Юхо. Он виноват, что Леппялехти не досмотрел за этими бестолковыми бревнами, потому что о нем Леппялехти думал в это время.
Этот Юхо Ахо вечно устраивал ему какую-нибудь пакость. Можно было думать, что он для того и появился на свет, чтобы без конца отравлять жизнь Леппялехти, чтобы загнать его в гроб раньше времени.
Но самое обидное и злое, что он мог сделать, - это вырубить за Леппялехти в тот раз участок леса. Обиднее этого ничего нельзя было придумать. И как это он успел вырубить за полдня такое огромное количество? Надо полагать, что они все трое работали как черти, если дали двадцать три кубометра за половину дня.
Они работали на чужом участке вдвое старательнее, чем на своем участке. Они из кожи лезли ради чужой выгоды, сволочи. Что они хотели этим доказать?
Впрочем, Леппялехти и знать не хочет, что они хотели этим доказать. Если все считают, что Юхо Ахо хотел спасти Леппялехти от поражения и оставить за ним право на нижние пороги, то Леппялехти наплевать на это. Он знает лишь одно, - что Юхо Ахо нанес ему кровную обиду, которую никак нельзя простить, и больше ничего.
Леппялехти не знал после этого, как поступить и куда сунуться.
Река Кивийоки вскрылась и унесла лед верхнего Зеркального озера в большие озера. Вода прибывала в ней так бурно, что она грозила выйти из своих каменистых берегов. Все лесные рабочие спешно переключились на сплавные работы. Сотни две из них уже несколько дней работали на берегах, подготовляя скаты для срывки леса в воду. Мастер Егоров превратился в бригадира по сплаву и должен был поспевать всюду - и в лесу и на берегу.
Нельзя было сделать шагу, чтобы не наткнуться на его внимательный взгляд, в котором никогда не угасал живой интерес ко всему, будь то днем или ночью, потому что в его плотно сколоченное тело никогда не проникала усталость.
Он с таким любопытством вглядывался во все попадавшееся на его пути, что со стороны казалось, будто он во всяком деле и во всяком человеке каждый раз находит что-то новое, делает какие-то открытия, которые удивляют и радуют его, хотя он уже не первый год жил и работал в поселке Кивийоки и уже не один десяток раз встречался с каждым человеком и с каждым делом.
И вот почти все лесовики уже приткнулись к весенним работам кто куда, а Леппялехти все еще твердо не знал, где будет его участок. Наконец мастер подошел к нему и сказал:
- Ну что ж, товарищ Леппялехти, запасайся продуктами и одеждой. Завтра на рассвете начнем срывку. К тому времени все должны быть на своих местах.
- А где мое место? - спросил Леппялехти.
- Как это где? - удивился мастер. - Да все там же, на нижних порогах. Кабинка уже подвешена на свое место. Вышка и будка в порядке. Телефон тоже.
- На нижних порогах? - переспросил Леппялехти.
- А где же иначе? - снова удивился мастер. - Разве не ради них завязалась у вас в лесу борьба, из которой ты вышел победителем?
Леппялехти разинул рот и с минуту не знал, что отвечать.
- Но разве тебе Юхо не говорил... - начал он и опять умолк, ничего не понимая.
- А что Юхо должен был мне сказать? - сразу же спросил мастер, и глаза его озорно заблестели. Конечно, он все знал насквозь, но только валял дурака.
- Ничего, - буркнул в ответ Леппялехти. - Не знаю я ничего...
Мастер помолчал немного, внимательно глядя на него, потом сказал:
- Так ты торопись. Времени осталось не много.
И Леппялехти молча кивнул головой.
Ему следовало сразу же выложить все начистоту. Но он промолчал, потому что ему никак не хотелось уступить кому-нибудь нижние пороги, и тем более - Юхо Ахо. Ведь он заявил еще в начале соревнования, что на нижних порогах будет работать он сам, как и прежде, и никому их не уступит, несмотря ни на какие соревнования. И он привык выполнять свое слово. А тут выходило так, что он должен отдать нижние пороги кому-то другому и слово свое признать ни за что.
Ему очень тяжело было сделать это. Поэтому он молча кивнул головой, когда мастер посоветовал ему спешить к нижним порогам.
Конечно, он знал, что мастеру отлично известно, кто действительно имеет право на нижние пороги, и всем другим это тоже известно, хотя Юхо Ахо и отпирался перед всеми и перед мастером и твердил, что он знать ничего не знает, что в последний день соревнования он дал плохую выработку лишь потому, что у него заболел живот, а чужих участков он и не думал трогать. Но мастер не дурак, чтобы не догадаться, как все произошло на самом деле. Да и другие тоже не дураки.
Ясно было одно, что Леппялехти не должен был брать нижние пороги, а он взял их, и это все время злило его, и он стыдился смотреть людям в глаза, особенно мастеру.
А мастер, как ни в чем не бывало, опять советовал ему поспешить с подачей заявления, и Леппялехти даже обещал в конце концов отдать ему заявление во время сплава.
Сегодня мастер звонил в будку к Леппялехти, обещая прийти после полудня, и теперь Леппялехти ждал его с минуты на минуту.
Но как он отдаст заявление, если совесть его нечиста, если внутри него все кипит от злости и обиды.
Леппялехти изо всей силы рвал и дергал багром. Он слишком поздно заметил затор. Нижнее бревно он сразу не мог достать, а пока он растаскивал в сторону верхние бревна, сверху по течению приходили все новые и новые бревна, громоздясь на прежние и сводя на-нет весь его труд.
А Юхо Ахо снова орал какую-то дикую песню, наполнив ею весь мир.
И опять-таки во всем был виноват этот проклятый Юхо Ахо, которого мало убить за это, как бешеную собаку.
Леппялехти так сильно вонзил багор в одно из бревен и так сильно рванул его в сторону, что багор выскользнул из его рук. Он хотел поймать его и чуть сам не выпал из кабинки, далеко высунувшись вперед.
А бревно медленно и словно нехотя переползло через камень и, подхваченное бурной струей, понеслось вниз по течению, увлекая за собой багор, который долго не мог отцепиться от него и мотался рядом, как хвост, ударяясь по воде и по камням, пока совсем не исчез из виду.
Леппялехти не стал терять ни секунды. Быстро выколотив трубку о край люльки, он сунул ее в карман и взялся обеими руками за трос. На берегу рядом с вышкой стоял прислоненный к большой сосне запасной багор. Леппялехти не спускал с него глаз, быстро подтягивая кабинку к берегу. Но он раза два оглянулся также и на затор и увидел, как нагромождение бревен посреди реки удлинилось навстречу течению, затем медленно изогнулось вбок и под напором воды и плывущего леса захлестнуло и закупорило своей хвостовой частью еще несколько проходов между другими камнями.
И в то же время с другой стороны к среднему затору также начали притыкаться бревна покрупнее, мешая проскочить вперед мелким сортам и постепенно закупоривая пороги также у другого берега.
Бревна скапливались очень быстро, с большой силой налезая друг на друга. Некоторые из них становились торчком, увеличивая этим высоту нагромождения: некоторые гнулись и трещали под напором страшной силы.
Леппялехти, подтягиваясь все ближе и ближе к вышке, попрежнему смотрел на багор, прислоненный к сосне, и старался определить на-глаз - удастся ли ему достать багор прямо с вышки или нет. И чем ближе он продвигался к вышке, тем больше убеждался, что прямо с вышки ему багра не достать, придется для этого спуститься на землю. И он проклял себя за то, что не догадался в самом начале прислонить запасной багор прямо к вышке.
Подтянувшись к вышке, он еще раз оглянулся и увидел, что бревна уже засорили пороги во всю их ширину от берега до берега.
Сила течения была так огромна, что некоторые бревна просто выпрыгивали наверх, выдавливаемые другими бревнами. И скопление леса все больше росло вверх, особенно на середине реки, между двумя самыми крупными камнями.
А над рекой стоял гул и треск, отражаясь от обоих берегов и переплетаясь вместе с дикими завываниями Юхо Ахо.
Все бы ничего, если бы только Юхо не заметил. Пускай бы он продолжал валяться там где-нибудь на солнцепеке брюхом кверху и вопить попрежнему. На этот раз Леппялехти даже хотел, чтобы крик Юхо длился еще по крайней мере час. Но когда он достиг вышки и, подтянувшись на тросе, перенес одну ногу через край кабинки, он обратил внимание на то, что Юхо умолк. Он медленно перенес через край кабинки также и другую ногу, напряженно прислушиваясь, в надежде услышать продолжение песни Юхо. Но Юхо больше не запел. Значит, он уже заметил, что у Леппялехти неладно, глазастый чорт. С его участка легко можно было видеть все, что творилось на порогах. Теперь притащится сюда и начнется старая песня, от которой можно околеть в конце концов.
Оставалось одно: скорей достать багор, укатиться обратно на середину реки и спокойно разобрать все заторы самому, а он пусть орет с берега сколько влезет. Леппялехти даже не взглянет на него.
Только бы успеть сделать все это до его прихода. Только бы успеть...
Выбравшись из кабинки, Леппялехти торопливо схватил конец веревки, свисающей с кабинки, и подтянул ее к столбу, на котором был закреплен трос, поддерживающий кабинку. Он уже не первый раз поступал так. Не один раз в день приходилось ему подтягиваться к вышке, вылезать из кабинки и привязывать ее к столбу, чтобы она не откатилась на блоках от вышки.
Веревка была привязана за кольцо, ввинченное в стенку люльки. Леппялехти одним взмахом захлестывал конец веревки вокруг столба и завязывал узел почти моментально.
Но не всегда все в жизни идет гладко.
На этот раз второпях он так неловко действовал своими толстыми пальцами, что они упустили веревку.
Такой уж это был проклятый день, что все валилось у него из рук.
Веревка выскользнула, и кабинка сразу же потащила ее за собой, укатываясь на блоках прочь от вышки. Он хотел поймать веревку за кончик, но площадка вышки была так мала, что он сорвался с нее и покатился вниз по ступенькам лестницы.
Вышка была не особенно высока, всего в два человеческих роста, но во время падения нога Леппялехти попала между ступеньками, и на одну секунду он повис на ней вниз головой. Ступенька, правда, не выдержала его тяжести и с треском выломилась, отпустив его ногу, но зато и в ноге что-то зловеще хрустнуло и отдалось во всем теле такой болью, как будто ступню ему пронзили острым железом, раскаленным на огне.
Сгоряча он сразу вскочил на ноги и даже побежал немного вслед за кабинкой, совсем не чувствуя первое время под собой правой ноги. Он думал поймать кабинку за кончик свисающей с нее веревки, но кабинка не стала его ждать. Она укатилась по провисшему тросу до самой середины реки, а ветер погнал ее еще дальше. Леппялехти остановился и посмотрел вокруг, не совсем еще ясно сознавая, что произошло.
Все как будто выглядело попрежнему. И солнце еще довольно высоко стояло над лесом, и ветер дул с такой же силой, раскачивая деревья и гоня по голубому небу белые обрывки облаков. Но вот река уже больше не несла через пороги сплошную массу бревен. Бревна сгрудились во всю ширину порогов, подобно огромной бесформенной плотине, и вода, сердито и шумливо прорываясь под ними, шла дальше без всякого груза, отдавая ветру высоко взлетающие брызги и клочья белой пены.
Ни одной души попрежнему не было видно на обоих берегах, усеянных камнями. Но Юхо, Юхо, конечно, уже шел сюда, а может быть, и бежал со всех ног, потому что известно, что такое Юхо Ахо, чорт бы его подрал.
Леппялехти еще раз взглянул на кабинку и отвернулся от нее. О ней больше не стоило думать. Она болталась на ветру почти у противоположного берега, а ветер уже закинул за трос конец свисающей с нее веревки.
Но все бы это ничего. Веревка не имела значения. Можно было еще достать кабинку багром, но для этого требовалось добраться до нее по взбесившимся бревнам. Это было не так-то просто, и вдобавок мало осталось надежды на то, что после этого можно будет разворотить с кабинки всю эту кашу.
Но все же надо попробовать, - другого выхода нет.